http://www.mountain.ru/people/dispute/1999/noAntagonism/on_track_bw.jpg
На тропе
(с) Фото Кирилла Фильченкова

А был ли антагонизм?
Автор очерка: Юрий Ицкович

Я совсем недавно прочитал статью С. Шибаева об антагонизме между альпинистами и горными туристами. И хотя самый накал обсуждений уже, возможно, позади, хотел бы высказать свое мнение, поскольку С. Шибаев приводит цитаты и пересказывает чуть ли ни весь мой рассказ о восхождении на пик Коммунизма в 1977г. (меня зовут Юрий Ицкович). Наверное каждый участник событий того времени в горах имеет свое мнение о них. Объективную картину можно составить только на основе анализа многих частных впечатлений и рассказов, их соединения и обобщения.

То, что я хочу рассказать, это - мой личный опыт, мои субъективные впечатления, я не претендую ни на какое обобщение и все же.... Я считаю, что никакого противостояния и ненависти между альпинистами и горными туристами не было. Если и боролись друг с другом, то только бюрократические надстройки, чиновники от спорта, но не спортсмены. Бурное развитие спортивного туризма в СССР началось в 50-е годы. Именно тогда он разделился на виды: лыжный, пеший, водный и другие, в том числе - горный. Конечно были несчастные случаи, в частности в горах, и это нервировало соответствующие федерации, т.к. портило положительную статистику. Иногда брал верх принцип "Держать и не пущать".

Помню первый раз горный туризм официально запретили в 1962г. Это случилось в конце мая, а чуть раньше мы - тогда еще совсем молодые (25 - летние) ребята оформили маршрут похода в районе Эльбруса. Естественно, мы слыхали о запрете, но менять свои планы не стали, так как затратили уже слишком много сил на подготовку и оформление маршрута. Более того, мы решили усложнить маршрут и совершить восхождение на Эльбрус. Было это в начале июня. Как принято, вышли мы из приюта одиннадцати очень рано - в 1 час ночи и преодолели все, что надо преодолеть в таких случаях. Было это не просто и на вершине мы с моим постоянным партнером братом Владимиром даже расцеловались от избытка чувств, хотя люди мы достаточно черствые и не склонные к сентиментальности. В туре оставили записку о восхождении в честь запрещенного туризма.

Может все и прошло бы незаметно (в начале июня в горах еще зима и народу совсем мало), но утром того дня отряд школы инструкторов альпинизма совершал плановый поход к ледовой базе под приютом одиннадцати. Часов в семь - восемь утра они увидели на предвершинном гребне Эльбруса две движущиеся точки. По рации было передано сообщение в альплагерь Адылсу, была поднята тревога и объявлена подготовка спасательных работ. Через час, когда будущие инструкторы и их руководитель увидали нас, спускающихся с Эльбруса, тревога была отменена.

Но на следующий день, когда мы на обратном пути с Эльбруса зашли в лагерь отметить свой маршрутный лист, нас встретила рассерженная (мягко говоря) администрация лагеря. Что было, помню довольно смутно. Нас ругали, а мы были смущены и не очень понимали, почему они сердятся. Нас переполняла радость за то, что мы покорили вершину, и эту радость не могли подавить ругань и хула чиновников.

Мы с готовностью отдали свою маршрутную книжку. А когда, примерно через час наши критики иссякли и отпустили нас, к нам подошли и отозвали в сторону два человека, которые с интересом и участием, по человечески расспросили нас, как там все было наверху, какая погода, много ли еще снега, состояние льда и т.д. Это были: великий альпинист Иосиф Кахиани, первопроходец многих сложных маршрутов в горах, и тогда еще совсем молодой, будущий "тигр скал", многократный чемпион Советского Союза по скалолазанию Михаил Хергиани. На прощанье мы обнялись и обменялись крепкими рукопожатиями.

Вот и судите, было ли противостояние и, если было, то между кем. Нашу маршрутную книжку с соответствующими резолюциями переправили в Ленинград. Не реагировать на грозные резолюции было нельзя и тогда меня первый раз дисквалифицировали. Спортивную карьеру пришлось начинать с начала и так было не один раз и до получения мастерского звания и после. Со многими классными альпинистами был я знаком, и со всеми был в прекрасных отношениях. Иван Шестипалов и Борис Кораблин - мои первые тренеры, да и вся команда Кораблина, сборная Ленинграда и чемпион Союза в шестидесятых годах по скалолазанию состояла из близких мне товарищей, а с некоторыми я регулярно встречаюсь до сих пор.

Помню, как консультировали нас по будущим маршрутам великолепные альпинисты Иван Башмаков и Гурий Чуновкин,а так же патриарх альпинизма Евгений Белецкий, как встречались мы в горах с Джоном Хантом - великим организатором гималайских экспедиций англичан, как гостеприимно принимал нас Юрий Машков на поляне Сулоева под пиком Коммунизма с традиционными соревнованиями в баскетболе и автографами в книге посетителей поляны. И никакого противостояния!

Наверное возникает вопрос, почему я не пошел в альпинизм? А дело в том, что я пошел туда и прекрасно там прижился. Ездил сначала в лагерь на смену, потом на более длительные сборы, выполнял разрядные нормы. Была хорошая компания, замечательные перспективы. Но потом начались какие-то многомесячные испытания приборов в степях Казахстана, диссертация, другая производственная суета. Надо было выбирать между работой и спортом. Я выбрал работу и отстал от компании.

Но не отстал от спорта. Оказалось, что на вершины можно ходить и без профсоюзной путевки, а зимой горы еще круче, чем летом и народу в них - никого. Именно через зимние горные маршруты я пришел к высотным восхождениям, потому что на высоте всегда зима. Думаю, что такое случалось и со многими другими любителями гор.

http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … nin_bw.jpg
На пике Ленина
(с) Фото Максима Маланчука
Воображение будоражили подвиги самодеятельных групп. Александр Дедов добровольно забрался в естественную ловушку - долину Северного Инылчека, закупоренную снизу непроходимым озером Мерцбахера, и вырвался из этой ловушки конечно не без помощи счастливого случая. Бритаров с компанией совершил первое самодеятельное восхождение на семитысячник - пик Ленина. Братья Колюбакины покоряли просторы арктики на Земле Франца Иосифа. Первое сольное восхождение совершил Завьялов, который обошел все погранзаставы, забрался на пик Победы, снял с вершины китайский флаг и, обернувшись им, спустился вниз и сдался пограничникам.
Не отставали и женщины. Елена Павлицкая первая из самодеятельных восходителей побывала на семитысячнике - пике Е. Корженевской. Блистала здоровьем Галина Горохова, коронным номером которой было попадать в призеры мужских лыжных марафонов. Все сложилось само собой.

Образовался круг единомышленников. Мы постепенно сближались, схаживались, выверяли стратегию и тактику действий в экстремальных ситуациях, принципы поведения в горах. Одним из главных принципов был - не мешать альпинерам (такой у нас был жаргон) делать свое важное государственное дело. Хотя мы и не одобряли, выражаясь современным языком, желание некоторых господ приватизировать горные вершины или, скажем Главный Кавказский хребет, тем не менее мы заранее узнавали планы федерации альпинизма на сезон, коррелировали с ними свои планы, выбирали наиболее глухие и трудно доступные районы.

Другим важным принципом был принцип взаимопомощи при авариях. Сейчас мне уже трудно припомнить, сколько раз участвовал я в спасательных работах. С уверенностью могу сказать, что это были не разы, а десятки раз.

Из "громких" случаев помню работы по эвакуации академика Рэма Хохлова с Памирского фирнового плато, когда заслуженный летчик Таджикистана Сергей Иванов "раздел" свой вертолет МИ 4 (снял с него все стенки, оставил внизу все, что можно), поднял вертолет в воздух и посадил на плато высотой 6000 метров для эвакуации больного. Помню в один из сезонов в середине шестидесятых годов произошло несколько землетрясений на Кавказе и камнепады и лавины вызвали сразу много аварий в горах и мы практически все свое время в горах занимались спасательными работами. Должен сказать, что слишком частые "спасаловки" травмируют и загрубляют душу. Потом много месяцев отходишь от тягостных впечатлений.

Бывало, что и мы попадали в лапы стихии. Помню, как в межсезонье 1975г. (на майские праздники) мы взошли на Казбек и там нас застала пурга. Мы не нашли свою палатку, три дня бродили по склонам, ледникам и скалам практически на ощупь, не ели, не пили, не спали. (См. "В плену у пропасти", журнал "Турист" №6, 1976г.) Когда все таки спустились в неизвестное нам село и зашли в первый обитаемый дом, то попали в руки грузинских спасателей, которые искали и никак не могли найти пропавших в непогоду альпинистов из Подмосковья.

Мы для них были как манна небесная, как счастливый случай, оправдывающий предыдущие неудачи. У нас тут же отобрали паспорта и на следующий день отпустили без паспортов на все четыре стороны. Потом в какие только инстанции не писал я из Ленинграда в Грузию прошения о возврате паспорта - он как в воду канул. Пришлось оформлять дубликат. Но я не в обиде. Спасателям тоже надо зарабатывать на жизнь, а советские паспорта были, видимо, в цене у контрабандистов или еще кому нибудь понадобились. Пусть им сопутствует удача, как и нам в те майские праздники. Главное - никакого противостояния с альпинистами.

Были, конечно, и собственные аварийные работы. Запомнился случай, когда после десятидневного траверса в районе хребта Петра первого, очень тяжелого физически (большая высота и тяжелые рюкзаки в начале маршрута) Рудольф Никаноров почувствовал, что одна брючина стала ему узка. У него оказалось рожистое воспаление. Затаившаяся внутри инфекция дождалась своего часа, когда организм был ослаблен перегрузками. Это мы узнали много позже, а тогда видели только сильно распухшую ногу. Высокая температура, слабость. И, хотя вел себя Рудольф очень мужественно, никакие инъекции, антибиотики не помогали, его пришлось нести на носилках. На второй день такого передвижения мы нашли горизонтальную площадку примерно 10 на 10 метров, куда посчитали возможным посадить вертолет.

Александр Дедов и я побежали на поляну Сулоева, где работала Таджикская биологическая экспедиция и была связь с большой землей. Бежали по леднику Фортамбек весь вечер до темноты и утро третьего дня с раннего рассвета. Часов в 9 утра увидали в небе вертолет, явно летевший в экспедицию. Взвинтили темп бега до спринтерского и через часа полтора взмыленные появились на поляне экспедиции, когда вертолет уже собирался, но еще не успел улететь. Скоротечные переговоры с альпинистами, летчиками и большой землей и в 11 часов Александр уже улетает в Джиргиталь за санитарной авиацией, а я должен вернуться и организовать подготовку площадки для приема санитарного вертолета.

Отдохнув минут пятнадцать, я отправляюсь в обратный путь и начинаю познавать особенности сольных маршрутов. Любое препятствие становится проблемой. Вот ручей, который два часа назад мы перепрыгнули по камням, не обратив особого внимания. Теперь я стою в нерешительности. У ног бешено ревет вода. Если поскользнуться на камнях, то поток вряд ли выпустит из своих объятий. Метрах в пятидесяти внизу он уходит в ледяную пещеру под Фортамбек. Там меня уж точно никто и никогда не найдет и не узнает, "где могилка моя". Наконец собираюсь с духом и делаю четыре точных прыжка по камням. Слава богу пронесло!

И так во всем. Некому посмотреть на тебя, не говоря уже о том, чтобы подстраховать. Крики галок над головой кажутся зловещими. Начинаешь понимать Месснера, великого соло - восходителя, когда он утверждает, что все время в процессе восхождения думает о смерти. Сил остается все меньше, а конца пути все нет. Наконец уже в полной темноте вижу мерцание фонаря. Это мне сигналят, чтоб не проскочил мимо. На четвереньках вылезаю на морену, говорю, что надо очистить площадку от камней, отметить яркими куртками, выпиваю кружку чая и отрубаюсь напрочь.

Утром не могу вспомнить, как оказался раздетым в спальнике. Тем не менее все уже работают, растаскивают камни с середины площадки. Идет четвертый день болезни Рудольфа.

В середине дня в небе появляется маленький вертолет (МИ 4). Сперва он пролетает мимо, потом, видимо заметив яркие куртки, начинает кружить над нами, и наконец, как коршун, падает вниз точно на площадку. И вот уже Рудольф машет из иллюминатора рукой на прощанье, Елена Павлицкая, наш постоянный доктор, летит сопровождать его до больницы, и мы видим, как вертолет разгоняется на короткой взлетной полосе, спрыгивает в пропасть у конца площадки и уже в процессе падения набирает скорость, выравнивается и берет курс на Джиргиталь.

http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … ier_bw.jpg
На леднике
(с) Фото Максима Кострова
Великое достижение социализма - бесплатная медицинская помощь! И мы пользуемся этим завоеванием трудящихся на всю катушку. Никаких спасательных работ, только санитарная авиация - это наш принцип, еще один. Так было. Сейчас этот принцип, наверное уже не работает, а жаль! Когда через день мы появились на поляне Сулоева всей компанией, нас уже принимали, как родных. Правда на пик Коммунизма в тот год мы уже не попали - не хватило ресурсов (времени, продуктов и т.д.), но разведали Памирское фирновое плато, и даже взошли на пик Куйбышева, под которым мы ночевали. Навсегда в памяти осталась картина следующего утра, как за спиной золотом горит на рассвете пик Коммунизма, а впереди - новые вершины... и никакого противостояния!
Интересный вопрос, почему ничего похожего на самодеятельный туризм нет в других странах? Думаю, что это явление чисто наше, национальное, обусловленное бескрайними просторами Родины и уровнем жизни в шестидесятые и семидесятые годы, когда все было доступно большинству населения: транспорт, , продукты питания, снаряжение (при соответствующих усилиях). В 1999г. брат Владимир навестил в США своего сына Алексея Беспальчикова, работающего там по контракту. По старой российской традиции они полезли на одну из вершин Аполачского хребта. Но при этом у подножия их разместили на заранее подготовленной и оборудованной площадке, а на вершине после восхождения они обнаружили кафе с магазином и музеем. В этом и состоит разница.

Что же касается недостаточной опрятности некоторых путешественников, то это - вопрос культуры и воспитанности человека, вопрос уважения к окружающим и в первую очередь к самому себе. Тоже самое можно говорить об отдельных стычках альпинистов и туристов. Это как в коммунальной квартире бывают склочные отношения, а бывают и сердечные. Не стоит из этого делать какие то выводы и обобщения. Хотя бесспорно, в конце шестидесятых и в семидесятых годах туризм явно деградировал за счет разъедания его так называемым массовым туризмом с его походами выходного дня, превращавшимися в большие пьянки. Но это не имеет никакого отношения к серьезным маршрутам и восхождениям.

Что же тянуло нас в горы? Вопрос банальный. Что ответить, не знаю. Думаю, что главным было, как обычно, стремление к самоутверждению. Может быть комплекс неполноценности (я низкорослый, далеко не породистый и совсем не красивый). А может и влияние друзей и того же брата. Прекрасно иметь такого партнера, который близок к тебе по физическим данным (мы с ним - близнецы).

У него видимо тоже комплекс неполноценности. До сих пор. Уже далеко за шестьдесят, а он регулярно участвует в соревнованиях. Многократный чемпион города по полиатлону в своей, конечно, возрастной категории. Участник первенства России, этапов кубка мира и т.д. Это конечно влияние компании таких же фанатиков здорового образа жизни. Их принцип: "главное не победить соперника, а пережить его". Нормальные люди так себя не ведут.

А в те времена мы очень много были вместе в горах и порознь даже чувствовали себя не очень комфортно. В июле 1972г. у меня родился первый сын, которого я для гармонии с первой дочкой Маней хотел назвать Ваней. Но брат был в горах и от него не было вестей, хотя все сроки уже прошли. Мы думали, что он погиб. И в память о брате я назвал сына Владимиром. Тревога оказалась ложной, а сын, Владимир Баранов сейчас - зрелый спортсмен, инструктор альпинизма, спасатель в службе спасения 911. Что это? Тоже комплекс неполноценности? Или гены давят, наследственная патология? А может просто зов души, продолжение традиций? Как говорят, живое дело не умрет.

И наконец несколько слов о снаряжении. Пусть кому то нравятся, а кому то не нравятся капроновые анараки. Это не имеет отношения к существу дела. Евгений Абалаков, впервые в тридцатых годах покоривший пик Сталина (Коммунизма), шел на него в брезентовой штормовке. Это не умаляет величие его подвига. А Владимир Баранов уже скептически относится к пуховому снаряжению, которым так восхищались мы в семидесятые годы. Нынешние альпинисты предпочитают одевать флисовые рубашки, которые легче, теплее и удобнее пуховок. И это совершенно ничего не значит, кроме того, что появляются новые, более высокие технологии производства снаряжения.

Каждый имеет право на собственное мнение, на собственный путь по Земле. Невозможно всех причесать под одну гребенку. Что было, то было. Это уже история и ее не изменишь. С расстояния своего возраста утверждаю, что не было противостояния между спортсменами, по крайней мере между сильными спортсменами. Уверен: чем сильнее, тем добрее, великодушнее и терпимее человек к окружающим. И только такие люди достойны испытать чувство робости и уважения к покоренной вершине. Как сказала поэтесса Л. Васильева "Чтобы робеть над безднами, нужно достичь вершин!" Жизнь продолжается и давайте жить дружно!

Читайте на Mountain.RU статьи
Юрия Ицковича:

Вперед и вверх, или назад под крышу?
Казбек на троих
Горовосходители Военмеха: школа приключений
Отчего они стали соло восходителями
Высотники и полярники
Соло - восходители, герои или самоубийцы?
Александр Дедов - романтик горных дорог
Китайский след на пике Победы
Из истории сложных высотных путешествий ленинградцев
На пик Коммунизма
А был ли антагонизм?

ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Исторические аспекты отношений близких людей.

Автор очерка Сергей Шибаев
http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … Sergey.jpg
Сергей Шибаев ((с) фото Гусарина Д.)"Этот материал был запланирован в печать в один из зимних номеров ЭКСа следующего года. Но тут разгорелась одна из дисскуссий Форума и - как говорится, дорога ложка к обеду - я решил опубликовать его сейчас. Буду рад услышать мнение и точки зрения по сути вопроса" - Сергей Шибаев

Антагонизм - по другому и не назовёшь то состояние отношений, что так долго царило между двумя группами людей, занимающихся одним делом в одно время в одном месте; рудименты которого живы до сих пор, хотя сила страсти уже не та. Я имею ввиду некогда весьма напряжённые отношения между кланами горных туристов и альпинистов.

Конец 70-х. 20-летним молодым человеком я приехал в альплагерь "Уллу-тау". Инструктор нашего новичкового отделения, помнится, активно доводил до нашего сведения, что в горах есть категория парий, каждого второго из коих надо расстреливать, а остальных вешать. В те годы я уважительно относился к мнению старших. Но его слова воспринял с сомнением. Во-первых, в альпинизм я сам попал после того, как прошел курс обучения и поход первой категории сложности в рядах Петроградского Клуба горного Туризма. В альпинизм я пришёл за более острыми ощущениями и с надеждой, что рюкзак придется носить чуть меньше, чем в первом походе. Об этом решении я не раскаиваюсь и до сих пор. А в то время в ПКТ у меня осталось много друзей, среди которых не было монстров.

Тогда же мне врезалась в память встреча, когда апологет от туризма в поножье самой большой вершины Европы с не меньшей яростью, тупостью и упрямством костерил всех альпинистов подряд, отказывая им в праве не то что топтать горы, но даже и ходить по земле.

Крайности есть крайности. За каждой стороной стояли реалии того времени, социальные ориентиры, психологические установки и т.д.

http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … angash.jpg
Стоянка туристов у озера
Елангаш. Алтай.
© фото Станислава Никитина
© Mountain.RU

Когда-то не было никакого разделения на туризм и альпинизм. Это был как бы единый вид деятельности. Как в горных лыжах - скоростной спуск и слалом-гигант. Но со временем разделение произошло. Туризм стал восприниматься, как менее заформализированное, не столь обюрокраченное и более демократичное движение. В походе был один начальник - руководитель группы, и тот был - свой парень. Режим и график можно было соблюдать, а можно - и нет.

В альпинизме же было полно знаков советской системы (от которой, как раз, и норовила смыться молодежь в леса, моря и горы). Была иерархия, дисциплина, инструкции, отчёты, распорядок и т.п. Альпинисты слыли в массе пижонами и снобами. Альпинизмом занимались известные всей стране академики и поэты. У альпинистов были чемпионаты и медали. Позже - зарубежные экспедиции, связанные с престижем страны. Соответственно, графы в отчётах и баллы в соцсоревнованиях ДСО, спартакиадах Профсоюзов и т.д. С начала 60-х спортивная составляющая альпинизма стала весить всё больше и больше. Понятия мастерства и чемпионства приобрели престижный характер, дополненный реальными благами - все расходы по пребыванию в горах оплачивало государство. Баллы за звания мастеров спорта и места в чемпионате страны по альпинизму входили в зачёт Спартакиад ДСО профсоюзов - советских мини-олимпиад. Для чиновников от спорта каждый балл значил приближение к почётным грамотам, переходящим знамёнам, премиям и, в итоге, одобрение начальства и продвижение по служебной лестнице. По этому к альпинистам благоволили и подпитывали материально все эти сборы, соревнования, путевки и т.п. И уже с новичков молодые люди попадали в обстановку конкуренции, борьбы за клетки и разряды. Сами по себе конкуренция и борьба способствовали, действительно, выявлению сильнейших, получению крепких технических навыков. Но в сознании гвоздём сидела необходимость быстрого преодоления начальных этапов, выхода на уровень I спортивного разряда, где гораздо больше шансов, что тебя заметят и позовут штурмовать заветные мастерские рубежи. И вот с таким настроением люди ехали в альплагерь...

Представьте себе ситуацию: июль - пик сезона, Центральный Кавказ где-нибудь в районе Уллу-тау, горная страда в разгаре. Туристские группы идут, как электрички в метро - много и часто. С другой стороны - столь же кипуче течёт спортивная жизнь в альплагере "Уллу-тау": строятся планы, занимаются маршруты, кто готовится, а кто уже вышёл на восхождение. Отпусками трудовой народ не балуют: у работяги 15 дней, у инженерии чуть побольше. Самые счастливцы - студенты - месяц, а то и больше можешь ошиваться в горах и самосовершенствовать свои навыки и умения. И вот под вечер прибегает в лагерь или на КСП клиент и говорит: "Вот, мы тут с ребятами... Местийский перевал... однако, трещины.. Жора провалился.. нога вот так ... помогите... нам всемером не осилить... ". Помощь терпящим бедствие - святое дело. И встает начальник КСП, к которому тут же переходит вся власть в округе и, ощущая себя эдаким альпийским Кутузовым, начинает двигать полки и дивизии. Роль которых играют учебно-спортивные отделения альпинистов. Кого с маршрутов сняли, кого из постели выдернули. И побежали на ночь глядя всей оравой вызволять бедолагу. Все планы конечно к черту: пол-суток промыкались, да пол-суток отходили, а там погода подпортилась... А через 2-3 дня следующий страдалец бежит... И опять - все на рогах... К тому же, будь начспас поумнее, не гнал бы всех сто, а обошелся бы двумя-тремя десятками. Но у него свой план по валу. А люди постарше помнят, что такое отпуск летом получить: это график на завод/цех/лабараторию на несколько лет и в следующий раз июль выпадет тебе года через два...

Вот так поспасает альпинист туристов несколько раз и весь гуманизм из него, как ветром... К тому же, на месте глянут - ба, как ещё он досюда-то дополз? "Кошки" из арматурных прутьев сварены, веревка натурально бельевая, следы из лавиноопасной зоны зигзагом выводят. Кто таких олухов в горы пускает?!.. - "А нас Вася пригласил, сказал - интересно будет, здорово..."

(Опять же, альплагеря обеспечивали своих участников снаряжением по линии ВЦСПС. В магазинах оно не продавалось вообще. Турист снаряжение на 70% производил сам; вид и качество "самопала" был соответствующий, вид обладателя - тоже. Две группы людей системой были поставлены в неравные условия - одна группа в социальном плане "приподнята" над другой - и антагонизма не могло не возникнуть. Впрочем, в советском обществе такие противопоставления были явлением заурядным).

Серьёзных промахов не избегали даже опытные туристы Так же, как и молодые, мастера туризма могли поставить перед собой авантюрную задачу только с большим - мастерским - размахом. Так же - на авось - решать её: вывозило же до сих пор, вывезет и сейчас. Особенно манил их запретный плод - восхождение на вершины, что даже не обсуждалось в руководящих верхах, ибо "этого не могло быть потому что этого не могло быть".
Вспомним, для примера, нашумевшую историю: группа питерских туристов в 1977-м решила тайком покорить пик Коммунизма. Свою страсть к самой высокой вершине страны идеологи группы обосновывали так: сможет ли на неё взойти обыкновенный человек (так и формулировали - С.Ш.)? "Не альпинист-полупрофессионал, проводящий в горах шесть месяцев в году ... а обыкновенный человек - инженер или рабочий, учёный или врач, занятый на производстве восемь часов в сутки и имеющий в своём распоряжении четырёхнедельный отпуск и возможно дополнительную неделю за свой счёт". Это я цитирую строки из рассказа об этом восхождении (журнал Спортивный туризим , 1995) одного из участников - Юрия Ицковича. Подобный абзац говорит лишь о полном непонимании и незнании автором цитаты о том, каков был альпинизм в то время и кто им занимался. (Либо же - о желании выдать желаемое за действительное). 90% из них как раз и были - обыкновенные человеки, занятые восемь часов на производстве. И далеко не все имели четырёхнедельный отпуск, да ещё предоставляемый каждое лето.

Странности - с точки зрения "полупрофессионала" - начались с момента подготовки. В течение года состав группы колебался в пределах 20 человек. К началу экспедиции их осталось восемь. В том числе - две женщины. В основном это были опытные, с 20-летним стажем, сорокалетние спортсмены. Лишь у одного, Алексея М., этот опыт был невелик. И хотя в группе он появился перед самым началом экспедиции и никакой схоженности с ребятами не имел, тем не менее в состав экспедиции всё таки был включен. На подходах по леднику Гармо одна из женщин почуствовала себя неважно и с сопровождающим вернулась домой.
Группа вшестером продолжила путь. Само восхождение проходило в невысоком темпе. В результате в лагере на "6900" принимается решение: идти на вершину одной - наиболее подготовленной - связкой. На следующий день двойка братьев Ицковичей достигает вершины и спускается к палаткам лагеря. Тут выясняется, что у Алексея М. "горняшка". На спуске его состояние резко ухудшается и через двое суток он умирает. На следующий день при переходе с одних "перил" на другие срывается Елена П. Непосредственно перед этим она отстегивается от связочной веревки и своего партнёра - Юрия Ицковича. В порыве самоотверженности Юрий бросается за ней. Оба пролетают около 200 метров по скалам и льду. Юрий отделывается ушибами, переломами и сотрясением мозга. Елена погибает...

Таким образом, демократия внутри тургрупп иногда переходила в анархию; техническая и тактическая подготовка оставалась на уровне просмотра фильма "Вертикаль"; снаряжение изготавливалось на глазок, внешний вид приводил в уныние. Крашеный техкапрон и капрон парашютный просто таки стали символами того времени: из них мастерили рюкзаки, анораки, брюки, бахилы (т.е. внешнюю составляющую). Хорошим тоном считалось, когда одёжка была прожжена и прорвана. У самых "аккуратных" по пятнам на груди можно было судить о некогда съеденном и выпитом. Помнится, при мне одного такого ярко выраженного представителя туркласса - личность, довольно известную в горнотуристских кругах Питера - девушка спросила, показывая на обильную дыру по шву в области паха: зачем ему такая дыра? "Проветривать!" - ничуть не смутившись ответствовал герой. На что получил следующий совет: "Мыть надо, Вова, а не проветривать...". Такая неопрятность возводилась чуть ли не в ранг туристских доблестей. В этом духе одним из убойных претензиционных аргументов туристов к альпинистам было то, что они - альпинисты - спустившись с гор в свой альплагерь, могли вымыться в душе и пойти спать на чистых простынях. Для туристских апологетов это было изменой идеалам бродяжьей романтики. В туристских кругах считалось нормальным уходя на пару недель в турпоход, в лучшем случае где-то в середине мероприятия (если позволят условия) устраивать самодельную походную баню в палатке с минимумом удобств и результата.

Другое распространённое и живучее заблуждение заключалось в том утверждении, что туристы видят больше, а альпинисты сидят на одном месте. Да, альпинисты, как правило, базировались в одном месте, называемом альпинистским лагерем. Но вокруг каждого лагеря располагаются 4-5 районов, куда и совершаются радиальные 3-6 дневные выходы. (Кстати, "радиалка" же является одной из форм построения туристского маршрута.) Таким образом, за 20-дневную смену горовосходители имели возможность достаточно полно изучить весь район, увидеть местность с разных ракурсов, в разное время суток. Туристы же, к примеру, вывалившись через перевал Цаннер под левую часть Безенгийской стены и уйдя вниз по леднику, при этом раскладе такую жемчужину как Северный массив с севера никогда не увидят. А увидят лишь его отроги с юго-западного направления. Они привязаны к нитке маршрута и заглянуть "за угол" уже не могут или не хотят.

Ещё одно распространенное заблуждение заключается в том, что брат-турист, переносящий неделями 40-килограммовые рюкзаки, гораздно выносливее братана-альпиниста, который на день-два с незначительного вида и веса рюкзачком бегает на вершину и обратно. Можно по этому поводу ещё одну статью написать - о разнице нагрузок в горном туризме и альпинизме. Самое простое - приди и попробуй. К нам, в альпклуб, каждый год приходят ребята с туристским прошлым и, в зависимости от того с какими целями и психологической установкой они приходят, так и протекает их спортивная жизнь в горах. Было немало людей, после первой смены возвращающихся в лоно туризма обыкновенного. Потому что у них не получилось: думали, будут орлами летать, а получился воробьиный прискок с одышкой. Вот эти-то люди и продолжают традиции их предшественников 60-80-х, говоря, что альпинисты и такие, и сякие. А лично у них просто не получилось.

С другой стороны, были более чем убедительные примеры тех, кто променял "коньки на санки" и добился прекрасных результатов. Тут можно упомянуть Алексея Никифорова, увлёкшегося ещё в школе лыжным туризмом. Увлечению этому он был верен и во время учебы в институте. Только после окончания ВУЗа Алексей случайно попадает а альплагерь и делает поистине фантастичекую спортивную карьеру, венцом которой служат восхождения на гималайские восьмитысячники К-2 и Макалу. Причем, на К-2 он поднимается вторым - после Балыбердина - среди российских альпинистов. А Макалу - в составе английской экспедиции - покоряет первым из россиян. Другой пример - Николай Шустров, довольно в позднем возрасте перешедший из одних рядов в другие. Как и Никифоров, очень быстро дошёл до уровня участия в соревнованиях ранга чемпионата страны, был кандидатом в команду СССР на Канченджангу-89, покорил Чо-Ойю и Мак-Кинли, участвовал в штурмовом броске на Дхаулагири-96. Как писал один из таких, сменивших "ориентацию": "...имея опыт участия в горной четвёрке, я начал свою карьеру альпиниста. Начал её с "новичка" и за 15 дней смены узнал, научился и овладел столькими необходимыми в горах знаниями, навыками и умениями, скольких не приобрёл за всю предшествующую туристскую практику".

Новые времена принесли новые песни. Не те уже туристы. Не те уже альпинисты. Много, очень много изменилось в нашем мире. Исчезла контролирующая роль КСП. Альплагеря в тисках экономических неурядиц зазывают к себе - хоть на денёк - тургруппы. Туристы могут включать восхождения на вершины в маршруты своих походов. Что же изменилось в свете этих изменений внутри самого движения. И поскольку мы находимся вне его, обратимся к представителям.

Владимир Войлов в статье "Размышления о стратегии горного туризма" ( Спортивный туризм , 1995): "Несмотря на логичность, в подавляющем большинстве случаев планирование восхождения "на гору" на маршруте любой (!) категории сложности, хотя бы даже и радиально ... не происходит. ...Скальная техника присутствует в 50% этапов большинства туристских соревнований, но на практике туристы, как правило, исключают из своего арсенала технику прохождение скальных "ключей". ...Многие горные туристы серьёзно отстали от жизни в отношении техники преодоления скальных препятствий, которая ушла далеко вперёд." Выводы, так сказать, делайте сами. Более того, в развитие тезисов Войлова добавлю собственные впечатления, которыми по весне может обогатиться любой, приехавший на соревнования по технике горного туризма памяти Виктора Егорова. Итак, действие происходит в Большом кулуаре скального массива на озере Ястребинное, что в 170 км от Петербурга. Команда из 6 человек движется по трассе в сопровождении несмолкающих советов, комментариев и прямых указаний 3-4 "диспетчеров" и при полной индеферентности судей. Каждому участнику диктуется каждый шаг. Какой смысл в таких соревнованиях? Иначе, как полной профанацией подобное действо назвать нельзя.

http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … p_lake.jpg
Базовый лагерь. Фанские
горы, Памиро-Алай.
© фото Алексея Осипова
© Mountain.RU

А вот с чем я никак не могу никак согласиться в рассуждениях В. Войлова: "Они (альпинисты -С.Ш.) не имеют такой широкой практики в организации самостоятельных продолжительных спортивных мероприятий в удалённых горных районах без опоры на соответствующие стационарные структуры, с большой осторожностью относятся к идеям первопрохождений, использованию нестандартного снаряжения". Но это же полная чушь. А как же памирские и тянь-шаньские экспедиции, выезды в районы Ак-су или пика Победы. Это и есть экспедиционный альпинизм. Районы удалённей некуда. Лагерь ставится без всяких структур. Экспедиция длится до 40 дней. Что касается первопрохождений - то они являются неотъемлимой составляющей частью альпинистской идеологии и деятельности. Первопроход любой категории - вещь почётная, уважаемая, записываемая в анналы. Что же касается использования нестандартного снаряжения, то коль автор подразумевает под этим снаряжение самодельное - тут - да - отношение более чем настороженное. Слишком много примеров, когда "самопалы" разваливались на ходу. Другое дело, если имя или фирма самодеятельного производителя известна.

Кстати, вы никогда не задумывались почему туризм - в отличие от альпинизма - в том, в "самодеятельном" виде распространен только у нас и нигде больше? Во всём остальном мире существуют треккинги. То же самое пешее путешествие, но без садомазохизма в виде переноски громадных рюкзаков, использования самодельного снаряжения и т.п. Люди любят путешествовать, но в массе мир желает это делать в достаточно комфортабельных условиях. А подвергают себя риску, невзгодам, неудобствам и лишениям профессионалы. Движет которыми в равной степени стремление как раздвинуть границы человеческих возможностей, увидеть терра инкогнита, удивить мир, так и извлечь из всего этого чисто материальные выгоды, заработать денег таким способом. Так, человек-легенда, Райнхольд Месснер брал по 1000 обыкновенных долларов за свои лекции-рассказы о покорении высочайших вершин Земли.

Всё изменилось и новые поколения, приходящие в горы, слышат лишь отголоски давних боёв. Кому нынче какое дело - кто ты и с кем. Но вновь ностальгируют товарищи из-под огромного капронового чувала. Михаил Буренко: "Завтрак с видом на Акташ" (опубликовано в Интернете и в том же Спортивном туризме ). О чём речь?..

...Герой - инструктор тургруппы с 13-летним опытом заболевает в начале похода. С набором высоты поднимается температура больного. По описанию автора герой болеет три дня, полтора из которых его температура крутится у отметки "40". Это ж надо так не любить себя? Это ж надо так наплевательски относится к своему товарищу и руководителю?

Наконец коллеги принимают решение о безполезности дальнейшего подъёма - на ход болезни он не оказывает положительного воздействия. Больного спускают вниз. На пути героя повествования встречается альпинистский лагерь, где он рассчитывает найти сочуствие и поддерку. Но не тут то было. Над едва стоящим на нетвёрдых ногах героем вдоволь поизмывались врачующие молодчики и иже с ними.

От описаний веет какой-то завистью: все в этих альпинистах ладненькие, чистенькие, спортивненькие. А герой у Буренко - грязный, заросший, больной; от жалости к себе ему хужеет ещё больше. И смотрят на него, как на таракана, и говорят брезгливо, и советы дают тупые. А вместо доброго опытного "айболита" какая-то недоделанная медсестра, не иначе как "родственница начальника лагеря".

Дерьмовый какой-то лагерь, коли нет в нём нормального "дока". Я там не был, за правду говорить не берусь. Но вот вопрос: коли там всё такоё дерьмо слоем навоза покрыто, что ж ты туда пришёл? А тот, туристский доктор, встреченный по ходу повествования на дороге, почему не вылечил, а только диагноз поставил?..

...Помойся, дружок; причешись, накопи на новую анораку и брюки; выброси те, что носил, не снимая, последние десять лет; выстирай, наконец, носки - и мир преобразиться. С тобой будут охотнее общаться не только альпинисты. Во всём остальном под размышлениями автора я бы поставил подпись: и о том, что нам нужно от этих гор, и о честолюбивых мальчиках, и о правилах Игры, и об одержимости...

http://www.mountain.ru/people/dispute/1 … yatkov.jpg
На Северной стене
г.Караташ. Алтай.
© фото Андрея Афанасьева
© Mountain.RU

Было бы слишком просто, если б я тут пополоскал братьев по классу и аллес. Но, как говорит один высокосидящий товарищ: "Мы живем в многополярном мире". Если туризм взять за "арктику", то теперь поговорим об "антарктике". Как и в любой области человеческой деятельности, в альпинизме были и есть свои плюсы и минусы. Но вовсе не те, кои в качестве аргументов приводят судии от туризма. Формализм, бюрократия, строгости "устава" (правил горовосхождений). Чемпионаты, награды и места влекли интриги, подковёрную борьбу, несправедливость и закулисность в принятии решений. Мы сами зверели от этого. Что бы выйти на маршрут надо было оформить семь документов и получить пять виз. Бывало, инструктора пользовались, что называется, служебным положением: ты был зависим от них - могли списать, замучать придирками, дать отрицательную характеристику и т.д. И люди приходили в горы разные - карьеристы, выскочки, любители кататься за чужой счёт. Как ни странно, чем неувереннее человек чуствовал себя наверху, тем хвастливее были его рассказы внизу. А сколько ребят пропало, отдавая силы в последнем броске, ибо блеск медалей слепил, затмевал всё и заставлял забывать об опасностях?
Вот что - а не душ, чистые простыни и пресловутый снобизм - были наихудшими чертами высокогорного спорта тех лет. Но повторюсь, многое в прошлом. И ныне никто не требует оформления такой кипы бумаг, и КСП лишь рекомендует, а не разрешает или запрещает, и хождение "соло" стало вопросом твоей личной ответственности и готовности.

Процесс, вынесенный в заглавие, должен окончательно остаться в прошлом. По мне - пусть не обижаются товарищи и коллеги - горный туризм в том виде, в котором он существует до сих пор, сам отомрёт. Вернее выродится в иные более цивилизованные формы - с теми же простынями и душем. Превратится в тот же треккинг - более гуманный по форме и содержанию вид путешествий в горах. Правда, это будет нескоро, но будет . Так в своё время тихо умерли городки (а какой популярный спорт был в СССР), умирает метание ядра, от многих классических видов спорта остались лишь приятные воспоминания. Изменился и российский альпинизм. Изменилась его суть, цели и идеалы. Опыт тренерской работы последнего десятилетия со спортсменами массовых разрядов и новичками позволяют уверенно говорить об этом. Но это - тема другого разговора.

Изменилось всё. Только горы остались те же.

Автор: Юрий Ицкович, г. Санкт-Петербург

Казбек на троих

Об этом случае тридцатилетней давности мне напомнило восхождение на Эльбрус этим летом, 2 августа 2003 года втроем с Игорем Шведчиковым и Юрием Яковлевым. И хотя мы уже давно не молоды (двести лет на троих, 1933, 1937 и 1939 годы рождения) и взошли на Эльбрус без особых приключений, но магия чисел (три участника) заставила меня вспомнить все подробности событий далекого 1975 года.

Тогда мы с братом Владимиром решили взойти на Казбек – вторую из высочайших вершин Кавказа – в майские праздники, чтобы к началу летнего сезона в горах уже иметь приличную акклиматизацию. Мы готовились тогда совершить что-нибудь сложное и повыше на Памире. До сих пор я вспоминаю то восхождение с чувством удивления и преклонения перед судьбой. Но все по порядку.

http://www.mountain.ru/people/Ickovich/ … atya_s.jpg
Братья

Охотников взойти на Казбек оказалось неожиданно много - восемь человек. Теплым вечером последней рабочей пятницы садимся в поезд Ленинград - Кисловодск и уже в воскресенье мы в селе Казбеги. Отсюда мы намерены подняться через село Гергети к метеостанции, затем по леднику Орцвери на предвершинное плато и оттуда на саму вершину. Большинство из нас, пять человек имеют неделю свободного времени, трое - чуть больше. Учитывая, что мы только что с нулевой высоты от уровня моря, решаем подниматься очень медленно, беречь организм. Пол дня идем вверх, ставим лагерь и еще часа два налегке набираем высоту, после чего спускаемся на ночлег.

В первый день проходим мимо монастыря Цвемба Самеда, что означает Божья Матерь. Мы забыли взять с собой свечи для освещения палатки и я, увидав множество "бесхозных" свечей в жертвеннике монастыря, взял парочку для хозяйства. Лена Павлицкая сильно ругала меня, всерьез считая, что Божья матерь накажет нас за богохульство.

Я в то время еще был пещерным атеистом и отмахнулся от нее какой-то шуткой. Какой же я был дурак и как же она была права! Жаль, что осознал я это только через несколько лет.

Ночью разыгралась сильная пурга с грозой. До утра ветер рвал палатки. И, все же, утром мы поднялись до метеостанции.

День третий. Планируем подняться от метеостанции на предвершинное плато. Сплошной туман, холодно. Ориентируемся с трудом, тем более что никто из нас раньше здесь не был, маршрут изучен нами по описаниям.

http://www.mountain.ru/people/Ickovich/ … vuak_s.jpg
Бивуак

Ледник закрыт свежим, выпавшим вчера снегом. Ходить в тумане по такому леднику с трещинами – все равно, что по минному полю. Хорошо только до первого ЧП. И действительно, вскоре наш лидер Владимир Ицкович проваливается в трещину, и пока он оттуда выбирается и приходит в себя, уже пора ставить бивуак.

Место для палатки не очень уютное: рантклюфт идет под опасной камнепадами стеной, но двигаться сегодня дальше уже выше наших сил. Вся наша надежда на защиту большого камня, возле которого мы поставили палатку, и на сильный мороз, сковавший все камни на стене.

Четвертый день радует нас с утра ясной погодой. Отпускная неделя уже подходит к концу, и мы решаем форсировать штурм вершины Казбека. Поднимаемся на плато, проходим мимо западной вершины, постепенно поднимаясь к седловине. Понемногу убеждаемся, что четырех дней для акклиматизации нам не хватило. Чувствуем себя неважно. К тому же в середине дня погода резко ухудшается, начинается метель. Приходится возвращаться с высоты 4700 - 4800 м и все мы при этом испытываем некоторое облегчение, хотя и не достигли своей цели.

Вечером в палатке за чаем, обсуждаем, как быть дальше. Тем, у кого только неделя отпуска, пора возвращаться домой. Другие решают остаться на два - три дня и предпринять вторую попытку восхождения.

http://www.mountain.ru/people/Ickovich/ … kaya_s.jpg
Лена Павлицкая

На следующий день, провожаем уходящих участников вниз до метеостанции, и поднимаемся обратно в палатку. Теперь нас трое - Лена Павлицкая, Алик Клебанов и я. Редко приходилось мне бывать в такой прекрасной компании в горах. Лена по профессии биофизик, кандидат биологических наук. Несмотря на свой интерес к науке, многочисленные статьи в технических журналах, до самозабвения предана спорту. Тренируется не меньше трех вечеров в неделю и приобщает к спорту сына. В горах уже лет двадцать, была на двух семи тысячниках - пиках Ленина и Евгении Корженевской. Одним словом – идеал спортсмена – любителя.

У Алика опыта чуть меньше. Он недавно окончил экономический факультет университета, работает программистом в институте нейрохирургии. К спорту относится очень серьезно. У него филигранная техника, прекрасная физическая подготовка.

Вечером гоняем чаи и поем песни. Выход на штурм вершины планируем на три часа ночи. Но опять поднимается пурга, и мы вынуждены ждать до утра. То и дело высовываемся из палатки с надеждой на прояснение. В семь часов начинает проясняться и уже в восемь часов стоит ясная солнечная погода. Конечно, идти на вершину в 8 часов поздновато, намного хуже, чем в 3 часа, но все же лучше, чем ничего не делать.

С таким ощущением, что, возможно, нас кто-то заманивает в ловушку, выходим на штурм. Берем с собой один рюкзак, куда складываем перекус и крючья - на всякий случай. Одеваемся довольно тепло – под штормовым костюмом свитер, рейтузы. Чувствуем себя хорошо, видимо процесс акклиматизации закончился. Догоняем и обходим неожиданно оказавшуюся перед нами группу альпинистов из города Жуковского. Они зачем-то лезут на ледовую стену Казбека, но, видя, что мы траверсируем склон к перемычке, поворачивают за нами. Конечно, они исправляют свою ошибку, но не факт, что это хорошо. Иногда лучше залезть в тупик и потом вернуться в тепло и уют.


Часа в два мы на вершине. На последних метрах навешиваем перила и проходим по ним вместе с попутчиками - жуковцами. Их восемь человек, мы никого из них не знаем, но чувствуется, что среди них есть сильные ребята, правда не все. Некоторые чувствуют себя неважно, одного даже ведут под руки, кажется, это их руководитель.

На вершине холодно, дует сильный ветер. Порывы его валят с ног. Потом мы узнали из метеосводки, что в этот день порывы ветра достигали 42 метров в секунду. Начинаем спуск, похожий на бегство с поля боя. Не сговариваясь, спускаемся по перилам, чередуя связки. Ветер не ослабевает, его порывы поднимают в воздух тучи выпавшего снега. Ничего не видно, даже человека, связанного с тобой одной веревкой.

Нам надо спускаться, траверсируя склон влево, но все катятся прямо вниз. Очень холодно. Особенно, когда, стоя на месте, держишь перила: стынут ноги, дрожь охватывает все тело. Наконец, склон выполаживается и перила больше не нужны. Сейчас около 17 часов, значит, есть еще часа два светлого времени, но жуковцы делают что-то непонятное. Они начинают рыть пещеру в склоне. Пытаюсь обсудить с ними положение, наметить дальнейшие действия. Но никто ничего не слышит. Ветер гудит. Разговаривать можно только лицом к лицу. Стоя на месте, сразу замерзаешь. Можно бы оставить жуковцев и втроем двинуться по своему разумению. Но на это просто страшно решиться. Кажется, что одиннадцати человекам пережить эту ужасную ночь легче, чем троим. И мы, заглушив в себе голос разума, начинаем тоже копать снег руками, ногами, лишь бы двигаться. Ветер дует вдоль склона и все, что мы вырываем, тут же заносится снегом. Работа совершенно бессмысленная. Похоже, что начинается паника.

Пытаюсь кого-то убеждать, что хорошо бы найти мульду, защищенную от ветра, и в ней вырыть пещеру. Но никто не слушает. В склоне же глубокую пещеру не вырыть: под небольшим слоем снега лежит крепкий фирн или лед. Через два часа работы общими усилиями удалось отрыть небольшую лунку для одного, максимум для двух человек. Бесцельность наших трудов теперь становится очевидной всем. У жуковцев стихийно появляется новый лидер, который увлекает всех бежать вниз, куда придется, так как в любой стороне внизу есть жилье, есть люди. Мы находимся на ровном плато, идти можно в любую сторону и все бегут по ветру вдоль склона.

С трудом засучиваю рукав и мы с Леной пытаемся сориентироваться по компасу. Получается, что нам надо двигаться в обратном направлении, на юг, против ветра. Но мы не рискуем покинуть жуковцев и бежим вслед за ними.

Уже стемнело, идем почти на ощупь. Похоже, что мы движемся вниз по рантклюфту какого-то ледника, иногда проходим довольно сложные участки, со страховкой спускаемся по крутым снежно-ледовым стенкам, перелезаем трещины. Цепь людей то сжимается, то растягивается. Жуковцы кого-то ведут под руки.

Вдруг кто-то впереди срывается, видимо на скальном участке. Все останавливаются. Сорвавшийся откликается на наши крики. С ним как будто, ничего страшного, но все же этот случай отрезвил всех. Жуковцы валятся на снег, на камни, намереваясь ждать рассвета там, где остановились.

Наконец и мы втроем можем собраться вместе, обсудить положение. Правда, на таком морозе и ветру много не по обсуждаешь – надо все время двигаться - но мы все-таки сходимся во мнении, что бегство с жуковцами, сломя голову, не самое правильное в нашем поведении. И даже в минуты крайней опасности человек должен действовать по возможности разумно, а если погибнуть, то с достоинством.

Решаем вернуться на плато и, сообразуясь с показаниями компаса и своими представлениями о расположении ледников и вершин, найти свою палатку на леднике Орцвери.

Ясно поставленная цель возвращает нам спокойствие, и мы трогаемся вверх, в сторону плато. Никто из жуковцев не рискнул присоединиться к нам, да и смотрели они на нас, как на смертников. Прощайте, ребята, кому из нас повезет больше? Теперь мы снова втроем и, выделившись из объятой паникой группы, мы опять чувствуем себя личностями, способными поспорить со стихией. Итак, вверх, на плато.

Пройдя всего метров 300 - 400, попадаем в зону трещин, где и решаем заночевать, так как здесь не так свирепствует ветер. Залезаем в трещину глубиной около двух метров, протискиваемся вдоль нее метра полтора и там подлезаем под нависающий снежный наддув, спасаясь сразу и от ветра и от снега. Меня преследуют различные идеи по организации комфорта: то посидеть друг у друга на коленях - это теплее, чем на снегу, то прижаться друг к другу спинами. Но спины три и одна всегда остается лишней. К тому же трещина очень узкая и, чтобы поменяться местами, нам приходится каждый раз вылезать на ветер. В конце концов, махнув рукой на комфорт, коротаем ночь, сидя на рюкзаке, веревке и ледорубах. Вспоминаем, что с утра ничего не ели. Достаем по ломтику колбасы, сахара и печенья. Проглатываем это, заедая снегом. Дальше заняться уже совсем нечем и мы пытаемся спать. Но за минутное забытье приходится расплачиваться длительным ознобом. Мерзнут руки и ноги. Шевелимся, чтобы согреться.

Наконец часов в пять утра начало светать, трогаемся в путь - вверх на плато. Погода не улучшается. Лишь иногда в просветах тумана виден скальный склон, вдоль которого мы поднимаемся к цели. Движение согревает, и через некоторое время мы уже чувствуем себя вполне прилично после холодной ночевки. Пытаемся даже рассмотреть карту, чтобы сориентироваться. Но снег мгновенно засыпает карту, к тому же она мало чем может нам помочь, ведь мы не видим никаких ориентиров.

Часов в 8 - 9 утра выходим на плато, в тумане пересекаем его с севера на юг. Спускаемся в белую пелену и попадаем в лабиринт огромных трещин. Ничего похожего на ледник Орцвери. Строим разные гипотезы о месте своего нахождения, несколько раз подымаемся на плато и пытаемся организовать спуск в другом месте. Но все это не ледник Орцвери. Неудачи подрывают наши моральные и физические силы.

Наконец, после очередной неудачи, мы уже не можем заставить себя снова подниматься на плато. Мы хитрим сами с собой, убеждая, что этот ледник немного похож на Орцвери. Решаем больше ничего не искать и спускаться вниз здесь. По пути посмотреть, нет ли на леднике нашей палатки. Это для самоуспокоения.

От принятого решения становится легче. Мы доедаем остатки колбасы и быстро идем вниз. Склон становится более пологим, улучшается видимость - то ли оттого, что спускаемся ниже облаков, то ли погода действительно улучшается. В одном месте натыкаемся на чьи то следы. Нам кажется, что жилье уже близко.

Мы снимаем кошки, развязываемся и продолжаем спуск, мечтая о ночлеге около печки в какой-нибудь избе. Иногда впереди нам чудится тропа.

Рано. Рано расслабились. Наш путь преграждает крутой ледовый кулуар, присыпанный снегом. Снова связываемся, обходим кулуар по скалам. А дальше - еще сложнее. Через некоторое время выходим на гребень склона слева от ледника. Здесь видно подобие тропы, теряющейся в камнях. На леднике тоже видно что-то, похожее на следы. Выбираем второй путь, по леднику. Через несколько сот метров оказываемся в лабиринте снежных кулуаров, ледовых пещер и скальных обрывов. Несмотря на серьезность положения, не можем не любоваться окружающим нас царством льда. Со стен свисают огромные, диаметром до полуметра, сосульки белого, зеленого, голубого и черного цвета в зависимости от цвета стены, с которой они свешиваются. На гребне слева я замечаю камни причудливой формы, высотой в добрую сотню метров, напоминающие то какого-нибудь зверя, то молящегося монаха. Такое впечатление, что все это я уже где-то видел.

Много позже мы узнали, что попали на ледопады Девдоракского ледника, по которому никто не ходит, а камни на гребне мы действительно видели из далека, поднимаясь от Гергети к метеостанции.

А пока мы в поте лица прогрызаемся вниз, рубим ступени, скатываемся вместе со снегом по кулуарам, выходим к отвесным скальным обрывам, возвращаемся вверх и снова спускаемся по другому пути. Стемнело. Мы уже перешли ту грань усталости, когда еще хочется есть, и теперь трудимся, как роботы, лишь иногда кидая в рот горсть снега. Только стоя на страховке, ловишь себя на том, что глаза сами собой закрываются, и ты клюешь носом в снег. Приходится приспосабливаться: встаем на страховку так, чтобы, заснув, падать на ледоруб к склону, а не наоборот. Опять стало казаться, что жилье совсем близко. Иногда слышим голоса. Иногда впереди вроде видим людей.

На одном из крутых склонов Алик вышел вперед, Лена спустилась вторая, я шел последним. Спускаюсь лицом к склону, выбивая в снегу ступени, и слышу, как Лена с кем-то разговаривает: "Вы откуда? Куда идете?" и т.д. Оглядываюсь: перед ней в 10 – 20 метрах стоит камень, слегка, правда, похожий на человека. Не так то просто оказалось убедить ее не спускаться к камню, а идти за Аликом. Не очень весело шутим по поводу того, что тот, кто увидел Черного альпиниста, обязательно погибнет, бытует такое поверие. Лена же упорно убеждает нас, что Черный альпинист разговаривал с ней и сказал, что справа по ходу нашего движения скоро будет хороший спуск на ровное поле ледника.

Надо сказать, что приметы рождаются не на пустом месте. В большинстве случаев они сбываются. Учитывать приметы в своей жизни – полезно, надо только их правильно понимать, интерпретировать. Например, черные кошки не приносят несчастья. Они лишь предупреждают о грозящей опасности, также, как и черные альпинисты. На следующий день все было, как рассказал Лене черный альпинист: нам действительно пришлось спускаться вправо на поле ледника - другого пути не было.

Это завтра, а сегодня - быстро темнеет. Только в полной темноте решаем остановиться и поискать место для ночлега. Ночевка в трещине нам уже кажется вполне естественной, поэтому мы выбираем трещину поудобнее, тем более, что выбирать есть из чего: нас окружают всевозможные трещины - от узких щелок до огромных пещер.

Особое рвение в поисках проявляет Алик. На него напала какая-то эйфория. Он бегает на веревке из одного конца склона в другой, залезает во все трещины и пещеры, а потом даже отвязывается от веревки. Что он видит там в полной темноте без фонаря? Наконец, Алик появляется из темноты, возбужденно описывая прелести найденной им пещеры: тепло, слева полочка, куда можно сложить ледорубы, прямо под ногами три лежанки, ступеньками друг за другом.

Идем за ним к дыре в склоне. Это лаз в пещеру. Лезу в снежную нору метра два на животе, и ноги нащупывают твердое основание. Полная темнота. Осторожно ощупываю все вокруг. Действительно под ногами что-то ровное. Можно посидеть, а если не замерзнем, то и полежать. Правда, мы изрядно промокли, особенно ноги - насквозь. Моя мечта - снять ботинки и выжать носки. Долго объясняю другим, что в отжатых носках намного теплее, а сам постепенно впадаю в забытье. Потом свои носки я все-таки выжал, но это уж потом.

Алик никак не может устроиться. Он просит передать ему ледоруб, чтобы подравнять свою лежанку. Раздается стук ледоруба, затем легкий треск, звук удара где-то внизу и все стихает. Алик пропал, как в воду канул. Мы кричим, зовем его - напрасно! Мысль о том, что случилось непоправимое, холодит душу. Только минут через 15 слышим стон и начинаем звать Алика с новым вдохновением.

Голос его раздается издалека, как будто со дна колодца: "Где я? Что со мной?" Мы ему: "Где ты? Что с тобой?" Но в ответ слышим только: "Где я? Что со мной?". Так продолжается довольно долго, пока, наконец, мы не объясняем Алику, что он, видимо, упал в трещину. Мы просим его проверить, все ли кости целы. Судя по всему, при падении он потерял сознание, возможно даже получил сотрясение мозга и пока еще не пришел в себя. Во всяком случае, голосовая связь с ним иногда прерывается. Понемногу нам удается выяснить, что у него болит голова, грудь и одна нога, так что он совсем не может на нее опереться, а когда пытается встать, то еще болит и поясница. Диагнозы могут быть самые различные - от перелома позвоночника до повреждения внутренних органов.

Бросаем ему конец веревки и просим пошарить вокруг себя руками. Но он в темноте не может ничего найти, хотя мы вытравили ему уже все 40 метров веревки. Одно из двух: или он слишком далеко улетел, или веревка где-то зацепилась. Скорее всего - второе. До рассвета больше ничего предпринять не можем. Пытаемся подбодрить его разговором. Связь часто прерывается - или он теряет сознание, или мы впадаем в забытье. Наша одежда заледенела и не сгибается. Лена натужно кашляет, голос у нее хрипит. Очень похоже на пневмонию.

Ночь неожиданно кончилась. Кажется, только что хотел присесть, а уже засерел рассвет восьмого дня наших приключений в горах. Рассвет - это сигнал: пора действовать. Выясняется, что мы с Леной сидим на балкончике в просторном ледяном зале. Сзади дыра, сквозь которую мы влезли сюда. Застраховавшись веревкой, подхожу к краю площадки и вижу Алика метрах в семи под нами. Он сидит на льду без шапки и рукавиц. Вокруг следы крови. Первым делом спускаем ему запасные рукавицы, несколько кусков сахара и единственный и последний ломтик колбасы. Он надевает капюшон на голову, рукавицы, съедает сахар и, по его словам, впадает в забытье, а, когда снова приходит в себя, то уже не может найти колбасы, хотя точно помнит, что она лежала рядом.

Тем временем мы на верху пытаемся забить крючья в стенки пещеры. Но лед пористый, рыхлый. Крючья не держатся. Тогда вырубаем во льду специальные упоры, закрепляем на них ледорубы, а уже на них - веревки. Я спускаюсь к Алику и осматриваю его. На лбу запеклась кровавая рана, от нее и следы на снегу. Нога хоть и болит, но перелома, видимо нет. Грудная клетка тоже, кажется цела. Сложнее с поясницей - хотя позвоночник и не сломан, но трещина в нем вполне может быть. Что же касается внутренних органов, то для их диагностики в таких условиях моей квалификации явно недостаточно. Настроение у Алика подавленное. Есть от чего. Дорого бы мы сейчас дали за стакан горячего чая для него.

Рядом с Аликом лежит глыба пористого льда - та, которая обломилась под ним. Еще раз осматриваю наш "ледовый замок". В стенах и крыше видны еще несколько отверстий, кроме нашего. Одно из них привлекает мое внимание. Оно находится на высоте метров 10 от пола, к нему ведет снежный насыпной склон, у самого дна срезанный бергшрундом метра 1,5 высотой. Все-таки, самым доступным мне кажется наш вход.

Решаем вытянуть Алика на нашу полку. Я поднимаюсь наверх по веревке. Иду на стременах из репшнура, закрепленных на основной веревке схватывающими узлами. С большим трудом преодолеваю перегиб на площадку. Это всегда трудно при подъеме на стременах, а в нашем состоянии это особенно тяжело и я, поднявшись, долго не могу отдышаться, прийти в себя.

А тем временем наступило солнечное утро. Все вещи, которые можно было вынести из нашей пещеры, Лена разложила сушиться на солнце.

Налаживаем веревки для подъема Алика. Предполагаем поднять его на стременах, примерно так же, как это сделал я, но только схватывающие узлы будем передвигать наверху мы, а Алик будет только сгибать, и нагружать по очереди свои ноги. Руки у него при этом останутся свободными, и он сможет помогать себе, если на поврежденной ноге будет трудно отжаться, или в других сложных ситуациях.

Так мы и сделали. Начали делать. Но при первых же движениях Алика этот план рухнул. Резкая боль в ноге не только не позволяет нагружать ее, но даже просто согнуть. После нескольких неудачных попыток он со стоном просит опустить его на дно, от которого его отделяют всего 10 - 20 сантиметров пройденной высоты.

Решаем вытаскивать Алика с помощью полиспаста на карабинах. Пока мы наверху налаживаем полиспаст, он вяжет на себе беседку и пристегивается к веревке. Начинаем подъем. Я натягиваю полиспаст, а Лена передвигает схватывающий узел. Я снова натягиваю, а Лена передвигает второй узел и так далее. Начало обнадеживает: Алик повисает в своей беседке у стены, но дальше становится труднее. Я изо всех сил тяну веревку полиспаста, но Алик поднимается на считанные миллиметры. Все силы уходят на растяжение капроновой веревки. Руки быстро устают. Я пытаюсь натягивать полиспаст ногой: наматываю веревку вокруг поднятой ноги, потом отжимаюсь на ней и своим весом тяну полиспаст. Тщетно.

Алик не может долго висеть в беседке. Веревка стягивает его битые кости. Он постанывает, затем умоляет спустить его вниз.

Вконец выбившись из сил, мы сдаемся, опускаем его обратно вниз. Мы близки к отчаянию. Лена тяжело дышит, а голос у нее пропал совсем. Я убеждаю ее, что главное сейчас - это вытащить Алика, а потом мы уж как-нибудь втроем спустимся к людям.

Обсуждаем различные варианты дальнейших действий. Один из них - бежать вниз за спасателями. Лена предлагает ждать ее здесь. Я уже готов согласиться, но в это время нас накрывает лавина. Солнце размягчило снег на склонах, и он пошел вниз по кулуарам, собирая по пути новые и новые массы. Наш вход забило снежной двух метровой пробкой.

Удивительно то, что лавина нас с Леной не очень напугала, видимо страхов нам хватало уже и без нее. Алику о лавине говорить не стали. Зато мы поняли, что нам до конца надо держаться вместе. Начали откапываться, разгребая снег руками. Минут 20 работы и я стою на ослепительном склоне под лучами почти летнего солнца.

В общем, действительно, не очень страшно. Лавина прошла стороной, по кулуару, а нас задела только краем. Хуже другое: она унесла сушившиеся на солнце вещи. Кулуар, по которому прошла лавина, метрах в тридцати ниже нас обрывается отвесной стеной. Туда-то и "спрыгнула" лавина вместе с нашими вещами.

Принимаем новый план действий: я разведаю путь вниз к ровному полю ледника, а потом мы предпримем еще одну попытку поднять Алика через то, другое окно в ледяном замке, к которому со дна ведет снежная осыпь. Лена выпускает меня на веревке на разведку, я ухожу за перегиб склона и довольно быстро убеждаюсь, что там справа есть сравнительно простой путь. Это вдохновляет и обнадеживает. Вернувшись, я даже с горяча клянусь Лене, что, если мы вытащим Алика, то дальше я унесу его до жилья на спине.

К операции подъема готовимся со всей тщательностью. Спускаем пострадавшему товарищу все, какие у нас есть, обезболивающие средства, а их у нас - две таблетки цитрамона. Кстати, это намного лучше, чем ничего. Алик от этих таблеток взбодрился прямо у нас на глазах.

Налаживаем страховку от окна в пещеру, и я спускаюсь по снежной осыпи вниз. Снег на осыпи коварный: для того, чтобы поставить ногу, приходится с силой выбивать в ней ступень, а, встав на нее, нельзя задерживаться надолго, иначе она обвалится. Первым ударом ноги выбиваю ступень, вторым углубляю и опираюсь на нее, а в это время уже бью следующую ступень.

Внизу посвящаю Алика в наш план. Он чувствует себя значительно бодрее, чем в мое первое посещение. Во всяком случае, он стоит на ногах и делает что-то вроде разминки. Наверху Лена встает на страховку. Алик пристегивается к страховочной веревке, а я привязываюсь к свободному концу веревки схватывающим узлом. Кажется все готово к подъему. Лена дергает за веревку - за перегибом ей нас не видно, а крикнуть она не может, пропал голос. Сигнал принят. Пошли!

Самое трудное - это преодолеть бергшрунд в начале подъема. Подсаживаю Алика и он, превозмогая боль, выходит на снежный склон. Я следую за ним, но подо мной снег рушится, ломается лед, и я с трудом выкарабкиваюсь из бергшрунда. Дальше лезем вверх по пробитым ступеням. Алик идет удивительно легко. Он всегда хорошо чувствует снег и ходит по нему очень технично. Мне практически не приходится больше его поддерживать. Преодолеваем несколько скользких мест и вот мы, наконец, на поверхности ледника, освещенной солнцем.

Час дня. Алик провел в пещере, видимо, часов 14. А сейчас он сидит на снегу, греется на солнышке и, если бы не рана на лбу, можно подумать, что он специально забрался сюда, чтобы позагорать.

Прежде, чем покинуть это лавиноопасное место, делаем попытку найти наши вещи. Лена страхует, я спускаюсь по лавинному желобу и за поворотом у самого обрыва с радостью обнаруживаю рюкзак, зацепившийся за ледовый выступ. Остальных вещей не видно.

Возвращаюсь к товарищам и мы, связавшись, трогаемся вниз. Я иду первым, Лена замыкает. Тревожит состояние Алика, сможет ли он идти со своими травмами и, возможно сотрясением мозга? Не окажется ли его недолгий подъем из пещеры лишь рывком из последних сил? Я пытаюсь поддерживать его, но он все больше входит в ритм работы и движется самостоятельно, нисколько не задерживая нас. И лишь случайно споткнувшись и падая, он весь кривится от боли. Я просто поражаюсь его мужеству. А наша представительница слабого пола? Совершенно простуженная, она идет, как ни в чем не бывало. Даже пытается шутить шепотом.

Между тем ледопад кончается. По ровной спине ледника идем довольно быстро, но огромные, хаотические разрывы заставляют вскоре прижаться к скалам. Мечемся между ледником и скалами. То выходим на скалы, то возвращаемся на ледник и лавируем среди трещин. Иногда приходится прыгать через трещины или с ледника на скалу. Для Алика каждый такой прыжок - тяжкое испытание

Погода опять портится. Идет снег. Конца леднику все нет и нет. Ночь застает нас в нагромождениях камней и льда. Решаем не искать "уютного" ночлега, как вчера, а остановиться прямо там, где удалось собраться всем вместе.

Садимся между небольшими, припорошенными снегом камнями на склоне. Сразу возникает проблема третьей лишней спины. Регулярно меняемся местами. В рюкзаке нахожу полиэтиленовый пакет с крошками печенья. Съедаем по щепотке крошек. Снег постепенно засыпает нас, а в местах, где мы прижимаемся к камням, он тает и липкая грязь липнет к нашим штормовкам.

Всю ночь чудятся голоса. Они обращаются к нам, зовут. Алику все время кажется, что камни зажимают ему ногу. Лена в забытьи молится о спасении наших душ.

В общем-то, сидеть ночью на скально-ледовом склоне не очень удобно и, когда начинает светать, я лично чувствую облегчение - опять можно двигаться, а значит бороться. Здравствуй, новый день, всего девятый с начала нашего пути в горах и уже четвертый без пищи и теплых вещей.

Обычно свертывание бивуаков - дело хлопотное и длительное. Даже для хорошо тренированной и "схоженной" группы требуется время для приготовления завтрака, свертывания палаток и спальных мешков, укладки рюкзаков. В этом смысле у нас масса преимуществ - нечего готовить, сворачивать, укладывать. Просто встали и пошли.

Часа два карабкаемся по ледовым глыбам, прыгаем, ползем. И, наконец, выходим на языковую морену ледника. Видимо, самое трудное, по крайней мере, самое опасное, у нас уже позади. Поздравляем друг друга с очередным рождением на свет.

У края морены течет ручей. Впервые за последние дни пьем настоящую воду. Оторваться от этого занятия - нет сил. Вливаем в себя воду литрами, плещем на лица - это прогоняет сонливость. Вспоминаю, что обещал принести сыну и дочке по красивому камешку, набиваю ими карманы. Еще часа два - три идем по морене. Усталость сказывается все больше, и продвигаемся мы довольно медленно, а, когда, наконец, выбираемся на тропу, не можем больше бороться с усталостью и ложимся спать прямо на тропе. Я решаю, что настал момент осуществить свою мечту и выжать носки. Снимаю один ботинок, с трудом выжимаю носок. На большее меня не хватает - я засыпаю.

Лена решила устроиться по удобнее. Попросила у меня рюкзак под голову. По-джентельменски делаю ей эту маленькую любезность - отдаю рюкзак. Но удобно устроиться оказалось не просто. Все время, пока я выжимаю носок, Лена волочит по земле рюкзак к облюбованному ею месту. На преодоление этих семи метров она затрачивает минут пятнадцать.

Моросит дождь. Мы спим часа 1,5 - 2. С трудом заставляем себя подняться и двигаться вниз. Алик просит остановиться на пару минут, чтобы снять штормовые брюки. И вот мы втроем с колоссальными затратами сил за сорок минут едва справляемся с его брюками. Все это сильно напоминает анекдоты о дистрофиках.

Идем по тропе. Едим траву и почки деревьев. К вечеру попадаем в село Гвелети, в объятия спасателей. Узнаем, что жуковцы спустились раньше нас, но один человек у них погиб – их руководитель. Он умер от общей слабости и переохлаждения. Ведутся работы по спуску его тела. Это известие омрачает радость нашего возвращения.

Нас тоже считали погибшими и сообщили об этом в Орджоникидзе (Владикавказ) в федерацию альпинизма. Похоже, что слухи о нашей смерти преувеличены. Подводим итоги: у нас слегка поморожены руки и ноги, у Алика сильные ушибы, у Лены простуда. Это наши издержки. А в активе – покорение Казбека в сложных условиях межсезонья. И просто захватывающее приключение.

Когда после праздника Победы 9 мая я прихожу на работу обмороженный, с облезающей кожей на лице и руках (ноги никто не видит), меня, как всегда, считают сумасшедшим. И это тоже хорошо, главное – без паники! Остается провести разбор полетов. Где наши просчеты, все ли принятые решения и поступки были правильными? Но об этом в следующий раз.

Через 83 дня мы стоим на пике Куйбышева. Высота 6150 метров. Под нами Памирское фирновое плато. Впереди на голубом фоне неба золотом горит пик Коммунизма. Самочувствие прекрасное. Нет, не прошли даром наши тренировки, наши испытания на Казбеке.

А впереди … новые вершины!

Вообще, недостаток информации может порождать самые несуразные легенды. Так, например, случилось со мной, когда в заметке “Китайский след на пике Победы” я упомянул о сольном восхождении на этот пик Евгения Завьялова и с идиотской самоуверенностью заявил, что не могу восстановить подробностей, потому что Завьялов погиб.

http://www.mountain.ru/people/dispute/2 … iyalov.gif
Евгений Завьялов

Это полная ерунда! Слухи о гибели Евгения Завьялова сильно преувеличены. А то, что мне не хватило настойчивости и терпения раскрутить его историю до конца, так народная мудрость в таких случаях говорит: “Сам дурак”.

Не буду рассказывать о том, как и кого из знатоков истории горных путешествий расспрашивал я о его судьбе. Один говорил, что Евгений ушел из команды Игоря Бритарова, замкнулся в себе, уехал в Среднюю Азию и пропал из вида. Другой уверял, что в Среднюю Азию уехал другой Завьялов из команды Бритарова - Александр, общительный человек, советский полковник, герой Афганской войны, а Евгений вроде умер. Третий сомневался во всем этом и заявлял, что умер не Евгений Завьялов, а другой ближайший сподвижник Бритарова - Юрий Станкевич.

В этот момент Анатолий Смирнов и сообщил мне о гибели Евгения через год после пика Победы и заявил, что вообще одиночные восхождения - это не геройство, а похождения самоубийц. Так родилась ложная легенда.

Но вот в начале 2002г. мне в руки попал замечательный альмонах, посвященный столетию Русского горного общества, “Альпинисты Северной столицы” (главный редактор Герман Андреев), в котором опубликована его совместная с Вадимом Арановичем статья “Пик Победы в одиночку!” о Евгении. Авторам удалось найти и раскачать Завьялова несмотря на его сопротивление, ссылки на подготовку к очередным восхождениям, занятость тренировками и т.д. Оказалось, что после отлучки в Среднюю Азию он вернулся и живет в Питере. Подробности же самого похода и восхождения на пик Победы впечатляют!

К примеру начальный вес рюкзака составил 53 кг. Это - огромный вес для горных перевалов. Представьте себя со стандартным мешком цемента и еще трехлитровым бидоном молока на дороге с дачи домой! А еще вместо ровной дороги представьте горную тропу с камнями, осыпями, ледниками, трещинами и т. д. Я не знаю примеров, чтобы кто-нибудь носил больше!

И в то же время это бесконечно мало для экспедиции, имеющей целью покорение высотного гиганта в удаленном горном районе. Для сравнения Морис Эрцог в свою экспедицию на первый покоренный восьмитысячник Аннапурну собрал четыре с половиной тонны груза - почти на два порядка больше! Одна аптека весила более двухсот килограммов, и ее с трудом хватило, чтобы сохранить жизнь и маломальское здоровье победителям Морису Эрцогу и Луи Лашеналю после ампутации пальцев и лечения не выдержавших испытания конечностей.

А чего стоит такой факт из истории Завьялова? Район пика Победы в 1978 году был закрыт для спортивных мероприятий из-за ухудшения отношений с Китаем. Пограничники, узнав от чабанов о проникновении нарушителя в запретную зону, охотились за ним, летали на вертолете, искали его на ледниках, а ему приходилось прятаться то в ледниковой трещине, то под камнями. Как вам нравится такая игра в прятки? Ведь пограничники хорошо вооружены и керосина, не говоря уже о патронах, в 1978 году не жалели. Да и пристрелить нарушителя границы, возможного перебежчика в Китай - дело престижное. За это можно и медаль на грудь заработать!

Многим из читателей, я уверен, знакомо чувство охотника, преследующего добычу, азарт погони. А вот с другой стороны многие ли могут представить себя на месте зайца, за которым гонятся собаки с охотниками, или на месте партизана, на которого началась облава в тылу врага? Знаете ли Вы, как это страшно? Пережив однажды нечто подобное, могу сказать, что это ужасно! Внутри, где то в животе, холодно и даже знобит. Зубы во рту позвякивают, и сердце стучит, как молоток. Можно, конечно, просто посочувствовать Евгению, и в тоже время нельзя не восхищаться его самообладанием и находчивостью.

ПИК  ПОБЕДЫ В ОДИНОЧКУ…!
Герман Андреев – Мастер спорта СССР,
Вадим Аранович – КМС по туризму и альпинизму
В 60-х – 80-х годах альпинизм, как и спортивный туризм в СССР,  были в периоде своего расцвета. Причем, очень часто спортсмены туристы включали в состав своих походов чисто альпинистские объекты, делая «попутно» восхождения на вершины, в т.ч. – сложные. На Кавказе это были просто вершины, господствующее в районе и дающие хороший обзор, а на Памире и Тянь-Шане объектами притяжения были наиболее высокие горы, в первую очередь – семитысячники. Восхождения позволяли себе делать горные туристы разной квалификации. Некоторые плохо понимали, на что они идут и что они могут… (и бывало оставались навечно на склонах гор…), но были и бойцы высокого уровня, которые понимали, что для альпинистских объектов надо иметь и альпинистскую подготовку. Они приходили в альпинизм, получали в альплагерях и на сборах необходимую квалификацию (вплоть до участия в Чемпионатах СССР по альпинизму) и параллельно совершали горные походы, осваивая новые районы. А многие, уйдя в альпинизм, обратно уже не возвращались – так тоже было1/. Вообще, деление на туристов и альпинистов в горах не всегда бывает четким, а «корочки»2/ - вещь полезная и нужная, но эквивалентом квалификации бывает не всегда.

Победа по Летавету

Одним из туристов-спортсменов и был Женя Завьялов. Спортом он начал заниматься еще в детстве. До 14 лет увлекался парусным спортом и в этом возрасте занял первое место в гонках в честь годовщины ВМФ (в Финском заливе) на швертботе класса «М». В том же 1958 г. его мать (тренер-преподаватель) достала ему путевку в горы (в а/л «Адыл-су) – чтобы ее сын отдохнул от стрессов морских гонок… И он попал в Горы… Конечно, в 14 лет стать альпинистом ему никто не разрешил, но в первый перевальный поход его взяли и горы произвели на Женю сильнейшее впечатление! Но, в силу некоторых обстоятельств он занялся… боксом! Опять же – влияние мамы… И не зря - уже через год (в 1959) он стал чемпионом Ленинграда среди юниоров! И опять же горы не уходили из его сознания… Продолжая заниматься боксом, он в 1960 году (в 16 лет) приходит в клуб туристов Васильевского острова, где руководителем был Валерий Васильев, который сам лично увлекался полярными путешествиями и готовил из ребят полярных туристов. Там же были такие известные со временем туристы как - Николаев Б., Станкевич Ю., Бритаров И. Последний – Игорь Бритаров, с которым все дружили, был личностью неординарной – лидером по своей природе.

В 1962 (18 лет) – Женя Завьялов стал уже перворазрядником по туризму (за 2 года!). Но бокс он не бросал и в том же году стал мастером спорта СССР по боксу…! В том же году поступает в ЛИФКС им. Лесгафта (факультет борьбы, самбо и бокса), но в 1963 г. его призывают в армию3/. В армии (1963-1966) он в спортроте защищает спортивную честь вооруженных сил в 80 боях, занимая призовые места в чемпионатах округа и всех вооруженных сил СССР.

В 1966 – по возвращении из армии Завьялов встречается с Бритаровым, который приглашает его на работу инструктором на турбазу «Разлив» и Женя становится профессионалом в туризме. Вместе с Бритаровым, который к этому времени уже ведущий спортсмен СССР по горному туризму, он совершает ряд походов и восхождений высшей категории сложности. Но после 1972 года начинает ходить независимо… и начинает совершать походы и восхождения высшей категории сложности в одиночку!

За весь период хождения в горах (последнее – в 1996) Е. Завьялов сделал более 500 восхождений…!!!

Норматив на значок «Альпинист СССР» он выполнил еще в 1969 году на ленинградских сборах под руководством Павла (Файфа) Раппопорта и Валерия Векслера. В том же году он совершает свое первое восхождение на 7-тысячник – пик Ленина. В 1971 – второй семитысячник – пик Евгении Корженевской. В 1972 – пик Коммунизма4/. На последнее восхождение Женя шел с ленинградской командой областного «Спартака» (Андриенко В., Туник Ф., Виноградский И. и др.), но не в составе команды (параллельно), поскольку не имел соответствующих альпинистских «корочек». При этом встреча (на 6400 м) с командой Казахстана под руководством Э. Ильинского закончилась скандалом по причине отсутствия у Завьялова этих самых «корочек». Ильинский категорически возражал против того, чтобы Женя продолжил восхождение. Именно тогда Женя сказал, что назло чиновникам от альпинизма пойдет и на самый трудный семитысячник – пик Победы…

Свои походы и восхождения  Завьялов совершал во всех основных горных районах – на Кавказе, Памиро-Алае, Памире, Тянь-Шане. Особенно много восхождений в одиночку он совершил, работая инструктором на турбазах - в поселке Тамга на южном берегу Иссык-Куля и  «Иссык» под Алма-Атой. Так в 1974-1977 г.г. в одиночку  он совершает восхождения на вершины Заилийского Алатау (пик Комсомол, пик Абая), Кара-Кола (Фестивальная, Слоненок, Джигит, Палатка, Джеты-Огуз – все маршруты 4б-5б к/тр.). В это же время Женя начинает поиск путей подхода и подготовку к восхождению на пик Победы и совершает, опять же в одиночку, восхождение на пик Нансена, который расположен в преддверье пика Победы – у языка ледника Иныльчек. Необходимо пояснить, что дополнительные сложности в тот период были обусловлены тем, что район Центрального Тянь-Шаня, где находится пик Победы – пограничный с Китаем, сделали закрытой зоной.

Восхождение на пик Нансена в 1976 г. – это уже подступы к пику Победы и по расположению его у языка ледника Иныльчек и, соответственно, по погодным условиям и по характеру пути восхождения. Альпинисты, которые были в тех местах, хорошо знают, что такое погода на Центральном Тянь-Шане. А что такое – передвижение по тянь-шаньским снегам…! Да и сам пик Нансена – суровый объект, доступный только альпинистам высокой квалификации.

И вот в конце июля 1978 года Женя начал свое восхождение на пик Победы… Итак, 29 июля он начал свое движение от слияния рек Отук и Сарыджас. Чтобы обойти пограничников (а они его уже знали даже в лицо по его прошлым «забегам»…!), пришлось идти в обход – через хребет Сарыджас, а это лишних 30-50 км. 3 августа – он на перевале хребта. И только 5 августа он, наконец, вышел на ледник Иныльчек.

Характерной деталью, иллюстрирующей особенности восхождения в одиночку в труднодоступном районе, когда нет ни транспорта, ни носильщиков, ни вспомогателей - альпинистов, является вес рюкзака. В начале движения вес рюкзака у Е. Завьялова составлял около 53 кг, не считая того, что было навешено на себе дополнительно.

Еще на подходе к леднику Иныльчек в урочище Чон-Таш (у Большого камня) Женя встретил киргиза – чабана-охотника. Несмотря на радушие к гостю чабан предупредил Женю, что он вынужден сообщить о нем пограничникам, от которых он находится в полной зависимости (они снабжают его патронами и др.). В результате, Женя во время движения по леднику (протяженность Иныльчека около 37 км) должен был несколько раз прятаться в трещины или под каменные грибы при звуках вертолета, который явно искал его…

7 августа Женя достиг озера Мерцбахера. И, наконец, 10 августа он был на леднике Звездочка – и увидел Победу…! Путь дальнейшего восхождения был уже давно намечен по маршруту первовосходителей5/ – самому короткому, но при этом самому опасному (на этом маршруте к 1978 г. погибло уже более 30 человек…!). 11 августа – подошел под начало подъема (4300 м). 12-го – сделал заброску до «запятой» (4800 м, где оставил бензин, продукты) и в этот же день спустился на ледник Звездочка под склоном Победы. 13 августа прогулялся под перевал Чон-Торен с целью поиска продуктов, оставленных прошлыми экспедициями (переночевал на чей-то ночевке). 14-го – вернулся под начало маршрута к своей палатке и... взял себе тайм-аут! Надо было отдохнуть (много спал, гулял), а главное решиться начать…! Предстоял очень опасный подъем по лавиноопасным склонам, при совершенно непредсказуемой тянь-шаньской погоде6/. А помощи ждать было не от кого. Ближайший человек был только в 75 километрах…

И вот 17 августа Женя – решился и стартанул! Пять дней подъема проходили в условиях неустойчивой погоды. Хорошей она была только два дня. Но и в плохую погоду он не позволял себе отсиживаться – обязательно работал по несколько часов. На ночевках снежных пещер не делал, пользовался обычной палаткой – «Памиркой», защищая ее от ветра стенками из снежных кирпичей.

Утром 22 августа, Женя начинает, как обычно, движение с полным рюкзаком7/, через час ходьбы увидел вершину и оставляет рюкзак. К 14 часам выходит  на вершину…! На вершине находит и берет с собой доказательства успешного восхождения китайских альпинистов в 1976 года: портрет Мао Цзэдуна (на рисовой соломке) и спортивный вымпел с китайским флагом и начинает спуск…

Начав спуск, Женя решает не останавливаться на ночевку. Продолжает спуск при луне и к трем часам ночи он – на Звездочке, проработав около 20 часов за день и сбросив за 12 часов три километра высоты…! Небольшой отдых и налегке к вечеру 24 августа он уже был в урочище Чон-Таш, под языком ледника Иныльчек – у чабана. 25-26-го – отдых, нормальная человеческая еда… Ближе к вечеру 26 августа чабан перевозит Женю на коне через бурлящий Сарыджас. Путь продолжается, он  идет в сторону пограничников - теперь бояться было уже нечего! Оказалось – его ждали! Из темноты, в трех километрах от погранзаставы (в Майда-Адыре), раздался голос: «Кто идет?!… Завьялов?…». Пограничники подвезли его на «козлике» до заставы, накормили, напоили, в баньку сводили и «наградили»… – штрафом в размере 30 рублей за нарушение погранрежима и конфисковали китайские раритеты с пика Победы, которые до сих пор находятся в музее погранокруга.

Альпинистам понятно, что восхождение в одиночку на пик Победы – это подвиг! Сравнить его можно (по тем 70-десятым годам) только с восхождением Германа Буля на Нанга-Парбат, да и то – с большой натяжкой. Герман Буль был один только на конечном участке восхождения, ведь весь предыдущий путь он прошел в составе экспедиции, в которой были и альпинисты и высокогорные шерпы (носильщики), выполнявшие всю работу по заброске грузов на пути к вершине. А то, что пик Победы – семитысячник, а Нанга-Парбат – восьмитысячник, не дает большого облегчения потому, что Победа – самый северный семитысячник в мире и условия на нем не менее суровы, чем на Нанга-Парбат. Да и по числу жертв обе горы не уступали друг другу! На склонах той и другой в многочисленных попытках восхождений остались не только отдельные альпинисты, но даже целые команды…

После пика Победы Е. Завьялов не оставил горы. В 1979-1987 г.г., работая на турбазе «Тамга», он совершает многочисленные восхождения на вершины Памиро-Алая и Тянь-Шаня. В 1988 – поход на Памире, в район ледника Фортамбек. В период 1989-1996 г.г. – он инструктор на различных турбазах. При этом, работая в 1993 г. спасателем под г. Фрунзе, пытается найти короткие подходы к Хан-Тенгри (семитысячник без 5 метров!). Однако, совершить восхождение на эту удивительно красивую гору ему не удалось. Последнее свое восхождение Евгений Завьялов совершил в зимой 1996 (в 52 года) на пик Пржевальского – пятитысячник в хребте Терскей-Алатау.

А сейчас – в 2001 году (в 57 лет) Женя вновь думает о горах, не только думает, но и регулярно тренируется, усиленно тренируется (пробегает 10 км – за 38 минут, а 100-метровку – за 12 секунд!). Цель – гималайский восьмитысячник! Но сначала – Хан-Тенгри…

1/  В Питере очень много бывших КМС-ов и МС-ов по горному туризму, сменившие «коньки на санки», которые со временем стали ведущими альпинистами страны, чемпионами СССР по альпинизму… Вот они – Джибраев Ю.,  Федотов Ю. и др. (прим. редактора).

2/  Имеется ввиду квалификационные документы (прим. редактора).

3/  В институте закрывается военная кафедра, как в большинстве институтов страны – по причине огромного недобора в рядах вооруженных сил СССР.

4/  См. статью в книге «Мятежная Гатчина».

5/  См. статью И. Степанова «Пик Победы (7439) – нормальный семитысячник!».

6/  «…Страшна и ужасна Победа леденящим и бешеным ветром. Палатку и шесть человек с  рюкзаками небрежно кидает, бросает  на  лед. Ветер  таков, что "пломбы летят из зубов"…!».

7/  В рюкзаке при выходе на восхождение у него было: примус «Шмель» с полной заправкой 420 гр. бензина, банка сардин, банка сгущенки, банка утки китайской, сухари, печенье (около 800 гр.), спальный пуховый мешок, пуховка и палатка «Памирка».

Автор: Юрий Ицкович, г. Санкт-Петербург

Китайский след на пике Победы?

С большим интересом прочитал дискуссию о геополитической обстановке в районе пика Победы, особенно информацию Игоря, и порадовался, что не все так плохо, как я представлял себе и рассказал в заметке “Из истории сложных высотных путешествий ленинградцев”.

Конечно, я сам не видел бюста Мао Цзедуна на пике Победы, потому что никогда там не был. Эти сведения я почерпнул из информации Бориса Полоскина, который еще старше меня, лет на пять. Если учесть, что мне уже 65, то вряд ли Борис в последние десять лет лично бывал на пике Победы. Скорее всего, он тоже сам не видел бюста на пике и рассказывал об этом с чужих слов.

В тоже время отсутствие бюста на пике сегодня не означает, что его там никогда не было. Не исключено, что бюст Мао Цзедуна стоял некоторое время на пике Победы, а потом был занесен снегом и льдом, или был снят кем-нибудь из альпинистов - патриотов. Так бывает.

С другой стороны претензии на этот район со стороны КНР не являются секретом, по крайней мере, в недавнем прошлом.
Читайте на Mountain.RU статьи
Юрия Ицковича:

Вперед и вверх, или назад под крышу?
Казбек на троих
Горовосходители Военмеха: школа приключений
Отчего они стали соло восходителями
Высотники и полярники
Соло - восходители, герои или самоубийцы?
Александр Дедов - романтик горных дорог
Китайский след на пике Победы
Из истории сложных высотных путешествий ленинградцев
На пик Коммунизма
А был ли антагонизм?

У нас в Ленинграде в шестидесятые - семидесятые годы жил восходитель Евгений Завьялов. Он сначала ходил в туристские походы в команде Игоря Бритарова. Но позже из-за особенностей своего характера замкнулся и стал ходить в горы один. Наиболее знаменитым его походом является одиночное восхождение на пик Победы в семидесятых годах. Это было не просто, по крайней мере, вернулся он весь обмороженный. С вершины Евгений Завьялов снял знамя КНР, обернулся в него и спустился вниз к пограничникам.
К сожалению сейчас его уже нет в живых. Вскоре после покорения пика Победы Евгений погиб в горах, и сейчас трудно восстановить подробности его восхождения. Но китайское знамя, снятое с вершины, - это факт, свидетельствующий о претензиях Китая.
От редакции Mountain.RU:
Слухи о смерти Евгения Завьялова сильно преувеличены. Евгений жив-здоров, живет в Питере и по-прежнему ходит в горы (в его активе около 800 восхождений, в том числе первопроходов).
С пика Победы в 1978 году Евгений спустился без обморожений, здоровый, но потеряв в весе около 10 кг. В китайское знамя он не оборачивался, поскольку из трофеев им были принесены вниз портрет Мао Цзе-Дуна на рисовой бумаге и китайский вымпел.
Подробнее об этом можно почитать тут: Соло на Победу в 1978 году: было ли оно?
Еще один факт из собственного опыта. Зимой 1972 года я с группой прошел маршрут по центральному Тянь-Шаню на лыжах, вернее сказать с лыжами, потому что в высоких горах зимой лед и скалы такие же, как летом, и на лыжах очень то не раскатишься. Так вот за те 18 дней мы прошли 360 км, включая 8 перевалов с первопрохождениями из Баянкольского района в Каракольский (тогда Пржевальский) район, и много общались с пограничниками в начале и в конце маршрута. Они показывали конкретно: на какой горе и когда китайские пограничники с автоматами целились в них, провоцируя вооруженные инциденты.
Именно в тот год пограничники звали нас составить им компанию в рейде в низовья реки Сарыджаз, где хозяйничали по их словам китайцы. Допускаю, что это было не очень серьезное предложение, тем более, что дальше предложений дело и не двинулось. Но в целом атмосфера на границе была не очень благостная. Поэтому сам факт восхождения китайских альпинистов на пик Победы с политическими целями кажется мне вполне реальным. Более того, я даже думаю, что в этом нет ничего плохого и что альпинисты любой страны имеют право взойти на любую вершину и оставить на ней памятные знаки. Это тем более справедливо для пограничной вершины.
В то же время в опубликованной статье “Мы обречены на соседство” из журнала “Континент” N21 (34) за 14.11.2000г. говорится о различных точках зрения на то, как проходит граница с Китаем в этом районе. Мы считаем, что граница идет по хребтам Меридианальному и Кокшаалтау, и все верховья ледника Южный Инылчек принадлежат нам (имею в виду СНГ). Но с другой точки зрения граница проходит по прямой линии, соединяющей высшие точки района: Хан Тенгри и пик Победы. А в этом случае верховья ледника Южный Инылчек, включая перевал Высокий и восточную вершину пика Победы, принадлежат Китаю. Может быть именно на восточной вершине пика Победы и установлен бюст Мао Цзедуна? Интересно бы посмотреть, что делается на восточной Победе - это задачка для особенно любознательных альпинистов.

В целом я очень рад, что сейчас в этом районе все спокойно. И могу к этому добавить лишь одно небольшое соображение. Не стоит слишком серьезно относиться к эмоциональным рассказам людей моего поколения на тему “когда мне не в мочь пересилить беду”.
Все у нас получится и все будет хорошо.
С уважением Ю. Ицкович.

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКЦИИ: Как выяснилось уже после публикации, Евгений Завьялов благополучно спустился с Победы. Жив-здоров и, по-прежнему, ходит в горы...

20 июля 2007, уже после публикации этой статьи, в редакцию Mountain.RU пришло письмо от Маргариты Завьяловой, жены Евгения Завьялова:

Женя - человек, который ходит в горы не за звания, почести и славой. Это человек честный, смелый, бескомпромиссный, креативный (генератор новых идей в горовосхождениях), в свое время лучший альпинист, фанат, глубоко любящий и понимающий горы. В его активе 800 горовосхождений. в т.ч. первопроходов. Причем свои путешествия он организует за свои средства.
Он никогда не будет врать, что был на вершине, если его там не было.

Со слов Евгения:
"В туре на вершине я обнаружил портрет Мао Цзе-Дуна на рисовой бумаге и китайский вымпел" (а не бюст Мао). После выхода на погранзаставу, трофеи были конфискованы пограничниками и отправлены в местный музей. А с погранцами была договоренность, чтобы не было лишних эксцессов, Женя будет молчалть о восхождении. Но когда он возвратился в пос. Тамгу (что на берегу Иссык-Куля), где он тогда работал, все уже знали о восхождении (откуда?) и встречали, как героя. И действительно, это было событие (да и сейчас тоже). Ведь Женя делает подходы сам, без вертолетов и носильщиков, в одиночку.

И еще. Когда Женя спустился на погранзаставу, он был истощен, потерял за восхождение 10 кг. Его осмотрел врач, констатировал, что истощен, но здоров. Пограничники его откармливали и отнеслись нормально.

Насчет записки от 21 августа 1978 г. (со слов Евгения) - это было сделано специально, чтобы запутать пограничников (за восхождение его могли посадить).

Сейчас Женя находится в горах Тянь-Шаня, на восхождении.

От редакции Mountain.RU: Мы попытаемся связаться с Евгением Завьяловым после его возвращения, чтобы узнать и рассказать посетителям сайта подробности того восхождения.

Ицкович Юрий Соломонович (23.02.1937) – инженер, окончил Ленинградский «Военмех» (1959) и СЗПИ (1961), к.т.н. (1967), работал в НИИ «Поиск» (1959  - 1971); с 1971 - в ЦНИИ «Гранит» от инженера до начальника научно-исследовательского отдела; 96 научных публикаций, 118 изобретений, главный конструктор нескольких радиолокационных комплексов.

      Первое восхождение - 1956 г. (инструктора  - Л. Кораблина, В. Ружевский).

      Последнее восхождение - 1972. 1 разряд – 1967. Совершил 25 восхождений, в  т.ч.: 5а -1. 7-тысячники: пик Коммунизма (1977). Возможно, будущий  известный в свое время МС О. Шумилов косвенно дал толчок к моему увлечению горами (учились вместе в одном классе).

      Параллельно с альпинизмом занимался горным туризмом: МС - 1972, инструктор - 1970. В 1977  взошел на пик Коммунизма (впервые в составе самодеятельной группы туристов). На вершину взошел с братом Владимиром (руководитель группы) с юга через л. Беляева, по ребру Некрасова, через плато пика Правды, по ЮВ гребню.

      Другие спортивные пристрастия: спортивная гимнастика, легкая атлетика, тяжелая атлетика, футбол, волейбол, лыжные гонки, спортивное ориентирование, стрельба, беговые лыжи (1950-2002, квалификация от второго до первого разряда), горные лыжи.

Ицкович Юрий Соломонович (23.02.1937) – инженер, окончил Ленинградский «Военмех» (1959) и СЗПИ (1961), к.т.н. (1967), работал в НИИ «Поиск» (1959 - 1971); с 1971 - в ЦНИИ «Гранит» от инженера до начальника научно-исследовательского отдела; 96 научных публикаций, 118 изобретений, главный конструктор нескольких радиолокационных комплексов. Первое восхождение - 1956 г. (инструктора  - Л. Кораблина, В. Ружевский). Последнее восхождение - 1972. 1 разряд – 1967. Совершил 25 восхождений, в т.ч.: 5а -1. 7-тысячники: пик Коммунизма (1977). Возможно, будущий известный в свое время МС О. Шумилов косвенно дал толчок к моему увлечению горами (учились вместе в одном классе). Параллельно с альпинизмом занимался горным туризмом: МС - 1972, инструктор - 1970. В 1977  взошел на пик Коммунизма (впервые в составе самодеятельной группы туристов). На вершину взошел с братом Владимиром (руководитель группы) с юга через л. Беляева, по ребру Некрасова, через плато пика Правды, по ЮВ гребню. Другие спортивные пристрастия: спортивная гимнастика, легкая атлетика, тяжелая атлетика, футбол, волейбол, лыжные гонки, спортивное ориентирование, стрельба, беговые лыжи (1950-2002, квалификация от второго до первого разряда), горные лыжи. Публикации на спортивные темы: «В плену у пропасти» (Турист, №11,1976), «На пик Коммунизма» (Спортивный туризм, №4-5,1995); в Интернете (wwwmountain.ru, 1999-2002) публикации: «А был ли антагонизм?», «Из истории сложных высотных путешествий ленинградцев», «Китайский след на пике Победы», «Александр Дедов - романтик горных дорог».

Автор: Юрий Ицкович, г.Санкт-Петербург
Фото из архива автора

На пик Коммунизма

Публикуется по тексту журнала "Спортивный туризм" №4-5'95 с разрешения автора.

В 1977 году на величайшую вершину СССР - пик Коммунизма 7495 м впервые взошла группа восходителей, не пользовавшаяся поддержкой государства, полностью самодеятельная. На вершине побывали два члена группы - братья Владимир и Юрий Ицковичи.

В то время этот факт был критически оценен официальными организациями, чему способствовал несчастный случай, случившийся в процессе восхождения.

Факт первовосхождения получил признание общественности только в 1992 г., когда на исторических чтениях во Всероссийском географическом обществе Академии наук был заслушан доклад руководителя экспедиции. Воспоминаниями об этом восхождении на пик Коммунизма делится один из участников восхождения.

Не просто вспомнить о событиях почти 20-летней давности. Вдвойне тяжело вспоминать о событиях трагических. А наше восхождение на пик Коммунизма в 1977 году кончилось трагически. Погибли двое наших друзей: Елена Павлицкая и Алексей Морозов. Вечная им память, низкий поклон и благодарность за тяжкий совместный труд в борьбе 1977 году со стихией.

Я открываю глаза и, конечно, не понимаю, что потерял память, сорвался и упал с высоты 200 метров, что практически побывал на "том свете"...

Кругом ослепительная снежная белизна. Сознание чистое, как стекло, и лишь одно не очень отчетливое впечатление о встрече с чем-то большим и светлым, если можно так сказать, с "душой природы", одна не совсем ясная мысль о праведной жизни в единении с природой или вернее установка, которую словами можно выразить так: "Живи по правде, борись до конца!" Прямо какая-то мистика.Пройдет еще некоторое время, прежде чем я вспомню все, восстановлю в памяти мельчайшие подробности восхождения на пик Коммунизма, пойму, что природа на этот раз оказалась сильнее и отомстила нам за дерзость, за попытку сразиться со стихией один на один. Я снова стану задавать себе прежние вопросы. Что может противопоставить силам природы простой человек?

Может ли обыкновенный человек взойти, например, на пик Коммунизма - высочайшую вершину СССР? Именно обыкновенный. Не альпинист-полупрофессионал, проводящий в горах шесть месяцев в году, не участник специальной экспедиции, доставляемой на зафрахтованном вертолете к подножию вершины, откуда путь наверх и обратно занимает 5 дней. А обыкновенный человек - инженер или рабочий, ученый или врач, занятый на производстве восемь часов в сутки и имеющий в своем распоряжении для покорения природы четырехнедельный отпуск и возможно дополнительную неделю за свой счет. Человек, пользующийся общественным транспортом для того, чтобы добраться поближе к горам, человек достаточно скромно вооруженный против стихии - как говорится "рюкзак да ледоруб".Пик Коммунизма был выбран нами потому, что это действительно сложная вершина, высочайшая в СССР, в труднодоступном районе. На нее нет легких путей. Подходы занимают не меньше недели, невозможно организовать каких-то хитроумных забросок, облегчающих прохождение маршрута. В общем, все трудности там настоящие, как говорится, "без дураков".

Участники команды:

В.Ицкович на вершине

Ю.Ицкович на пике

В.Рудаков

В.Смирнов

Е.Павлицкая

Очередной год тренировок, подготовки продуктов и снаряжения пролетает как обычно быстро и как будто нормально. Может быть, только состав группы в течение года колеблется несколько больше обычного - в пределах двух десятков человек. Мы это объясняем себе противоречивыми условиями - с одной стороны очень интересно, а с другой - очень трудно. Поэтому все время кто-то отсеивается, кто-то появляется вновь, и к началу экспедиции нас восемь. Руководитель - Владимир Ицкович. Участники - крепкие сорокалетние спортсмены примерно с двадцатилетним стажем жизни в горах. За исключением, может быть, Алексея Морозова, у которого опыта поменьше, и появился он в нашей группе ближе к заключительному этапу подготовки по рекомендации знакомых горняков. Мы не бывали с ним в экстремальных ситуациях, и где-то глубоко в душе мелькает сомнение относительно того, не окажется ли он слабым звеном где-нибудь, когда-нибудь и в чем-нибудь. Если бы знать, что случится впереди! Надо бы отговорить его от намерения участвовать в экспедиции. Но волею судьбы мы гасим в себе сомнения, тем более, что выбирать особенно не приходится - не много найдется фанатиков, готовых отдать свои кровные отпускные деньги и еще месячную зарплату за сомнительное удовольствие оставить записку: "В моей смерти прошу никого не винить" (такова традиция) и отправиться "к черту на рога" без разрешения официальных государственных организаций, а, следовательно, без их поддержки и подстраховки. Время проведения экспедиции выбрано так, чтобы не мешать альпинистам: чуть позже оптимального срока (в конце августа - начале сентября), и это тоже работает против нас, усложняет задачу. Тем не менее, поначалу ничто не предвещало беды, хотя и возникали некоторые проблемы и задержки. Так на подходах от поселка Ван-Ван через Пулковский перевал и ледник Гармо почувствовала недомогание и решила вернуться домой Галина Горохова - самая выносливая из известных мне в то время женщин. Видимо на высоте дают себя чувствовать старые травмы. Проводить ее домой вызвался Рудольф Никаноров.

Задержка движения - минимальная. Однако нас осталось шестеро и мы подошли к нижнему допустимому пределу численности для экспедиций такого рода, а нехватка нескольких дней хорошей погоды усугубит потом наши трудности... Это потом, а пока все идет нормально. Мы челноками подтаскиваем весь груз в наш базовый лагерь на леднике Беляева (4500 м). Для акклиматизации поднимаемся на высоту чуть выше 6000 метров, отдыхаем пару дней в базовом лагере и на девятнадцатый день начинаем восхождение. Путь лежит по ребру пика России на плато пика Правды, дальше по ледопаду на восточный гребень пика Коммунизма и по гребню на сам пик.

Подойдя из базового лагеря к подножию ребра на высоте 5000 метров, преодолеваем стометровую ледяную стену. Блестящий на солнце лед кажется огромным зеркалом, чуть отклоненным от вертикали, и эту красоту приходится портить нашими ледорубами, крючьями, кошками. Прости нас, мать природа, но нам очень нужно наверх, а ты к следующему году залижешь свои раны - так думаем мы. К тому же не очень-то и боимся мы гнева природы в этот миг. В итоге за первый день поднимаемся по ребру до высоты 5900 метров-для начала нормально. На следующий день проходим так называемый ажурный гребень. Это ледяной нож длиной метров 200 со снежными наддувами. Его прохождение - настоящее балансирование над пропастью. Встанешь чуть левее - обломишь острие ножа, чуть правее - попадешь на отвесные лед или скалы. Есть только узкая, единственно возможная для прохождения полоска, в которой можно протоптать что-то наподобие карниза на последнем этаже высотного дома. Если ткнуть ледорубом посильнее в склон на уровне глаз, то в образовавшемся отверстии, как декорации в театральном бинокле возникают ледники и скалы, находящиеся километрах в полутора ниже нас. Что-то в этой картине есть нереальное, фантастическое. Непонятно, почему мы не падаем туда вместе со своей стеночкой, на чем мы держимся...

За ажурным гребнем проходим два скальных участка, по ледяной полке выходим на плато пика Правды, и здесь погода резко портится. Шквальный ветер и туман закрывают путь. Природа предупреждает нас, призывает вернуться назад, но мы не понимаем этого, хотя и останавливаемся раньше намеченного срока, строим снежную стену и ночуем на высоте 6200 м. За ночь стихия успокаивается. Новый день начинаем быстрым приближением к ледопаду, ведущему на восточный гребень пика Коммунизма. Ледопад поражает своей грандиозностью. При высоте 300 - 400 метров он тянется слева направо насколько хватает глаз. Идти по ледопаду трудно. И дело не только в его крутизне и технической сложности. Трудно определить оптимальный путь. Описания, а их мы перечитали немало, почти бесполезны. Ледовая обстановка меняется и путь, бывший год или даже месяц назад оптимальным, сегодня может оказаться совершенно непроходимым. Только к вечеру добираемся до верхней границы ледопада на высоте 6500 метров.

При подъеме из лагеря 6500 м погода опять портится: туман и метель. Холодно. Похоже, что в горы приходит зима. Однако по гребню идти можно, и мы медленно продвигаемся вперед. К вечеру поднимаемся до высоты 6900 метров.

Здесь у подножия скалы - последнее место на гребне, где можно поставить палатку. Штурмовой лагерь. Залезаем в палатку, устраиваем совет. За три последние дня мы поднялись на 1000 м, до вершины еще 600 м. Чтобы добраться до вершины и вернуться в лагерь за один день надо или вдвое увеличить темп подъема или отступить. Но отступать мы не готовы. Самоуверенные фанатики, мы считаем, что наша судьба зависит только от нас самих, что сила воли может удесятерить физические Силы. Все рвутся вверх. Лишь Елена Павлицкая - единственная оставшаяся среди нас женщина и как бы душа и совесть всей компании - рассуждает здраво. Она предлагает отправить вверх одну связку - тех, кто чувствует себя лучше других, а остальным ждать. Она пытается убедить нас, что если хоть один взойдет на вершину, это будет наша общая победа. После бурной дискуссии принимаем компромиссное решение: первая связка пытается взойти на вершину при любой погоде, а остальные утром, в случае хорошей погоды, выходят следом за ней. Видимо это и есть то роковое решение, которым превышаются физические возможности группы.

В штурмовую связку входит руководитель Владимир Ицкович.Вторым выбирают меня.

Ночью мы встаем, одеваемся и в предрассветных сумерках бежим на вершину. Конечно, "бежим" - это сказано громко. Мы обходим скалу, под которой ночевали и по ее краю вылезаем на гребень. Идти тяжело: снегопад, глубокий снег на гребне, плохая видимость, холодно. По очереди топчем снег. Пройти свои пятьдесят шагов без остановок очень трудно, а в наиболее крутых местах, где снег доходит до пояса и надо пробивать себе траншею, отдыхаю за свои пятьдесят шагов по 2 - 3 раза по несколько секунд, чтобы чуть-чуть отдышаться, прислушаться к самому себе. Не выпрыгнуло бы сердце из груди. Проглатываю слюну и чувствую резкую боль в горле. Не ангина ли? Это было бы ужасно. На такой высоте ангина убивает за несколько часов. Даже ноги подкашиваются от такого предположения - страшно. Глотаю еще раз: боль поменьше. Еще и еще... Нет, конечно, это не ангина. Просто дышу через рот. Воздух сухой и холодный. Обезвоживает организм, сушит горло. Все там потрескалось и кровоточит. Поэтому первый глоток сделать больно, а потом полегче. Ноги опять приобретают уверенность, перестают дрожать. Осторожно преодолеваем острый гребень с крутыми обрывами с обеих сторон. Вроде гимнастического бревна длиной около ста метров. Как застраховаться - не придумать. Хочется сесть верхом и ползти на животе.

Сквозь туман иногда просвечивает вершина. Кажется, что она уже близко, и хочется бежать бегом, но пятьдесят шагов уничтожают излишний энтузиазм, и мы медленно и осторожно продвигаемся вверх. Наконец, преодолев очередной скальный взлет, мы видим, что выше нас ничего нет -только небо. Во многих местах прикреплены мемориальные доски. И хотя видимости нет, а вершина настолько завалена снегом, что главного тура даже не найти, мы счастливы победой. Правда, для бурной радости нет сил. Единственное, что мы можем себе позволить, это - сесть в свежий пушистый снег и несколько минут расслабиться. Времени уже около двух часов дня, надо бежать вниз, чтобы успеть вернуться засветло.

В лагерь возвращаемся в сумерках и узнаем о первых, действительно тревожных симптомах. Алексей утром вышел из палатки и попытался идти по следам в сторону вершины, но шагов через десять потерял равновесие и упал в снег. Днем возле палатки еще пару раз повторялись такие падения. Видимо, гипоксия (горная болезнь) повлияла как-то на вестибулярный аппарат. Возможно, это усугубляется переживаниями из-за невезения с погодой, из-за необходимости отступить перед горой. Ясно одно - надо вниз и как можно быстрее.

Мы еще надеемся, что как только сбросим высоту все восстановится и все обойдется. Но сегодня уже темнеет, и бежать вниз можно только завтра. Утром привязываем Алексея накоротко к Владимиру Смирнову, самому молодому из нас и неплохо себя чувствующему. Алексей идет сзади Владимира без вещей и держится за его рюкзак. Получается не быстро. Кроме того, быстрее сбросить высоту мешает туман. Идущая впереди связка - руководитель и Владимир Рудаков чудом умудряются отыскивать оптимальный путь спуска по занесенным снегом следам нашего подъема. Иногда туман полностью съедает видимость - как в молоке - первому не видно куда ставить ноги. Приходится просто пережидать. Вечер застает нас еще на ледопаде, конца которому не видно. Находим небольшую площадку для лагеря, решаем здесь ночевать и тут происходит первая настоящая беда. Как легко мы могли бы ее предотвратить, кабы только знать! Мы еще все в связках. Снимаем рюкзаки. Алексей, видимо по нужде, отстегивается от веревки, делает пару шагов в сторону и… падает с обрыва. Владимир Смирнов, который это видит, или вернее сказать, успевает заметить, мгновенно прыгает за ним на веревке. Мы спускаем веревку с ним все ниже и видим, как внизу он привязывает к себе Алексея. Алексей двигается сам. Вдвоем, в обход обрыва они поднимаются к нам. Но Алексей, видимо повредил что-то внутри. Ему плохо, знобит. Проводим тяжелую ночь в полудреме и хлопотах вокруг больного. Одеваем его во все, какие есть теплые вещи. Владимир Рудаков отдает даже свою пуховку, аргументируя свой поступок богатым полярным опытом и самым теплым спальником. Больше всех хлопочет Елена - она сестра милосердия. Колет ему новокаин для обезболивания, антибиотики, что-то еще. Фактически катастрофа уже произошла. Ловушка захлопнулась, хотя мы еще этого не понимаем. Утром Алексей с трудом поднимается не без посторонней помощи. На перилах опускаем его с оставшейся части ледопада. Однако на относительно ровном плато пика Правды лучше не стало. Алексей идет очень тяжело, часто падает. Мы его поддерживаем с двух сторон, фактически несем на плечах. За день по ровному месту проходим лишь несколько сот метров. В конце дня он идти совсем не может и нам приходится спуститься на ровное место, чтобы заночевать.

Следующее утро облегчения не приносит. Опять мы с братом поддерживаем больного, поскольку мы самые низкорослые и ему удобно опираться на наши плечи, а впереди ребята топчут дорогу в снегу. Алексей держится мужественно, но идет все медленнее, через каждые десять шагов отдыхает. В конце концов мы завертываем его в спальный мешок и полиэтилен и волочим по снегу, прилагаем отчаянные усилия, чтобы двигаться быстрее. Тянем до тех пор, пока не падаем в полуобморочном состоянии.

Уже несколько дней мы питаемся впроголодь - продуктов осталось очень мало. Елена вся извелась из-за бессонных ночей, она врачует Алешу и днем и ночью. Рудаков коченеет на морозе и пронизывающем ветру без пуховки. Страшно подумать, что будем делать на сложных участках, например на ажурном гребне? Вечная проблема: погибать всем вместе или спасать живых? Она стара как мир: на войне, в разведке, в окружении. Уже семь дней мы на высоте выше 6000 метров. Это много. Человеческий организм не привыкает к такой высоте. Он работает на износ. В нем копится усталость. И никакой отдых на этой высоте не может восстановить силы. Но пока человек дышит, пока жив, он надеется. Надежда умирает последней и отдышавшись мы снова впрягаемся в волокушу и тянем, тянем, тянем. Алеша часто теряет сознание... Вечером он теряет его в последний раз... Искусственное дыхание, массаж сердца результатов не дают. Горько и обидно. Вот он - предел человеческих возможностей. Мы настолько потрясены, что даже не решаемся вынести тело из палатки на ночь. Только утром осознаем, что это конец, и единственное, что можем еще сделать - это похоронить человека по человечески... Последние минуты прощания, последние взгляды на одиноко стоящий ледоруб. И мы снова пытаемся убежать от этой все убивающей высоты. Убежать вниз по ребру пика России. Но не тут-то было. Видимо, сказывается поднакопившаяся усталость, и новая беда ждет нас. В верхней части ребра на скалах повешены веревочные перила. Метров семьдесят в самом верху, потом перерыв метров в сорок и еще метров пятьдесят перил. Во второй связке иду я с Еленой. Перед верхними перилами Елена предлагает развязаться, чтобы не мешать друг другу на перилах своей веревкой. И здесь я совершаю еще одну роковую ошибку - соглашаюсь.

Конечно вопрос о том, где страховаться, а где нет-непростой. Гимнаст, например, делает без страховки тройное сальто, а мы и простые элементы не рискнем. Все зависит от тренированности, опыта, спортивной формы. Но тогда, учитывая нашу усталость, истощение, надо было перестраховаться. Несмотря на то, что Елена была опытнее, старше, просто умнее, я должен был настоять на страховке, хотя бы просто как мужчина.

Она проходит первую стенку по перилам и останавливается в нерешительности: ждать меня или идти до перил на следующей стенке одной? Так мне сейчас кажется. Тогда я видел ее лишь какие-то мгновения краем глаза, потому что основное внимание - стенке. Стена хоть и не сложная, требует внимания, тем более, что кошки на наших ногах создают дополнительные неудобства при скальной работе, а снимать и одевать их через каждые пятьдесят метров нет резона. Я уже подхожу к концу перил, и в это время Елена, видимо, решает идти к следующим перилам одна. Но если неделю назад был мягкий снег, то сейчас это крутой лед - наверное подморозило после оттепели или дождя.

Я дохожу до конца перил, отстегиваюсь, поворачиваюсь к стене спиной и то, что я вижу, заставляет меня содрогнуться. Сделав несколько шагов, Елена поскальзывается и катится вниз и вбок с ребра. Ужас состоит в том, что она отвязана от меня, и я ничем не могу ей помочь. Она от меня в метрах в десяти внизу. Догнать ее невозможно, не говоря уже о том, что бегать в таких местах - опасно, а может быть просто безумно, но до меня долетает ее голос, что-то невнятное, кажется "Ой-ой-ой". И я не могу удержаться от безнадежной, не имеющей ни малейшего шанса на успех попытки.

Сейчас, анализируя свои ощущения в тот миг, я все больше склоняюсь к чувству, что кто-то или что-то извне меня подтолкнуло на этот безумный, хотя может быть и праведный поступок.

Я бегу, вернее делаю несколько прыжков к ней, как выясняется очень неосторожных, и чувствую, что тоже скольжу вниз. Пытаюсь зарубиться ледорубом, изо всех сил давлю на его клюв, но скорость скольжения все равно растет. Охватывает жуткое чувство беспомощности, начинает бить о скалы на склоне. Последнее, что успеваю сделать перед потерей сознания, чисто инстинктивно или по гимнастической привычке - группироваться, сложиться в комок…

...Я открываю глаза, и конечно не понимаю, что потерял память от сотрясения мозга. Тишина и покой. Прозрачная голубизна неба, ослепительно белый снег и ощущение только что полученной установки на праведную жизнь и борьбу за нее. Где я? Как сюда попал? На снегу красные пятна. Провожу рукой по своему лбу, и она покрывается горячей кровью. Поворачиваю голову налево и вижу в двадцати метрах идущего ко мне брата, Владимира. "Живой?" - первый его вопрос. "До тебя тут можно дойти?" - второй. Тут я соображаю, что он идет ко мне по стене. "Что со мной? Где мы?" - отвечаю я вопросом на вопрос. Он говорит односложно, но этого достаточно. Память возвращается ко мне. Оставив мне бинт для перевязки головы, он идет дальше. Там метрах в тридцати синее пятно - куртка Елены. Мы пролетели двести метров по скальной ледовой стене и остановились на снежной полке. Владимир долго хлопочет возле Елены. Я уже перевязал голову. Пытаюсь встать и снова теряю сознание от резкой боли в ноге и пояснице, правда не на долго.

Наконец он возвращается: никаких признаков жизни. Елена погибла. Она отдала все силы борьбе со стихией, борьбе за спасение больного товарища и погибла. Она была душой нашей группы, нашей сестрой, самой умной и самой лучшей среди нас. Мне повезло многократно. Во-первых, пока я, как мяч, прыгал эти двести метров по скалам без сознания, Я потерял ледоруб, и он не убил меня. Во-вторых, я приземлился на полку головой кверху и очнулся, сидя в снегу, в глубокой яме, как в кресле. Судьба, провидение помогало мне тогда и еще много раз в жизни.

Я получил сотрясение мозга, много ушибов и переломов. Самая опасная в той ситуации травма - повреждение мениска, потому что без ног до дома не дойти. Но, перетянув ногу до онемения, чтобы она практически не сгибалась, я на одной ноге, двух руках и зубах, но все-таки сам, за два дня спустился в базовый лагерь. Так трагически кончилось это наше восхождение. Сейчас к этому трудно что-либо прибавить, убавить, помочь или усугубить. Думаю, что лучшей памятью всем нашим друзьям, погибшим в горах в неравной борьбе со стихией, является праведная жизнь в быту и в борьбе, максимально возможная помощь терпящим бедствие. "Живи по правде, борись до конца".

Я не дипломат, к сожалению. Некоторые мои слова в его адрес продиктованы эмоциями, но суть претензий к его поведению тогда это не меняет. Почему к нему в первую очередь? Потому, что он был руководителем того восхождения, и на нем лежала главная ответственность. И то, что это была дружная команда, дела не меняет. А вообще то, что я написал, относится не столько к поведению Ицковичей тогда, сколько к тому, что писал Юрий Ицкович в АСС уже в недавнее время как о тех так и о других событиях и альпинизме и туризме вообще.

Владимира Ицковича уже нет, и он после той аварии сменил стиль жизни на более соответствующий, как мне кажется, его натуре, его типу личности. И поступил правильно, ответив не словами, а своими действиями на вопросы, поднятые той аварией. Таким людям, как он и тот же Космачев, для удовлетворения своих внутренних потребностей лучше действовать в одиночку, максимум вдвоем с подобным себе, напарником-фанатиком. Владимир это понял и осуществил, за что ему честь и хвала, а Космачев – нет. Хотя, возможно первый звонок, тогда на Птыше, был для Космачева слишком слаб – подумаешь, руку сломал участник, зато двое забежали на вершину, когда никто больше туда в тот день не пошел, - а после гибели Мышляева, возможно, и он сменил как-то свой взгляд на жизнь – я не знаю.

Смирнов сам впал в грех зла (излишней эмоциональности, я бы сказал), приписываемый им мне, назвав меня сторонним наблюдателем, подобным зрителю на стадионе, потягивающему пиво из банки. Я, конечно, не был участником того восхождения, но сам я восходитель, был участником экспедиции по поиску тел погибших, и информацию обо всем получил не из каких-то слухов, а от начальника этой экспедиции Ивана Благово, который меня и пригласил в нее, как родственника погибшей Лены и опытного альпиниста. Никакой другой информации я не имел. Благово, конечно, тоже не был участником того похода, но он был членом коллектива, в котором разбирался этот несчастный случай.

Кстати, чтобы понять причины такого печального конца восхождения, и уцелевшим участникам полезно попытаться взглянуть на себя и своих товарищей со стороны. Хотя бы через 2-3 десятка лет. Именно это я пытался довести до сознания Юрия и других своих оппонентов и в первой статье о пике Коммунизма, и в последней о риске вообще. Не только «игроки» и «зрители» по-разному оценивают одни и те же события, но и сами игроки. Более того, почти всегда заметно меняются оценки и у одного и того же «игрока» по прошествии времени, необходимого для спокойного осмысления всего.

Конечно, в альпинизме и туризме всегда есть риск, и всегда бывают ошибки. И у меня их было достаточно. В 1960 году я падал вдвоем с Литваком с гребня Джанги-Тау в сторону Безенгийского ледника примерно 250 метров, по похожему, но чуть более страшному склону, чем у Лены и Юрия на пике Коммунизма. В полете, зная откуда и куда лечу, я успел про себя распрощаться с жизнью, удивляясь лишь тому, что продолжаю что-то ощущать, и уцелел лишь чудом, сумев остановиться в нескольких метрах от нависающего стометрового края-откола висячего ледничка. Погибших и покалеченных там не было – очень повезло, но я не горжусь, а стыжусь этого события, я мог и должен был избежать того падения. И главную вину я признаю за собой, так как я был там старшим и более опытным (совсем не намного), хотя первый сорвался и сдернул меня Литвак. На следующий год мы спускали по гребню Коштан-Тау в бессознательном состоянии, заболевшую пневмонией Люсю Самодурову. Мы успели спустить ее, но бывший тоже в наше группе врач Юра Шевченко, который ее и спас непрерывными уколами, антибиотиками и стимуляторами, потом много лет не мог простить себе, что он не заметил во-время ее состояния и позволил ей добраться до вершины, не завернул всех назад. Да, болезнь - это случай, не повезло. Но в горах 99 процентов несчастных случаев не фатальны, а – следствие тех или иных ошибок, и могли бы быть предотвращены.

Вот это и есть, наверное, единственная моя претензия к Юрию Ицковичу: что он оказался в данном случае неспособен к самокритике, неспособен, даже через много лет, проанализировать и попытаться понять свои и брата ошибки тогда и покаяться в них.
...
А Владимир Ицкович был сбит на стандартной лыжне случайным лыжником, тоже нарушившим правила, поехавшим против хода.