А что сказали манси? Журналистка – об одной из версий гибели «дятловцев»

В ночь с 1 на 2 февраля 1959 года в районе горы Холатчахль на Северном Урале при загадочных обстоятельствах погибло девять человек, находящихся в туристической экспедиции, так называемая группа перевала Дятлова.

В память о 60-летии со дня гибели «дятловцев», корреспондент АиФ-Югра пообщался с легендарной журналисткой, заслуженным работником культуры СССР и коренной жительницей Ханты-Мансийска Альбиной Сергеевной Глухих. Она рассказала об одной из криминальных версий, выдвинутых следствием, о том, что группу перевала Дятлова ликвидировали манси.

СПРАВКА:
Манси – коренные малочисленный народ в России, коренное население Ханты-Мансийского автономного округа — Югры. Около 200 человек проживают на севере Свердловской области. Несколько человек — на северо-востоке Пермского края (государственный заповедник «Вишерский»).
Среди прочих версий гибели туристов в 1959 году в районе горы Холатчахль на Северном Урале есть такая: группу убили представители коренных народов – манси, за то, что туристы вторглись на священную землю.

«Пытали как генерала Карбышева в войну»
«Когда я начала работать в журналистике в 1960 годах - эта тема была закрытая. Все эти вещи манси рассказали мне только потому, что я считаюсь как свой человек для коренных жителей», - говорит Альбина Глухих.

Трагические события, связанные с участниками турэкспедиции под руководством Игоря Дятлова, произошли на территории Свердловской области. По словам журналистки, в тех краях живут родственники наших (югорских – прим.ред.) манси, например, Шишкины.
«Наши коренные жители рассказывали мне кое-что. Когда произошла эта непонятная история, наших манси не только таскали на допросы, но еще и пытали как генерала Карбышева в войну. А ведь трагедия произошла даже не на территории Югры! Их просто оставляли на морозе: постойте, подумайте, за что вы убили ребят. Следствие считало, что они могли сделать что-то мистическое.

Также следователи думали, что местные могли преследовать корыстные цели. Хотя, что со студентов возьмешь?!», - говорит Альбина Сергеевна.
«Однажды я была там…»
В 1960-х Альбине Сергеевне удалось побывать в тех краях. «Меня везли по речке Щекурья в Саранпауль. Вдруг я увидела, что над лесом появился шар багрового цвета. Я показала манси, который меня вез. На что он мне ответил, что у них такое часто бывает. Но что это было, он не знал. Просто местные жители периодически видят эти свечения. Потом шар «растаял». Это я видела сама», - говорит женщина.

Еще одна версия гибели «дятловцев» - испытания ракет. На «новой земле» Северного Урала были испытания. У коренных жителей после этого беспричинно гибли олени. Сами люди болели, возможно, из-за радиоактивных веществ, рассеянных поблизости.

«Конечно, саранпаульские шаманы кое-что знали. Но нам этого никто не расскажет. Самое главное, что на той стороне, наши манси бывали очень редко. А это место, которое сейчас называют «Гора мертвецов», раньше так никогда не называлось (Гора «Холатчахль» расположена на Северном Урале, в Ивдельском городском округе Свердловской области, - прим. ред.)», - отметила журналистка.
...

Альбина Глухих: «Шпиона из меня не получилось»
Редакция газеты поздравляет с 85-летним юбилеем замечательного человека, журналиста с полувековым стажем Альбину Сергеевну Глухих.

Мое Самарово
– Историю становления нефтегазового края и жизнь аборигенов югорчане знают по ее зарисовкам, репортажам и очеркам. Вдоль и поперек проехала Югру эта маленькая, но сильная духом женщина, и каждая поездка – особое приключение. А сколько раз журналист попадала в ситуации, связанные с риском для жизни?! Она остается активным участником жизни округа, – говорит о ней главный редактор «Новостей Югры» Владимир Меркушев.
Специально для юбиляра мы подготовили уникальное издание – книгу в единственном экземпляре «Мое Самарово». Ведь именно Альбина Глухих, коренная жительница села Самарово, стала инициатором этого проекта, который мы успешно реализовали на полосах нашей газеты в 2021 году.
– Альбина Сергеевна, Вы, как наша газета, – всегда энергичная, красивая, свежая и, самое главное, всезнающая и всем помогающая, – сказал главный редактор, вручая книгу, цветы и торт имениннице.
Нихао – по-китайски «здравствуйте»

Гостеприимная хозяйка пригласила коллектив к столу. Здесь и потекли рекой воспоминания о работе, людях и поездках.
– Еще в институте я увлеклась Китаем. Изучала страну и язык, моя исследовательская работа была признана лучшей в вузе, – вспоминает журналист. – В молодости я работала в библиотеке в Иркутске и вела кружок китайского языка в школе. И вот однажды к шефу пришел какой-то мужик и увел меня с собой. Мы шли молча. Подошли к мрачному серому зданию госбезопасности, у меня поджилки затряслись. Мне выписали пропуск и завели в кабинет. Там сидел один мужчина, на столе стояла лампа, на стене висел портрет Дзержинского. Больше в комнате ничего не было. Он попросил рассказать о себе. Я так испугалась, что наговорила много чего. И даже то, что какой-то негр замерз по дороге в наш институт, и что когда у нас были гости из Ирака, я сварила кисель из синтетического крахмала, но они остались живы. Когда я замолчала, он сказал, что у них для меня предложение. Иркутск – международный авиапорт, и я должна ходить по аэровокзалу и слушать, что говорят китайцы. Я дала клятву, что никому не скажу об этом разговоре. Кое-как я прожила в страхе еще месяц, а потом уехала оттуда навсегда. Так из меня шпиона и не получилось!
Но любовь к Китаю у Альбины Сергеевны осталась. Это заметно по восточным вещицам в квартире. Также легенда журналистики увлекается йогой и все знает о тибетских целительных методиках.

Хантыйка

Пока мы были в гостях у Альбины Сергеевны, с поздравлениями к ней шли друзья.
– Знакомьтесь, это Олег Шатин, он из княжеского хантыйского рода. Интересная судьба. Вы про него обязательно напишите, – просит журналист.
Альбина Сергеевна знает все истории Шатиных, Лозямовых, Пяк, Волдиных, Хоровых и многих других древних родов, населяющих Югру. Бывала у них в гостях, много писала о знаменитых рыбаках, оленеводах и охотниках, помогала им продуктами и вещами, собранными в редакции. Бывало, и они поддерживали ее, помогали понять близость человека и тайги, учили жить в гармонии с природой. Вместе с ними она подносила дары духам лесов и рек. Участвовала в шаманских обрядах и медвежьих игрищах, собирала истории о «нем» (местном «Снежном человеке» ) и до того прониклась культурой местных аборигенов, что многие ее считают хантыйкой.
– Но я русская, самаровская. Тут в Самарово родилась, училась в школе, пережила войну и видела многое. Как приходили на пристань пароходы, садился на Иртыш американский гидроплан с гуманитарной помощью, как самаровцы трудились на рыбозаводе, а лошади перевозили грузы. Как здесь дружно жили и вместе работали вольные и ссыльные, не делились на русских, украинцев, татар, ханты и манси, немцев или калмыков. Надо и сейчас жить в мире и согласии, – говорит юбиляр.

85 лет Глухих (Уфимцевой) Альбине Сергеевне (р. 1937), заслуженному работнику культуры Российской Федерации (1994).
30.05.2022
Родилась в г. Тобольске. В 1961 году окончила Московский библиотечный институт. Работала старшим библиотекарем политехнического института, инспектором областного управления профессионально-технического образования, корреспондентом радиокомитета Иркутска. С 1976 года живет в г. Ханты-Мансийске. Была корреспондентом газеты «Ленинская правда», редактором отдела национальных и экологических проблем редакции газеты «Новости Югры». В настоящее время находится на заслуженном отдыхе.

Награждена медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Потехина, Е. По-прежнему полна сил и энергии / Е. Потехина. – Текст : непосредственный // Новости Югры. – 1997. – 29 мая. – С. 4.

Уфимцева (Глухих) Альбина Сергеевна. – Текст : непосредственный // Югория : энцикл. Ханты-Манс. авт. окр. – Ханты-Мансийск ; Екатеринбург, 2000. – Т. 3. – С. 249.

Глухих, А. С. Знаковый мой год / А. С. Глухих. – Текст : непосредственный // Новости Югры. – 2006. – 29 июня. – С. 3.

Глухих, А. С. Окружной летописец : [беседа с журналисткой А. С. Глухих о ее проф. деятельности] / А. С. Глухих ; записал К. Кузнецов. – Текст : непосредственный // Аргументы и факты. Югра. – 2011. – 19 янв. (№ 3). – С. 3.

Судьба журналиста : 85-летию газеты «Новости Югры» посвящ. / А. Глухих, В. Меркушев, Е. Потехина [и др.]. – Ханты-Мансийск : Новости Югры, 2016. – 148 с.

Шуман, О. Судьба журналиста / О. Шуман. – Текст : непосредственный // Самарово – Ханты-Мансийск. – 2017. – 8 июня (№ 25). – С. 18.

К 90-летию «Новостей Югры» рассказываем про приключения старейшего журналиста газеты

5 июня 2021 15:05

Пятьдесят лет проработала в нашей газете Альбина Сергеевна Глухих. Всегда на передовой. Вдоль и поперек проехала Югру эта маленькая, но сильная духом женщина. И каждая ее поездка – особое приключение.

Историю становления нефтегазового края и жизнь аборигенов югорчане знают по ее зарисовкам, репортажам и очеркам. А сколько раз она попадала в ситуации, связанные с риском для жизни! Несмотря на все превратности судьбы, она остается активным участником жизни округа и пишет книги.

Сосьва определила путь
В 1961 году Альбина Глухих (это, кстати сказать, ее девичья фамилия) начала работать в газете «Новости Югры».
– Я отправилась в редакцию окружной газеты, тогда она называлась «Ленинской правдой». Находилась она на втором этаже военкомата. Редактор Николай Георгиевич Бахлыков меня принял, но в работе отказал, видимо, я ему «не показалась», однако предложил прийти через несколько дней, – вспоминает первое знакомство с редактором Альбина Сергеевна. – Вот тогда меня ждал сюрприз. Меня включили в окружкомовскую бригаду, уезжающую в Березовский район, командировку оплатил отдел культуры.

Из командировки девушка привезла несколько материалов, сюжеты редактору понравились. В тот же день Альбина Глухих вошла в редакционный штат, в отдел писем.
– Тон в редакции задавали участники Великой Отечественной войны: летчик Николай Петрович Банковский, артиллерист Григорий Дмитриевич Лазарев («большой»), Петр Лазарев («маленький»), Александр Анатольевич Корнеев, техничка Софья Андреевна Кузнецова, Михаил Дмитриевич Загайнов. Они были обычными гражданами, не рассказывали о своем участии в боях, не носили наград. Мы, молодые, Борис Сухов, Юра Кибардин, Нил Кориков, Мария Ользина, Андрей Тарханов, чтили их, старались, как они, держать марку. Цензором была Васса Максимовна Гурьянова, заместителем редактора – Галина Дмитриевна Деркач.

Первая сосьвинская командировка обозначила профессиональный интерес к жизни коренных жителей и началу нефтяной эпохи в округе, определила приоритеты журналистской работы. Алтатумб, Сартынья, Сосьва, Шухтунгорт, Патрасуй, Кимкьясуй и Саранпауль – все эти поселения она проехала.
– Я окунулась в совершенно другой, иррациональный мир людей с непонятными верованиями и необычным внешним видом. Многие из них ходили в национальных костюмах с орнаментами, каждый из которых имел сакральное или хозяйственное значение, – рассказывает Альбина Глухих. – Сосьва привлекла мое внимание и к другому газетному направлению – геологии, нефтяным разработкам, буровым, сейсмопартиям, трассам газопроводов и нефтепроводов, проходящих по территории округа. Бахлыков «безжалостно» бросал меня в эти места, а я радовалась, потому что в изрядной мере видела исчезнувшую сейчас романтическую составляющую тех лет, высочайший энтузиазм первооткрывателей нефтяной целины.

Осталась без работы
– Еще в институте я увлеклась Китаем. Изучала его, моя исследовательская работа была признана лучшей в институте. И меня даже наградили поездкой в Китай, но из-за политических событий она не случилась. Сувениры и книги остались, среди них и красочный фотоальбом. С годами моя страсть к Китаю поутихла, я стала раздаривать сувениры, а фотоальбом и еще несколько книг сдала в книжный магазин на продажу (тогда можно было).
В то же время в Ханты-Мансийск из Тюмени приехала цензор, зашла в книжный магазин и увидела этот фотоальбом. Она сообщила в окружком партии, что корреспондент Глухих сдала в магазин запрещенную книгу, редактора вызвали в окружком, коллектив газеты собрали для обсуждения недостойного поведения журналиста. Ее уволили по собственному. По городу ходили слухи, что Альбина Глухих – сектантка, пришлось уехать в Нижневартовск. Там ее знали многие нефтяные «короли». Устроилась в многотиражку «Нижневартовскнефтегаза». Все бы ничего, но тянуло домой. В Ханты-Мансийске ее – с оговоркой, что нужно одобрение партии, – взяли на место литсотрудника в Дом санпросвета, стала она готовить медицинские агитки и мыть полы. Спустя три года «преступницу» простили, и она вернулась в родные пенаты – «Ленинскую правду».

Нету тела – нету дела
Еще одно направление, которым увлеклась Альбина Сергеевна, – экология и защита природы. Она выезжала на тушение лесных пожаров, выходила на рейды с рыбоохраной и охотинспекторами. Знала каждого егеря на всех 28 особо охраняемых территориях округа. Сейчас помнит фамилии и имена всех героев своих публикаций, она называет их «настоящие рыцари природы». Попадала в переделки и забавные истории. Вот случай на Кондинском сору.
– Застали рыбака на месте преступления, когда он вытягивал сеть и в сети оказался один «корыж» (стерляжий подросток) – его следовало отпустить в воду. Инспектору было жалко мужика, но рядом журналист: кто знает, что она напишет, если акт о браконьерстве не составить. И стал писать, а собака рыбака, наблюдавшая за происходящим, взяла и съела улику. Инспектор порвал акт: нету тела – нету дела, – вспоминает наша героиня.
Корреспондент знает все истории Лозямовых, Шатиных, Пяк, Волдиных, Хоровых и многих других древних родов, населяющих Югру. Бывала у них в гостях, много писала о знаменитых рыбаках, оленеводах и охотниках, помогала им продуктами и вещами, собранными в редакции. Бывало, и они помогали ей. Помогали понять близость человека и тайги, учили жить в гармонии с природой. Вместе с ними она подносила дары духам лесов и рек. Участвовала в шаманских обрядах и медвежьих игрищах, собирала истории о «нем» (местном йети) и до того прониклась культурой местных аборигенов, что многие ее считают хантыйкой.

Пять лет назад Альбина Глухих написала книгу «Судьба журналиста» о своей работе, многочисленных командировках, о героях статей – людях, сделавших Югру тем значимым в жизни страны регионом, которым она сейчас является.
– Прочитав книгу, познакомившись с моей газетно-бродячей судьбой, читатель может решить, что я эдакий барон Мюнхгаузен в журналистской оболочке. Да, жажда приключений и поиск новых неизведанных мест, знакомство с интересными людьми, готовыми идти на риск ради достижения поставленных целей, – у меня в крови. Более того, несмотря на свой почтенный возраст, я и сейчас готова на «подвиги» ради необычного, героического сюжета, – заявляет вечно молодая, готовая ринуться в бой с карандашом и блокнотом Альбина Глухих.

газета "На смену!" Вторник 21 августа 2007 г.
   
КОГДА УМИРАЮТ ОЛЕНИ, ТОГДА УХОДИТ И ПОСЛЕДНИЙ НА ВИШЕРЕ ШАМАН

Он был самым старым мансюком: ему исполнилось шестьдесят семь. До такого возраста обычно манси доживают редко – дотянул до сорока пяти и ушел к «верхним людям». Однажды, когда ему показали музейную книгу с фотографиями его предков и сверстников, он начал делать в воздухе зарубки:

— Этот умер, этот погиб, эта утонула…

С годами он, видимо, все больше и больше стал ощущать себя Последним. Последним шаманом Вишерского края. К тому же он почти полностью оглох и ослеп – на охоту выходил с биноклем.
   
Встав среди летней ночи, Николай Бахтияров мысленно попрощался с поредевшим оленьим стадом и на ощупь ушел в лес. Недели через две его обнаружили висящим на дереве. Это он сделал сам.

Чум Бахтиярова обозначен на всех топографических картах Северного Урала. Пространство, которое издревле принадлежало его роду, насчитывает три тысячи километров. Далее — территория Онямовых, Самбиндаловых. Протяженность тех мест колоссальная, но чтобы перечислить мансийские семейства, увы, хватит уже пятерни.

Без всяких натяжек Бахтиярова можно было назвать главным шаманом Северного Урала, потому что на традиционных «медвежьих праздниках» остальные волхвы тундры распрягали свои оленьи упряжки именно возле его чума. Простые мансюки, тем паче любопытствующие русские, не говоря уже о женщинах, на эти действа не допускались. Конечно, у Бахтиярова был бубен, но никто из чужаков его с тем бубном не видел. Никола, как именовали шамана геологи, знал и про легендарную Золотую бабу, однако молчал…

Мне удалось встретиться с одним из немногих, кому, пусть хоть одним глазком, довелось увидеть бахтияровское камланье. Игорь Попов, ныне тоже покойный глава Вишерского заповедника, в свое время часто бывал на севере в геологических партиях.

— У Бахтиярова, — повествовал он, — среди скал в верховьях реки Лозьвы была потайная расщелина, где Никола хранил аммониты и каменную лягушку. Аммониты – красивые мезозойские ракушки, завитые спиралью и с золотистой поверхностью. Взятки духам «верхнего мира». А каменную лягушку, действительно похожую на натуральную, Бахтияров где-то подобрал и завернул в бесчисленное количество платочков. Это был тоже дар идолам – чтобы охота и рыбалка ладились, олени плодились. А идолов у Николы было два – старый Илюша и молодой Андрюша.

Срубленному из лиственницы Илюше стукнуло уже лет двести. Держался он на подпорках. А Андрюше исполнилось всего пять лет. Пять лет он должен был стоять возле Илюши и перенимать у того многолетний опыт. Илюша в давние-давние времена тоже нес пятилетнюю вахту рядом с другим идолом.

— Я как-то спросил Бахтиярова, — продолжал Попов, — «Что боги-то твои насчет погоды говорят?» Он ответил: «Илюша совсем старый стал, погоду неправильно предсказывает. А Андрюша – еще молодой. Иди, Попов, дождя не будет!»

Мансийские женщины обязаны были обходить деревянных идолов и священные скалы на почтительном расстоянии. Попов вспоминал эпизод, как мансюки плыли по реке, и задолго до приближения каменных береговых уступов жена Николая Бахтиярова вышла из лодки, чтобы пешком обогнуть запретные для ее глаз виды.

Это табу странным образом компенсировалось запретом для мансийских мужчин. Даже при 50-градусном морозе оленевод не должен входить в чум, чтобы помочь своей рожающей подруге. А еще здесь, в тундре, у мужчин и женщин – разные охотничьи делянки и рыбацкие угодья. По крайней мере, так было испокон веков.

Профессиональный таежный походник, а ныне директор Вишерского заповедника Павел Бахарев, который и поведал мне о страшной кончине здешнего шамана, застал знаменитого Николу и его четверых сыновей в ту пору, когда на все три тысячи верст их владений у этих мансюков уже не было женщин. Жили они не в чуме, а в некоем охотничьем балаганчике, представлявшем из себя пять венцов тонких бревен, придавленных крышей. Теснотища, грязь. Неподалеку от балаганчика высилась такая гора бутылок из-под водки, что дерзнувший ее примять трактор забуксовал и подавленно заглох на стеклянном холме.

Манси спились. Точнее будет сказать: мансюков споили. Вина геологов здесь, несомненно, есть, но она не столь тотальна. Они не тащили сюда водку ящиками. Как известно, Северный Урал – это не только мшистые пастбища оленей, но и беспрекословная вотчина управления лагерей. Грузные начальники этой колючей системы справедливого возмездия поживились на мансийских становьях вдосталь. Предположим, отдал манси за бутылку две шкурки соболей. Выпил. За другую бутылку он отдает уже пять шкурок. Дальше – по возрастающей. Русского может остановить цирроз печени. У мансюков, говорят, нет в организме каких-то защитно-останавливающих ферментов.

Да, шаман Бахтияров родимую потреблял. Но водку обычно, если она есть, продолжают пить, от нее не вешаются. Тем более, как рассказывали люди сведущие, за последнее время Никола пытался покончить с собой не единожды. Давили годы? Однако в свои шестьдесят Бахтияров (метр с кепкой на пеньке, по словам очевидцев) еще мог догнать и заарканить оленя. Глухота и слепота? Но манси все туговаты на ухо, поскольку живут выше границы леса, где сплошные ветра, стучащие в барабанных перепонках.

Поводырями шаману служили два верных пса. Один, как и он, слепой, но с острым слухом, другой – молодой и глазастый. Глазастый лаял, завидев добычу, слепой, услышав, тянул Николу в нужную точку тундры.

Нет, была, скорее всего, какая-то причина тому, чтобы свести счеты с жизнью. В 64-м году, когда Попов познакомился с Бахтияровым, в его стаде насчитывалось до тысячи оленей. До тысячи! Но однажды шаман сказал, что нынче в его стаде – не более тридцати голов. Никола выдал такую арифметику: чтобы прокормить семью в десять—двенадцать человек, в оленьем стаде должно быть не менее ста голов.

Оленей валил мор. Манси называют эту болезнь «копыткой». Есть версия, что виною тому стронций-90, который накапливался во мхах. Были на Северном Урале ядерные испытания – от этого уже не открестишься. Попов замерял мшистые болота тундры – приборы зашкаливало. Рано или поздно должно было зашкалить и душу главного шамана. В отличие от своих падких на спиртное сыновей, которые, похоже, потеряли чутье оленеводов и охотников, Бахтияров оставался, хоть и слепым, но внутренне зорким хранителем древнего очага. Он видел, что деревянного двухсотлетнего Илюшу уже не спасают подпорки, а на Андрюшу надежды мало.

При советской власти в поселке Полуночном Свердловской области был создан интернат, где жили и обучались грамоте мансийские дети. С ними тянули интернатскую лямку и дети поселенцев. В чем заключалась разница между ними? Отпрыски зэков дрались. Дети манси боролись. Они не могли ударить человека кулаком. Кто поборол, тот и победил. Однако размывающей мозги зэковской философии они поднабирались. И все-таки в те времена в мансийские стойбища приезжали врачи с рентгеновскими установками, худо-бедно, но оленеводов и охотников лечили, с ними заключали твердые и выгодные договоры. А сейчас?

— У нас государство бросило их! —чуть не выкрикнул мне со слезами на глазах Игорь Попов. — В Америке у индейцев вожди сохранились!

А в России покончил с собой последний шаман Вишерской земли. Когда умирают олени, шаманы разделяют их судьбу.

Юрий Беликов

ЭТНОГРАФИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Которая выглядит как житейская... История начала 2000-х, рассказанная пермским журналистом Сергеем Бородулиным о вишерских манси.

"...Формально я отправился к "Чуму Бахтияровых" командировочным от Пермской гражданской палаты для кураторской проверки проекта "Этнографическое наследие Вишерского края", с которым победил в конкурсе "Новая пермская общественность" Фонд поддержки заповедника "Вишерский". А на самом деле... На самом деле охота к поездке пуще неволи была. Суть проекта: попытка создать нечто напоминающее резервацию для мансийского клана Бахтияровых, последних пермских манси. Выехал я к Бахтияровым с намерением поблагодушествовать на разные отвлеченные темы - насчет какой - нибудь местной "философии истории", насчет того, что на предпоследних широтах остались только восток и запад, да и те лишь метеорологически, - поблагодушествовать за ухой хариусной да за чаем с брусникой... Хариусом - то он меня накормил...

По мансийским меркам возраст Алексея Бахтиярова уже преклонный, он разменял пятый десяток, и вот какова его начавшаяся старость.
Его жена долгое время серьезно болела и, если бы не своевременная помощь директора заповедника "Вишерский" Игоря Попова и директора Фонда поддержки заповедника Валерия Демакова, не уверен, что она осталась бы в живых. У Бахтияровых трое детей школьного возраста и поэтому с детьми видится Алексей Николаевич лишь когда их отпускают на летние каникулы, а так общаться, конечно, противоестественно. После трагичной кончины отца Алексея Николаевича, трагичной уже по нашему, русскому, мировоззрению, - он "повешался" от одолевшей его слепоты - остававшееся стадо оленей ушло с дикими оленями. Как всякий манси, Алексей Николаевич может говорить о случившемся с оленями только с сокрушением. Наверняка нападает на него и уныние, и запускает зубы в душу, но пока-что он как - то уворачивается от него.

Одному ему, похоже, не справиться с пастьбой. Отец его справлялся, но Николай Алексеевич обладал, очевидно, огромной силы характером, ведь не даром все манси признавали его главным шаманом, а подобный характер - все-таки редкость. Стадо удержали бы совместные усилия братьев клана, но братья и свою-то судьбу никак не устроят: бродят они, таежные рыболовы и пешие охотники, по тайге, ищут добычу да ловитву, но не для калыма - поухаживать не за кем и счастья попытать не с кем, ушли девушки, и не только за границу инбридинга (близкородственных браков), но и за пределы мансийской эйкумены (границ проживания). Словом, тоска. Можно, конечно, уехать, но тогда перестанешь быть манси. Когда Алексей Николаевич подыскал себе жену, то даже он, старший брат, женился, уже едва оставшись, если можно так выразиться, в рамках мансийского приличия: по сговору с невестой Алексей из рода лягушки "умыкнул" Нину из рода волка, поскольку калым не сразу мог уплатить.

Кроме того, имеются против отъезда по крайней мере два ограничения, которые сильнее манси. Одно так даже мистическое: в печени вогулов не имеется "дегидрогеназного" фермента против алкогольной зависимости. Такая им невидимая граница положена, вместе с северным сиянием и лунной радугой. Золотая лихорадка начала века поднялась было винным угаром и температурой по восточному уральскому склону, но лихорадку довольно быстро сбили: сравнительно низкое содержание золота, а потом революция, изгнавшая из вишерской тайги "французских адвокатов и булочников", как писал тогдашний первый секретарь Вишерского райкома партии. Но зато потом пошли - поехали в тайгу люди "промысла окаянного", тюремного, и разработчики недр, которых, конечно, соблазняла "рухлядь мягкая" на товарообмен, справедливый для манси только до первой рюмки. Для Бахтияровых, в частности, роковую роль играл, по-мнению Попова, ближайший к Чуму Сибиревский прииск.

Второе ограничение: манси отказываются постоять за себя по правилам бледнолицых. Алексей с восьми лет не боялся одинокой таежной охоты, а из интерната поначалу убегал, так как "боялся русских" - видимо, суровы были очень. Игорь Борисович Попов, к оценкам которого я так часто обращаюсь, - поскольку Бахтияровых он знает уже десятки лет, а рассказчик Игорь Борисович такой, что, поговорив с ним, даже начинающий журналист напишет что-то для чтения, как начинающий фотограф неизбежно вывезет в своей "мыльнице" пару приличных снимков заповедных видов, - считает, что манси еще может кулаком погрозить, но ударить кулаком не может, ведь драка не борьба и может покалечить мужчину-охотника. Только остатки топонимики рассказывают о войнах, то есть временах исторических: гора "Царь петухов", например. А так, поборятся манси до лопаток, и вся война.

Делить им, кроме женщин, нечего, клану Бахтияровых в период родового благополучия достаточны были на весь год 8 лосей для еды и 100 оленей для хоз. нужд и "собачьей сыти", Этапы утро - мансийской истории представляются такими: поставит шаман идола, и тот "царствует" пока не "состарится" и не будет заменен "молодым и сильным". Их сведения о революции даже нельзя назвать невежественными - по-моему, сведений просто почти нет, у Попова как-то, в 70-е, кажется, годы поинтересовалась одна мансийская старушка: "А кто теперь у власти, белые или красные?". За женщин они, может, и воевали, а против - тоже нет; и хоть ни одной мансийке не переступить первой за порог и не побывать на Молебном камне, и хотя в засечной мансийской грамоте "женщина" и "собака" обозначаются одинаковой зарубкой, но "женщины все равно мужиками крутят, как хотят". Или такой пример: некогда один студент по юному неразумению "свистнул" из пещеры на Молебном хребте каменную "лягушку", священный символ рода, - для студентов лягушка была лишь образцом юрского аммонита, а для шамана Николая Бахтиярова такое распорядительство на его земле, да еще в месте, куда чужакам и женщинам ход воспрещен, обернулось самым настоящим страданием. Но, страдая, упрекал он не студента - мал, кураж его юный ничем не проймешь, - а руководителя студенческой практики, вот ему-то он и кулаком грозил, и запугивал, что в Пермь выбросит. Так нашелся единственный, похоже, повод для мансийских угроз.

Алексей Николаевич столь же стеснительный. Мне, например, лишь при помощи подслушивания удалось познакомиться с его откровением о том, что ему доступно для самоутешения, - когда он устроил ночную беседу с Валерием Демаковым и полагал, что все другие гости уже уснули, И как было не подслушать: живет он пока что в геологической избушке 72-го года выпуска на 6 метрах площади. Вот этот короткий перечень утешений: мечтает научиться фотографировать и завести фотоальбом, - он вообще, видимо, склонен к созерцательности, - далее рассказал о наблюдении за бобрами: "Забавные зверьки", - говорит, поеживаясь от удовольствия; о том, какую песню пел про друга Демакова: "Вот, я расстался с другом, но не на долго, потому что он опять вернется!". Словом, деликатен. Его деликатность - своего рода смычок для разнообразия интонаций, и владеет он смычком даже при разговоре на перечисленные выше тягостные и болезненные темы о разобщенности с детьми, об оленях, а также на тему - после рюмки-другой - "Кто здесь хозяин!?", когда, припугнув "сейчас всех выгоню", сам же смеется от того, что вот, мол, какие нелепые мысли в голову залетают!

До последнего возвращения к родным угодьям Алексей Николаевич пробовал прижиться на севере Свердловской области, также в границах исторического проживания своего клана. Но там среди охотников много тех, кто освободился из колоний, и они, коротко говоря, пользовались непритязательностью манси. Словом, вытеснили...

С помощи Бахтияровым в переезде, собственно, и начались проектные работы с "этнографическим наследием Вишерского края". Валерий Демаков и Игорь Попов позаботились также об оформлении многочисленных административных документов, необходимых российскому гражданину, о больничном лечении Нины Бахтияровой и фактически поставили семью на довольствие в заповеднике. Фонд далее провел радиометрию пастбищных мхов и проложил 30-километровый маршрут-"визирку" от Вишеры к избушке Бахтияровых, чтобы сотрудники заповедника могли пешим способом или в повозке, а не только дорогостоящим вертолетным "бортом", доставлять им "довольствие".

За дружбой с этими людьми, как за стеной, Бахтияровы могут энное время не тревожиться: лет 20, наверное, правительство еще не побеспокоит заповедные ресурсы, ведь от геологии быстрой прибыли не ждут. Сейчас же они "в положении рабов цивилизации", - по довольно удрученной оценке Игоря Попова. Обычно оценки Игоря Борисовича либо великодушны, либо снисходительны, но иногда от силы переживаний в голосе его сам собою звенит металл какого-то натурального сплава: потому, очевидно, что в геологии Вишерского края он специализируется уже лет сорок, а, например, о своих беседах с Николаем Бахтияровым вспоминается ему с наслаждением.

Для краткости его личной характеристики приведу лишь такую символическую биографическую подробность: он учился читать по Псалтырю, первое самостоятельно прочитанное им слово оказалось названием газеты "Правда". "Если Бахтияровы, - говорит, - не подружатся с финнами, у которых есть опыт в создании резерваций оленеводов, то будущего у здешнего мансийского клана может и не быть"...

Команчи Урала...или все что я знаю о манси применительно к ГД...
20 Ноябрь 2014, 12:01:14 »

Тыритап поёт о лайке.
...
Я родился на земле, где родилась западносибирская лайка. Можно сказать, западносибирская лайка родилась на земле, где родился я. Мы земляки. Но! Любить ведь мало. Говорят, курица тоже любит своих цыплят…

За что я люблю эту породу? Ведь не только за то, что мы земляки! А что я о ней знаю? Что знаю об истории её происхождения, создания? Конечно, эти вопросы уже серьёзные, на выставке экспромтом так просто не ответишь. Изучение истории – занятие, не терпящее спешки и суетливости. Для этого занятия сядем в тиши кабинета с бумагой и чернилами и задумаемся…

Вот что касается «люблю», так за то, что эта порода самая, самая…На самом деле! Вспомним тот же вышеупомянутый ринг, где наблюдали широчайший диапазон окрасов. Редко найдётся порода собак, где был бы такой букет мастей (окрасов)! Как говорится на любой вкус.

Западносибирская лайка – самая красивая из всех известных пород лаек. Она вобрала в стандарт самое, самое, что сближает её с дикими сородичами и, наоборот, отличается от других излишне домистицированных  (одомашненных) пород. У неё резко косой разрез век, есть баки и муфта, у неё самое красивое по форме и энергично поставленное ухо. Эта древнейшая порода дошла до наших дней с наименьшими изменениями, в ней сохранены все дикие, звериные инстинкты, уживающиеся с бесконечной доверчивостью и привязанностью к человеку. Западносибирская лайка по охотничьим склонностям – самая универсальная охотничья собака.

По своей гармоничной сложке, костяку, пропорциям статей – она многоборец. Действительно,

она может по много часов работать в барсучьих норах. Может развить большую (взрывную) скорость на коротких дистанциях (часто славливает накоротке лисицу, зайца и т.д.). Она вынослива и нестомчива при длительном осенне-зимнем промысле пушнины. Только лайка может работать, выискивая зверька в таёжных заломах. Она не требовательна к кормам, что очень важно при длительной изоляции от населённых пунктов, при промысле пушнины. Она обладает удивительной реакцией и маневренностью, и это позволяет ей вступать в единоборство с любым зверем и не давать ему хода.

Западносибирская лайка – прекрасный пловец, от переохлаждения её тело защищает очень плотный подшёрсток. С ней можно охотиться на всех водных птиц и зверей. Нельзя не удивляться её умению ориентироваться в лесу, её  можно успешно использовать как ездовую собаку, можно использовать как караульную, пусть не у каждой злоба к человеку, но по чуткости она вне всякой конкуренции. (Сабанеев писал, что лайка – прекрасный материал для создания новых пород).

Можно бы продолжить перечисление удивительных качеств этой породы. Но, мы же хотели узнать её историю…

«Пася   рума   эква».

История происхождения  западносибирской лайки идёт не из Китая, как у «Чау-Чау» и не из Англии, как у американского «стаффорд-терьера». История идёт из конкретной географической точки на берегу реки Исети, в сосновом бору парка им. Маяковского, где прошёл ринг из 20-25 кобелей западносибирских лаек, оттуда, где стояли толпой зрители у ринга и любовались кобелями старшей возрастной группы, привезёнными из Свердловской, Челябинской, Тюменской и других областей Урала.

Ведь всего-то несколько сот лет (допустим 400) на этом месте стояла девственно-чистая, нетронутая ни колёсами, ни  пилой, Уральская тайга. В чистых заводях Исети в летнюю жару можно было увидеть выводок лебедей, выплывших из камышей. На высоком левом берегу, на вершине старой лиственницы выкармливал своих птенцов орлан. В горельнике, поросшим кипреем, чутко поводила ушами-локаторами лосиха, ревниво оберегая своего рыжего лосёнка. В это время года, в утреннюю прохладу, можно было слышать рёв и пышканье медведей, доносящийся со стороны Шарташского озера – начинался гон. В жаркую погоду река, как магнитом, тянула к себе всё живое.

На этом берегу, где прошла выставка, стоял летний паул лесных следопытов, вогулов Пакиных. Паул (деревня) был поставлен с незапамятных времён и находился в центре родовых угодий Пакиных. На продуваемом ветром берегу было хорощо спасаться от жары и кровососов. В сосновом бору было много черники,  брусники, малины, а речная рыба летом, вкупе с ягодами, составляла основу питания таёжников. На летний период из дальних таёжных угодий выходили или  приплывали на обласках до 15-20 охотников с жёнами и детьми, способными охотиться. Паул оживал. Собиралось много собак, которые первоначально устанавливали иерархическую лестницу между собой.

На месте, где состоялся ринг кобелей старшей возрастной группы, стояла изба манси Стёпки Бахтиярова. Изба была невысокой и крыта берестой, в 30-40 шагах стояла чамья (кладовка). Отдельно стояла «женская изба», крытая дёрном, на которой лежала белая красивая лайка в окружении побелевших от времени черепов всевозможных обитателей тайги, что у манси характеризовало охотничью доблесть хозяина. На стволах старых сосен и лиственниц было развешано много лосиных рогов, некоторые из них были с черепами. На высоких вешалах вялилась всевозможная рыба, под которой без устали прыгали три молодых лайчонка. Подсохшая рыба иногда шевелилась под лёгким ветром и лайчонок, понаблюдав за этим со стороны, подкрадывался и делал свечкой прыжок вверх. Зубы клацали впустую, а прыгун оказывался на спине. Щенки чередовались в упражнении. И так продолжалось долго, пока не возникла ссора и драка.

На крыльце избушки сидел сам Стёпка и с улыбкой на лице наблюдал за этим представлением. Белая лайка легко спрыгнула с крыши и, ласково повиливая калачиком хвоста, легла рядом с охотником, прижав остромордую голову к колену Стёпки. Рука хозяина легла на голову собаки и нежно перебирала пальцами за ужом. Собака млела от счастья, узкие косоватые глаза её почти закрылись. Даже назойливая мошка, лезшая в нос и глаза, не могла заставить пошевелиться её. Достаточно налюбовавшись щенками, Стёпка позвал кого-то в дверь. Высунулась голова мальчишки лет 10-12. Спросив, кормили ли сегодня щенков, Стёпка послал пасынка за рыбой, которая ловилась тут же поблизости.

Летом обычно вогулы лаек не кормят, да и в этом нет большой необходимости. Но Стёпкин образ жизни не всегда вписывался  в общепринятые нормы поведения соплеменников. Во-первых, он происходил из рода Бахтияровых, т.е. манси, которые, кроме единственного домашнего животного -  собаки, имели и второе – оленей. Оленные манси находились  много севернее берегов Исети, в бассейне Сосьвы с её притоками. Хотя род считался богатым, Стёпке досталась с раннего детства тяжёлая доля. Рано оставшись сиротой, он много лет провёл при стаде оленей. Постоянные кочёвки, заботы по поддержанию упряжи и снаряжения почти не оставили времени для охоты. А охоту он любил с детства. В редкие свободные дни он старался уйти подальше от стада в леса и стрелял из лука птиц и зверей. Постоянными помощниками были у него собаки.

Шли годы. К годам 20-ти он вырос в высокого юношу, отличающегося от других большой физической силой. Чёрные, густые волосы были заплетены в косу. Тёмное, некогда отливающее бронзовое лицо, было обезображено оспой. Таким он предстал перед обезножившим шаманом, когда был переведён из стада в услужение одному из самых властных людей в роду. Его основной обязанностью стало переносить целый день на плечах своего властелина. Шаман был ещё не стар, прожорлив, и его часто приходилось выносить Стёпке «по нужде», до ветру. А ещё часто, обхватив шею Стёпки, средь бела дня повелевал унести его к жене в постель. Не успевал Стёпка переступить и порога, как его настигали вздохи, стоны и всхлипы жены шамана.

Надоело всё это ему, но северная природа воспитывает людей терпеливыми и сдержанными. Женщин в роду в то время было мало и светило Стёпке век коротать бобылём. Но около года назад с обозом оленьих упряжек взяли его к берегам Чусовой, где проходит ежегодно товарообмен между новгородскими ушкуйниками и югорцами. Уже возвращаясь обратно, на Исети упряжка, гружёная мукой и солью, провалилась на перекате под лёд. Стёпка долго барахтался в студёной воде по грудь, вытаскивая грузы и запутавшихся в упряжке оленей. Всё удалось спасти, но самого Стёпку трясло так, что он не мог разжать зубы. Большой костёр и несколько оленьих малиц не могли согреть переохлаждённое тело. На второй день, теряющего сознание Стёпку оставили соплеменники в охотничьем зимовье, около Таватуйского озера.

Хозяйкой охотничьей полуземлянки была овдовевшая недавно жена охотника Пакина. С ней был сынишка лет 10-12 и белая высокая лайка. Бывший муж оставил небогатое наследство. На стене висел тыритап (трёхструнный музыкальный инструмент у угров), два лука для стрельбы мелкой и более крупной дичи, стрелы с набором копий из кости и бронзы, обласок, плетёные из лозы морды и запоры для ловли рыб на ручьях. Путики были запущены, самоловные орудия начали гнить и портиться.

Не ведал Стёпка, что суждено ему стать хозяином, из пастуха и слуги шамана превратился он в одного из лучших и наиболее уважаемых соплеменниками охотника на крупного зверя с лайкой. Это он выручит лесных жителей в критических условиях голода, уничтожит несколько шатунов, которые в неурожайные годы представляли очень большую угрозу для жизни лесных жителей. Всё это будет потом, а пока Стёпкина жизнь была на грани смерти. Но молодость и внимательный уход молодой хозяйки взяли своё. Первое, что увидел Стёпка, очнувшись от долгого беспамятства – это лицо хозяйки, заботливо обращённое к нему. С появлением солнечных лучей и приближением весны возвращались и силы охотника. В отсутствии хозяйки из-под нар всегда появлялась тихо белая лайка. Она, извивалась всем телом, подходила к сынишке хозяйки и тыкалась носом в лицо, пытаясь облизать его. Мальчик отстранял лицо и, поглаживая собаку, приговаривал шёпотом: «Пася, пася рума эква» («Здравствуя, здравствуй хозяйка дома»). Стёпка знал, что в избе большой недостаток, но всё же не удерживался сохранить для лайки лишний кусочек мяса или рыбы. Кстати, пора представить её. Нёхча – так звали двухлетнюю лайку – чисто белая, высокая. Чуть уплощённая с боков, хорошо развитая грудь, шерсть чистая, блестящая. Одета плотной, прилегающей остью. Ноги высокие, стройные. Хвост всегда в кольце на спину. Голова с острыми, высокопоставленными ушками. Если она на что-то обращает внимание, узкие ушки её очень сближаются, голова делается совсем узенькой. Глаза у Нёхчи в косом разрезе век – тёмноокрашены. Мочка носа коричневая. Живот подтянут. Шея поставлена высоко. Движения лёгкие. Красивая лайка! Стёпка умел замечать красоту.

С приближением весны и удлинением светового дня, Стёпка уже мог ходить в избушке, а затем совсем окреп и стал осваивать запущенный путик предшественника (как, впрочем, и тайные прелести ещё не старой женщины).

Поднастевший снег по морозным утрам легко держал лёгкое  и подвижное тело Нёхчи. Причуяв запах зверька или птицы, она делала на быстром галопе большой круг, при этом легко и грациозно перескакивала валежины высотой больше её роста в 2-3 раза. Не каждую белку в высокоствольном лесу удавалось сбить из лука. Успевшие высоко подеревиться зверьки оставались в недосягаемости, но лайка легко отзывалась и уходила в поиск. Глухари, облаенные Нёхчой, добывались из того же лука. Но тупая стрела в таком случае заменялась стрелой с костяным или медным наконечником. Каждый день возвращался Стёпка в избушку с небогатой, но достаточной для пропитания семьи из 3-х человек и собаки, добычей. Сын хозяйки, молчаливый и несколько стеснительный мальчик, оказался очень смышлёным помощником. Стёпке жизнь, наконец, повернулась тёплым краешком: с охоты его всегда ждала женщина, в избушке было всё прибрано и уютно, остроухая Нёхча всё больше и больше привязывалась к нему, удивляя уникальными охотничьими способностями и сообразительностью. Порой Стёпке казалось, что Нёхча его понимает даже больше, чем можно было объяснить словами. Он иногда задумывался и ловил себя на мысли, что о лучшей жизни не мог и мечтать. А ещё, тайную улыбку на рябом лице Стёпки вызывали новые ночные открытия на  тропе любви, в жаркой постели мансийки.

Первый  катпос.

Однажды, после очередных ночных открытий, которых в прежней жизни он был лишён, Степку разбудила его хозяйка. С улыбкой загадочной и привораживающей, как у Джоконды, она водила по любимому лицу пером глухаря. Через прозрачные, туго натянутые на рамы пузыри, давно пробивался солнечный свет. Стёпка притворился крепко спящим, попытался обхватить женщину за талию, но та ловко увернувшись, сказала, что Нёхча уже давно кого-то облаивает в стороне Каменистого ручья. Мигом выскочил Стёпка из-под шкур. А за порогом избушки сразу услышал лай со стороны восходящего солнца. Высокий звонкий лай музыкой разносился в утреннем, прихваченном морозом воздухе.

От поднимающегося солнца за сосновым бором, по белому снегу к деревьям протягивались длинные тени. Позвенькивали синицы, ползая по стволам сосен. Издалека доносилось булькание косачиного тока. Но напряжённый слух охотника ловил только лай Нёхчи. Сон сняло как рукой. Лай звал, и сердце охотника инстинктивно подчинялось только этому зову. Хотя наст держал человека, Стёпка встал на лиственные голицы и, сдерживая волнение, двинулся на зов лайки. Слух охотника улавливал мельчайшие интонации в голосе собаки. Лай исходил из одного места длительное время. Ещё находясь далеко от собаки, охотник знал, что Нёхча лает лося.

Так уж получилось, что прожив всю жизнь среди дикой природы, Стёпке не приходилось ни добывать самому и не участвовать на совместных охотах на этого зверя. А Стёпка был рождён охотником, в душе его всегда горел божественный огонь древнейшей страсти человека. Поэтому, спонтанно разворачивающаяся охота на сохатого с лайкой сильно волновала его. Осинник, куда зашёл Стёпка. Был весь обезображен следами жировки лосей. Искусно прячась за валёжины и стволы деревьев, охотник близко подкрался к зверю. Лось (на месте будущих размашистых рогов у него надулись с журавлиное яйцо тёмно-коричневые бугорки и поблёскивали на солнце) утоптал площадку у вывернутых корней поваленной осины и, держась задом к укрытию, отбивал атаки собаки.

Нёхча бегала перед лосем в 5-10 шагах и постоянно беспокоила его лаем, заходя то с одной, то с другой стороны. Зверь, низко склонив голову и расставив уши, производит приглушённые звуки, отдалённо напоминающие то меканье, то шёпот. В злобе на назойливую собаку его горбатая холка ещё больше вздыбилась от поднявшейся шерсти. Белые «чулки» на ногах сливались в один цвет со снегом, и зверь среди бурелома кажется очень похожим на один из выворотней. Резкие, неожиданные броски лося легко парировала Нёхча, ловко увёртываясь от ног зверя, и вновь ещё с большей настырностью облаивая, подступала к зверю. Ледяная корка хорошо держала собаку на снегу, но для лося она была губительна, т к. нога проваливалась и жёстко обдиралась об обледенелую корку. Лось держался на отоптанной площадке. Зоркий глаз охотника заметил капли сукровицы на снегу. Нёхча, делая круг вокруг лося, прихватила запах прячущегося на стволе выворотня Стёпки. Резко остановилась и высоко подняла голову, стала втягивать воздух и наконец,  обнаружив хозяина, завиляла хвостом, но тут же, не позволив себе ненужных сантиментов, ещё яростнее начала отвлекать лося лаем. Стёпка быстро сбегал до берега ручья, выбрал длинный, оструганный (с северной тщательностью и мастерством) рыболовный шест, прочно привязал к одному концу его ремешками большой нож и вновь вернулся к месту развивающихся событий. Ему не стоило труда по стволу поваленного дерева забраться на выворотень, он ждал момента для нанесения удара.

На площадке снег был сильно растоптан и походил на сыпучий песок. Сильная и выносливая Нёхча, выросшая в спартанских условиях, была всё также подвижна и, казалось, её силе и выносливости нет предела. Только голос её немного сел и стала она отдавать его реже, но, обнаружив появление хозяина, она активизировала действия. Шум, производимый собакой и  самим зверем, постоянно отгоняющим Нёхчу, позволили охотнику приготовиться к следующему этапу этой удивительной охоты. Крепко сжав в руке шест и приготовившись к нанесению решающего удара, охотник ждал момента. Вот, наконец, лось, сделав очередной бросок за собакой, вернулся к выворотню. От охотника его отделяет не более 7-10 шагов. Увлечённый лайкой лось его не замечает. Нёхча уже забегает на «чужую» отоптанную территорию с левого бока зверя. Лось тихо разворачивается и угрожающе пошевеливает низко опущенной головой. Момент подошел! Вложив всю силу, Стёпка наносит удар, острый нож, как бритвой, разрезает тетиву задней конечности. Лось резко подался вперёд, нога с перерезанными сухожилиями, потеряв опору, вывернулась назад и безжизненно повисла. Бороздя и окровавливая снег, зверь бросился по осиннику. Но это был не бег красивого и сильного зверя, это скорее была последняя попытка смертельно напуганного зверя спасти свою жизнь.

На лай собаки прибежал пасынок. Стёпка дал ему указание – преследовать зверя и попытаться повернуть и гнать его обратно. Вскоре удаляющийся лось остановился, о чём можно было судить по истерично заливавшейся лаем Нёхче. Но с шумом приближавшийся на голицах молодой охотник спугнул зверя. Лось вновь пошёл на уход. Почуяв кровь и беспомощность зверя, собака постоянно пыталась укусить  рану. Наконец, совсем осмелев, она стала цепляться за ногу, но попадающиеся на пути кусты и ветки легко, как муху, сбивали её. Лось спотыкался, бороздил снег, но упорно держался выбранного направления. Молодой охотник уже бежал сбоку, порой очень близко приближаясь к зверю, чем ещё больше азартил Нёхчу.

Стёпка, же, как только унялась дрожь в руках и ногах, собрал разбросанные лыжи, вещи, постоял немного, слушая удаляющийся шум и, не выдержав, бросился с копьём по следу. Раненый лось, вероятно, понимал, что угроза исходит от ненавистного двуногого существа и поэтому был опасен. Стёпка, сознавая серьёзность положения, не спешил и ждал для нанесения  повторного удара такое место, чтобы в случае броска лося можно было спрятаться за укрытие. Такой случай вскоре представился. Обессиливший зверь с треском вломился в залом из сучьев осин, поросших шиповником и встал, вновь опустив голову, посвёркивая маленькими злыми глазками на Нёхчу. Стёпка, подкравшись сзади, встал под ствол шалашом свалившейся осины и стал наводить своё оружие на зверя. Солёный пот заливал глаза, в висках стучало, а в мыслях прокручивалось непонятно откуда подвернувшееся слово «хапийв, хапийв» (осина). Длинный шест задевал за ветки и не разворачивался в заломе, и охотник, поторопившись, сделал большую ошибку, непростительную даже новичку.  Не нужно было спешить. Зверь бы никуда не ушёл. Но кто упрекнёт Стёпку, ведь в его груди билось горячее сердце охотника. Спасло его укрытие в виде повалившейся осины. А случилось следующие: При ударе древко копья было чуть задето гибкой осиновой порослью, торчащей из снега, чего было достаточно для перемещения точки попадания на несколько сантиметров ниже желаемого. Сухо стукнулся нож в голень зверю. Лось мгновенно развернулся и в два броска, с треском и хрустом ломающихся сухих веток, накрыл место, где стоял Стёпка. Последний успел только упасть на бок, под ствол дерева, что и спасло ему жизнь, но по бедру он всё же получил чувствительный удар обломившимся суком. Лёжа на снегу в метре от хрипло дышащего, раненого, но борющегося за свою жизнь, зверя, Стёпка между тем чётко видел, как вцепилась Нёхча в кровяную рану лося и рвала, напрягая своё худое и изнурённое длинной зимой тело.

На всю жизнь запомнились охотнику вздыбленная, окровавленная шерсть Нёхчи, проступающие от напряжения рёбра и словно остекленевшие и округлившиеся глаза. После этого случая Стёпка долго прихрамывал, но лося тогда, при помощи Нёхчи и пасынка, всё же добыл. А на кедровой гриве, вблизи зимнего паула, на стволе кедра вырубил свой первый в жизни катпос (знак охотника, наносимый на дереве топориком).  Сначала он сделал топориком горизонтальную черту длиной в две ладони, в верхней правой части прирубил три веером расходящиеся чёрточки. Получилось что-то напоминающее лося. Отступив чуть в сторону, Стёпка вдумчиво приглядывался к своему рисунку, и смело приблизившись, стал изображать себя в виде вертикальной чёрточки-столбика с небольшой шарообразной головой, чуть пониже, сбоку – поверженного зверя. Копьё Стёпка вырубил в виде чёрточки, направленной чуть вбок и вверх к лосю. На этом творческий потенциал Стёпки – художника не иссяк. Он очень любил Нёхчу и считал, что в добыче лося она сыграла не последнюю роль, поэтому и её хотел изобразить в своём творении. Художник ощущает мир по-своему. Художник, сидящий в Стёпке, видел охотничью собаку Нёхчу очень похожей на скамейку - горизонтальная черта и снизу по краям две пары ножек. Молчаливый пасынок также не был оставлен без внимания, он встал рядом с Нёхчей в виде вертикальной чёрточки-пенька.

С тех пор много катпосов поставит Стёпка. То под знаком лося, то под знаком выдры или росомахи, а то и медведя. Но неизменно будет с ним  изображена Нёхча-скамейка. Ибо жизнь свела два существа, одержимых одной страстью. Стёпка любил зверовую охоту с лайкой. Лайка Нёхча любила охоту на зверя с человеком. Их свяжет бескорыстная дружба, скреплённая тяжёлой, полной серьёзных опасностей  жизнью. Неоднократно они будут спасать друг друга от опасностей, рискуя своей жизнью.

Осенью того года, в середине пушного промысла, отъевшаяся на беличьими тушками и вкусными объедками с лесного стола охотников Нёхча стала проявлять признаки приближающейся течки, что было замечено всей семьёй охотника. Вечером, в зимовье, при коптящей на утином жиру плошке, Стёпка предложил жене и пасынку высказаться, кого лучше подобрать в «женихи» Нёхче. Хозяйка сказала, что неподалеку от летнего паула, на берегу Шарташа, живут её родственники и у них есть рыжий Нъёх – отличный соболятник. Это  предложение имело и личный скрытый интерес: ей очень хотелось встретиться с подругой. Ведь женщина – и в Африке женщина. Следующим держал слово сын, сильно покраснев, он тихо сказал: «Эйтья». И после этого за весь вечер не проронил ни слова.

Эйтья был могучий, чёрный, белогрудый кобель, который в летнем пауле побеждал всех. Определённого хозяина у него не было, и он кочевал от хозяина к хозяину. В тайге бойцовые собаки вроде как ни к чему, охотничьим досугом он не блистал, но при отсутствии доброй собаки вполне годился для промысла пушного зверька и птицы. Решающее слово было за охотником. Он покачал головой и, продолжая снимать шкурки с белок, сказал коротко: «Надо лосиную собаку».

Знаменитым лосятником был тогда Тумп старого манси Амянова. Амяновы промышляли севернее и нужно было туда плыть на обласке не менее 3-х дней. А наступающая зима отметала этот вариант без рассмотрения. Председательствующий предложил путь проделать пешим ходом, всей семьёй, с попутной охотой. Предложение было принято единогласно. Особенно счастливо вспыхнули раскосые глаза мальчика.

Выступили в поход рано утром. Пока неспешно добирались до угодий Анямовых, несколько раз ночевали в жилых и не жилых паулах и избушках. Стёпка, для убережения чести Нёхчи, на ночь привязывал её на крыше высоких избушек. Поскольку бронзовые цепи были тогда невообразимой редкостью, то привязывали просто сыромятью к шесту. Строения у манси были достаточно высоки и случайные воздыхатели Нёхчи, с уклоном работы по мелочи, не могли ночью запрыгнуть на крышу.

На третий день путешественники приблизились к зимовью охотников Амяновых, взяв Нёхчу на поводок. Путники шли чисто нахоженной тропой по сосновому бору, ведущей вдоль речки к паулу. Всё говорило о близости человеческого жилья. На соснах, вдоль тропы, были насечены катпосы различной давности. Свежий знак добытого лося говорил, что в охоте принимала участие собака. Сладко заныло сердце Стёпки-селекционера  от того, что мечта его скоро сбудется и близок миг, когда он увидит легендарного Тумпа – будущего отца Нёхчиных щенков. А пока он видел такое же, скамейкообразное изображение собаки, что и Нёхча-скамейка. Но у этой был ещё изображён хвост. Хвост был прямой, но от основания он был сильно наклонен на спину. Стёпка понял, что хвост у Тумпа (а что изображён на знаке Тумп, он уже не сомневался) круто загнут на бедро – это ему тоже нравилось…

Нечаянные  смотрины.

Между тем уже можно было почувствовать дымок от человеческого жилища. Шедший сзади пасынок тронул Стёпку за локоть. Подняв взгляд, охотник с удивлением увидел приближающуюся навстречу гуськом стаю собак из 5-6 голов. Все бежали с одинаковым интервалом, хвост в хвост. Впереди тихой лёгкой рысью бежала «виновница торжества» - чёрно-пёстрая сучка. Стёпка замер. Остановилась и вся семья с Нёхчей на поводке. Пёстрая сучонка заметила людей, но, тем же темпом, лёгкой тенью, повела стаю вокруг людей по бору. За сучонкой бежал высокий серый кобель. Морда у него была чуть осветлена, как у волка. Богатая серая шуба была нарядна и говорила о великолепном здоровье кобеля. Хвост был туго закручен на левый бок. Высоко и гордо он нёс звероватую красивую голову и молча, косил тёмным глазом, показывая крупные белые клыки следующему за ним кобелю. А следовал за ним (один из самых высоких) белый кобель. Отличался он и тем, что одно ухо у него безжизненно висело. По второму, красивой формы уху,  Стёпка легко создал в воображении прекрасную голову кобеля. Черные, раскосые глаза эффективно подчёркивали красоту и породность Белого. Движения, как и у серого, были лёгкие. Стёпка аж рот раскрыл, видя таких красивых кобелей.

Рядом с Белым, единственный кобель «не в строю», бежал скромно, будто не замечая своих собратьев, крепенький, не очень крупный, в дымчато-серой шубе с белым воротником, кобель. Крепкие сухие конечности, хвост почти до половины белый, небрежно брошенный на бедро, белая проточина, проходящая по сухой, но достаточно прочной морде. Чистый, в меру широкий лоб, красивые, некрупные, но строгие уши, косой разрез чёрных выразительных глаз, общий звероватый облик – вот краткий портрет третьего кобеля, которым уже любовался Стёпка. От его цепких глаз не ускользнуло и то, что третий значительно старше многих собратьев и прихрамывает на переднюю ногу.

Пока Стёпка с семьёй любовался лидирующей группой, сзади решил приблизиться к «королеве бала» (а это была обыкновенная собачья свадьба) стройный, лёгкий,  более квадратной сложки рыжий красавец.  На морде у него была тёмная «маска», по спине тоже проходил тёмный ремень. Против Серого, Белого и Старика он смотрелся легковатым, но в тоже время в нём чувствовалась ловкость и скрытая сила. Утрированно вытянутая голова – сухая, лёгкая. Живот заметно подтянут, высокоперёд, хвост в два оборота на бедре. Его попытка поменяться местами была «не понята». Увидев оскал мощных клыков спереди Серого и сзади Белого, Рыжий поджался и вышел из «строя», спокойно пропустив всех кобелей, стал замыкающим за пёстрым кобелем. Коль взгляд Стёпки перешёл к концу этой кавалькады, то и мы туда обратим свой взор. Теперь впереди Рыжего оказался пёстрый, грудастый сильный кобель. Крепкая широкая спина, хорошие конечности, мощная загривина. Энергично закрученный хвост, говорили о силе и мощи кобеля. Одно ухо было висячее от самого корня.

Тут Стёпкин взор заметил догоняющего колонну ещё одного кобеля. Среднего роста, серо-пёстрый (как сука), хорошо сформированный, мужественный, по породности и гармоничности сложки мало кому уступал в кавалькаде. Но пёстрый был сильно покусан, вернее – ухо одно висело, а изнутри выступала сукровица, шерсть около уха была слипшаяся и неопрятная. Пёстрый часто останавливался, тряс головой, тихо поскуливая.

Цепкий взгляд Стёпки успевал всё заметить, а не менее изворотливый ум анализировать увиденное. Три кобеля с висячими ушами – это уже система. Как это объяснить? Не родятся же они такими?

Стёпка мог понять, если бы кобели были с рублеными хвостами (так манси поступали с ленивыми собаками).

Между тем свадьба, описав круг вокруг семьи охотника, снова спустилась на тропу и растворилась в бору так же тихо, как и появилась. В памяти Стёпки запечатлелись портреты всех кобелей (не зря же он в полутысячном стаде оленей знал каждого в «лицо»). Он был в восторге. Кобели были прекрасны, но откуда в разгар охоты столько кобелей в одном зимовье? Кто же из этих красавцев лосятник Тумп Амянова? Знал Стёпка только, что Тумп серого окраса, а других сведений не было.

Оставшуюся часть пути Стёпка перебирал в памяти достоинства промелькнувших кобелей. Их он запомнил хорошо. Бесспорно, Тумп был где-то впереди, а были там два серых: один (ах какой красавец!) бежал вслед за невестой, а другой некрупный, неброский, даже тихий. А может и уверенный в себе (тогда почему не первый?), но у второго большой белый воротник, он даже серо-пегий, а не серый. «Нет, всё же Тумп – это первый кобель», - думал охотник. Мечты, грёзы… Размышляя, не заметил охотник, как подошли к паулу. Из глинистой трубы одной избушки шёл дым. Когда близко подошли к избушке, из-под небольшого навеса поднялась собака с поджатым хвостом и залилась злобным недовольным лаем. «Кастрат», - сразу определил Стёпка. Дверь избы открылась, и вышел старик, возраст которого определить было трудно. Был он седой и морщинистый, но очень подвижный и крепок телом. «Сам Анямов» - догадался и обрадовался Стёпка – значит и Тумп был на «свадьбе». Последовало обычное с незапамятных времён: «Пася, пася рума» и поглаживание по спине (Здравствуй, друг).

Тумп.

Мы опускаем детали встречи Пакиных и Анямовых, народ этот сдержанный и несуетливый, разговор у них тянется долгие часы и, со стороны глядя, мы могли бы подумать, что они вообще ни о чём не говорят, а только молчат. Но что же узнал Стёпка у Анямова о Тумпе? Во-первых, в своём предположении, что Серый Красавец – это Тумп,  Стёпка ошибся. Серый был сыном Тумпа – дымчато-серого кобеля с белым воротником, который чуть прихрамывал и бежал в стороне вторым или третьим. Тут гость подумал с усмешкой, обращенной к себе, что поторопился он запрячь нарты впереди оленей!  Между тем Анямов неторопливо рассказывал, что Тумпу пошёл девятый год. Что кобели в этом году сытые и посбегали с промысла к загулявшей Экве племянника. (Эква – в переводе с манси- «женщина»). Два хозяина сбежавших кобелей, у которых нет для охоты кастратов или сук, вышли из тайги за своими беглецами. «Но, оказывается – повествовал тихо и мерно, как журчание ручейка, Анямов – кобели зря прибежали на эту свадьбу. Тумп редко ввязывается в свадьбы, но если какая сука ему приглянулась, то он обязательно будет обгуливать её один, независимо от того, сколько кобелей будет претендовать на «руку и сердце дамы». И так уже лет пять или шесть. Как правило, он не принимает активного участия в начале свадьбы, когда дерутся молодые и бестолковые кобели. На втором этапе в спор вступают более мужественные, набравшие силу и знающие себе цену кобели. Обычно происходит так, что они без вмешательства Тумпа разбираются между собой, но бесспорно признают его лидерство. Бывают случаи, когда кобели, пройдя все ступени, ведущие к «сердцу дамы», не признают авторитета Тумпа. Как правило, это сильные и намного мощнее его кобели. Однако Тумп ещё ни разу не проиграл самым коронованным драчунам. Шумные с драками свадьбы бывают в урожайные годы. Этот год такой».

Между тем время бежало. Подливали несколько раз жир в плошку. Пили отвар трав и ягод, отгоняющих напрочь сон. Стёпка слушал мерный  и монотонный рассказ старика: «Сначала драки кобелей имеют ритуальный характер, без нанесения серьёзных увечий друг другу. Это обычно сбивание друг друга грудью, драки в стойке на задних лапах, поочерёдная трёпка холки. Если этот этап не выявляет лидера, то начинаются захваты в шею и удушения. При настойчивости и мужественности обоих эта борьба в партере может длиться долго. Здесь могут быть травмы на голове, ногах…У некоторых драчунов есть любимые приёмы и моменты для его применения. Тумп, обладая большой ловкостью, опытом и умением терпеть боль, на последующем этапе драки в подходящий момент берёт противника за ухо. Хорошо взяв по месту, он проводит этот приём до полной деморализации соперника. Все кобели с висячими ушами – это бывшие соперники Тумпа. Рана уха заживает очень долго, обычно после этого пропадает слух, а из уха долго течёт, порой год и даже всю жизнь. Чёрно-пёстрый кобель – собака внука. В возрасте шести лет он достался от утонувшего в Пелыме Сенбенталова. Пёстрый – очень хороший работник и племянник его хорошо кормил и баловал. С Тумпом он встретился первый раз и, не зная его характера, поторопился вызвать на поединок, а так мог бы ещё весь турнирный поединок пройти и выйти в полуфинал и походить ещё 1-2 дня со здоровыми ушами. Молодой и горячий – поторопился, вот и уши надрали».

Молча слушал старика Стёпка, а в душе бурлили страсти. Ему хотелось слушать и слушать о Тумпе, но больше всего о его охотничьих способностях. Безмерно выпитые напитки напоминали и торопили каждого «по малой нужде». Анямов, а следом и Стёпка вышли из избы. Над головой были рассыпаны яркие звёзды, и они притягивали взор. Стёпка стоял, запрокинув голову, и нашёл звёзды. Очень похожие своим взаимным расположением на знак Тумпа. От созвездия Тумп, косо вниз, оторвалась звезда. Стёпка  начал искать созвездие, похожее на Нёхчу-скамейку, но тут послышался или почудился лёгкий шорох в темноте и охотник скорее почувствовал, нежели увидел, гуськом пробегающую свадьбу. В подтверждение своей догадки он услышал лёгкое поскуливание Пестрика, низко пронесшего над землёй больное ухо. Через некоторое время со стороны кобелей донёсся рык и низкое угрожающее взлаивание. «Тумп на кого-то сердится», - прокомментировал хозяин, и Стёпка уловил в голосе старика тёплые нотки. Оставшаяся часть ночи была посвящена рассказам об охотничьем досуге Тумпа.

Кличку ему дали потому, что он родился при зимовке на перевале Хаса-Тумп. Мать его была такая же серая с белым воротником собака. А охотились с ней мало, т.к. она рано погибла на охоте, её сняли волки при облаивании лося. Отец Тумпа был рослый, рыже-серый соболятник и лосятник. Тумп видимо перенял от родителей страсть к крупному зверю. По молодости Анямов начинал охотиться с ним по мелкому зверю, но в возрасте двух лет Тумп обнаружил или, может, сам загнал в петлю лося. На лай тут же пришли охотники и на глазах у кобеля зарезали и разделали лося. С тех пор кобель пристрастился лаять только лосей. В хорошие дни, когда лось не уходит от собаки, Тумп может не возвращаться к людям сутки и более. По насту он уходит от зимовья на 10-15 км, пока не найдёт лося. Весной его нередко застигало резкое потепление, и Тумп несколько суток добирался до зимовья, по уши утопая в мокром снегу. Но ничто не останавливало кобеля в его стремлении к вольной охоте.

Видел Стёпка, как любит и гордится своим другом старый охотник и поэтому самозабвенно и охотно рассказывает о нём. Анямов лося стрелял из тяжёлого специального лука с мощными стрелами. Стрелять приходилось с близкого расстояния и тут многое зависело от мастерства собаки. Найденного лося он лаял долго, не бросая, часто садился голос, но приближение человека обнаруживал мгновенно и активизировал обработку лося, привлекая внимание зверя на себя. Голос у Тумпа сильный и проносливый. В хорошую погоду слышно до 5 км, а порой и более. Подранков он редко бросает, их может преследовать, переправляясь через бурные горные ручьи и реки, нередко уходя за горные перевалы. Но бояться, что он заблудится, не приходится, т.к. ориентация у него прекрасная.

Слушал Стёпка и сердце таяло в сладкой истоме. Не зря, теряя драгоценное время осенней охоты, пришёл он в угодья Анямова. Будут щенки от Нёхчи и Тумпа, и какие же славные рабочие собаки вырастут из них.

О  чём  поёт  тыритап.

От вязки Нёхчи и Тумпа родилось четыре щенка. Один при щенении суки чуть обморозился и его сразу же отбраковали. Две оставшиеся суки очень походили окрасом на отца. Стёпка даже во внешних формах находил сходство с Тумпом. Серо-рыжий кобелёк с проточиной на носу и белыми ногами скорее походил на деда. Две сучки стали собственностью жены и пасынка. Кобеля, безоговорочно названного Тумпом, Стёпка брал под личную опеку. Хозяйка своего щенка вскоре подарила родственникам, но и двух щенков для небольшой семьи было достаточно. Их нужно было прокормить.

Из всех выращенных щенков не все удовлетворяли охотника в работе. Зря охотник бездарей кормить не будет. Не будем забывать, что ещё собственностью Стёпки стала Нёхча, в которой он души не чаял. Впоследствии с этой собакой и её потомками он познал радость многих охот.

Было в те времена очень много медведя, и в неурожайные годы эти звери наводили ужас на таёжных жителей. Нёхча с сыном неустрашимо вступали в единоборство с «прокурором тайги», защищая жилище и жизнь своего хозяина. Нёхче, нужно сказать, очень повезло с хозяином. Стёпка был охотником «божьей милостью». Для таких людей охота приносит радость, они одержимы ею, они охоту одухотворяют и привносят в неё творческую искру.

Заканчивая повествование об охотнике-манси Стёпке Пакине, прекрасных зверовых лайках Тумпе и Нёхче, о трёх красивых щенках, отметим  ошибочность современного представления, что лайка весь год кормит охотника. Конечно, нет. Значительную часть года забота о прокорме помощников лежала на человеке. В первую очередь о щенках. Заметим, что Стёпка без всякого сожаления из Бахтаярова превратился в Пакина. Добавим, что в тот день, когда у Нёхчи появились щенки,  Стёпка проснулся в охотничьей избушке средь ночи и долго лежал, глядя в потолок, а затем встал тихо и впервые в жизни стал играть на мансийском музыкальном инструменте, называемом тыритап. Медные струны производили низкие звуки, похожие на вой ветра, на крик уток и лебедей, стоны сохатого и даже лай, далёкий, призывный лай Нёхчи.

Стёнка уверенней перебирал струнами, извлекая низкие торжественные звуки. Перед глазами охотника явилась картина застывшей зимней тайги, заиграли яркими сполохами над укрытыми снегом горами «пылающие платки дочерей Нер-Ойки (на языке манси – Северное сияние). Игра света выхватывает снежные вершины гор, силуэты спящих кедров, лиственницу…ложится яркими бликами на озёрные глади. Но вот появились более высокие, ускоренные звуки и шумные ручьи устремились в низины; тайга стала просыпаться от зимнего оцепенения, одеваясь в летние наряды. Мелькают картины короткого таёжного лета и  вот уже хозяйка, пляшущая «куриньку»  (женский танец) на поляне, залитой тёплыми солнечными лучами. На изрытом оспой, продублённом зимней стужей лице Степана блуждала счастливая улыбка. Причина была ясна и очевидна – ещё находясь в тёплой постели с хозяйкой Стёпка получил по руке лёгкий шлепок и жаркое признание в ухо «Нёхча очень счастлива со щенками, но, однако и у меня скоро, наверняка, девочка родится».

Здесь мы расстанемся с семьёй охотника и выйдем тихо за дверь в лунную ночь. Над избушкой шатёр звёздного неба. В ощутимо плотном морозном воздухе потрескивают деревья. Луна щедро осеняет землю серебряным светом. Тени прячутся под густыми лапами елей и кедров и таят что-то загадочное и потустороннее. Взор тянется к небу. В такие минуты единения с природой приходят мысли о вечности мироздания  скоротечности нашей земной жизни. Вечны звёзды и луна, вечны горные вершины, вечен круговорот в природе. Увы, не вечны мы. Из избушки продолжают доноситься тихо звуки тыритапа. Простая музыка не портит общей гармонии суровой северной природы, она её подчёркивает. Пой, тыритпап, пой о лайке.

Эксперт-кинолог Всероссийской категории Г.З.Насыров (Екатеринбург),

В холодной северной ночи
Автор:
Погорелов Сергей
  Архив журнала  Выпуски 2006  Выпуск 02.2006

В холодной северной ночи
Автор:
Погорелов Сергей
  Архив журнала  Выпуски 2006  Выпуск 03.2006

В холодной северной ночи
Автор:
Погорелов Сергей
  Архив журнала  Выпуски 2006  Выпуск 04.2006

Шешкин Петр Ефимович

резчик по дереву, этнограф, фольклорист, краевед

(1930-1981)

Пётр Ефимович Шешкин (1930 - 1981) - мансийский скульптор, художник, фольклорист, Заслуженный работник культуры РСФСР, лауреат международных, всесоюзных и всероссийских выставок.
Петр Ефимович родился в деревне Ломбовож Березовского района Тюменской области в семье коренного жителя приобского Севера потомственного рыбака и охотника Ефима Ивановича Шешкина и талантливой мастерицы, исполнительницы народных песен Марии Ивановны Шешкиной (Сайнаховой), уроженки п. Щекурья.
С детства он увлекался резьбой по дереву и бересте, его способности были замечены как земляками, так и приезжими этнографами из Москвы, Ленинграда, Эстонии. Работы Шешкина представляли искусство народа манси, как на окружных смотрах, так и на всесоюзных выставках самодеятельного искусства в Москве, а также на международных площадках в г. Монреале (Канада), г. Осаке (Япония), Риме, Милане, Берлине, в Чехословакии и других городах и странах. Автор представлял в основном круглую скульптуру, из дерева (чаще осины). Всего им создано более 200 произведений. Несколько позже начинают появляться графические работы.

Петр Ефимович известен как знаток мансийского фольклора, сам сочинял песни и пьессы. Составил мансийско-русский словарь, собрал и систематизировал 642 пословицы и поговорки, 85 загадок на мансийском языке, занимался собиранием орнаментов – старинных и современных орнаментов народов ханты, манси и ненцев.

В России хранителями наследия Шешкина являются: Российский этнографический музей Санкт-Петербурга, Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства в Москве, краеведческие музеи г. Тюмени и п.г.т. Берёзово, музей «Найотыр маа» п.Сосьва, окружной музей «Природы и Человека» и Учреждение Ханты-Мансийского автономного округа – Югры «Творческое объединение «Культура» (бывший Окружной Дом народного творчества, с которым в свое время Петр Ефимович тесно сотрудничал) г. Ханты-Мансийска, а также частные коллекции.В своих произведениях автор отразил историю своего народа и своего округа. Следуя по созданным сюжетам, мы будто проходим через время по древней земле.

Шешкин Петр Ефимович
Биография
Талантливый резчик по дереву манси Петр Ефимович Шешкин родился в мансийском селении Ломбовож. Тонким даром чувствовать пластику музыки и красоту дерева наделила его природа. Как бы в благодарность за это Петр Ефимович запечатлевал в изделиях из дерева жизнь природы: поющего глухаря, оленей, добывающих из-под снега ягель, полет орла. Первый дебют самодеятельного скульптора - резчика состоялся в 1953 году на Березовской районной национальной олимпиаде. Мастерство его крепнет год от года. Распахивается горизонт тематики. Рядом со следопытами, рыбаками, геологами на рабочем столе художника выросли новые герои времени: Патрис Лумумба, космонавты, патриоты Вьетнама. Из древесных материалов он предпочитает осину. Значительным событием на вдохновенном пути художника стали окружная и областная выставки изобразительного и прикладного искусства в июне 1967 года, посвященные 50-летию Советской власти. На них было представлено 17 изделий резчика. Более 200 изделий создал Петр Ефимович из дерева. Их можно увидеть в Тюменском, Ханты-Мансийском краеведческих музеях, в Московском институте художественной промышленности и в Музее творчества народов СССР, в Ленинградском музее этнографии. В 1969 году на Международной выставке в Монреале (Канада) и г.Осака(Япония) экспонировались его работы "Весло невесты" и охотничий пояс из кости.

Заслуженный работник культуры России П.Е Шешкин родился 24 июня 1930 года в селе Ломбовож Березовского района Тюменской области.

С раннего возраста будущий мастер стал рисовать, лепить из глины игрушки, вырезать фигурки из дерева. На местных выставках его работы постоянно занимали первые места. С конца 50-х годов П.Е. Шешкин принимал участие в окружных выставках, а впоследствии – в областных, всесоюзных, международных. Работы художника попали в Институт этнографии, Институт художественной промышленности.

Петр Ефимович был удивительным рассказчиком, очень общительным человеком. Богато одаренный природой, он словно бы воплотил в себе душу мансийского народа. Скульптура, графика, сочинение и исполнение песен, литература, собирание орнаментов, фольклора, изучение лексики родного языка, этнографические поиски, фотография, общественная деятельность – настолько разнообразны были интересы мастера. С ним, не имевшим даже среднего школьного образования, консультировались исследователи-филологи, этнографы, фольклористы.

Талантливого скульптора-самородка приглашали жить в Новосибирск, Ханты-Мансийск, Сургут, но он отказался и до конца жил на родной земле – в Ломбовоже, а затем в поселке Сосьва Березовского района. После смерти П.Е. Шешкина в 1981 г. в краеведческий музей поселка Березово были переданы объемные архивы художника: альбомы орнаментов, дневники, переписка, две пьесы на мансийском языке, записанные им сказки, мансийские народные поговорки, загадки, сочиненные им песни, а также скульптуры, картины, графика.

(В помощь краеведу. Материалы к календарю знаменательных и памятных дат Тюменской области на 2000 год. – Тюмень, 1999. – С.45-46)

История первого скульптора Севера, которого убила молния
История
Ольга Маслова
11 июля 2020 20:04
24 июня исполнилось бы 90 лет мансийскому скульптору и хранителю фольклора Петру Шешкину. Ему судьба уготовила какую-то особую жизненную стезю. Физические страдания, с одной стороны, и какой-то ничем не сдерживаемый полёт духа и фантазии, с другой. Природа наделила его многогранным талантом: писал стихи, рассказы, собирал фольклорные произведения, рисовал акварели у реки на лесных живописных полянках. Но самым любимым занятием Петра Ефимовича была резьба по дереву.

Из княжеского рода Шешкиных
Первым на Севере Шешкин начал резать скульптуру из дерева – и более всего этим вошел в историю искусства. Единственным инструментом в то время был у него обыкновенный перочинный ножик, и, непостижимо, как он ухитрялся этим примитивным инструментом вырезать сложные фигуры.

Он родился в селе Ломбовож, в семье охотника. Шешкины происходили из вогульского аристократического рода Ломбовожа, признанного после крещения в княжеском достоинстве Российской империи. В детстве Петр повредил позвоночник: с бабушкой поехал в Саранпауль, а нарты перевернулись. Недуг не позволил гонять, как другие мальчишки, по деревне, ходить на охоту. Но судьба, видимо, включила компенсационный механизм. Он мог нарисовать, что угодно: охотника, оленя, смеющегося ребенка, шаржи на одноклассников. Мать Мария Ивановна, признанная в селе мастерица, с самого детства рассказывала Петру предания, мансийские сказки, и он знал на память бесчисленное множество легенд, былин. Чувство ритма, слога у него были, казалось, на  генном уровне. Он писал тонкую любовную лирику, но она не отозвалась ответным чувством: личная жизнь не сложилась. Единственно близким ему человеком оставалась мать.
Про него говорили – самородок. Да так оно и было. Петр даже школы не закончил, проучившись три класса. Работал в Березовском отделе культуры разъездным киномехаником.

В 1966 году в Ломбовож из Москвы приехала молодой этнограф Зоя Соколова. Информантом для нее стал молодой исследователь мансийского фольклора и языка Петр Шешкин. В своем путевом дневнике она оставила подробный рассказ о Петре.
«Это интересный, самобытный человек, к тому же и талантливый художник. У него нет образования, он самоучка. Резчик по дереву, поэт, собиратель фольклора и всякой старины…Петр отлично рисует и режет по дереву, весь дом его уставлен деревянной скульптурой. Тут и рысь кидается на зайца, и охотник стреляет белку, и пастух ловит арканом оленя, и глухарь токует, и много новых сюжетов, навеянных переменами в жизни манси: «Учительница манси», «Тюменский геолог», «Программа КПСС».
У ханты и манси, живущих в окружении сравнительно однообразных и неярких тонов природы, отмечает этнограф, в орнаментах и отделке одежды и обуви, в рисунках на бересте, в бисерных украшениях проявляется любовь к ярким краскам, контрастным сочетаниям цветов. Казалось бы, такие резкие сочетания, как красное с синим, зеленое с красным, синее или зеленое с желтым, должны были бы резать глаз. Однако этого не происходит. Петр порой свои деревянные фигурки тоже раскрашивал в яркие тона. Шешкин объяснял этнографу, что в языке манси – больше шестидесяти названий различных цветов.

Подражая природе
В 1966 г. Петр переехал на постоянное жительство в поселок Сосьва, в доме культуры занимался с детьми. Без его участия не проходила ни одна значительная выставка, семинар или олимпиада народного творчества. В 1971 году за многолетнюю творческую работу Петру Ефимовичу было присвоено звание «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Как-то, будучи редактором литературно-художественных передач в редакции Ханты-Мансийского окружного телевидения, поэт Андрей Тарханов решил снять небольшой документальный фильм о Петре Шешкине.
«Приехали мы к нему в Сосьву, – рассказывал Андрей Тарханов. – Погода на удивление стояла солнечная, утром выпал легкий серебристый снежок. Кое-где золотились березы, а хвоя лиственниц сияла яркой желтизной. Словом, спешили снимать эту красоту. По сюжету Петр Ефимович находит в лесу для нужной работы березу, распиливает ее лучковой пилой, чурки доставляет домой, и начинается черновая деятельность резчика».
Березы стояли стройные, белые, бери для дела любую. Но так думали телевизионщики. У Шешкина был особый взгляд на природу.
«Подойдет к березе, погладит ствол рукой, поздоровается поязычески, оглядит ее от корней до вершины, стукнет обухом топорика по стволу, тихо говорит: «Не то... Чистоты звука нет». Идем дальше. Надо признаться –измучил он нас этим поиском», – вспоминал Андрей Тарханов.
Двенадцатую или тринадцатую березу Шешкин, наконец-то, признал годной для дела. Над творческими задумками, над воплощением своего замысла в реальность Петр Ефимович мог работать непрестанно: неделями, месяцами. Давал он себе отдых при житейской необходимости: съездить проверить рыболовную сеть, набрать ягод, грибов, пособирать кедровые шишки. Находясь на природе, он ни на минуту не переставал удивляться ее гениальному ладу. И признавался: «Я учусь у природы всему, здесь каждая букашка, бабочка, муравей при своем деле. Все заняты творением. Я постоянно изучаю рисунки цветов, архитектуру облаков. А ведь кто-то все-таки приближается к ее гениальности. Это счастливые люди».

Смерть Шешкина в 1982 году потрясла многих. Он сидел в своём доме у окна в ясную погоду. В чистом небе сверкнула молния – и ударила прямо в Петра. Говорили, что Шешкина покарал небесный бог Торум за то, что тот показал святые места иноверцам. Но это были лишь слухи. Скорее всего, он просто выполнил свое предназначение на Земле. Добавил красоты, совершенства этому миру и ушел туда, где нет страданий.

Коротко
Петр Ефимович Шешкин составил мансийско-русский словарь, собрал и систематизировал 642 пословицы и поговорки, 85 загадок на мансийском языке, собирал орнаменты.
Мастером было создано более 200 изделий из дерева, кости, ряд графических работ, особо значимые были экспонированы в Монреале, Лондоне, Праге, Риме, Милане, Берлине и Осаке. Работы мастера находятся в краеведческих музеях Югры, Московском институте художественной промышленности, Российском этнографическом музее Санкт-Петербурга.

   Геннадий Райшев художник
- Прошло время, а его фигура не ушла в прошлое. Сейчас он видится крупным и значительным деятелем культуры и является залогом, что культура мансийского народа будет жить. Быть духовным человеком – это значит брать пример подвижничества с Петра Ефимовича Шешкина.

Точка зрения, точка съемки
Автор:
Яровой Юрий
  Архив журнала  Выпуски 1969  Выпуск 05.1969

Говорят, хороший фотоснимок в комментариях не нуждается. Он сам о себе расскажет. Но сможет ли самая блестящая фотография рассказать о том напряженном поиске мысли, о горьких неудачах, сотнях испорченных кадров и о той мгновенной вспышке прозрения,- когда про фотографа говорят: «Вот повезло — такой поймал кадр!»
Может и в самом деле «поймал» Борис Коробейников пастуха совхоза «Вперед» Анатолия Камеергина. Поймал объективом в тот самый момент, когда Камеергин обходил свое стадо. Но еще задолго до того Борис Коробейников выносил образ хозяина тундры — гордого, уверенного в себе и знающего себе цену человека.

Мгновение, которое потребовалось, чтобы запечатлеть на фотопленке пастуха-оленевода, длилось сотую долю секунды. Но это было самое яркое мгновение. В Анатолии Камеергине, а его вольной, уверенной позе, в незаконченном шаге, в звонком крике «Эх-хо-хо!» увидел фотограф хозяина тундры.
Не будь этого беспрерывного поиска фотокадра и вместо символического снимка была бы заурядная фотография одного из оленеводов.
Борис Коробейников живет в Магадане — самой дальней области нашей страны. От Чукотки, входящей в Магаданскую область, от ее крайней восточной точки — мыса Дежнева начинается Россия. Природа здесь сурова и удивительна. По бескрайним просторам тундры бродят неисчислимые стада оленей, здесь, на Чукотке, в середине лета вдруг задует метель, и тогда на небе вместо одного появляются два солнца.

Чукотка на снимках Бориса Коробейникова всюду имеет свое, неповторимое лицо. Только здесь, в ледовых чукотских морях, можно встретить «воздушного лоцмана», разыскивающего ледоколу путь во льдах. Только здесь, на Чукотке, можно рядом с чумами оленеводов встретить гигантские драги — настоящие плавучие фабрики золота. Экзотика? Возможно. Хотя в наше время экзотикой скорее можно назвать телевизионную станцию «Орбита», следящую своей огромной параболоидной антенной за космическим спутником земли «Молния», нежели шамана, исполняющего ритуальный танец с солнцем.
Кстати, о шаманах. Было время, когда шаманы являлись такой же необходимой принадлежностью чукотских поселков, как ныне радиоприемники. А сейчас… Любопытно хотя бы для этнографии разыскать настоящего шамана и заснять самый настоящий ритуальный танец. Там, где речь идет о науке, инсценировка недопустима, наука признает сугубо документальные кадры. Так родилась тема фотоснимка.

Тема дала пищу творческой фантазии. Как решить кадр? Как выбрать точку съемки? А свет?
Прежде всего был решен вопрос со светом: контражур. Такое решение со светом подсказала тема снимка: шаман давно в сознании чукчей стал олицетворением темных сил. Темных.» Значит фигура шамана должна быть темной.
А кадр? Пустая заснеженная тундра. Только темный шаман и ослепительное солнце…
Осталось найти шамана. Хотя бы бывшего. Хотя бы на пенсии.
Такой шаман нашелся в поселке Кэпервеем. Зовут его Вальгырлеле. Он и в самом деле оказался на пенсии, хотя, конечно, пенсию получает не за свои прошлые оккультные заслуги, а за труд в колхозе. Но Вальгырлеле шаманских об-рядов еще не забыл и после длительных уговоров согласился «поколдовать».

И вот глухо рокочет бубен, Валыырлеле все более входит в свою полузабытую роль, а вокруг него, чуть ли не повторяя все конвульсивные движения шамана, прыгает на снегу фотограф. Один щелчок, второй, третий… Нет, что- то не то. Что-то в этом кадре недодумано. Слишком прямолинейное решение — темный, в контражурном свете шаман и ослепительно яркое солнце. В жизни все было сложнее и… страшнее. Да, именно страшнее! Шаманы для чукчей были не просто знахарями, заклинателями. Шаманы в сознании чукчей были посланниками духов, тех всемогущих богов, которые могли бы отнять у чукчей самое для них дорогое и священное — солнце.
И снова глухо рокочет бубен, и снова прыгает, крутится вокруг танцующего Вальгырлеле фотограф, ловя ту единственную точку, когда шаман поймает своим бубном солнце.
Нужны ли комментарии к этому снимку? Может быть, и не нужны. Может быть, снимок и сам расскажет о далекой снежной Чукотке, о скудном полярном солнце и шамане, вдруг из экзотической фигуры прошлого выросшего в само прошлое Чукотки. Но никогда, конечно, этот снимок не расскажет сам о том, как он рождался.

СВЯТИЛИЩЕ ЙОМАЛЫ
Раньше через Урал проходили основные торговые пути, связывавшие север с югом, восток с западом. Когда-то считалось даже, что через Урал пролегал прямой торговый путь между Скандинавией и Индией. И возникло предположение, что древние серебряные сосуды в Приуралье появились здесь в результате этой транзитной торговли. Ехал, мол, купец, вез свои товары и, встретив какое-то препятствие или опасность, испугался и закопал в землю то, что имел… Но не слишком ли много пугливых купцов попадало в эти края, в таком случае? Ведь те вещи, о которых мы знаем,—только очень небольшая часть всех находок такого рода.
Может быть, какое-нибудь объяснение загадки уральского серебра кроется в обычаях коренного населения Приуралья? В древнескандинавских сагах X века Северное Приуралье не раз упоминается под именем страны Биармии. Вот как описывается святилище жителей этой страны биармов в одном из сказаний.
На большом пространстве, свободном от деревьев, была высокая деревянная ограда с запертой дверью, а на дворе ≪курган, насыпанный из золота и серебра, смешанных с землей, и божество биармов —Йомала≫. Пришельцы из Скандинавии, о которых повествует эта сага, .прокрались ночью и набрали золота и серебра из этого кургана ≪сколько могли унести≫. А их предводитель ≪похитил серебряную чашу, наполненную серебряными монетами≫, которая стояла на коленях у Йомалы…
Сказка? Может быть. Но нет ли еще каких-нибудь сведений о святилищах древних обитателей Приуралья? Вот ≪Житие преподобного Трифона Вятского≫, который в конце XVI — начале XVII веков распространял в этих местах христианство. Его-то должны были интересовать языческие святилища!
И действительно, придя на приток реки Камы —речку Мулянку,—он поселился на месте ≪жертвища идольского≫ —≪Бе тут их агарян и многих язык идольское жертвище. И от всех стран и рек —и с Печеры, и с Сылвы, и с Обвы, и с Тулвы —князи их остяцкий Амбал, вогульский Бебяк и иные многие языцы со всеми улусы… во едино место съезжахуся. Обычай бо бе им нечестивым, по их поганской вере, идольские жертвы творити под древом, тут стоящим…≫
Трифон, конечно, сжег это священное дерево. ≪Утварь же бесовскую, яка же бысть на том древе, приносимую нечестивым, сребро и злато, шелк и ширинки и кожи —все тое с древом огнем пожже≫…
Итак, опять ≪сребро≫ и ≪злато≫ как непременный инвентарь местного святилища?
Ну, а как выглядели святилища остяков и вогулоз совсем недавно (по сравнению с возрастом серебряных сосудов), в XVIII — IX веках?
Немногим путешественникам удалось их видеть.
После Трифона Вятского еще немало проповедников появлялось среди местных племен. Идолов приходилось переносить в труднодоступные места, лесные чащобы…
Вот что увидел в остяцком святилище путешественник XIX века: ≪…идол состоял из мумиеподобной связки, около 4 футов длиной, окружавшей ствол дерева и обмотанной красным сукном и лентами. Сверху связки, на том же стволе, были прикреплены четыре металлические тарелки, из которых две большие, отлитые из олова, были европейского происхождения. Две другие тарелки имели около 3,5 дюйма в диаметре и были из серебра. На дне одной из них находилось грубое изображение северного оленя, а на другой лося и, кроме того, плоские края обеих тарелок были украшены охотничьими сценами, представляющими человека в древней шубе и с луком в руках, преследующего волка или собаку≫.
И в других описаниях святилищ тоже говорится, что вместо лица идола были приделаны серебряные блюда с разными изображениями.
Иногда серебряные сосуды использовались и по-другому. В одном капище такие блюда были подвешены прямо к ветвям священного дерева и изображали солнце и луну, в другом случае —в большом серебряном блюде сидел отлитый из золота кумир.
Древнее художественное серебро было не просто даром богам, а существенной частью самодельных божков. Теперь, когда мы можем догадываться о местном назначении сосудов, попытаемся представить, кто и зачем их сюда привозил.

Уральские велоследопыты
Автор:
от редакции
  Архив журнала  Выпуски 1935  Выпуск 11.1935
По рассказам участников велопробега Уралмаш— Ивдель.
20 июня текущего года дан был старт велопробегу Уралмаш — Ивдель — Уралмаш, организованному по инициативе Ивана Дмитриевича Кабакова. Семь уралмашевцев — техник Мальков (командир пробега), электромонтер Первушин, слесаря Алексеев, Мельников и Поскребышев, конструктор Солянников и лаборант Мокрушин ушли в пробег, который представлял исключительный интерес.
Маршрут пробега: Уралмаш — Невьянск — Тагил — Кушва — Верхотурье — Ивдель и обратно.
Путь лежал на крайний север Свердловской области, по северной тайге и горам. Цель пробега — открыть дорогу сотням и тысячам велотуристов, увлечь их за собой по своим следам на суровый и прекрасный наш север.
О смелом походе уральских велоследопытов и рассказывается ниже со слов самих участников.
...
И вдруг (сначала мы не поверили своим глазам, подумали, что это какой-нибудь особенный северный мираж) — из тайги, навстречу нам, несется группа велосипедистов в 6 машин… Действительно, не обман ли зрения это, не свои ли собственные отражения мы видим?
Но вот навстречу нам несутся приветственные крики:
— Ударникам Уралмашзавода, привет!
Это команда ивдельских велосипедистов выехала нам навстречу и встретила нас в 12 километрах от селения.
Весь Ивдель вышел на улицы встречать нас. Со знаменами, с плакатами стояли школьники, пионеры, физкультурники, старые старатели, промысловики-охотники. Всюду были лозунги — «Добро пожаловать», или «Привет физкультурникам Уралмашзавода!», всюду были букеты неярких, чуть печальных цветов Севера.
Нас встречать пришли и представители тайги и тундры — хантэ и манси. Они стояли отдельной группой. Они на нас и мы на них смотрели с жадным любопытством и дружелюбными улыбками. Мы видели друг друга впервые, но в первую же минуту мы почувствовали себя братьями и соратниками в нашей великой общей стройке и борьбе.