Полигон испытаний
В 63-ю годовщину взрыва на Тоцком полигоне «Такие дела» поговорили с очевидцем испытаний советского ядерного оружия
14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне под Оренбургом была взорвана атомная бомба почти в два раза мощнее тех, что сбросили на Хиросиму и Нагасаки. Взрыв прогремел над тысячами солдат, принимавших участие в учениях по прорыву фронта условного противника. Их число до сих пор неизвестно, некоторые источники говорят о 45 тысячах, некоторые — о 60 тысячах военных.
Жертвы среди гражданских никто даже не считал. В результате испытаний пострадали жители почти пятисот населенных пунктов разных районов Оренбургской области, где о готовящемся взрыве многие не знали, а значит, не позаботились о безопасности и о средствах защиты.
Чудом доживший
В московском офисе Гринписа сидит Валерий Фролович Астафьев. Его гордость и достижение последних месяцев — маленькая книжечка, крохотный сборник его стихов, об издании которых он давно мечтал. Валерию Фроловичу семьдесят восемь лет — и это тоже удивительное достижение: дожить до столь почтенного возраста удалось немногим жителям села Тоцкое в Оренбургской области. Почти вся жизнь Астафьева прошла в больницах — его медкарта полна самых страшных диагнозов. Астафьеву на момент взрыва было пятнадцать лет, а его приятелю Евгению Панферову — шестнадцать.
«Он в тот день вообще в школе был, громыхнуло во время урока русского языка, — рассказывает Валерий Фролович. — Пацаны знать не знали, с чего вдруг взрыв и что надо делать, — ну они и вывалили на улицу смотреть на гриб. Им никто не сказал, что прятаться надо, в погреб хотя бы залезть». Панферов в деревне, откуда он родом, буквально последний из оставшихся в живых очевидцев взрыва. Все близкие и родные Евгения умерли от рака: мама с папой, жена, едва дожившая до шестидесяти лет. У самого Панферова проблемы начались еще в армии: болело сердце, но диагноз так и не поставили. Многолетнее лечение сначала в военном госпитале, потом в городских больницах, сложнейшая операция на сердце, куча таблеток, кардиостимулятор. Панферову нужен постоянный уход и противопоказаны физические нагрузки, но уже больше пятнадцати лет он живет и ведет хозяйство один.
Сам Астафьев узнал, что «что-то будет», за несколько месяцев до взрыва, наткнувшись в летние каникулы на военных. «Был выпускной. Нам дали аттестаты об окончании школы, и мы с ребятами побежали в лес. Заходим и видим: ходят солдаты. Это было в мае. Мы еще не знали, в чем дело. Стали разбираться: оказалось, недалеко от нашего поселка сделали железнодорожный разъезд, который вел в сторону полигона».
Валерий Фролович Астафьев, свидетель тоцкого ядерного взрыва
По словам Астафьева, военных разделили на два лагеря: западный и восточный. В западном лагере расположились части Белорусского военного округа, в восточном — Уральского военного округа. По легенде учений, западный лагерь должен был держать оборону при ядерной атаке, а восточный — наступать с применением ядерного оружия.
«В августе военные начали обход домов в деревнях, которые ближе всего к полигону, с рассказом, что они собираются делать, — вспоминает Валерий Фролович. — Нам сказали, что бомба не опасна, только взрывной волной могут быть повреждены дома. Поэтому утром в день взрыва нам велено было уйти в огороды, которые находились далеко от домов, и лечь в грядках. Первоначально планировали взорвать бомбу уже 1 сентября, но погода не позволила».
«14 сентября нас разбудили около пяти утра, — продолжает Валерий Фролович, — и объявили режим четырехчасовой готовности: приказали открыть все окна и двери, чтобы их не выбило взрывной волной, собрать всю еду в погребе и засыпать землей. За полчаса до взрыва нам велели покинуть дома и залечь в огородах ногами к полигону. Потом военные отсчитывали: 15 минут до взрыва, 10 минут до взрыва, пять… Вспыхнуло что-то ярко-красное, раздался треск как бы рвущегося железа. Землю тряхануло. Мы лежали еще 10 минут, потом солдаты приказали встать и идти в помещения. Я поднялся и увидел ядерный гриб».
После взрыва про жителей «подопытных поселков», как их называет Астафьев, и вовсе забыли. Эвакуации в большинстве случаев не было, взрыв прогремел неожиданно и, конечно, взбудоражил деревенских жителей, но почти сразу после него все вернулось на круги своя. Военные закончили учения и уехали, оставив после себя растерянных жителей, расплавленную технику и обгоревшие трупы животных. Поваленные деревья быстро расчистили, и они пошли на дрова. Сейчас Астафьев пугающе спокойно говорит: «Вот бросаешь поленце в печку, а оно горит синим огнем. Представляете, как нам с пацанами это нравилось?»
Подопытные
В хозяйство пошли не только зараженные деревья. Люди спокойно набирали воду из зараженных источников, ходили к привычным колодцам — подумаешь, в нескольких километрах был ядерный взрыв. На пахотных землях с повышенным содержанием цезия-137, строниция-90 и плутония-240 сажали злаковые культуры, пасли скот, проводили сенокосы. Даже сам Тоцкий полигон вскоре открыли — он стал любимым местом для мальчишеских игр, а взрослые ходили туда за запчастями от разрушенной техники и тащили все это железо домой. А еще через какое-то время обратно по домам поехали семьи из тех сел, жителей которых все же эвакуировали, — и заселялись прямо в обгоревшие дома.
Тоцкий полигон в Оренбургской области. Карта с указанием места расположения полигона
Астафьев помог «Таким делам» связаться с участником ядерных учений, Анатолием Тихоновичем (имя изменено по его просьбе). Он рассказал, что летчикам запретили влетать в радиоактивное облако, а также лететь под облаком или над ним.
«Почти сразу после взрыва поднялись полки нашей дивизии, штурмовали макеты боевой техники с другой стороны от эпицентра взрыва, — рассказал Анатолий Тихонович. — Все заволокло плотным дымом на десятки километров, пилоты из него возвращались вслепую, над полигоном долго не успокаивалась буря из пыли».
Валерий Фролович рассказал, что ядерный гриб после учений висел еще полтора часа. «Потом гриб разогнали. Ну начали бомбить, чтобы создать давление там. С трех до семи утра бомбили», — пояснил Астафьев.
В течение первых лет после взрыва смертность в районах Оренбургской области резко возросла. Неожиданно умирали дети и люди в самом расцвете сил и отличающиеся редким здоровьем. Сестра Астафьева, Светлана Фроловна, в те годы проходила медицинскую практику в Тоцком. Брату она практически каждый день рассказывала о больных, которым не удавалось поставить диагноз, им не помогало ни одно лекарство, кроме сильного обезболивающего, — и они все равно умирали в страшных болях один за другим.
«Сначала мы ничего не понимали, — вспоминает Астафьев, — но в деревне ходили разные слухи, людей охватывал страх, они уезжали, потому что у всех умирали соседи! Вот соседка-красавица Настя была, двадцать пять лет. И вдруг нет Насти. В шестом классе кто-то умер. В десятом. Одноклассница моя умерла, Альбина Ламбина, мы ее возле школы похоронили. Мальчик только поступил в институт, а через месяц умер от белокровия. Но не все сразу умерли, вот Толя Казачук — он до тридцати семи лет прожил! Умер от раковой опухоли».
Отрицали очевидное
По словам Валерия Фроловича, местным врачам очень не хотелось верить, что на гражданских испытывали ядерную бомбу. У Астафьева проблемы со здоровьем появились через два месяца после взрыва: «Страшные головные боли начались, читать не мог, спать не мог. Тогда я пошел к врачу в Оренбурге, рассказал ему все: про взрыв, про других больных, про голову свою рассказал. Врач мне не поверил, сказал, чтобы я не придумывал сказки, и прописал анальгин».
Головными болями дело не ограничилось. В тридцать восемь лет у Астафьева случился сильный гипертонический криз, после чего он вдруг резко похудел на 15 килограммов. Вскоре ему поставили диагноз «гипертиреоз, расстройство щитовидной железы». Через два года Валерия Фроловича ждала новая больница и новый диагноз — «диффузный токсический зоб с выпячиванием правого глаза», а иначе — Базедова болезнь. Следующие лет восемь Астафьев каждый год ложился в больницу на стационарное лечение. В начале девяностых — опять скорая, опять больница и новый диагноз. На этот раз — сердечный. К концу девяностых — злокачественная опухоль кожи глаза. С каждым годом список болезней только увеличивался. В какой-то момент Астафьев полностью ослеп.
ПГТ Тоцкое-2, Тоцкий полигон. Место проведения ядерного взрыва в 1954 году. На снимке: крест из автопокрышек — ориентир для летчика-бомбардировщика
У сестры Астафьева Светланы проблемы со здоровьем тоже начались с головных болей, ослабления щитовидной железы и иммунитета. А дальше — длинный список различных заболеваний. По словам Астафьева, щитовидная железа пострадала вообще у всей его семьи: у матери вскоре после взрыва развилась опухоль — загрудинный зоб, ей делали операцию и опухоль вырезали. У дочери Светланы Астафьевой четыре года назад тоже обнаружили гипофункцию щитовидки.
И год за годом медик за медиком отрицали хоть какую-то связь между испытанием ядерной бомбы и болезнями (и смертями) жителей окрестных деревень. Представители местных и федеральных властей долго и старательно делали вид, что взрыва как бы не было, а уж последствий нет тем более. Никаких реабилитационных мероприятий не проводилось, жителям не объяснили, что произошло. Границ пораженных территорий никто не знает до сих пор. По отчетам Роспотребнадзора Оренбургской области информация о радиационном загрязнении районов, о пострадавших в результате атомного взрыва и о его границах… отсутствует.
Под грифом «секретно»
О последствиях учений вспомнили лишь в перестройку, после событий в Чернобыле. А в 1991-м президент Ельцин подписал указ о мерах по защите населения всех районов, которых так или иначе коснулись последствия ядерных испытаний. К середине 90-х ученые из Оренбурга, Новосибирска, Санкт-Петербурга, Москвы и Екатеринбурга все же совместными усилиями сумели доказать факт негативного воздействия последствий атомного взрыва на здоровье населения. Ученые даже смогли определить список районов, нуждающихся в срочной реабилитации и помощи государства. Надо отметить, что навстречу ученым не шел никто: военные уходили (и до сих пор уходят) от прямого ответа на вопрос о характере взрыва (он мог быть воздушный, наземный или воздушно-наземный) и даже о его мощности, Министерство обороны продолжало (и продолжает) держать отчеты по тоцкому взрыву под грифом «совершенно секретно». К тому же сорок лет временного промежутка между взрывом и исследованиями не способствовали точности результатов.
Тоцкий полигон. Памятный знак на месте проведения ядерного взрыва в 1954 году
Свои выводы ученые делали по нескольким параметрам. Так, например, в отчетах доктора медицинских наук и ректора Оренбургской медицинской академии В. М. Боева говорится, что учеными было найдено абсолютно неожиданное для оренбургских степей количество плутония в почве. Также были изучены илистые отложения в водоемах, в которых даже через сорок лет уровень загрязнения радионуклидами был в семь, а то и в десять раз выше нормы.
В 1997 году премьер-министр Черномырдин под Новый год внезапно сделал Оренбургу и области подарок: подписал Постановление Правительства РФ «О социально-экономическом развитии Оренбургской области», в котором помимо экономической повестки был и пункт о «медико-социальной реабилитации населения Оренбургской области после тоцкого ядерного взрыва». Согласно этой бумаге, область должна была получить средства на открытие онкологических центров сразу в нескольких районах области. Но и эта радость была недолгой: в 98-м грянул дефолт, правительство урезало расходы, сэкономили в том числе и на постановлении об Оренбургской области.
Астафьев все это время пытался своими силами восстановить справедливость и проявил за последние годы невероятное упорство. В самом начале своей борьбы за получение статуса пострадавшего Астафьев столкнулся не только с нежеланием отвечать на его вопросы, но и с совсем неожиданной проблемой: ему пришлось доказывать, что он и правда из Тоцкого. Оказалось, что во время переписи жителей села Астафьева записали как Валерия Федоровича, а не Валерия Фроловича. Но свое отчество он отстоял.
Дальше было труднее. Валерий Фролович, добиваясь компенсаций за ущерб здоровью, делал историю публичной, обращался за помощью ко всем, к кому мог. Например, примерно полгода назад пытался связаться с уполномоченным по правам человека Татьяной Москальковой, но никаких результатов не добился. «Интересно, как это работает? К тому парню, Дадину, в колонию она ездила, а к нам в Тоцкое ехать не хочет, как так?» — сокрушался Астафьев.
Также он пытался связаться с политиком Валентиной Матвиенко, журналистом Сергеем Брилевым, патриархом Кириллом и лидером партии «Справедливая Россия» Сергеем Мироновым. Во всех пресс-центрах Астафьев получал вежливые просьбы подождать, пока разберутся в ситуации. Почти везде сокрушенно кивали головами, сочувствовали и… больше не выходили на связь.
«Но я не могу бросить это, может, это самое главное для меня сейчас. Я очень четко осознаю, что моя жизнь делится на до и после взрыва. До взрыва мы были люди, после взрыва — подопытные кролики», — поясняет Валерий Фролович. Перечисляя тех, к кому он безуспешно обращался за помощью, он заметно грустнеет.
«Но знаете, я не унываю! Вот книжку со стихами издал, про Тоцкое, конечно. У меня их было-то совсем чуть-чуть, да я раздарил все…».
