Перевал Дятлова forever

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Перевал Дятлова forever » Возможные невозможности » ТУРИСТСКИЕ/АЛЬПИНИСТСКИЕ ИСТОРИИ ПРО ЧП-ОБРАЗНЫЕ СИТУАЦИИ


ТУРИСТСКИЕ/АЛЬПИНИСТСКИЕ ИСТОРИИ ПРО ЧП-ОБРАЗНЫЕ СИТУАЦИИ

Сообщений 1 страница 30 из 31

1

Приключения 1978 года

https://proza.ru/2003/05/28-47

Однажды утром Андрей Изотов, дежуривший у костра, увидел, что палатка изнутри осветилась, и в ней замелькали тени. Это вспыхнул лапник, который мы набивали на снег для ночёвки…
Здесь нужно пояснить организацию нашего ночлега. У нас не было спальников на гагачьем пуху. Зато была палатка с печкой. Палатка – брезентовый шатёр без дна, а печка – жестяная коробка размером 40•30•50, которая ставится на дюралевую лавинную лопату в ногах спящих. В крыше палатки имеется обшитое стеклотканью отверстие для трубы.
Каждый по очереди примерно по часу дежурит у печки: подбрасывает дрова и топит снег для завтрака. Для этого с вечера нужно найти сухую, достаточно мощную лесину, свалить её, распилить на чурбаки, расколоть и сложить в поленницу прямо в палатке. Колка дров – самое приятное занятие на морозе: согревает, как ничто другое. Ведь к концу дня все мы – вспотевшие до последней степени от трудов праведных. Попробуй, посиди на одном месте, отдохни – моментально околеешь!

Вообще, после остановки на ночлёг мы сначала довольно долго пляшем на рыхлом снегу прямо в лыжах, чтобы утрамбовать площадку для палатки. Потом ломаем кедровый лапник от разных деревьев, чтобы не погубить ни одного дерева и, с силой набиваем лапник на подготовленное место. После этого стелим полиэтилен, ставим палатку, кто-нибудь растапливает печку. Пока дежурные готовят ужин, девушки расстилают спальные мешки на коврики (тогда пенополиуретана не было, и мы делали коврики сами, обшивая кусочки пенопласта).
Теперь остаётся прогнать сомнения, что дрова в печке будут гореть, в отличие от предыдущей ночёвки, когда приходилось всё время дуть в печку, мёрзнуть и задыхаться от дыма.
Всё! Можно приступать к блаженству ужина…
В ту ночь мы спали особенно сладко, потому что капитально до этого намаялись. Именно поэтому Андрей Изотов, пожалев Свету Курбакову, заложил в печку побольше дров и отправился разводить костёр, не тревожа спящую напарницу, а лапник у печки возьми да вспыхни, то ли от перегрева, то ли от искры.

– Вставай, горим!!! – отчаянно закричал проснувшийся первым Герасимович.
Вскочив, я ощутил, что в палатке становится жарко, как в преисподней. Схватив чей-то вибрам, я стал неистово колотить им по огню, заодно превращая палатку в газовую камеру. Сбив пламя, я, схватившись за уши, выкатился из палатки, крыша которой стала похожа на худое решето, и с ужасом понял, что не могу дышать. При попытке сделать вдох лишь раздавался звук, похожий на икание.
– Ленка!!! – закричала Шибаева Астапенковой, которая была у нас за доктора и что-то такое даже умела. Но я уже справился сам.
Если у вас случился дыхательный спазм и вы не можете дышать, правило первое: не паниковать, правило второе: не дышать. Да-да! Расслабьтесь, передохните, и вы почувствуете, что дыхание уже само помаленьку начало восстанавливаться, главное – не пытайтесь опережать события… Ну, всё, слава Богу, отпустило…
Этот поход мне запомнился шокирующе тяжёлым рюкзаком. В альплагере такого не было, а в лыжный поход я по неопытности набрал много лишнего… А ещё после похода я познакомился с таким явлением, как “яма” желудка…""...А дальше произошло следующее. Обогнав Лёшу, я увидел, что присыпанное снегом ледяное русло ручья справа теперь стало ровным и по нему внизу спокойно идут Лена Шибаева и Андрей Изотов. Они достаточно далеко от меня, но к ним ведёт красивый ровный склон, по которому можно съехать на пятой точке. Отвязав от пояса верёвку, к концу которой были привязаны лыжи, с криком: “Привет!”, – я отпустил их. Лыжи юркнули вниз и исчезли из виду.
– Эй, ты что!!! Кончай!!! – закричала Лена.
– Я к вам! – весело крикнул я, садясь на пятую точку, слегка удивлённый изменившимся лицом Лены. И вот тут-то Андрей, невозмутимо покрутив пальцем у виска, предложил:
– Ну, давай, давай… сигай, – наверно думая, что я шучу.
Моментально протрезвев и что-то пробормотав про “проклятых перестраховщиков”, я аккуратно полез вниз вперёд и левее.
– Посмотри, где ты хотел съехать! – сказала Лена, когда я подошёл к ним.
Я оглянулся и обмер. Пологий склон, по которому я начал было скользить, внезапно заканчивался двадцатиметровым (!) каменным обрывом, имеющим большие острые выступы. Когда я оторвал от них зачарованный взор, то обнаружил, что никого рядом со мной уже нет.
“Лыжи!” – мелькнула страшная мысль.

Носки моих лыж были вдребезги разбиты о лёд. Такая же участь постигла и лыжи Светы, которая выпустила их случайно. Стоял почти сорокаградусный мороз и, когда вечером под руководством Сергея Безденежных, мы чинили наши лыжи ледово-бинтовым способом, вдруг послышался слегка хрипловатый смех Андрея:
– А здорово ты всё-таки сегодня хотел прокатиться!
На следующий день, обнаружив, что наверху прохода нет, Сергей повёл группу сначала вниз, а потом на ночёвку к Кучерлинским озёрам.
От озёр на другой день была предпринята вторая попытка подъёма на хребет вдоль точно такого же распадка, как и в прошлый раз, и тут я всё-таки слетел…
Не удержавшись на гладком обветренном склоне, я поскользил к обрыву, предпринимая тщетные попытки задержаться. Поняв, что гладкий фирн не даёт мне никаких шансов, я успел представить, что сейчас может произойти, и от страха во мне всё съёжилось в комок. Однако этот обрыв оказался не таким убойным и высоким, как тот, позавчерашний и, заработав синяки с ушибами и несильно побив кинокамеру под телогрейкой, я, спустя секунды, вклинился в какой-то куст. В глазах слегка двоилось.
Я был один, совершенно обалдевший, сидел и радовался жизни, пока не ощутил приятный острый запах чёрной смородины, кустик которой меня так выручил.

https://www.proza.ru/2006/05/06-52

Всю ночь меня мучил тяжёлый сон: наша палатка движется по маршруту. По камням, по ямам, по бурелому… Неудобно, неуютно, муторно.
Проснувшись и почувствовав облегчение оттого, что кошмар прекратился, я выбираюсь наружу и оглядываюсь вокруг. Унылое Чебдарское ущелье затянуто туманом, в котором отвесный противоположный берег уходит в фантастическую бесконечность, от реки ощутимо веет холодом. В нашей палатке ещё крепко спят, в двух остальных ощущается явное шевеление, народ просыпается.
Сегодня 23 мая 1978 года, семнадцатый день похода. Контрольный срок миновал позавчера, и нас, наверняка ищут, но, похоже, что это путешествие никогда не закончится. Вчерашний день был невесёлым, несколько человек получили травмы, а я в одном месте уцелел просто чудом…
...
Но вот все участники путешествия проснулись, оделись и собрались у кострища. На завтрак в одном котле доваривается крапива, в другом – листья и стебельки чёрной смородины. Кроме того, у нас имеется собранная вчера черемша – трава, немного напоминающая по вкусу чеснок.
– Никому не казалось, что палатка движется? – неожиданно поинтересовалась Света Курбакова – высокая, немного нескладная блондинка. С ней, как и с Леной Шибаевой и Андреем Изотовым я прошлой зимой уже дважды ходил по Алтаю.
От удивления я чуть было не подпрыгнул, но тут же последовало всеобщее изумление: оказалось, в эту ночь все видели один и тот же сон… Ни за что бы не подумал, что такое возможно!

https://www.proza.ru/2002/09/20-80

Вскоре после майских приключений 1978 года, которые подробно описаны в “Летописи одного турпохода”, мы узнали, что всем его участникам, поход засчитан, а Филиппову руководство не засчитано и сам он дисквалифицирован до первого разряда с запретом на два года водить сложные походы. Что касается горно-спортивного лагеря НЭТИ “Эрлагол”, то Александр Михайлович в этом году будет там работать старшим инструктором по туризму.

https://www.proza.ru/2006/09/21-188

Заинтересованный читатель порой спрашивает о дальнейшей судьбе моих героев. Так вот, ровно через пять лет после гибели в каменной ловушке Андрея Изотова, трагически погибает руководитель похода Александр Михайлович Филиппов. Отправившись на майский турслёт под Искитимом, он внезапно исчезает, и лишь спустя продолжительное время его тело находят в реке Бердь. Скорее всего, было совершено убийство. А ещё через пять лет в автокатастрофе гибнет Михаил Мельников – стажёр нашей группы.

Все произведение. Оч.познавательно.
https://proza.ru/2002/03/18-90
Послесловие
https://proza.ru/2002/08/29-99

0

2

Приключения 1985 года

https://web.archive.org/web/20211028005 … -dyatlova/
Вот такое в комментариях к основной статье

1985 год. Студенты Свердловского горного института собрались  в лыжный поход 4 категории сложности в Забайкалье (хребет Кодар). На момент выхода группы на маршрут термометр зашкалил и завис (подумали, что сломался). Группа из 7 человек, 5 студентов 19-23 лет, двое постарше, скажем 27. Три дня шли по реке В.Сакукан до базы, там изба и туалет даже. На улице, конечно. Затем радиальный выход на пер.Балтийский 1Б. А дальше, радиальное кольцо – три перевала Три жандарма 2Б, Ленинградский 2Б и Медвежий 1Б. На Трех Жандармах запуталась веревка, взяли специально, длинную 150 м, чтобы хватило спуститься одним спуском. Распутывали часов 8, места на перевале практически не было, там помещаются три человека. И шквальный ветер. Затем, пошел первый. Оказалось, что веревки чуть не хватило и ему пришлось прыгать на склон, не хватило немного, метров пять, а дальше снежно-фирновый склон градусв 40 уклона. Он долетел до камня, на котором удачно задержался, спрятал изодранную анорачку в рюкзак и крикнул остальным, что веревки не хватает.
Остальные пошли по 50 м, спустились в час ночи и организовали "холодную" ночевку. На следующий день был Ленинградец. Там тоже было все красиво. Первых двоих спустившихся отправили топтать лыжню, наткнулись на них часов через пять, на подъеме на пер. Медвежий, они закутались в палатку и зарылись в снег. Если бы мы не наткнулись… А затем на этом месте поставили палатку и решили для того, чтобы отогреться сжечь 5 пар лыж, иначе не выжили бы. Когда залезли в палатку, у одного человека нога оказалась совершенно белая, потому что он накануне изодрал бахилы, а починить возможности не было… Утром дошли до избы, а потом 100 км тащили обмороженного на волокушах (из последних 2 пар лыж). А когда вышли в Чару оказалось, что все 10 дней, пока они там мотались, температура воздуха была -58 град.

Это, Валентиныч, хобби. Я понимаю, что ситуация немного другая. И про перевал Дятлова я совершенно уверен, нет там никакой сверхестественной силы, а как всегда, недооценка и разгильдяйство. А горы – они справедливы и им не нужны эмоции, готов – живи и ходи, не готов – прости…

Как-то так…

0

3

Претенденты на московскую группу
https://pereval1959.kamrbb.ru/?x=read&a … mp;tema=77

Протокол допроса свидетеля Краснобаева В.А.
Лист 54

Свидетель показал Примерно 26го февраля 1959 года я по указанию начальника 8го лесоотделения т. Хакимова выехал в поселок Бахтиярова, где проживает пять семей манси. Этот поселок расположен от 100 квартала на растоянии 36 км.
Я предложил Бахтиярову Павлу Ивановичу принять участие в поисках погибших туристов, но он от этого отказался мотивируя тем, что заболел и к тому же где они охотятся там не было прохода туристов и поэтому неследует ходить зря. Он же сказал, что там где они охотятся постоянно бывают манси по причине охоты и пасут оленей, а поэтому могли бы видеть следы от узких лыж. Охотились ли Бахтияровы в период с 30 января 1959 г. по 1е февраля мне не известно и этим вопросом я у них не интересовался. Бахтияров Павел мне пояснил, что если туристы погибли, то только по ту сторону Уральского хребта так как там большие снежные лавины. Кроме того он рассказал, что месяц тому назад у них в поселке ночевали туристы московской партии в количестве девяти человек, от которых он получил письма и фотокарточки. Я лично читал одно письмо.

https://taina.li/forum/index.php?topic= … 7#msg93497

Б Ну это еще хорошо. А мы ночевали как-то на Белом Камне тоже... Костер вечером жгем, кашу сварили, по-моему гречневую кашу с тушенкой, миски алюминиевые - помнишь, с ними ходили... Ее в руки берешь, руки примерзают... а кашу есть еще нельзя, а руки уже примерзают. А градусник разбили. Значит, костер жгем, туман стоит. А у меня собака Ольва была. Она легла сбоку, я всегда с краю ложился... В середину мы трех девчонок ложили, и пацанов, а мы, которые побольше и повыносливее - с краю спали. Вот подпираешь бок палатки, а Ольва мне под бок ложилась. На улице... я в палатке, а она ляжет ко мне под бок. Находила меня, и под бок. Утром выходим - она бежит... время девятый, десятый - нет ее. А нас потом в обед догнали москвичи ребята. Говорим - у нас чо-то нам жарко стало так, мы идем... солнце светит, жарко..."У вас градусник есть? Сколько температура?" 23 градуса минус. А ночью-то было минус 48. А мы-то выше, наверное где-то под 50 было. Ночевка была холодная. Только печку топили всю ночь. Я еще около печки, все врямя печка топилась.
...
Б Это начало февраля было уже. Мы пришли числа 12-го... 11-го... Это может 5-го, 6-го, где-то так. После Белого Камня мы пришли на Денежкин, а потом приехали домой уже. С Денежкина сразу в Благодатское, и с Ивделя на поезде уехали [здесь он, видимо, ошибается, т.к. в предыдущем разговоре он говорил, что возвращались они через Покровск-Уральский]. Мартай, и Белый - небольшие вершины, Денежкин - самая большая.
...
Б Тоже хорошо! Она вообще-то интересная девчонка, такая неразговорчивая, молчаливая, но хорошо ходила.. Нет, проблем не было, ни с кем. Чтобы там кто-то ныл, хныкал... не болел никто... Ночевали под Белым Камнем, выше границы леса поднялись... ну, ночевали все равно на плоскогорье... У нас градусник сломался, какая температура - не знаем... Сварили кашу гречневую - до сих пор помню: по алюминиевым тарелкам разложили, тарелку в руки взять нельзя - примерзает рука к тарелке... а есть кашу нельзя - горячая! И клубы пара всё были... А утром нас по нашей лыжне догнали москвичи. Ну, по готовой-то лыжне нас они быстро догнали. Мы идем - днем солнце светит, нам жарко стало... спрашиваем - "сколько градусов?" Ну, познакомились, все такое... Они вместе пошли, мы потом их вперед пропустили
З Это 59-й год?
Б Это вот. "Сейчас - 22 градуса. А ночью было 48". Сколько у нас было - не знаю...

http://nkosterev.narod.ru/met/veteran/x … ch_af.html

Харченко Алексей Федорович
(12.09.1939 - 03.01.2011)

Родился 12.09.1939 г. В 1962 году окончил Московский институт инженеров геодезии и картографии (ИИГАиК), в 1970 году закончил аспирантуру в Таганрогском радиотехническом институте, в 1989 году окончил МИФИ.

Можно сказать, что приход в туризм для Алексея Федоровича предопределен самой судьбой. Его отец Федор Платонович был геологом, а мама Маргарита Петровна – географом, поэтому мальчик с раннего детства слышал про экспедиции и маршруты, про тайгу и горы, про трудности и радости походной жизни. Отец был категорически против того, чтобы брать сына с собой в экспедиции, поэтому впервые Алексей Федорович поехал в Северный Казахстан в составе экспедиции, где начальником был Илья Ильич Малышев, а начальником партии – Александр Иванович Имшенецкий. Случилось это в 1954 году, когда Алексею Федоровичу не исполнилось еще и пятнадцати лет. Свой небольшой опыт он с успехом использовал в школе, организуя школьные походы и соревнования. В школьные годы Алексей Федорович активно занимается в кружках Московского общества естествоиспытателей природы.

В период учебы в МИИГАиК Алексей Федорович – председатель институтского спортклуба, а затем – председатель турклуба. Тогда же он получает свои первые звания младшего инструктора по пешеходному и лыжному туризму.

После окончания института Алексей Федорович уезжает работать по распределению в город Азов Ростовской области. В Азове на базе педагогического училища Алексей Федорович создает городской туристский клуб – филиал Ростовского клуба туризма - и становится его председателем. Алексей Федорович не только организует и проводит с ребятами туристские путешествия, он добивается того, что клубу выделяют отдельное помещение, обеспечивают снаряжением. Члены клуба занимаются общей физической подготовкой, ходят на лыжах, бегают на коньках. Уникален организованный Алексеем Федоровичем турпоход на коньках с рюкзаками по льду в дельту Дона на расположенные там острова.

В 1966 году Алексей Федорович возвращается в Москву, где начинает работать на Московских и зональных курсов РТЭО, в основном, со студенческой молодежью. В течении пяти сезонов Алексей Федорович – один из руководителей Всесоюзных сборов-семинаров высшей спортивной и инструкторской подготовки, в 1974 году руководит Казахскими Республиканскими сборами по горному туризму. В 1976-78 годах он занимается подготовкой туристов на кафедре физического воспитания МГУ. Конечно, все эти годы Алексей Федорович продолжает совершать туристское спортивные походы высших категорий, обязательно включающих первопрохождение, проводит учебно-тренировочные сборы на Тянь-Шане, первую Московскую Туриаду на Центральном Кавказе, совместно с иркутскими туристами участвует в классификации перевалов Тункинского хребта в межсезонье. Основными своими достижениями в 70-ые годы сам Алексей Федорович считает исследование хребта Петра Первого на Северо-Западном Памире, маршрут 6 категории сложности в районе хребтов Терскей-Алатау и Акшыйрак (19 первопрохождений перевалов и 5 первовосхождений на вершины), зимний экспедиционный маршрут в том же районе, по итогам которого были созданы туристские карты района, и открытие и исследование для туризма нового ходового района – массива Музкол на Восточном Памире. Впрочем, все перечислить просто невозможно.

В начале 80-ых годов возникает идея массового приобщения детей к туристской деятельности. Алексей Федорович в сотрудничестве со «Спутником» и Московским институтом повышения квалификации работников образования реализует на базе школы № 942 уникальный опыт по внедрению уроков туристско-краеведческой деятельности в учебный процесс. В один из учебных дней все уроки по расписанию проходили только по туристской тематике, по выходным проводились походы выходного дня, а в каникулы учащиеся выходили на туристские маршруты, по итогам которых готовили тематические рефераты и сдавали отчеты. В учебный план был включен и профориентационный курс «Туристско-краеведческая деятельность». Очень жаль, что этот опыт не получил распространения, так и оставшись единственным в Москве.

В это же время формируется система инструкторской подготовки и подготовки общественных туристских кадров, в этой работе Алексей Федорович принимал активное непосредственной участие.

В 1991 году Алексей Федорович неожиданно уезжает на Чукотку, где до1995 года работает директором школы-интерната. Вернувшись в Москву, Алексей Федорович приходит работать в ГОУ Дом детско-юношеского туризма и экскурсий (ДДЮТЭ), руководит туристскими объединениями в школах Южного округа, участвует в создании методологической и научной базы туристско-краеведческой деятельности с детьми. Он создал на базе ГОУ ДДЮТЭ курсы повышения квалификации и аттестационную кадровую комиссию по туризму, разработал и реализует систему туристско-спортивных соревнований для учащихся, проводит в Южном округе межведомственные соревнований по спортивному ориентированию для всех возрастных групп.

Алексей Федорович – автор более 75 печатных и рукописных трудов, из них около 50 по туристской тематике: книги «Высокогорные перевалы», «Треккинг вокруг Дхаулагири», «Высокогорные перевалы»; статьи в журналах «Турист», «Проблемы детско-юношеского туризма и краеведения»; методические материалы в сборниках МГЦТК, МИПКРО, Южного окружного Управления образования ДО.г. Москвы; учебно-тематические планы и программы Курсов повышения квалификации разных уровней, школ туристской подготовки, программы обучения студентов по туристско-краеведческим спецкурсам, инструкции, комплекты экзаменационных билетов и др.

А.Ф. Харченко - мастер спорта по горному, пешеходному и лыжному туризму, разрядник по альпинизму и спортивному ориентированию, судья высшей категории, старший тренер-преподаватель по туризму, инструктор спортивного туризма международного класса. Заслуженный путешественник России.

Алексей Федорович действительный член Географического общества (с 1971 года), Отличник физической культуры и спорта, академик Академии детско-юношеского туризма и краеведения (МАДЮТК). Награжден почетными знаками «За активную работу по туризму», «За активную работу по развитию туризма и экскурсий», «За заслуги в развитии детско-юношеского туризма»; удостоен высшей награды ММАДЮТК «Золотой компас», награжден многими почетными грамотами за спортивную, туристскую и педагогическую работу.

Член Президиума Федерации спортивного туризма – Объединения туристов Москвы, председатель Московской пешеходной комиссии, заместитель председателя – председатель экзаменационной комиссии по подготовке и аттестации туристских кадров в городе Москве, член ЦМКК и МКК других уровней.

ХАРЧЕНКО АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ
Рассказ записанный в феврале и дополненный в конце декабря 2010 года.
(приводится в сокращении)

Я довоенный, а это значит военная голодуха и эвакуация. В Эвакуацию попал вместе с детским домом, где мой дядя, мамин брат, был директором. С правой стороны от ветки на Звенигород между платформами Школьная (ныне Захарово - ААА) и Хлюпино и сейчас стоят несколько фундаментальных кирпичных домов. Когда 18 октября 1941 года началась эвакуация, мы уехали в Курганскую область в Шадринский район, который после войны стал знаменит тем, что там работал знатный хлебороб Терентий Мальцев.
Поселили нас в деревне Крутиха, отвели какие-то дома. А нам, детям, каждому выделили кусочек земли примерно метр на два. На этом кусочке каждый, кто лопатой, кто совком, ковыряя землю, сделал себе грядку. Нам давали семена морковки и еще какой-то зелени, но все предпочитали морковку.

Климат в Курганской области не слишком-то благоприятный: довольно засушливо летом, а зимой морозно, но снег долго не задерживается. По весне мы свои кусочки земли, выхаживали, а потом, когда подходил урожай, маленькими пальчиками выкапывали эту морковочку, не мыли, а обтирали и сразу же ели. Помню, что для нас покупали молоко блинами – молоко, вылитое в тарелку и быстро замороженное. Были, к сожалению случаи, когда эти блины были вместо молока из мела.

В декабре 1943 года мы вернулись домой. Дом наш был на улице Малая Якиманка №3, между улицами Большая Якиманка и Полянкой. Это была узенькая улочка, которая кончалась нашей школой № 585. Рядом с ней была церковь Якима и Анны, откуда пошло название Якиманка. Церковь сохранилась до сих пор.

Жили мы в коммунальной квартире: три комнаты, ванна с газовой колонкой, кухня с газом, коридорчик, туалет. Было там три семьи. Когда в конце 30-х годах президиум Академия наук был переведен из Ленинграда в Москву, с ним переехала и часть научных сотрудников. В нашем доме жили академики: геолог Лессинг, географ Дмитрий Иванович Щербаков, кристаллограф Шубников, академик Немилов, академик Левинсон (химик), филолог Щерба. Напротив нас жил математик А.П. Виноградов и, наверное, можно вспомнить еще кого-то из знаменитых ученых.

У дома где мы жили односкатная крыша. Как-то мы забрались через открытый чердак наверх, добрались до гребня и увидели под собой двор. Голова слегка закружилась и мы скатились по крыше вниз, благо, что там была низкая загородка, которая нас и удержала.

Папа мой родился в Георгиевске под Минводами и жил там до 20-х годов. Бабушка, Василиса, по преданию, была персиянка, по-русски говорила плохо, но по-южнорусски нормально. В семейных преданиях сохранился рассказ, как после отмены крепостного права в 1861 году четыре брата шли два года на волах на Северный Кавказ, подрабатывая по дороге. Папа, имел два класса церковно-приходской школы.

Есть фильм, про времена сразу после гражданской войны, "Дорога-дорога - дорога". Там ребята едут на крыше на поезде по очень плохой горной дороге очень медленно с тюками вещей на обмен на хлеб. И отец говорил, что все это так и было. Мы едем, а со склонов большими баграми тюки с вагонов стаскивают. Поразительная картина для Северного Кавказа, куда всегда возили одежду в обмен на хлеб, а тут обратная картина.

Вначале 20-х папа приехал в Ленинград, и поступил на Фабзавуч (Школу фабрично-заводского обучения). Ночами он работал стеклодувом, а днём учился. Потом он поступил в Горную академию (Ленинградский горный институт). Тогда была возможность одновременно обучаться в 2-3 ВУЗах. Он поступил через год в Питерский университет на геологический факультет. 6 лет работал в экспедиции с Ферсманом на Кольском полуострове. Есть там Федоровы тундры, которые он описал, и их назвали в его честь. С Мамой они познакомились в Ленинграде.

Мама сначала в Питере поступила в медицинский, но через полгода из-за анатомички перешла в университет на биолого-почвенный факультет, а потом еще и на географический.

Моему рождению предшествовал туберкулез легких у отца. Однажды осенью, когда на озере Имандра, уже был лед, папа шел на базу, где-то решил срезать, провалился в воду и мокрый, в кирзовых сапогах и ватнике двадцать километров шел до базы.

Во время войны, папа, хоть и был белобилетником, но, получив четыре ромба (командарм 3-го ранга), занимался обеспечением наступления наших войск против Японцев в Монголии. Один или два раза за войну мы получили от него американскую ленд-лизовскую тушенку, томатный порошок и мешочек соли.

1946 год в стране был тяжелейший. Голодуха была страшная, хуже, чем в 41-42 году. В села возвращались однорукие, одноногие кормильцы, которые, не имея техники, сами становились за плуг и стремились оживить землю. В этом же году была засуха. Мы, мальчишки, придумали себе такое развлечение: кусок газеты, дубовые листья, а если удавалось, то и махорки, 2-3 затяжки, задыхались, но на полчаса чувство голода отбивало.

Маме пришлось в войну переквалифицироваться в детском доме на воспитателя. Так она и продолжала работать после войны. В детском доме персоналу давали очистки картошки, мы их мыли и жарили на знаменитом рыбьем жире. Тогда это было лакомство. Сейчас я этот жир на дух не переношу. Были еще «тошнотики» - мороженая картошка, которую собирали весной на Воробьевых горах. Ели тюрю – вода и хлеб, а кто был по зажиточнее, добавляли туда лук и несколько капель подсолнечного масла. Очень тяжелый был год, очень голодный.
В 1946 году 1 апреля, ушел в мир иной Михаил Иванович Калинин. Калинина не зря называли «Всесоюзным старостой» – он был как отец родной. Приемная Калинина был на углу Моховой. Там принимали всех без проверки документов. В приемной сидело множество его сотрудников, выслушивали всех и старались помочь. Конечно, мне об этом рассказывали, сам я туда не ходил. У Сталина был свой ареал, а у Калинина свой, и они не пересекались ни где. Это запомнилось народом. М.И.Калинин даже критиками советской власти не связывается с репрессиями тридцатых годов.

Осенью поступаю в школу № 12 в Старомонетном переулке. Он идет параллельно Полянке, но ближе к Третьяковке. Школа наша знаменитая, там учились дети генералов, адмиралов, многих, кто жил в "Доме на набережной". В то время еще существовало раздельное обучение, наша школа была мужская. Учились тяжело, но хорошо. Очень хотелось быть вместе. Война как-то людей расторгала, а тут даже сидели на партах, стараясь прижаться друг к другу.

В школе я серьезно заболел. Сначала, вроде как ангина, а потом, скарлатина, потом – осложнение на сердце, потом оказалось, что у меня врожденный порок сердца. Никому до этого ранее дела не было, кто этим будет заниматься в войну.

С врожденным пороком сердца положено сиднем сидеть. Но сидеть скучно, двигаться хочется, а дома теснота, не повернуться. И тогда, мне кто-то подсказал, что есть Московское отделение общества испытателей природы МАСП. И я стал ходить в кружок при этом обществе, где-то в Сокольниках. Потом пошел во МГРИ, в геологический кружок и в кружок в МГУ, где в основном занимались пещерами. Одна из первых работ была про геологическое прошлое Подмосковья и карстовые явления.

Лазили в пещеры Домодедовские, еще какие-то. Но это не прошло даром. Начался ревмокардит. В результате за весь пятый, и особенно за шестой класс, я в школу почти не ходил. Но тяга к походам оставалась. Папа-то был полевой геолог. Несмотря на все его болячки, работал в ВИМСе. Сейчас известно, что это был один из основных центров разведки радиоактивных элементов. Видимо, глядя на него, я продолжал ходить в походы с кружком по Подмосковью. Ходить во все маршруты было тяжеловато, но несколько раз за год выбраться удалось, хотя врачи мне все время говорили, куда ты, драчек суешься!

Летом после девятого класса, освободившись по здоровью от экзаменов, а тогда каждый год были экзамены, я уехал с геологами на 90 дней в Казахстан. Я попросил папу, возьми меня с собой. Он сказал, нет, никуда я тебя не возьму. Иди в ВИМС, там висят объявления, выбирай, что хочешь сам.

Это был 1954 год, мне еще не было пятнадцати лет. Как там прошло оформление из-за моего юного возраста, я не знаю. Занимались мы в основном радиометрией. Был такой РП-1 – радиометр переносной. Длинная палочка с рукояткой. На медленной скорости мы ездили, я засовывал эту палочку в сурочьи норы.

За лето мы прокатали 5000 километров. Занимались оконтуриванием месторождений титана в Северном Казахстане. Попадались уникальные участки, с содержанием двуокиси титана до 1500 кг на кубометр, при весе песка 1700 кг на кубометр. Разрабатывать их можно было открытым способом, при глубине залегания всего 1,5 – 2 метра. Это уникальные месторождения. Условия в экспедиции по тем временам были сносные. Пшенка, рожки, ржавая селедка и немного тушенки. Ну и спирт в аптечке в неограниченном количестве. Директором экспедиции был бывший министр геологии Илья Ильич Малышев, которого Хрущев из министров уволил. Начальник партии – Александр Иванович Лапшенецкий, академик, известнейший геолог. В экспедиции в 2-х партиях было 9 человек, включая меня.

В этом же 54 году я прошел первый зарегистрированный спортивный поход зимой по Подмосковью: Кузяево - Зосимова пустынь.

Школу закончил в 1956 году, с медалью. Но в последний год учебы у меня было три воспаления лёгких, тяжелых, крупозных, и к этому моменту я, был уже лауреатом всесоюзной геологической олимпиады МГУ. Но, когда пришел поступать в МГУ, надо мной просто посмеялись. Во МГРИ мне говорят, ты куда с твоим здоровьем! Тогда уже в полной прострации я пошел на какой-то факультет в МВТУ. А там говорят, у нас горячие цеха, хоть вы и медалист - возьмем при прочих равных условиях в последнюю очередь.
У меня наступила полная апатия, я уехал в деревню, и только в последний день приема документов сестра уговорила меня сдать документы в МИГАИК.

Началась учеба, но этого показалось мало, душа требовала активной деятельности. И я пошел в туристы. Там уже была туристская секция, но в какой-то мере и я участвовал в ее создании. Тогда походы делились на три категории. В секции из ныне знаменитых были Саша Берман, но он всегда занимался только собой, были Айгорн, Вайнштейн, но не Ирина, а другая, своя, Шершевская, но это фигуры местного масштаба.

Перед первым участием в двойке у меня было 8 единичек. Я считал необходимым готовить группы и руководить, готовить и руководить. Я три года был председателем турклуба, и по совместительству председателем спортклуба МИГАИК. Это при всех моих болячках. Кстати, и с супругой своей я познакомился в турсекции на первом собрании новичков в начале сентября.

Самый первый горный маршрут был в 57 году с В.Г.Варламовым из Баксана через Сванский хребет. Ему предшествовал маршрут по Подмосковью. 5 декабря – день конституции. Присоединили к нему воскресенье и пошли. Дальше альплагерь в Цее. Были маршруты в Домбае.

В 58-60 годах осваивали Верхневолжские озера, Селигер. Конечно, там было не так, как сейчас, когда кругом шоссе и коттеджи.

Зимой 59 был исключительно интересный маршрут по Северному Уралу. Тогда это был совершенно дикий край. Когда папа его посмотрел, он сказал, вы здесь загнетесь! Мы шли из Карпинска по северной границе русских поселений на запад. Севернее Конжака, Ольгинский Камень. У нас были неправильные сведения о том, что там никого нет, но там оказалось 7 лагерей. На воротах некоторых мы, уже на выходе видели плакаты «Стреляют без предупреждения». Мы заходили с той стороны, откуда считалось, что зайти невозможно. Исключительно интересное было дело.
После этого похода я три месяца пролежал в больнице. Надо понимать, что силы были не беспредельные. Конечно, ни кто меня не заставлял, все это было очень интересно.

В туризме я был самоучкой, по этому, когда где-то прочитал, что московский городской клуб собирает школу младших инструкторов туризма, я туда пошел. Начальником школы была Нина Михайловна Михайлова. Попал я в отделение Сулоева Валентина, который потом погиб на Памире. Нравы в школе были очень жестокие. Как-то на выходе под Звенигородом, мы не уложились во время приготовления пищи, и большой канн какао со сгущенкой был вылит. В то время было еще голодно, и вообще, какао, сахар... Но – не уложились, и инструктор какао вылил.

Школа была двухлетняя 60-й – 61-й годы, кажется. Я не участвовал в зимнем походе, считая, что моего опыта достаточно. Тем не менее, меня за это не очень высоко оценили и, я очень обиделся. Дескать, я такой великий, а меня засудили.

В то время в Москве не было таких районов, как сейчас. Был клуб в районе Богородское за Сокольниками. Летом 1961 года я туда пришел на стажировку в школу. Начальником был В. Варламов. Маршрут летних сборов проложили из Баксанского ущелья в Сванетию, а потом через Сванский хребет в Лентехи или прямо в Кутаиси.

В том же 1961 году, по распределению, по собственному желанию я и трое моих друзей туристов, уехали делать систему самонаведения ракет в Ростовскую область в Азов.
Прибыл в Азов. Жарко. Рабочий день летом продолжается с 6 утра до двух. Позже работать немыслимо. В городе 47 000 населения, заводы кузнечнопрессового оборудования, кузнечнопрессовых автоматов, наш почтовый ящик, рыбокомбинат и сельское педучилище.

Что такое сельское педучилище? Учащиеся в нем дети не знают ни пап, ни мам, им на каникулах летом ехать некуда. Их никто нигде не ждет. И вот с этими ребятами мы начали работать. В местном Спартаке рядом с шахматным клубом нам выделили комнату. Договорились в Ростове-на-Дону и нам выдали снаряжение. Палатки там всякие, спальники, рюкзаки. Так появился Азовский клуб туристов. Перевал АКТ в районе перевала Чипер-Азау – нами назван, мы его первыми прошли.

Основной контингент клуба - вечно голодненькие девочки со стипендией 15 рублей, из которых еще приходилось платить за угол, потому что общежития не было. Фактически клуб жил на 2 лагеря. Второй лагерь был у меня. Я был женат, и мне выделили однокомнатную квартиру. Галина Дмитриевна приезжала на стажировку. Она тогда заканчивала МИГАИК. Я уезжал несколько раз в год по командировкам. И часто ребята у меня же там и спали в спальных мешках на полу.

Из наиболее интересных походов, был поход на коньках по льду Дона. Ветер снег сдувает. Коньки там более доступны, чем лыжи. В обычную зиму снега мало, только в лесополосах. А лёд есть. И вот на коньках с рюкзачками покатили в дельту Дона на острова, костерчик развести, чайку попить. Там попадались рыбаки, видели что дети, иногда давали рыбки уху сварить.

Каждый год организовывали сборы на Кавказе, осваивали Гвандру, Теберду, Архыз. Собирался в Ростове, целый поезд со всех концов Ростовской области. В поезде дорабатывали маршруты, формировали группы.

В конец 1965 года у нас родилась дочь. Тяжело болела мама. Встал вопрос, что делать. С одной стороны жилье, неплохие условия, недорогие овощи и фрукты, да и по должности я уже был зам. Главного конструктора. Мы делали уникальные системы, о которых сейчас уже можно говорить. Специалисты многие удивляются, нашим разработкам. Тема не менее было принято решение возвращаться. В Москву. Этому способствовал приезд большой делегации из Института, который теперь называется НИИ Космического приборостроения, трижды орденоносный космический ящик. Их заинтересовала разработка первого отечественного бесконтактного радиометра, где я был не последним лицом. Они забрали первую установку и забрали меня. Так я и вернулся в Москву.

Через полгода у нас в НИИ образуется группа энтузиастов: Валентин Дмитриевич Леонов, Виктор Евгеньевич Сазонов, Валерий Игоревич Харитонов, Борис Евсеевич Гельфгат. Хотелось приложить куда-то свои силы. Тем более, что были определенные средства от профсоюза. Недалеко от нашей территории в Энергетическом проезде обнаружился клуб туристов в подвале, почти напротив корпусов общежития, которые давали клубу питательную среду. Это был Калининский клуб туристов, где инструктором был Володя Варламов. Через некоторое время формируется коллектив клуба. Председателем стал Кирилл Аркадьевич Поздняков. Председателем МКК - Арутюнов Юра. Его назначили специально, что бы была объективность, поскольку он был не из нашего НИИ.

Одно из знаменитых наших приключений того периода: в 1967 году группа туристов К.А.Позднякова в 21 человек пошла в ноябре в Абхазию и заблудилась. Контрольный срок истек 4-5 дней назад. Мы с Валерой Комисаровым перед лицом Чистякова Ростислава Владимировича, председателя Московского совета по туризму. Он сказал, ребята, что вам надо, я дам любые деньги, короче, вылетайте на поиски!
К счастью вскоре вышло к людям 4 человека, а потом и остальные 17. Тропы в Абхазии обычно идут по гребню хребта, а внизу каньоны. Они свалили в каньон и без тропы шли по нему. Ели одни буковые орешки, которые, как известно, дурманят.

Что бы держать в клубе народ – надо проводить интересные мероприятия. Наиболее реальные мероприятия – это школы.

1966 год. Лето, 6 отделений, Западный Кавказ, руководители отделений Валентин Леонов, Саша Дьяконов, Саша Белышков, я, Ивакин Виктор Васильевич. Он работал в другом НИИ через забор от нас. Володя Виноградов работал там же с Ивакиным за забором. Он был мастер спорта по гребле, входил в сборную страны, но из-за некоторой своей особенности был из сборной отчислен и пришел к нам.

На Западном Кавказе, было довольно много перевалов запланировано и пройдено. Запоминающийся момент это сатанинский гриб, который съели в одном отделении, а во втором попробовали. Потом пришлось откачивать людей. В том же 66 году довольно интересный эпизод - спуск с перевала, не знаю, как точно назвать, наверное Западный Каракайский, в обход Каракаи на ледник с холодной висячей ночевкой, когда все пристегнуты на веревочке. Довольно живописно.

В клубе было принято активно растить людей, что бы у них был стимул. Если товарищ был стажером, если он стоящий товарищ, то в следующем году он должен быть инструктором и должен готовить себе стажера. Из нового стажера тоже вырастет инструктор. После 2-3 мероприятий инструктор становится начальником школы или завучем и подтягивает новых инструкторов, что бы руководили и набирали опыт. Конечно, у этого правила были издержки. Ушел Виктор Евгеньевич Сазонов в органы. Я ему дал рекомендацию. Требовалась личная рекомендация коммуниста, без парткома, без ничего. Я дал поручительство Валентину Дмитриевичу Леонову, он потом у нас в Косино работал. Потом Валера Харитонов ушел, но какое-то время они еще держались возле клуба.

Кажется в 67 году, мы летом разделились пополам. Одной группой руководил наш председатель Поздняков Кирилл Аркадиевич. Она пошла в Фаны, а другая группа пошла на Кавказ. Этому предшествовало не очень ординарное для Москвы событие. На майские праздники на лыжах мы организовали поход через перевал Твибер в Сванетию.

Приближается 68 год. На Кавказе нам уже не интересно. И возникает идея повести школу в Среднюю Азию. Планируем школу на 6 отделений, человек по 12. Сборы начали с Алма-Аты с выходом на Солнечную поляну. Левый Талгар. Среди руководителей тот же Леонов, Белышков, Дъяконов, Галина Дмитриевна Харченко, Гена Комиссаров. Он тоже работал в НИИ за забором вместе с Ивакиным. Он у нас назывался политруком. Он таким был и по складу по рассудительности и по армейской специальности. Очень правильный был человек. Мы его слушались практически всегда.

Школа прошла очень хороший цельный маршрут. Это был первый выезд районной школы в Среднюю Азию. До нас там были только сборы школы Коли Волкова на Центральном Тянь-Шане, но та школа была городской.

К 1969 году нас становится в Калининском клубе слишком много, и мы решаем разделиться и работать в других, появлявшихся во всех районах Москвы клубах. Калининский клуб передал им всяческие рабочие материалы, программы и людей.

Первым стал Ленинский клуб, где инструктором был Женя Снегирев. Клуб тогда уже существовал, но работы там не было почти никакой. Мы отправили туда Олега Лушникова, благо он жил недалеко на Мосфильмовской, Сашу Дьяконова, Володю Виноградова. Сравнительно недалеко оттуда жили и другие товарищи, на пример Евгений Лоханин. Они иногда проводили какие-то занятия. Был еще Игорь Шаровский, один из осваивавших С-З Памир. Он работал в нашем институте и иногда приходил читать лекции.

В Ленинском Клубе появились Юра Баринов и Сергей Макушкин. У Макушина были хорошие пробивной способности, но он плохо переносил высоту. Не помню, когда появился Саша Рентеев, но с 1969 года он уже руководил походами. Первую скрипку, конечно, играл Олег Лушников. Потом главой стал Рентеев. По инициативе руководителей Ленинского клуба после ухода из жизни Олега Лушникова в 1975 году, стали проводиться соревнования его памяти, а после гибели Б.Е. Гельфгата (1978 г.) проводился мемориал Гельфгата.

После Ленинского, появился Фрунзенский клуб, в переулках в районе улицы Фучека. Среди организаторов там был Жмуров. Нужно было как-то им помогать. Это место было удобно Борису Гельфгату. Он там возглавил маршрутную работу, и один или два года руководил сборами. Участвовала в работе этого клуба и Майя Гантман.
Потом Фрунзенский клуб переехал к Белорусскому вокзалу, в начало улицы Горького, и стал называться Ленинградским (ЛЕРАКТ). Руководителем там была Лена Титкова, а инструктором ее муж Турлыков. Когда они переехали на улицу Юннатов, а потом в район Планерной, год или два школы у них проводил Толик Джулий. Мы с ним сотрудничали по методической части, по приему экзаменов.

Калининский же клуб с Энергетического проезда переселился на улицу Школьную. Там были все те же старые кадры. Довольно активно работала Валя Баканова. Бывал там и Женя Цветков, но активной организационной работы не вёл. В начале осени у нескольких членов клуба были дни рождения. По этому случаю, мы регулярно проводили туристские слёты и соревнования по ночному ориентированию на приз именинников. На этом слёте помимо студенческого ансамбля из МЭИ "Крестьянские дети" особым успехом пользовался командный конкурс "Кто быстрее начистит ведро картошки".

Родилось еще два клуба, Брежневский (Черёмушкинский) на улице академика Власова. Там были Гринкевич, Миша Комаров, Витя Ковченко. Это 76-78 годы. Очень хорошо была поставлена спортивная работа. Выступали в соревнованиях, завоевывали места по технике. Это был самый сильные в плане техники клуб. Правда, все остальное было не столь хорошо.

В то же время возник у станции метро Варшавская Красногвардейский клуб. Это был период расцвета районных советов по туризму: середина - конец 80-х годов. Помещение было хорошее, большой зал, классы для занятий. Провели сборы на Алтае. К нам присоединился тогда Савичев Александр Сергеевич. Было два Павленко. Саша потом уехал в Туркмению в институт Солнца, Коля – в Молдавию, она была оттуда родом. В этом клубе у нас были массовые слёты и соревнования с большим числом участников. Был еще Советский клуб туристов. Но больших успехов там не было. Были у них неплохие водники. Москворецкий клуб отличался большим числом массовых и спортивных мероприятий.

Из наилучших деятелей клубного туризма я бы отметил Володю Варламова и Женю Снегирёва, Лену Титкову и Ивана Войтехова из Москворецкого клуба. Активно работали Зеленоградский и Перовский (преимущественно водный) клубы туристов, но совместных дел, кроме городских слётов, у нас сними не было.

Отдельный вопрос – наша работа по освоению Памира, прохождение 35 перевалов Центрального Тянь-Шаня в хребтах Терскей, Куйлю, Акшийрак. Это делалось с чистого листа по схеме составленной Шокальским.

О событиях 82-83 года, когда один за другим закрывали районы походов, запрещали работу МКК и выпуск спортивных походов может много сказать Олег Калашников, но он всегда вёл двойную - тройную политику. Я в этих делах активной роли не играл.

0

4

Очень интересный отчет мною отрыт - аж на сайте федерации спортивного туризма России. Наверное он помещен как образцовый по всем параметрам и эпизодам.
Начало повествование - прям ух!!!  И дальше накал повествования - тоже не падает...
http://www.manturs.narod.ru/tssr_ski.htm
http://www.manturs.narod.ru/otchoty.htm
http://www.manturs.narod.ru/ot4et/kolsk … buz_54.htm

23 января 1954 года.
Обстановка перед отъездом была довольно напряжённой. Командор отказался давать интервью - он заявил, что о предстоящем походе ему сказать нечего. Немногочисленные провожающие, столпившиеся на перроне у мурманского поезда, с трудом удерживали слезы. Один посторонний гражданин скептически взглянул на наши лыжи и громко сказал:
«Я такую публику в прошлом году спасал около Кировска - все замёрзли... Ах, нет, кажется, двое живых всё-таки осталось.
Большую радость доставила нам встреча с другой группой туристов, направлявшихся в том же вагоне и так же, как мы, - до ст. Оленья. Полупьяный Сарно пришёл в восторг и обратился к одной из девушек, входящих в эту группу, с массой вопросов.
Длинноносая красавица решила, что Сарно пристаёт к ней и молча стукнула его лыжами по голове.
Поезд свистнул и пошёл. Москва исчезла. Впереди нас ждала ужасная тундра..."
...

25 января.
За окном уже типичный северный пейзаж. Еловые перелески до горизонта... озера... озера...
В ресторане какой-то тип взглянул в окно и сказал мрачно: «Тайга здесь закон, медведь - начальник.»
В нашей судьбе живейшее участие приняли соседи по вагону. Одни из них утверждали, что нам надо в первую очередь опасаться морозов и ветров. Оказалось, что среди них есть люди, принимавшие участие в спасении замёрзших туристических групп. Другие утверждали, что морозы тут чепуховые (-30° бывает редко), а «заряды» - не больше 10 часов, а обычно 2-3 часа. Самое опасное, - говорили они, - это волки. Если попасть на волчью свадьбу, то все зависит от волчицы: если она в плохом настроении, то пиши пропало. Ещё имеются росомахи. Они лазают по деревьям и прыгают оттуда на отставших. Так что мы теперь толком не знаем, чего нам опасаться; морозов, ветров, волков, росомах или ещё чего. Поэтому решено вообще ничего не опасаться. Командор находится в хорошем настроении. Как известно, он не любит женщин и ненавидит цветы. Женщин в составе группы у нас нет. Цветов за полярным кругом в феврале месяце тоже не предвидится.
Через купе от нас едет вышеупомянутая группа «кандидатов в авантюристы» из МГУ. В этой группе, идущей на двойку также от ст.Оленья, (далее на Мончегорск, через заповедник и волчью тундру) имеется три девушки, одна из которых отшила Сарно при посадке. Уже с этого момента отношения были испорчены. Натянутость в дальнейшем ещё увеличилась, благодаря следующим обстоятельствам:
А) у них были совершенно новые штормовки, а у нас - старые
Б) у них были заячьи унты, а у нас их не было;
В) они целый день ели, а мы глотали слюни и ненавидели командора, который глотал английскую, соль. Дело дошло до того, что командор запретил пить чай с сахаром. Даниленко объявил голодовку и провозгласил сегодняшний день «черным днём туризма».

...

27 января. 28 января.
Эти дни были самыми бездарными в нашем походе. Местность не представляет особого интереса - по обочинам дороги хороший лес, местами - поля.
Дорога от Оленьей построена 3 года назад на средства горно-обогатительного комбината, находящегося в Ревде. Раньше сообщение было по дороге от ст. Пулозеро, но это было не удобно, т.к. ст. Пулозеро гораздо меньше Оленьей. Дорога непроходима только в пургу, когда бывают большие заносы.
Опыт двух первых холодных ночёвок, которые носили характер тренировки, показали, что в обычной перкалевой палатке при наличии ватных спальных мешков, в тёплой одежде (ватнике, валенках, ушанке и варежках) при морозе, 20-25° спать, почти так же удобно и тепло, как дома на диване в непосредственной близости от парового отопления.
Воочию убедились в огромной роли опанок. Опанки (или в простонародье - «поганки») - это брезентовые чулки, надеваемые на ботинки. При наличии опанок можно свободно разгуливать по колено, в снегу, не рискуя замочить ботинки.
За ночь палатки подмёрзли, снаружи покрылись инеем, внутри запотели, так что товарищи, спавшие по краям, незначительно подмокли. Затем палатки тщательно просушивали у костра.

...
30 января.
В одной комнате с нами лежал геолог, который отморозил пальцы на ногах в результате несчастного случая. «Кольский Край - богатейший край, - рассказывал он, -есть кое-что поценнее чем апатиты.» Их группа работает в центре полуострова, в глухой тундре, в тяжёлых условиях. Снабжают их с помощью самолёта. Воронье. По р.Воронья на всем её протяжении есть лес. Охотничьих избушек нет.
Вышли на чистый воздух. Стоит прекрасная погода. Температура -17°. Ветра почти нет. Светит, но не греет яркое солнце. Прекрасная видимость. Все предметы представляются чрезвычайно чёткими и рельефными. Снег играет синевато-золотистыми бликами. На юге виднеются невысокие горы - хребет «Ловозёрские тундры». Почти со всех сторон виден лес.
Посёлок - типа большой деревни: одноэтажные деревянные дома. Недалеко монотонно стучит движок - дизельная электростанция.
Бегают лопарчата в балахончиках - удивительно симпатичные. Эти балахоны с меховым капюшо­ном - националь­ная одежда мест­ных жителей и на­зывается малицей. Направились в РК ВЛКСМ. Первый секретарь райкома - Голубева – рыжая, подвижная и решительная девушка. Она работает на Кольском полуострове 4 года. До избрания на штатную должность в райкоме работала медиком. Она горит желанием оказать нам содействие, но о нашем маршруте, особенно в его части севернее Вороньего, почти ничего не знает. Это неудивительно. С этим участком в Ловозеро знакомы очень немногие из коренного населения. Мало кто бывал там. Зашли в чайную. Над дверями потрясающий плакат:
Прекрасная чайная! Самое дорогое блюдо - 3 р. 70 к. Обслу­живают хорошо, готовят вкусно. Обратили внимание на одного стилягу с длинной гривой и трёх очкариков. Где их только нет! Занесло их даже сюда, на край света. Из чайной направились в магазин. Снабжение здесь прекрасное. Товаров не меньше, чем в ГУМе. Всё - от лыж до часов «Звезда» и одеколона «Шипр».
В продовольственном отделе - все нужные продукты, включая замечательные мясные консервы в больших банках.
Вышли за околицу. Зазвучали бубен­цы, из-за леса показалась райда: целый поезд оленьих упряжек. Эта райда прибыла из Краснощелье за продуктами. Тут же познакомились с одной симпатичной, голубоглазой и краснощёкой девушкой. Оказалось, что она из Вороньего. Зовут её Алей. Попытались с ней заигрывать. Затем попробовали узнать у неё подробности относительно р.Воронья, но оказалось, что севернее Вороньего она не была и знает очень мало. По нацио­нальности она - саами. Прозвали её «прекрасная лопарка» После этого все единодушно решили, что жить в тундре не так уж плохо.
Вернулись в геологическую экспедицию. Начальник экспедиции сообщил нам следующее: Геологическая экспедиция занимается разведкой недр. В посёлке Ревда и Ильма - горно-обогатительный комбинат, который производит добычу и обогащение руды. Руда найдена здесь 7 лет назад.
В Ловозерском районе имеется ряд колхозов. Все колхозы оленеводческие, Самый крупный колхоз - Ловозерский. Называется «Тундра». В нем насчитывается больше 15 тыс. оленей. Олени питаются исключительно ягелем. Вокруг селений его мало (выдёргивают на заготовки, вытаптывают). Выдернутый с корнем ягель отрастает лет через 25. Поэтому оленьи стада уходят далеко от колхоза - на расстояние до 400 км. Оленьи матки называются важенки. На них не ездят. Ездят только на быках. Ежегодно проводятся бега на оленях по речке. Дистанция гонки 3 км. Упряжки проходят это расстояние за 2 м. с несколькими секундами. Участвуют в гонках все колхозы. Победители получают призы.
Второй год в колхозе «Тундра» разводят американскую норку, которая отличается ценной шкуркой. Число их достигает 150.
Население в основном состоит из саами (лопарей) и коми. Есть, конечно, и русские. Мы заметили, что саами не любят, когда их называют лопарями. Пастухи - все саами или коми. Языки саами и коми совершенно не похожи друг на друга. Живут они в разных частях посёлка. Царское правительство создавало национальную рознь между этими народами. Некоторые пережитки остались до сих пор. Имеется местная национальная интеллигенция - особенно из коми: зоотехники, ветеринары, агрономы. Председатель колхоза «Тундра» - коми. Живут грязно - особенно саами. Санитарно-гигиенические условия на низком уровне. В ряде мест (Воронье, Краснощелье, Чудзьявр и др.) многие не видали автомобилей, паровозов, но зато самолёты в небе видят часто. В Ловозеро есть средняя школа, в которой обучаются 450 человек.
Животный мир района: песец, росомаха, волк, лиса, куни­ца, куропатка, глухарь и др. Волки людей не трогают - с них хватает оленей. Для того, чтобы защитить оленя от волка, достаточно вывесить на нем лоскут, который пахнет человеком.

...
1 февраля.
В 9 часов утра выходим на Воронье по реке. Температура 5 - 6 градусов. Ветер умеренный. В 8 часов 30 минут - синие сумерки, но уже можно различать окружающие предметы. Дорога идёт по реке, иногда сходит на берег и снова возвращается на реку. Берега плоские, поросшее лесом - ель, берёза, ивовый кустарник. Ширина реки у Нивки - 30 - 40 м, дальше - больше.
Дорога за сегодняшний день два раза выводила нас на правый берег и один раз на левый. Но большей частью идём по самой реке. «Дорога» - это громкое название. Движение по ней весьма редкое, а снег идёт часто.
Следы полозьев быстро исчезают. Нам повезло. Прямо перед нами проехала райда. Шли по свежему следу. Погода удивительно быстро меняется. Ветер порывами в лицо - то сильный, то слабый, то исчезает совсем. Облака несутся с большой скоростью. Небо то затягивается облаками и идёт густой снег, то, буквально, через пять минут проясняется и снег исчезает. Снова тихо и солнечно.
В 15 ч. свернули с реки в лес на левый берег и стали готовить очередную холодную ночёвку. Снег в лесу очень глубокий, ходить без лыж очень трудно, да и на лыжах нелегко. В пол пятого уже наступили вечерние сумерки.

Среди нас нашлось трое фанатиков (Даниленко, Карманов и Баранов), которые решили срубить большую ель для костра. Они долбили её топором (тупым) попеременно, с удивительным упорством. Щепки летели в суп, в чай, в лица и прочие места. Не прошло и 5 ч., как дерево упало. Его вложили в костёр вместе с другим толстым бревном (одно бревно горит плохо). Костер достиг огромного размера и все с наслаждением грелись и сушили штормовки и «поганки». Это дерево горело всю ночь, но не сгорело. Его можно было бы жечь ещё много дней ...

2 февраля.
...и поэтому утром следующего дня мы покидали его с большим сожалением.
Даниленко все утро искал свои подтяжки, обвинял в краже по очереди всех членов группы. Наконец, он окончательно решил, что их украла росомаха. Вскоре подтяжки были найдены. Они провалились в его собственные штормовые штаны.
Вышли обратно на реку в 11ч. 30 м., твердо решив сегодня дойти до Вороньего. Температура утром 2-3 градуса мороза. За ночь нападал слой снега толщиной 10 - 15 см., и след райды почти исчез. Идти стало намного, труднее. Стараемся идти по прямой, срезая повороты реки. Даниленко предложил срезать поворот по берегу, однако осторожные голоса напомнили мудрую украинскую поговорку - «Поидышь в объизд, то приидышь пид обид, а поидышь навпрямца, то спиймаешь стрямця» (то есть, застрянешь). Примечание: просим прощения у украинцев за плохую орфографию.
Командор приказал двигаться по реке. Тем временем температура повысилась и достигла 0°. Пошёл мокрый снег. Подул тёплый ветер в лицо. С большим трудом продвигались вперёд, поминутно очищая подмерзавшие лыжи. До Вороньего мы должны были пройти ещё Большой порог. Напряжённо всматривались мы в уходящую вдаль белую ленту реки и прислушивались, стараясь уловить шум падающей воды (пороги не замерзают). Однако никаких признаков порога обнаружить не удавалось. Вскоре подошли к месту, где изо льда торчало несколько камней, а по левому берегу стали заметны полыньи. Шли, прижимаясь к правому берегу. Решили, что это и есть Большой порог. Увеличили темп. Нам говорили, что от по рога до Вороньего 8 км. Сгустились сумерки. С трудом различали кое-где ещё сохранившиеся следы полозьев. Вскоре они увели нас с реки на левый берег в лес. Лес редкий и низкий - карликовая берёза. В 17 ч. 30 м. натолкнулись на чум. Вокруг чума были расставлены сани. Саами, встретивши нас, занимался их изготовлением. Он сообщил нам, что мы идём верно и в данный момент обходим Б.Порог. Все сбросили рюкзаки, уселись на сани и приуныли. Догорала жёлто-красная заря. Стало почти совсем темно. До Вороньего оставалось 8 км, но, несмотря ни на что, было решено двигаться дальше. Вдруг к чуму подъехала райда. Это было неожиданное облегчение. Потолковали немного с саами, и они уехали, оставив нам свежий глубокий след.
Даниленко взял старт вместе с оленями. Он решил соревноваться с ними в скорости. Первые секунды он бодро летел впереди. «Данило, брось! Данило, брось!» - кричали ему вдогонку. Но Данило не сдавался. Однако погонщик заметил, что что какой-то тип маячит перед носом и застилает горизонт своей корявой фигурой. Погонщик небрежно шевельнул левым мизинцем. Олени рванулись. Данило тоже рванулся и оказался «у глубине». Олени обошли его так легко, как будто он стаял на месте и только яростно перебирал руками и ногами.
Райда исчезла вдали в темноте. После чума дорога под горку быстро выходит обратно на реку. Заря погасла, но сзади остался изумительно красивый лиловато-синий просвет неба, окаймлённый снизу, вдоль горизонта узкой багровой полоской. Слева из-за леса выходил столб северного сияния, который конусом расширялся кверху, распадался на, полосы и далее, уже за облаками, простирался к другой стороне горизонта.
Впервые наблюдали мы северное сияние. Вид его наводил на мысли о бесконечности вселенной и бренности человеческого существования. Долго любоваться было некогда, надо было спешить. Оттепель кончилась.
Спустя полтора часа вдали показались керосиновые огоньки. Воронье!
Судя по времени и скорости нашего движения, от чума до Вороньего не 8 км, а 12-13 км.
Председатель с/с Карпов устроил нас на ночлег в доме колхозника Александра Павловича Дмитриева.
Общее расстояние Ловозеро - Воронье по нашим расчётам - 70 км.

3 февраля.
С утра погода была ясная. Температура -17°. Сегодня по плану похода - здесь днёвка. Завтра мы должны начать наиболее трудный участок маршрута Воронье - Териберка. Здесь в Воронье удалось, наконец, установить необходимые подробности об этом участке.
Оказалось, что дальше двигаться можно двумя путями:
а.) По реке Воронья до Голицыно и далее по стадной дороге на Териберку.
б.) По реке Воронья 35 км, а далее, минуя Голицыно, напря­мик через тундру - в Териберку.
Первый путь был несколько длиннее, но в то же время легче и проще в отношении ориентировки. Основная трудность на этом пути - обход порогов: Лешего, Медвежьего, Дровяного. Дело в том, что обход порогов - дело не простое, желательно знать удобные места выхода на берег, дорогу на берегу, где ориентировка затруднена (реки не видно). Нельзя слишком рано и нехорошо слишком поздно возвращаться на реку. Все же этот путь можно с некоторым вполне допустимым риском пройти без проводника, предварительно хорошо разузнав дорогу и запасшись хорошим снаряжением.
Второй путь показался нам более привлекательным и разнообразным. По этому пути обычно следуют местные райды в своих крайне редких поездках в Териберку. Этот путь невозможен без проводника. Поэтому было решено обратиться в правление колхоза с просьбой дать опытного человека. Нам выделили упряжку из трёх оленей и проводника - нашего хозяина Александра Павловича, опытного оленевода, много повидавшего на своём веку, гостеприимного и радушного человека. Олени обходятся в копеечку. Упряжка стоит 50 р. в сутки, проводник - 25 р. При этом надо учитывать 2-3 дня, которые потребуются проводнику для возвращения. Поэтому мы ограничились минимальным числом оленей. Управляемые проводником, они должны были:
а.) указывать путь;
б.) прокладывать колею для облегчения движения по глубокому снегу; в крайнем случав подвезти одного человека (в случае болезни или травмы).
Выяснили также совершенно точно, что, кроме нескольких порогов и отдельных редких полыней река замерзает на всём протяжении почти до Голицына, включая все притоки. Полыньи хорошо видно, а пороги издают характерный глухой шум. От Голицыно и до устья река не замерзает. Лес есть по всей реке за исключением немногих недлинных участков, которые можно быстро пройти. В случае же приближения темноты не следует выходить на голое место, надо обождать до утра. Лес слегка редеет и уменьшается на север от Вороньего и снова густеет к Голицыно.
Карликовая берёза вполне годится для костра - это было затем проверено нами на опыте. Можно найти кусты с довольно «толстым стволом (до 20см). Необходимо только захватить сухой чурбачок для разжигания костра.
Температура в районе Вороньего никогда не достигала такой космической цифры, как - 50. Один раз за последние полстолетия температура была - 45°. Температура 30-40° бывает чрезвычайно редко. Практическая температура, о которой следует говорить- это 15-25. Морозов здесь следует бояться гораздо меньше, чем оттепелей, которые случаются сравнительно часто.
В Москве нам сообщили, что ветры в этой части полуострова дуют преимущественно в спину (при движении на север). Мы не заметили этого. Ветры дули во всех направлениях - и в лицо так часто, как и в спину. По мере приближения к побережью ветры усиливаются. Однако большей частью они гасятся прибранными горами. Скорость ветра 30 м/сек. - типичная ерунда. Ветры вполне сносные. Заряды в январе в феврале бывают редко. «Заряд» - это сильная кратковременная (0,5 -1-2 часа) пурга, внезапно возникшая и столь же внезапно исчезнувшая. В основном заряды случаются весной - в марте и апреле.
Такова была обстановка, которую мы выяснили в селе Воронье, и которая нас вполне устраивала. В дальнейшем все эти сведения получили практическое подтверждение.

Воронье - это деревня приличных размеров, но немного меньше Ловозеро. Домики преимущественно очень маленькие. Кругом простирается тундра - безрадостная холмистая равнина, покрытая черным низким кустарником. Жители встречают нас очень радушно: все, даже маленькие, здороваются с нами на улице. Живут здесь саами и русские. Саами, кроме самых маленьких и самых стареньких, хорошо знают русский язык.
Имеется начальная школа. В школе два учителя: Лазарь Дмитриевич Яковлев и Валентина Михайловна Зверева. Валентина Михайловна, молоденькая учительница из Мурманска, рассказала, что у неё в 3-м классе учатся 2 человека - мальчик и девочка. Мальчик - это Витька, сын нашего хозяина - смышлёный и бойкий парень, учится хорошо. Девочка неспособная и не вылезает из двоек. «Ужасное положение, - жалуется учительница, - успеваемость только 50% и никак я этот процент поднять не могу!»
Народ здесь крепкий, выносливый, болеют редко. Живут большинство саами, как и в Ловозеро, грязно. На полу и на столах замусорено. Другой сын нашего хозяина трёхлетний Пашка так измарался, что даже собака не выдержала и стала его вылизывать. Любимым его занятием было катать пустые банки и бутылки по полу, пока они все не побьются.
Маленькие саами вызывают умиление. В малицах и крошечных унтиках они выглядят чрезвычайно трогательно. От земли на вершок, а уже на лыжах.
Мы сфотографировали нескольких мальчиков - расставят ручонки, как куклы, и стоят. Мы их поставили, как нам было удобнее и сняли. Потом ушли, а они так и остались стоять в прежних позах, удивлённо.
На горизонте снова появилась «прекрасная лопарка». Все налетели на неё, окружили и долго не могли наговориться. Тем временем подготовка к походу в «ужасную» тундру была в разгаре. Полдня вколачивали в стол «козла».
Боря Баранов яростно и упорно зашивал «поганки». На окне скопилась батарея бутылок, подозрительного содержания.
Мысль о корейке никому не давала покоя. В массы брошен лозунг: «Долой корейку, да здравствуют мясные консервы в стеклянных банках по 9 р. за полкило!» Командор долго сопротивлялся, но в конце концов Витя забрал корейку подмышку и отправился в магазин. Ко всеобщему удивлению он вернулся без корейки, но зато с сахаром, мясными консервами и пачкой денег. Народ ликовал, несмотря на то, что корейку загнали по дешёвке.
Вечером мы направились в клуб, который помещается в здании школы. Это небольшое помещение с маленькой сценой, столом и трибуной. Здесь состоялось собрание колхозников по выдвижению кандидатов в депутаты в Верховный Совет СССР. Были единогласно выдвинуты кандидатуры товарищей Молотова, Поспелова, Захарова и Прокофьева.
В Воронье имеются клуб и агитпункт. Население занимается оленеводством. Сейчас как раз подводили итоги работы колхоза за 1953 год. На один трудодень полагается: 360г мяса, 250 г. молока, 90 г рыбы, 12 р. 60 коп. денег. Средний заработок колхозника 500 трудодней. Есть передовики, наработавшие 800 - 1000 трудодней.
Зашли в магазин. Выбор здесь меньше, чем в Ловозеро, но продуктов достаточно много. Мы обзавелись даже двумя эмалированными кружками, которых не могли найти в Москве. Запаслись продуктами на дальнейшую дорогу. Продавщицу зовут Люся - румяная бойкая девица. Витя Тулупов долго охмурял её. Он задался целью продать ей нашу корейку, которой у нас было слишком много и которая всем изрядно надоела. Люся не понимала шутит он или говорит серьёзно и не знала плакать ей или смеяться. В результате она попросила её сфотографировать.
Командор тем временем не терял ни минуты. Он явился на склад и забрал последние из имевшихся там оленьи рога к величайшей зависти остальных членов группы.
После коротких речей и голосования один из членов нашей группы - Сарно - прочитал доклад о международном положении.
Затем выступил начальник группы Бузунов и преподнёс клубу сборник открыток с видами Москвы. Открытки вызвали огромный интерес и их буквально, рвали из рук. Затем завязалась оживлённая беседа между нашими студентами и местными жителями. Жадно расспрашивали они о Москве, о нашем институте. Зазвучал аккордеон. Полились плавные, нежные звуки вальса. По крашенному деревянному полу заскользили оленьи унты, валенки, сапоги и даже модные туфли. Танец сменяется танцем. Кто-то попросил сыграть кадриль. «Кадриль! Кадриль!» - закричали все. Весёлые, лихие звуки наполнили небольшую залу, освещённую двумя керосиновыми лампами. Началась задорная, бойкая пляска. «Наша, народная кадриль», - с гордостью пояснил один саами.
В это время командор в углу яростно защищал честь Москвы, по игре в домино. Несмотря на свирепую мину командора и ужасные удары в стол, команда Москвы продулась со счётом 1:2.
Затем стали играть в ручеёк. У нас в столице игра в ручеёк обязательно сопровождается варварской манерой бить в спину. Здесь этого не было. Здесь играли и одновременно друж­но пели песни. Мы все включились в игру. Ручеёк оживился, песня стала громче. Однако мы стали бить друг друга по спине. Все немедленно взяли с нас пример - варварство прививается быстро даже в глуши.
Снова последовали танцы, в которых активное участие приняли москвичи. Затем командор отдал приказ возвращаться на кварти­ру. Все дружно и сердечно попрощались с нами, пожалели, что мы рано уходим. Мы шли по скрипучему снегу под северным сиянием и радостное тёплое чувство наполняло наши сердца, чувство симпатии и дружбы к этим простым людям, жизнь которых была очень и очень нелегка. Мы были рады, что пришли сюда, чтобы оказать этим людям посильную помощь, принести хоть небольшую пользу.
День закончился небольшой вечеринкой с участием председателя колхоза Егора Игнатьевича Кузьмина, нашего хозяина и хозяйки. Пили за успех похода.

4 февраля.

В 8 часов командор зверски поднял Серёгу Карманова, который ходил по комнатам, как бледное пятно. Остальные спали. «Встать!» - заорал командор. Все проснулись и заявили протест. Все считали столь ранний подъем бессмысленным.
«Не стыдно вам?! - заявил командор - Серёга и тот встал. Вот живой пример перед вами». Вид «живого примера» вызвал всеобщий хохот. «Живой пример» спал, сидя на стуле. «Живой пример» больше походил на «живой труп».
Мы запросили у местного населения рога. Местные жители попросили их фотографировать. С утра все население от мала до велика потянулось к нашей хате фотографироваться. Некоторые принесли рога. В конце концов мы были вынуждены возвращать рога обратно, т.к. их стало слишком много.
Гаврила Емельянович Дмитриев принёс очень красивые бархатные рога. Эти рога были предназначены одному оленеводу из Мурманска, но он не приехал за ними. Рога попали к нам.
Старик Гаврила Емельянович поблагодарил нас за то, что мы посетили Воронье. Он сказал, что очень ценит нашу храбрость и что он считал бы для себя долгом встречать нас при въезде в деревню, если бы это было возможно.
Вышли мы в 15 часов. Многие местные жители вышли нас провожать.
Температура -14. Ветра почти нет. Идём по реке. В 5 км от Вороньего наблюдали последнюю сосну - дальше лес состоит исключительно из карликовой берёзы. Прошли Сухое озеро и обошли по, правому берегу Леший порог. Объезд порогов называется в этих местах «тайболой. Объезд Лешего порога - «Лешая тайбола». Порог сильно шумит. Сфотографировать его не удалось, т.к. проходили тайболу уже в темноте. Леший порог на нашей карте не указан. Длина тайболы - около 1 км.
Снова вернулись на реку и двигались дальше по озеру Кевляхьявр. Прошли по правому берегу вокруг Медвежьего порога («Косая тайбола»). Здесь тайбола раза в 2-2,5 длиннее.
За Медвежьим порогом остановились на холодную ночёвку на правом берегу реки. Леса по выходе из Вороньего - немного, но место для ночёвки с приличной растительностью найти нетрудно, но обязательно засветло, если нет знающего проводника.
В эту ночь мы наблюдали особенно красивое разноцветное сияние.
...
6 февраля.
С утра мороз небольшой. Пересекли реку Эйнч. Через некоторое время пошла пороша, которая затем, совершенно неожиданно для нас перешла в дождь. Дождь при морозе! Штормовки и рюкзаки немедленно покрылись слоем льда. Здесь ветры сильнее и поэтому глубокий снег встречается редко. Идём главным образам по насту. Идти легко, скольжение хорошее. Однако после дождя наст во многих местах покрылся льдом. Лыжи разъезжаются, идём на руках. Лес почти исчез. Вокруг голая белая равнина. К вечеру усиливается встречный ветер.
Вышли на озеро №1. (Нумеруем, т.к. не все озера обозначены на карте, а у большинства обозначенных нет названий.) Пройдя озеро, остановились на холодную ночёвку. Тут есть отдельные деревья и вполне можно организовать костёр.

7 февраля.
Вышли в 9 ч. 45 м. Температура -17 - 18°. Ветра почти нет.
Камни, снег и кустики, в совокупности, именуемые тундрой.
Миновали два небольших озерка (№2 и №3). Снега на них почти нет. Передвигаться приходится по голому льду. На берегах озёр почти ничего не растёт - кое-где есть мелкий кустарник.
Озеро №3 есть на карте и называется Чольмявр. Дальше двигаемся вверх и вниз по холмам, покрытых мелким кустом. Прошли озеро № 4. Берега его совершенно белые. Фотографировать совершенно невозможно - с равным успехом можно просто засветить плёнку. За этим озером растительность исчезает совершенно. Всюду по холмам только снег, камни и обледеневшие серые кочки. Здесь начинается прилегающая к морю полоса настоящей безлесной тундры. Останавливаться здесь нельзя - надо идти до Териберки.
Небо затянуто белыми облаками. Абсолютно белый снег, белое небо. С большим трудом можно заметить линию горизонта. Весь мир как будто погружен в молоко. Не видно ни лыжни, ни ямок, ни бугров, ни спусков, ни подъёмов. Лезешь вверх, потом вдруг неожиданно катишься вниз, Идущий впереди Боря Баранов разогнался на спуске и вдруг исчез - как будто сквозь землю провалился.
Как вскоре выяснилось, он слетел со снежного обрыва высотой метра в 3. Обрыва совершенно не видно. Не разобрав, что и к чему, Сарно последовал за Барановым, но он упал в более удобном месте, где высота была поменьше - метра 1,5. Дело обошлось без увечий.

В 12.30 прошли ещё озеро (№ 5).
На этом озере - начинается стадная дорога - следы копыт, кал, ямки до земли, вырытые оленями в поисках ягеля. Дорога дальше ведёт к Териберке. Дорога чёткая и наезженная.
В стороне моря нависли тёмно-серые тучи. На их фоне резко выделяются белые холмы. Дальше холмы приобретают голубоватый цвет. В зените проглядывают участки чистого неба. Дует попутный ветерок. Холмы вырастают. Это уже, пожалуй, не холмы, а горы. Извилистая дорога с подъёмами и большим числом длинных извилистых спусков чрезвычайно живописна. Миновали озеро №6. Горы становятся круче. То тут, то там встают каменистые обрывы. Солнце приближается к горизонту. Снег на склонах окрашивается в золотисто-оранжевых, а затем багровый цвет. Удивительная красота приковывает взоры. Проехали озеро №7. Небольшой подъем и перед нами открывается изумительная картина: отвесная гранитная скала, состоящая из коричневых угловатых камней с черно-синим отливом, и по бокам её - два замёрзших налету зеленоватых водопада. Затем следует озеро №8.
Вот вдали показался морской залив! Сине-серая вода, а над ней клочья коричневых туч. С моря дует очень сильный ветер. Преодолеваем последний крутой, извилистый и каменистый спуск и выходим к берегу залива. В сгущающихся сумерках увидели мы огни Териберки. К посёлку дорога проходит под высокой скалой по песку по самому берегу моря. Пройти тут можно только в отлив. Последнее испытание - шагаем на лыжах по песку. В 17 ч. 30 м. прибыли в Териберку - конечный пункт лыжного похода. Расстояние Воронье - Териберка около 120 км.
Не успели мы войти в посёлок, как сразу налетели на представителя МВД. Тут же последовала проверка документов и пропусков в погранзону. Выяснили, что пароход на Мурманск уходит завтра - 8 февраля. Это нас вполне устраивало.
В конце похода, поднимая стакан водки командор заявил: «Поход закончился прекрасно. Я думал, что он закончится хуже. Я доволен всеми участниками похода. Все участники оказались на высоте. Выпьем за новые походы!»

0

5

Полоскин Борис Павлович
http://samlib.ru/p/poloskin_b_p/volky.shtml
http://web.archive.org/web/201805111755 … .htm#Volky

МЕНЯ СЪЕЛИ ВОЛКИ
(Из книги "За убегающим горизонтом")

Историю одной ночи рассказал мне Саша Агапов. Я изложу ее своими словами. Вот как было дело.
"За стеной палатки я услышал тихое ритмическое потрескивание подмерзшего мха и полярной березки — шаги. «Наверно, наши, те, что ушли к геологам за продуктами. Заблудились и вернулись, а теперь решили меня разыграть, попугать», — подумал я. Борис большой любитель этих дел.
Я вылез из спального мешка, сожалея о потерянном тепле, затем из палатки. Никого. Луны нет, но звезды, как всегда в горах, горят ярко, видимость хорошая. Еще раз огляделся – несколько безлюдных палаток по краю довольно большой и плотной куртины ивовых кустов. И – никого. Приполярный Урал, верхняя граница леса.
Я подошел к кусту, на котором в деревянном футляре висел мой походный термометр. Он показывал минус десять градусов по Цельсию – и это в начале сентября!
Путь от термометра до палатки выпал из моего сознания, поскольку совсем рядом завыли волки. Я очнулся уже внутри ее, тщательно, вперехлест застегивая вход.
Потом пристегнул пол палатки к ее входу, ведь волки могли поднять носом матерчатую стенку и быстро добраться до меня. Затем у входа я взгромоздил вещи, которые оказались под рукой, – это их задержит. Перевел дух и сообразил, что стенка палатки — ненадежная защита от волчьих зубов. Что делать? Волки бояться огня – я стал чиркать спички, зажигая их одну от другой. Вой не прекращался. На спичках я продержался несколько минут. Это дало мне возможность успокоиться и подумать. Фонарик практически не горит — сели батарейки, но в рюкзаке лежат две свечки. Я зажег их, укрепил на консервных банках и поставил у противоположных стенок. Сам сел посередине — подальше от скатов.
Волков это, вроде бы, разозлило. Голоса их зазвучали более мощно. Что еще предпринять? Вспомнилось: "С волками жить — по-волчьи выть". Где моя тетрадка с туристскими песнями? Вообще-то я записывал их не для себя, а для своих юных туристов из секции при Доме пионеров, которой руковожу. Как услышу что-нибудь новенькое, так и запишу. Но сроду не пел: не то, чтобы нет таланта, а вообще ничего нет. Однако обстоятельства сильнее нас. После того, как я включился в общий хор, волчий вой стал более разнообразным — появились какие-то подголоски. Потом до меня дошло, что я присутствую на собственных похоронах и сам себя отпеваю. При свечах. А дальше — они меня съедят, а наши ничего не узнают. Продолжая петь: "Вот это для мужчин — рюкзак и ледоруб, и нет таких причин, чтоб не вступать в игру... ", — я вырвал лист из тетрадки и крупными буквами написал: "Меня съели волки. В моей смерти прошу никого не винить". Подпись. Расшифровка: Александр Агапов.
Куда положить записку? Пристегнуть пуговицей к груди? Пропадет вместе со мной. Положить на видное место? Так волки затопчут и кровью запачкают. Надо положить в угол палатки у входа — и на виду, и не на ходу.
...девочка Светочка с веточкой сирени...

Теперь надо было подумать о том, как бы подороже продать свою жизнь. Я взял ружье, которое оставил мне Влад, и зарядил его картечью. Правда, я противник всякого насилия, а этих узаконенных убийц — охотников — не терплю. Но просто так не дамся — обстоятельства сильнее нас.
Мой запас песен подходил к концу, голосовые возможности иссякали, свечи догорали, но и волки, похоже, начали уставать и утрачивать интерес к вокальному состязанию со мной. И, наконец, разом смолкли. В хриплом одиночестве я пропел еще несколько куплетов.
Потом помолчал. Потом все, что случилось, показалось нелепым сном после обильного пиршества. Потом еще раз мелькнула мысль, а не розыгрыш ли это? Так в полудреме, поклевывая носом, однако чутко прислушиваясь к малейшим шорохам, я просидел между погасшими свечами до рассвета. А на рассвете, не расставаясь с ружьем, забрался в спальный мешок и заснул.
Далеко за полдень я вылез из палатки, сварил кашу, попил кофе. Костер быстро прогорел. Я забрался в палатку и снова задремал. Однако сквозь чуткий сон вскоре услышал осторожные шаги. Кто-то приближался со стороны перевала. Шаги замерли у палатки, раздался душераздирающий, нечленораздельный вопль, в котором, однако, явственно звучали тона родного человеческого голоса – голоса Бориса. Я выскочил из палатки с желанием как следует трепануть его и крепко обнять. Впрочем, на первое я никогда не был способен, да и на второе тоже.
Борис стоял с большим рюкзаком за плечами, а поверх его еще придерживал бревно.
– Вот бревнышко нашел на дороге.
– Откуда взялось?
– Наверно, с луны свалилось.
– Хочешь кофе?
Он не успел ответить. Из-за куста, на котором висел мой термометр и к которому Борис стоял спиной, выскочили два волка и пошли по тундре в гору.
– Борис, волки, – скучным голосом сказал я.
Он, ориентируясь по моему остановившемуся взгляду, обернулся.
– Где ружье?
– В палатке.
– Не успеть с выстрелом.
Волки уходили не спеша. Один – побольше, другой – поменьше, оба рыжеватого окраса, под цвет осенней тундры. И чувствовалось в их неспешном беге великое пренебрежение к нам. Припугнуть бы их как-нибудь, чтобы пошли галопом. Повинуясь, наверно, этому чувству, Борис свистнул. Свистнул так пронзительно, что с ближайшего ивового куста опало несколько пожелтевших листьев. Совпадение, конечно, но все равно в моей душе шевельнулось восхищение. А волки неожиданно стали, а затем той же неспешной трусцой побежали к нам, словно мы их позвали на кормежку.
Где-то я читал, что волки различают только три числа: ноль (ничего), один и много (все, что больше единицы). Говорят, если взять из волчьего логова несколько щенков, оставив двух, то волчица не выкажет никакого беспокойства. После случая, о котором я рассказываю, мне хотелось бы внести в науку о волках свою лепту. По-моему, они различают такие понятия как "не слишком много" и "очень много". В начале, я думаю, запахи их сбили с толку, поскольку перед уходом ребят на базу нас было "очень много". А теперь нас было только двое и это уже было "не слишком много". От нас не пахло ничем враждебным, напротив наверно, — веяло домашним, съедобным.
Борис сделал такой прыжок, какие я видел только в кино: толчок левой, толчок правой и затем горизонтальный полет по плавной дуге, которая завершилась в темных недрах палатки. Нечто вроде полета дельфина над водой. Я же, как стоял, так и остался стоять. Просто обалдел и оцепенел.
Волки, очевидно, прореагировали на движение. Они подбежали к входу в палатку и стали, словно ожидая, что им бросят кусок хлеба. Картина, я бы сказал, была написана в спокойных бытовых тонах: две собаки ждали, когда их покормят. А, может быть, это действительно были собаки? Однако оба зверя выглядели так мощно, что любая собака тут же поджала бы хвост. Их уже вылинявшая к зиме шерсть была отменно пушистой. У более крупного волка, который стоял несколько впереди (наверно, это был кобель), на спине шерсть была потемнее, по хребту как бы шел ремень. Несколько позади, на полкорпуса стояла, по-моему, волчица. Окрас ее был более однородным, рыжеватым.
Волки стояли между нами — ко мне и к невидимому Борису боком. Мы были для них толи двумя блюдами, и они не знали с какого начать, толи представляли две загадки. Кончик носа большого волка был как бы на прямой линии, соединявшей меня с Борисом. Волк облизнул его (нос, конечно, пока), чтобы лучше различать запахи, принюхался, двинул ушами. Розыгрыш? Сожрут со всеми потрохами – и все дела.
Но в палатке ружье. И сейчас грохнет выстрел. Я вдруг осознал, что нахожусь на одной линии с волком. По закону подлости Борис в волка не попадет, а попадет в меня. Я же стою, как поэт на дуэли, – грудью на выстрел. Верх живота стал холодным и пустым, а низ – болезненно тяжелым. Я медленно опустился на колени и затем неловко упал ничком, стараясь укрыться за тонкой струйкой синеватого дыма, который курился над одним-единственным еще не погасшим угольком. Волчица обернулась в мою сторону и облизнула кончик носа. Я непроизвольно икнул и дрыгнул правой ногой, наверно, подхалимисто хотел махнуть хвостом – врожденный рефлекс, атавизм. Я позавидовал Борису, как пехотинец завидует танкисту. Господи, до чего же хорошо, уютно, надежно было этой ночью в палатке! Но надо что-то делать. Сделав змеиное движение, я вплотную приблизился к костру. Подбородок упер в еще теплую золу. Надел солнцезащитные очки. Они – моя последняя защита. Они не съедобны, ими можно подавиться, они поблескивают. Руки поджал под себя – звери ведь хватают за выступающие части тела.
Волчица переступила с лапы на лапу, собираясь двинуться в мою сторону. Боже мой, какие у них хвосты! Действительно, не хвост, а "полено". Я закрыл глаза.
И тут грянул – нет, не выстрел – а дружный хор: «Мы красные кавалеристы, и про нас былиники речистые ведут рассказ...»
Как в довоенном кино, в самый последний момент подоспели "наши". В группе был парень, который не признавал ни туристских песен, ни рок, ни эстраду. Пел только революционные песни. И как ни странно, своим энтузиазмом заразил почти всю группу. Песня донеслась с ближайшего увала.
Теперь волки поняли, что нас все-таки "очень много". И с места галопом пошли вверх по склону в узкое ущелье, которое темнело скалистой складкой.
А вот и Борис с ружьем. Когда он выстрелил, до волков уже было метров восемьдесят. Этот выстрел на них никак не повлиял, зато песня зазвучала еще звонче: ребята подумали – это их приветствуют.
Я поднялся с земли. По моему лицу текли слезы, проделывая извилистые ходы в той золе, которая его покрывала. Я вдруг почувствовал, что шевелю губами: «Веди, Буденный, нас смелее в бой, пусть гром гремит, пускай пожар кругом, пожар кругом...» У входа в палатку белел листок бумаги. Я машинально поднял его. "Меня съели волки...". Я подошел к костру и подул на едва тлевший уголек. Ведь расскажешь – не поверят, да еще осмеют. Я снял очки, попытался рукавом стереть с лица золу и слезы, еще раз подул на уголек и приблизил к нему листок бумаги с моим завещанием".
1988

http://web.archive.org/web/201805111755 … y.htm#Srok

Контрольный срок
(Из книги "За убегающим горизонтом")

Мы спешим, потому что до контрольного срока остается меньше двух часов. Мокрые уступы скал ускользают из-под ног. Слева монотонно, словно электричка, шумит река. Непроницаемой пеленой окутывает темнота. Моросит дождь.
Если мы не вернемся к контрольному сроку, это будет означать, что с нами что-то случилось, нас начнут разыскивать. Контрольный срок назначили на двадцать четыре ноль-ноль, но в такой непроглядной тьме искать бессмысленно, и я думаю, в лагере подождут до утра. Нам тоже следовало бы где-нибудь на уступе дождаться рассвета.
Мой напарник, которого я про себя кличу Рыжим, потому что он действительно рыжий-конопатый и беспокойный, как огонек, устал и отстает. Это из-за него мы опаздываем и ползем ночью по мокрым скалам.
Нам поручили отыскать подход к перевалу. Мы долго карабкались вверх, преодолевая одну за другой ледниковые морены. Хаос каменных глыб пытался убедить нас, что здесь испытывалась атомная бомба. Скоро мне стало ясно: путь еще долог, и если мы не хотим застрять где-нибудь на скалах ночью, надо возвращаться в лагерь. Тем более, что основную часть задачи мы выполнили, - большая часть пути к перевалу была определена. Но разве Рыжего угомонишь? Он должен побывать на самом перевале, чтобы быть уверенным, как он говорил, что это наш перевал.
– Ведь нашим путем, – поучал он, – завтра пойдет весь отряд, и ошибка будет дорого стоить. - К тому же, – утверждал он, – этот каменный вал – последняя преграда, и речь идет о каких-нибудь двадцати минутах. В конце концов, подожди меня здесь, я быстренько сбегаю туда и обратно, – закончил он.
Как я и предполагал, этот каменный вал отнюдь не был последним. И когда Рыжий в наступавших сумерках появился на его гребне, серые глыбы скал уже утрачивали свои четкие контуры, а следом за ним с перевала гнались низкие черные тучи.
Нам до темноты необходимо было выбраться к реке, к надежному ориентиру, и мы, не перемолвись словечком, пустились вниз во весь дух.
Смеркалось очень быстро, тучи нас догнали. Вскоре стали заметны искры, которые мы высекали из камней металлическими шипами на ботинках – триконями.
К реке мы вышли почти в полной темноте. Она шумела где-то глубоко внизу, в ущелье. Из-под ледника здесь в нее водопадом низвергался ручей, и был небольшой лужок, покрытый травой. Самое разумное было бы дожидаться рассвета здесь, потому что дальше шла крутая осыпь из крупных глыб, каждая из которых была небольшой скалой, и еще – очень легко было попасть на отвесные стены ущелья реки.
Рыжий устал. Он поспешил присесть на камень, как только мы остановились, дышал глубоко и никак не мог отдышаться.
Я высказал свое предложение.
Он спросил:
– А контрольный срок?
– До утра нас искать никто не будет: это не разумно. Ночью в такую погоду и опасно, и безрезультатно. Начальник, я его знаю, не будет рисковать людьми и тратить силы понапрасну. Он подождет рассвета и начнет поиск сразу на широком фронте. А до утра они разведут большой костер на видном месте и будут по очереди дежурить.
– Трусишь, милок?
Может, он хотел меня подзадорить, может, злился на себя, что из-за него мы не вернулись в лагерь до темноты, может, досадовал на свою усталость, но по тону его ясно было одно – он закусил удила и спорить с ним бесполезно.
Я ничего не ответил.
– Шагай первым, – сказал он.
Это было разумно: я более осмотрителен и меньше устал.
И вот мы спускаемся: мокрые уступы скал ускользают из-под ног, слева монотонно, словно электричка, шумит река. Тьма – не видно собственных рук. Моросит. Кажется, что мир умер, оставив от себя лишь этот монотонный звук слева и мокрый гранит под руками. Я ориентируюсь по звуку. Надо держаться так, чтобы он не удалялся и не приближался. Иначе можно забраться на такие скалы, с которых и днем не слезешь. Во мне все обострено до предела, рождается какое-то доселе неизведанное чувство пространства. Я медленно сползаю во тьму, держаcь за невидимый уступ руками, и точно в тот момент, как и ожидаю, нахожу ногами невидимый упор. И так с одного обломка скалы на другой. Иногда они вдруг шевелятся и негромко ворчат, как сытые звери, потревоженные ночью. Я зол на Рыжего. Я уверен, что в такую ночь нас искать никто не будет, что рискуем совершенно зря, что пока не поздно, нужно остановиться. Днем здесь работы на тридцать минут, и без всякого риска. Дело даже не в личном страхе за свою жизнь. Если кто-нибудь из нас сейчас разобьется, это отразится на всех и на всем. Отряду придется сойти с маршрута. Но после разговора там, наверху, я и слова не скажу. Пусть Рыжий сам поймет, что был не прав, пусть сам скажет: "Подождем до утра".
Он устал и начинает терять координацию. Сказалась последняя пробежка на перевал и головокружительный спуск наперегонки с тучами. Я знаю: то, что есть от усталости во мне, в нем уже выросло до угрожающих размеров. Ноги в лодыжках иногда вдруг подворачиваются ни с того ни с сего, руки хотят отпустить уступ раньше, чем ноги найдут надежную опору, исчезает ощущение опасности и постепенно на все становится наплевать. Я слышу, как разболтанно цокают металлические шипы за моей спиной, временами угрожающе скрежещут по граниту, словно машина на тормозах. И чувствую, что несчастье уже висит в воздухе, оно произойдет, если мы тотчас не остановимся. Ходить ночью по скалам – сплошное пижонство. И ради чего? Ради того, чтобы прийти в лагерь в срок, который был назначен нам скорее по привычке, впопыхах и совершенно не разумно – на двенадцать часов ночи. С кем это произойдет – со мной или с ним? Шансы примерно одинаковы – он устал, я иду первым.
И вот сзади скрежет тормозов, которые не спасают, мягкий шлепок тела о камни, звякнул ледоруб и – все. Лишь речка шумит.
Что-то темное поднимается во мне, затопляет сознание. Тьма словно прорвалась вовнутрь. Это наивно, это глупо, это не так, но разум не может с этим справиться – тьма оживает. Это уже существо, оно только не имеет привычных очертаний, оно может придушить нас в любой момент и лишь забавляется.
– Эй! – кричу я и не узнаю своего сдавленного голоса.
Шевелится.
– Эй! – повторяю я и боюсь что-либо спросить.
– Эй!
Легкий стон. Поднимается. Ругательство со злостью и слезами в голосе.
– Подожди, – говорит Рыжий, – подожди минутку, отдохнем. Ничего не случилось. Ничего, только темнота осточертела. Посидим с закрытыми глазами.
Я закрываю глаза и сажусь на камень, теперь-то мы, слава Богу, будем сидеть так до утра. Нас опять двое, мы целы, а солнца не так уж долго ждать. Я чувствую себя счастливым. Ей Богу, чувствую себя счастливым.
– Ну, пошли, – говорит Рыжий.
– Никуда я не пойду.
– Мы же почти пришли.
– Тем более, мы сделали все, что могли.
– Выходит, мы напрасно рисковали?
– Напрасно.
– Мне наплевать, ждут нас или не ждут. Трезво рассуждают или за бутылкой. Я приду вовремя – и все. Я должен прийти и приду.
– Брось этот дешевый героизм. Тебя не снимают на кинопленку. Это ведь может дорого нам обойтись.
– Не бойся, не продешевлю. Сиди здесь. Мы пришлем тебе и пожарную лестницу, и чистые штаны.
Он уходит. Мне кажется, что если бы он постанывал, ему было бы легче. Он уходит. Он проламывается сквозь темноту, как раненый зверь через чащу. Невидимая нить, которой мы связаны, сдергивает меня с уступа. Можно начинать оплакивать себя – никому не видно, темно, лицо мокрое от дождя.
Время словно остановилось. Наверно, так кажется потому, что ничего не меняется перед глазами. Теперь, когда я иду вторым, нервное напряжение сменяется усталостью. Я уже не ощущаю пространства, теряю координацию, оскальзываюсь, то и дело натыкаюсь на выступы скал; синяки и ссадины быстро занимают оставшиеся места на моем теле. По нарастающему шуму реки я чувствую, что Рыжий берет слишком близко к ней, но мне уже все равно. Зачем я только с ним связался? Я вспоминаю свою городскую жизнь и удивляюсь, что не мог наслаждаться такими доступными вещами, как мягкой постелью с чистыми простынями, теплым хлебом, что просто не замечал этого примитивного счастья.
Кто-то хлещет меня по лицу. За что? Да это куст! Я ему радуюсь, как моряк первой чайке. Значит, скалы кончились! Я делаю несколько поспешных шагов и натыкаюсь на Рыжего.
– Река, – говорит он. – Мы взяли слишком близко к реке.
"Слава Богу, – думаю я. – Переправы нам не найти. Можно развести костерок и греться до утра". И я опять счастлив.
Я ощупью надрал коры с корявой березки. Нашел среди нижних веточек несколько сухих. Под видавшей виды фетровой шляпой у меня коробок спичек и кусок фотопленки для разжигания костра. И вот – первый синеватый язычок огня нежно лизнул хворостинку. Задымило.
Мой спутник, исследовавший берег, не выдержал и тоже потянулся к огню. Мы поочередно подкладываем в него ветви, и проявляем при этом, я бы сказал, взаимопонимание. Когда костер слаб, одна неправильно положенная ветка может его загасить. Может он погаснуть, и если вовремя и определенным образом не добавить в него еще одной веточки. Наш костер набирает силу. Он еще не жаркий, не может высушить нашу одежду, но уже согревает душу.
Стали различимы - корявые деревца, окружавшие нас, скала, нависающая над нами со мхом на уступах в бисеринках влаги, берег бурного потока.
– Вброд нам не перейти – глубоко.
Я молча радуюсь.
– Тут совсем рядом есть поваленное дерево.
Я настораживаюсь.
– Лежит оно, вроде, поперек реки. Дерево старое – без ветвей и коры. Возможно, оно не доходит до того берега.
Я не трушу, но как уйти от огня? И снова отдаться на милость враждебной темноте?
Рыжий закуривает. Огонек сигареты освещает его яркие губы, сжатые сейчас в тонкую линию, кончик носа с глубокими вырезами ноздрей и рыжую щетину на остром подбородке.
Я твердо решил никуда больше не идти. Я буду сидеть и смотреть на огонь. Пусть сначала взойдет солнце, потом будем разговаривать.
– Сходим, посмотрим? – Рыжий встает чересчур резко, изображая решительность, и не удерживает стона. С ногой у него все-таки что-то случилось, не страшное, но болезненное.
Мы берем по головешке, – не потому, что от них много света, а скорее потому, что жаль расставаться с огнем, я готов хоть искру зажать в кулаке. И выходим на берег потока. Наш огонь слабо озаряет комель коричневого ствола. Продолжение его, окантованное белыми всплесками, скрывается в темноте. Рыжий садится и начинает расшнуровывать ботинки. Мне кажется, он хочет отдалить решительную минуту.
– Трикони с каблуков посбивались, – поясняет он свои действия.
Страховочную веревку мы не взяли. Предполагалось, что подход к перевалу прост, и она нам не понадобится. На Алтае немного сложных перевалов. Я встаю на комель бревна с тайной надеждой, что оно не прочное и плохо закреплено. Но оно держит хорошо, и я неожиданно для себя делаю один шаг вперед. И ничего не ощущая, кроме изумления самим собой, быстро делаю еще несколько шагов. Штычком ледоруба ощупываю бревно. Головешка – для баланса. Опасный путь – всего несколько метров. Поток – бешеный, я ощущаю это по напору, с которым он бьет по ледорубу, погруженному в него всего сантиметров на пять. Я чувствую, что достаточно погрузить его еще на пять сантиметров, и можно потерять равновесие, а если соскользнет нога, то будешь смыт с бревна в одно неуловимое мгновение.
Я хотел только попробовать, я попробовал и сейчас вернусь. Тут я почувствовал, что теряю равновесие и, озаренный в мучительную минуту даром предвидения, понял, что в то самое мгновение, как я поверну назад, я свалюсь в поток. Я быстро делаю еще один шаг вперед навстречу своей неминуемой судьбе и выравниваюсь. Вода захлестывает бревно и теперь приходится переступать не более чем на ширину ступни. Я держусь за головешку, как за ручку в трамвае, сжимаю, как сжимали дикари каменный нож, когда на них бросался разъяренный хищник. Стою на бревне боком к движению и лицом к лицу к потоку и тьме. Еще несколько шажков – бревно становится уже, но вода перестает захлестывать его и уже не ревет так яростно. Все позади. Я спешу. Оступаюсь. Но берег близок. Я сажусь на его край. Вода леденит ноги, но это уже ерунда. Я делаю почти погасшей головешкой несколько кругов над головой, мол, все в порядке, и швыряю оставшиеся искры в пасть потоку – жри!
Другой огонек двинулся мне навстречу. Я смутно почувствовал, что если он погаснет, то тьма меня придушит, как котенка. И тут же осознал, что Рыжий делает непоправимую ошибку. Огонек был близок к воде, это означало, что он не понадеялся на себя – больная нога, усталость, потеря триконей с каблуков – и решил переправляться, сидя верхом на бревне, потому и ботинки снимал.
Головешка ему мешала передвигаться, занимая руку, но и он, храбрец, не захотел остаться без этого светлячка.
Я стал кричать, стараясь перекрыть шум потока, который ревел ему прямо в уши. Я предупреждал, я давал советы и не хотел понимать, что он меня не слышит, что советы мои бессмысленны, что это неотвратимо.
Огонек потух враз, будто кто-то плюнул на него. И мне показалось, что шипение угасавших угольков прорезало рев потока.
Он не был рыжим, он был русым и звали его Володей.
Я несколько раз отчаянно крикнул: "Володя!" и, не получив ответа, бросился прочь, к людям из этой проклятой тьмы, но, сделав небольшое кольцо по каменистой гряде, поросшей редкими лиственницами, снова вернулся к злополучному потоку, как злоумышленник к месту преступления, – на то самое место, откуда стартовал: это можно было определить по слабому отблеску костра, который еще тлел на том берегу. Но у кромки воды я увидел нечто новое. Что-то слегка белело в темноте и шевелилось. Весь атеизм как-то разом испарился из меня: леший? призрак? привидение?
Я замер. Дыхание перехватило. Мне показалось, что кто-то приближается сзади – шорохи... голоса... или это река бормочет? Кто-то уже стал за моей спиной. Его намерения мне не известны, но они враждебны, как враждебна тьма. Я сказал себе: "Мерещится, не будь психом". Нечто белое приблизилось, оно было небольшим. Я опустился на колени и протянул к нему руки. И ощутил что-то холодное, скользкое, чуждое, похожее на человеческое тело, перешагнувшее порог бытия. Я спросил шепотом:
– Володя, это Вы?
– Да, я, – запросто ответил призрак.
– Володя, а почему Вы такой холодный и голый, – запричитал я.
Но тут мрак начал рассеиваться, и это было так чудесно, что я поднял голову к небу, надеясь увидеть что-то необыкновенное, может быть летающую тарелку? Но я увидел Володю – без штанов, на его шее висели горные ботинки.
– Отпусти мою ногу, – зашипел он вдруг и задергался.
Мне очень не хотелось ее отпускать: я уже начал верить в нее, как в некоторую реальность в этом мире мрака и неожиданных явлений. Но призрак вырвался и сиганул обратно в поток.
Через некоторое время стало еще светлей и мир, наконец, вновь приобрел реальность. Полукругом с факелами в руках стоял почти весь наш отряд. У берега на корточках сидел я. Передо мной в воде, слегка присев и держась за макушку злополучного дерева, дрожал Рыжий.
– Ты что там делаешь? – спросил наш руководитель.
– Иду вброд.
– На ту сторону?
– Нет, на эту.
– Ну, так иди.
– Я уже пришел.
– Ну, так вылезай.
– А мне никак.
– Ты переправлялся, сидя на бревне?
– Я не думал, что вода меня перевернет. Я потом и ноги под себя поджимал, чтобы меньше било.
– Понятно. Сейчас будет зрелище не для слабонервных. Женщин прошу удалиться.
– Я не боюсь крови, – сказала юная Танюша.
– Если будет кровь, мы обязательно тебя позовем.
Мне хотелось смеяться, но я лишь слабо икал.
– Я и не подумал, что вода так сильно ударит по ногам, – повторил Рыжий. – А когда лег животом на бревно...
– Понятно, – перебил его руководитель. – Молодец, что ботинки снял, а то со штанами не так легко расстаться, когда ботинки на ногах. И плыл бы ты сейчас, милый мой, как под парусом в сторону моря...

Оказалось, что, как только начало темнеть, руководитель, не дожидаясь истечения контрольного срока, послал к переправе наблюдателей. Наш костер был замечен.
До контрольного срока оставалось двадцать минут.

0

6

Полоскин Борис Павлович
http://web.archive.org/web/201805111755 … luchay.htm
http://samlib.ru/p/poloskin_b_p/

Прыжок
(Сокращенный вариант рассказа - в книге "Законы реки")
Занятие по слалому

Проведение матча четырнадцати городов СССР по технике водного туризма было запланировано в Карачаево-Черкессии на реке Большой Зеленчук, вблизи поселка Архыз. Некоторые команды приехали на реку загодя, чтобы потренироваться в условиях, близких к ожидаемым на соревновании. Участок, выбранный для трассы соревнования, был известен только организаторам и держался в секрете, поэтому команды тренировались, где им заблагорассудится и сами организовывали страховку. Это привело к печальному событию: девушка из опрокинувшейся байдарке не успела добраться до берега, и водный поток сбросил ее в двухкилометровый порог – "трубу" с хаотичным нагромождением камней и с непредсказуемым следованием жестких валов с пенными гребнями. Спасательный жилет не сохранил ей жизнь, ее тело выловили спортсмены, тренировавшиеся ниже по течению.
Становление гребного слалома только начиналось. До первенства страны было еще далеко, ему должны были предшествовать матчи городов и соревнования регионального уровня с тем, чтобы устоялись правила, накопился опыт судейства и мастерство спортсменов. Это был всего лишь второй матч, первый состоялся в 1968 году – "Матч десяти городов" на реке Черемош в Прикарпатье у поселка Белоберезка, недалеко от города Черновцы. Если бы кто-нибудь погиб на соревнованиях, это могло бы привести к тому, что их вовсе бы перестали проводить, не говоря уже о тех карах, которые неминуемо обрушились бы на головы их организаторов. И тут уместно упомянуть, что главным судьей этих соревнований был я; кстати говоря, трассу тоже выбирал я.
Поселок Архыз располагался на левом берегу реки, на правом берегу выстроилась турбаза. Берега соединял крепкий деревянный мост, он был перекинут с одной скалы на другую в том месте, где гранитные теснины сжимали реку до минимального размера. Трасса начиналась выше моста по течению и заканчивалась сразу после моста в том месте, где скалы расступались, и река метров сто текла ровно. Дальше начиналась та самая "труба", которая уже омрачила начало соревнования.
По всей трассе были расставлены посты спасательной службы. У финиша дежурили две байдарки, готовые придти на помощь, потерпевшим аварию. Начальник спасательной службы, сознавая свою ответственность, даже спал в каске и временами нагонял ужас на соседей по палатке, вскакивая среди ночи с воплем: "Девятые ворота!".
Царил разброд, естественный для начала непонятного, и в то же время большого дела. Вместо оборудования для трассы мне привезли вымпелы для победителей, будущие судьи с трудом воспринимали правила соревнований, спортсмены выступали с предложениями по улучшению уже существующего "Положения", примеривая их к своим способностям. Официальные представители Центрального Совета по Туризму без конца задавали вопросы типа "а что, если?" И главным из них был: "А что, если человека унесет в "трубу"?". "Не унесет, – отвечал я им, – спасатели натренированы, да и сам он выплывет, перед трубой достаточно большой участок спокойной воды". "А если он потеряет сознание?" – и так далее. И еще: "Почему в таких сложных условиях вы допускаете к соревнованиям инвалида?" – "Правилами не запрещено".
Дело в том, что в Ленинградской команде был одноногий участник – Толя Жуков. Одна нога его еще в детстве была ампутирована по пах. Я хорошо его знал: несмотря на такой физический недостаток, мы приняли его в школу инструкторов по туризму. У него оказался спортивный характер, который не позволял ему уступать своим физически полноценным товарищам. Зимой он вместе с нами ходил на лыжах – на одной лыжи, сконструировав специальные палки. Летом, используя один костыль вместо ноги, показывал прекрасные результаты по ориентированию. А на лодках или байдарках – просто первенствовал. Я в тайне надеялся, что на этих соревнованиях он покажет классный результат.
А как же все-таки быть с "трубой"?
Я вспомнил, что, когда однажды проходил по мосту, меня неожиданно остановил мужчина по виду – из отдыхающих и, взяв за локоть, подвел к перилам:
– Он прыгнул отсюда – туда. – Его палец описал дугу по направлению к потоку воды. – Всего за пол-литра водки!
Им владело неподдельное восхищение тем подвигом, свидетелем которого он только что был. Он не мог не поделиться им, и вот, подвернулся я.
– Кто этот герой?
– Местный, инструктор с турбазы. Ну, тот, который говорит путешественникам: "Я трезвым тропы не помню".
Вспомнив этот случай, я решил, что вода позволяет здесь выплыть человеку; если бы не позволила, он бы не выплыл. А если позволяет, то от человека никакого особого умения не требуется. Почему бы главному судье ни проверить это предположение на практике? К тому же, я всегда считал – то, что может черный человек, может и белый, надо только набраться духу.
Я пришел на мост утром. Спасатели на байдарках под руководством своего начальника отрабатывали приемы захода в струю, бившую из-под моста, и выхода из нее, имитируя при этом отлавливания различных предметов.
Я сообщил начспасу о своем намеренье и попросил отозвать тренировавшиеся байдарки из-под моста. Мы договорились, что, когда поток будет свободен, а его служба придет в состояние готовности, он махнет мне рукой. Я разделся до плавок и, не надевая спасательного жилета, вышел на мост; пролез под перилами и встал на его кромку.
Как это часто бывает в сентябре, утро выдалось прохладным и сырым, с верховья долины дул холодный ветер. Внизу еще сновали байдарки, и я был вынужден стоять в неловкой позе: выгнувшись корпусом вперед, наподобие ростры корабля, руками за спиной держась за перила, чтобы не упасть в поток раньше времени. Глянул вниз: гребни волн, всплескивающие то тут, то там, казалось, тянулись ко мне с недобрыми намереньями.
Надо сказать, опыта прыжков с вышки я не имел. Правда, один раз прыгнул и понял навсегда, что этот вид спорта не для меня.
На первом курсе Ленинградского Политехнического института, чтобы получить стипендию, надо было иметь зачет по физкультуре, а, чтобы получить этот зачет, надо было сдать норматив ГТО (Готов к Труду и Обороне). В зачет входил прыжок по выбору: либо вверх на один метр, шестьдесят сантиметров, либо вниз с пятиметровой вышки. Поскольку прыжки вверх мне не давались с детства, то я выбрал второе испытание. Прыгать можно было любым стилем. Мне был известен только один стиль и то теоретически – "солдатиком": подумаешь, всего и делов-то – шагнуть в пустоту.
На верхний помост вышки поднимались группами по три человека. Два парня передо мной интенсивно разминались, готовясь к зачетному прыжку: упруго приседали, делали энергичные клоны, вращали тазобедренным суставом.
И вот пошел первый: присел на краю прыжковой площадке, наверное, чтобы сократить расстояние до воды, громко выдохнул, затаил дыхание и… встал, отрицательно замотав головой.
Пошел второй. Встав на кромку площадки, он сначала развел руки в стороны, потом свел их над головой, как это делают опытные прыгуны, посмотрел вниз и, снова сложив руки по швам, решительно повернул вспять от роковой черты.
Настала моя очередь. Предшествующие примеры поубавили во мне прыти. Но я решил, что смотреть вниз не буду, просто подойду к кромке и шагну в пустоту. Глядя в даль, я осуществил первую часть своего плана. Снизу прозвучал вопрос:
– Фамилия?
– Полоскин.
– Пошел!
Я недавно пришел из армии и, потому, подчиняясь команде, безропотно "пошел". Мне показалось, что свободный полет продолжается подозрительно долго и я, не удержавшись, глянул-таки вниз: зеленоватая поверхность бассейна угрожающе покачивалась, взбаламученная предыдущими прыжками. Я не произвольно взмахнул руками, словно пытаясь превратиться в птицу, и вернутся назад на прыжковую площадку, но через мгновение неотвратимо грохнулся плашмя на жесткую поверхность воды, подняв фонтан, брызги которого долетели до судий. Было очень больно, особенно досталось гениталиям. Всплыв на поверхность, я услышал голос судьи:
– Качество прыжка на зачет не влияет.
А потом увидел его лицо, перекошенное от сдерживаемого смеха.
Итак, как и тогда, глядеть вдаль и просто шагнуть в пустоту. А вдали, но не очень далеко, громыхала роковая "труба". Поскольку прыжок задерживался, на мосту стали останавливаться прохожие. Один подошел ко мне и стал уговаривать отказаться от безумной затеи: – Ты поломаешь ноги, если вообще выплывешь. Зачем это тебе надо? Ты же еще молодой! – "Ты еще полюбишь", – про себя добавил я.
Толпа быстро прибывала. Послышались голоса: "Что? Он собирается нырять?", "Он, наверно, рехнулся", "Надо позвать милиционера, это нарушение общественного порядка". "Трезвый ли он?".
С каждой секундой моя решимость таяла: неудобная поза, холод, жуть предстоящего испытания, близость "трубы", уговоры добрых людей. Действительно, зачем мне это надо? И я уже, было, собрался принять более удобную позу по другую сторону перил, как вдруг начспаса энергично махнул мне рукой, совсем, как тот судья, который крикнул: "Пошел!" – и я шагнул в пустоту.
Полет продолжался недолго, до потока было не больше трех метров. Я предполагал, что он ударит меня по ногам и попытается опрокинуть навзничь, поэтому в полете я наклонился немного вперед. Но это не помогло: сильный удар положил меня на спину, и поток жадно заглотил добычу. Потом я узнал, что надо было прыгать не "солдатиком" а "бомбочкой", то есть, сжавшись в комок, обхватив колени руками.
Инструкция гласит, что попавший в порог должен плыть на спине вперед ногами, гребя руками против течения и внимательно просматривая предстоящий путь, – так учили меня, и так я учил других. Что касается первой части инструкции, то тут мне повезло: меня волокло ногами вперед, спиной ко дну, и мне оставалось только загребать руками против течения. А вот насчет "просмотра пути" дело обстояло плохо, меня волокло где-то у дна или в середине потока и, открыв глаза, я увидел только мутную воду. Мне это не понравилось и, нарушая инструкцию, я перевернулся на живот и, делая плавательные движения, которые принято называть "собачьими", попытался выбраться на поверхность, но это мне не удалось. (Тогда я еще ничего не знал о пространственном режиме потока и о коварстве закона Бернулли).
Когда запас воздуха в легких уже кончался, и становилось тоскливо и безразлично, поток выплюнул меня, как нечто несъедобное. Я увидел: теснина кончилась, байдарка спасателей, отчалив от берега, спешит ко мне.
Перепуганные ребята очень старались помочь мне, хотя никакой помощи не требовалось. Увернувшись от удара веслом возбужденного спасателя и направляясь к берегу, я пронырнул под байдаркой. Тут все-таки они достали меня, правда, удар пришелся вскользь, по плечу. Достигнув берега, я сел на прибрежный камень, не вылезая из холодной воды, она покрывала меня по колено. Мне не хотелось, чтобы зрители увидели, как дрожат мои поджилки.
Начспаса сказал:
– Надо было немного подождать: обычно в это время на берег выходят девушки из сборной страны по конькобежному спорту, – для физической зарядки.
Бог с ними, с девушками, – жив и на душе спокойно: можно вплавь добраться до берега.

Во время соревнований спасательной службе пришлось потрудиться: горя романтическим желанием побороться с бурным потоком горной реки, на старт вышло много неумех. Всех выловили, никто не ушел в "трубу".
Оба берега были усеяны зрителями из окрестных сел. Отдыхающие на турбазе остались без обеда: повара тоже люди, такого невиданного зрелища, как байдарки на горной реке, они не могли пропустить.
Толя Жуков со своим напарником под аплодисменты зрителей всю трассу прошел чисто и занял первое место. После ряда последующих соревнований он стал одним из первых мастером спорта по гребному слалому.
2002

0

7

Полоскин Борис Павлович
http://web.archive.org/web/201805111755 … luchay.htm

Альтернативы
(Из книги "За убегающим горизонтом")
Дюльфер
Начинало светать. Снег казался грязным, скалы – неприступными. Отряд укладывал рюкзаки. Надо было успеть пересечь склон под зеленоватым, словно гнойник, кавказским ледопадом, прежде чем солнце примется за свою разрушительную работу. Как только потеплеет, лед, образовавшийся за ночь в трещинах скал, растает и посыплется щебенка, быстро набирая скорость в крутых кулуарах. Потом снег намокнет, потяжелеет, поползет вниз, и загрохочут лавины – «белая смерть».
Яков Романович, готовивший завтрак, резал грудинку. За дни похода нож затупился. Что он им только ни делал, даже лед счищал с железных шипов на подошвах ботинок. Яков Романович и так и сяк вертел мясо, пытаясь найти уязвимые места.
– Ведь не режет человек свинину, а мучает, – заметил Юрий; чаще его звали Юркой — молодой еще был парень.
Яков Романович протянул ему мясо:
– А ты возьми да покажи, как надо резать.
– Вас учить? Не решусь.
– А ты не языком, ты руками.
Юрий подчеркнуто лениво вытянул из ножен, висевших на поясе, нож, попробовал на ногте его остроту. Затем с видом брезгливого интеллигента двумя пальчиками взял мясо и принялся, не спеша, отделять от него аккуратные куски, попутно объясняя, почему нож нужно держать в правой руке, а мясо в левой, что такое свинья и почему она хрюкает. Иногда он внезапно прерывал свои наставления, картинно морщил лоб, покусывал тонкие губы, приговаривал: «Как бы это вам лучше объяснить? Сам-то я понимаю». Или же грозно хмуря белесые брови, спрашивал утробным басом:
– Вам понятно? Повторите.
Ребята похохатывали. Дело в том, что Якова Романовича и Юрия связывала одна страховочная альпинистская веревка. В опасных местах они доверяли друг другу жизнь, а на привалах беспрестанно ссорились по пустякам. К их перепалкам привыкли, как к постоянному бесплатному развлечению.
– Дай-ка на минутку. – Яков Романович выхватил из рук Юрия нож, постучал им по камню, потом коснулся им головы противника. – Похоже.
– Не то, что у Вас – как о подушку.
– Молокосос. – Яков Романович знал, чем можно досадить своему молодому противнику.
– Дуб растет триста лет, а так и остается дубиной.
– Кончай базар, – попытался вмешаться начальник.
– Он лысину носит только для приличия, – доверительно сообщил ему Юрка.
– Щенок.
– Да прекратите вы, черт вас возьми! – не на шутку разозлился начальник.

Яков Романович сорвался на крутом снежном склоне. Он неловко упал на спину и стремительно заскользил головой вниз, рюкзак мешал ему перевернуться. Заученным движением Юрка накинул страховочную петлю связывавшей их веревки на древко ледоруба, но оно сломалось от сильного рывка, и Юрку бросило грудью на снег. Однако рывок сделал свое дело. Якова Романовича развернуло и притормозило. Он быстро перевернулся на живот и, царапая клювом ледоруба по насту, погасил скорость. Посмотрел вверх направо: там, прижавшись щекой к склону, уже без рюкзака, с одним темляком от ледоруба на запястье медленно сползал вниз его напарник. Обломки ледоруба, опережая хозяина, подпрыгивали на неровностях снежного наста. Он видел, как руки парня лихорадочно искали какую-нибудь зацепку. Не находя ни вмерзшего камешка, ни бугорка, ни трещинки, пальцы скребли отполированный ветром и солнцем снег. Не трудно догадаться, что будет дальше: Юрка проскользит мимо него, разгонится, и когда веревка натянется... Склон крут, под снегом лед, на одном ледорубе двоим здесь не удержаться.
Рука Яковы Романовича легла на альпинистский карабин. Он ничем не может помочь Юрке. Он сделает два простых движения: отожмет пружину и выпустит из карабина петлю связывающей их веревки. Однако медлил сделать это и оцепенело следил за тем, как, змеясь, выпрямляется связывающая их нить жизни и смерти. Веревка натянулась и сдернула его с места. Тяжесть, повисшая на другом ее конце, поволокла вниз. Сами собой брызнули слезы.

«В снежный наст можно вонзить нож, что висит на поясе». Но Юрка поздновато вспомнил о нем; скорость была уже велика, на неровностях подбрасывало в воздух. Жить оставалось секунды. Его охватила злость: он погибает, а прекрасный мир равнодушно взирает на это – стоило бы плюнуть ему в рожу. Юрка глянул на Якова Романовича – тот плакал, не стыдясь, сморщив лицо и вывернув губы, его обессиленные руки вытянуло вверх, клюв ледоруба оставлял жалкую царапину на снежном насте.
С пугающим озорством Юрка крикнул:
– Не реви, старый хрыч, ты еще научишься резать свинину, – и полоснул ножом по веревке. Она оборванной струной взвилась вверх.
Юрка перевернулся на спину – лицом к горам, к небу, к миру – и хрипло прокричал еще что-то.

Товарищи, поспешившие на помощь, обнаружили, что следы скольжения двух тел сначала почти сошлись, некоторое время шли рядом, но потом на небольшой гряде снова разделились. Царапина от клюва ледоруба ушла в сторону безнадежных скальных сбросов. Другой след привел к неглубокой ледовой трещине. Ударившись грудью о ее противоположный край, Юрка сломал несколько ребер.
Рассматривая место обреза, начальник сказал ему:
– Жаль, что веревку перебило камнем, ты бы и Романыча спас – удержал своим весом, трещина как раз по тебе.

1957

Белая смерть
ЛавинаВ горах Тянь-Шаня рванулась к небу глыба из камня и льда под названием пик Победы. Это самый северный семитысячник на земле. Погода в этом районе сурова и неустойчива. Снежные лавины под названием "Белая смерть" сходят с ее склонов с непредсказуемостью судьбы. Удар ее о ледник сопровождается таким грохотом, будто рванула серия Фугасных бомб, после чего вихрем налетает слепая пурга - минут десять ничего не видно. Число покорителей этой вершины примерно равно числу погибших на ее склонах.
К востоку от пика Победы поднялся ввысь пик Военных топографов. От него отходит небольшой отрог с простеньким названием Ак-тау - Белая гора. Понижение между этими двумя горами носит название - перевал Высокий. Он, действительно, высок - около шести тысяч метров, выше Эльбруса и Казбека, не говоря уже о Монблане. Это самый высокий перевал в нашей стране, к тому же это прекрасная обзорная точка: все грозные вершины - пик Победы, пик Военных топографов, Мраморная стена, Хан-Тенгри, пик Чапаева - как на ладони.
До нас на его склоны поднялись две группы: под руководством немецкого исследователя Мерцбахера и заслуженного мастера спорта Рацека, но перевалить, спуститься из верховья ледника Инылчек к подножью пика Победы на ледник Звездочка им не удалось.
Мы смогли это сделать, но при спуске соскользнули в лавинный желоб, и пролетели вместе с лавиной, если мерить по вертикали, полкилометра – пять Исаакиевских соборов. Это случилось во второй половине дня, снег был мокрым, и мы не задохнулись снежной пылью. Тяжелая лавина застряла на небольшом уступе в конце склона, мокрый снег при остановке под давлением вышележащих слоев моментально кристаллизовался, несколько человек оказались травмированными и вмороженными в лед. Однако головы у всех оказались на поверхности вновь образовавшегося ледничка. Мне и Семену удалось освободиться от холодного плена, и мы всех откопали, а потом сходили за помощью.
О наших бедах сообщили в Москву. Радиосвязь была налажена следующим образом: цепь коротковолновых станций связывала альпинистов с Алма-Атой, Алма-Ата имела непосредственную связь с Москвой. По цепочке было передано: "Транспортировали двух ленинградских туристов", но где-то произошел сбой, и в Алма-Ату пришло сообщение: "Транспортировали два ленинградских трупа". Оно было отправлено в Москву, а затем и в Ленинград с добавкой: "Цинковые гробы и транспортные расходы - за ваш счет". Причем, кто погиб - не было известно, поэтому подготавливали всех родственников.
Моей матушке сказали, что меня засыпало лавиной, но идут раскопки. Матушка мне потом рассказывала, что молила Бога, чтобы я умом не тронулся (ну-кась, под снегом лежать, в темноте, без воздуха), а без рук, без ног прожить можно. Она уже подумывала о том, как по ловчее обработать культи, чтобы они поспособнее были в обиходе.
В общем, когда я вошел в свою родную коммунальную квартиру и в коридоре наткнулся на соседку, она посмотрела на меня несколько ошарашено и проговорила: "Надо же! А мы вас уже похоронили".
К слову сказать, о моей гибели сообщали во второй раз, но за меня, за безбожника, мать молится, а материнская молитва – первая у Бога.

1992

0

8

Полоскин Борис Павлович. Впервые удалось перенести всю историю от начала и до конца. Вымучила web.archive.org таки. Праздник какой-то!
http://web.archive.org/web/201711120245 … chepot.htm

ШЕПОТ ЗВЕЗД

            Да, уходит наше поколение –
            Рудиментом в нынешних мирах,
            Словно полужесткие крепления
            Или радиолы во дворах.
                Ю.Визбор

           
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мы возвращаемся из контрольно-спасательной экспедиции, которая базировалась в Сальных тундрах Кольского полуострова, в районе, пограничном с Финляндией; рассказ о том походе опубликован на этом сайте – см. "1965 г. – Кольский полуостров…" (http://polobp.hut2.ru/Spas.htm).
Старенький автобус потряхивает на неровностях дороги, идущей по берегу реки Тулома. В устье ее – город Мурманск, но мы далеко от него, подъезжаем к поселку Мурмаши. Ребята дремлют, но мне не спится: двенадцать лет назад вблизи поселка Тулома, что расположен неподалеку от Мурмашей, на одном из прибрежных холмов мы – студенты Ленинградского политехнического института – впервые поставили свои палатки за Полярным кругом. Мне казалось, что эту остроконечную горушку с двумя соснами на вершине, я запомню на всю жизнь. Где же она?
Тогда этой дороги не было, а был санный путь по замершей реке. Тогда и моста в Мурмашах не было, люди в черных ватниках укладывали шпалы на лед для временной узкоколейной железной дороги. Пожалуй, нашу горку поглотили расстроившиеся дома. Вот уже Мурмаши, а я ее так и не углядел, зато нахлынули воспоминания.
Как нас тогда влекли неведомые края! Неудержимо! Ничто не могло нас остановить!
Нет денег на спортивное снаряжение? Выпросили на кафедре физкультуры лыжи и ботинки. Правда, лыжи были беговыми с полужесткими креплениями, а ботинки – малых размеров, для соревнований в хорошую погоду. На смену для привалов взяли валенки, которые остались в наших городских квартирах с военных годин.
Не в чем ехать за Полярный круг? Матушка купила мне на городской толкучке байковые лыжные брюки, а отчим подарил курточку с лисьим воротником – часть экипировки японского летчика, трофей, привезенный с недавней войны.
Знакомый фронтовик сварганил нам походную печку из стального листа, которую можно было подвесить внутри палатки, правда, памятуя жизнь в землянке, он попытался сделать ее с двойными стенками, чтобы промежутки между ними можно было бы засыпать песком. Серьезная вещь у него получилась, тяжелая.
И с едой было плоховато; взяли с собой ружье, чтобы добывать мясо на маршруте, который мы должны были проложить в краях непуганого зверя.
Я посмотрел на наши теперешние таежные лыжи, грудой лежащие между сидениями автобуса: с металлическим кантом, с жестким захватом носка ботинка и улыбнулся. Теперь, пожалуй, не во всяком музее лыжного снаряжения найдешь "полужесткое крепление" – сыромятный ремень с металлической "лягушкой" для его натяга на пятку.

НАЧАЛО

                Из дневника:
                29.01.53
                В два часа по московскому времени,
                то есть ночью, мы прибыли на станцию Кола,
                откуда и начался наш поход.
               
Станцию Кола с поселком Мурмаши связывает шоссейная дорога, раскатанная тяжелыми машинами до льда. Передвигаться по такой дороге на лыжах с тяжелым рюкзаком – просто мука. То один брякнется, то другой кувыркнется. Однако мы в спортивном походе, и это только первая трудность, которую мы должны успешно преодолеть.
Впереди – наш начальник Юра Баландин, он старше меня на два курса, ему двадцать три года, кроме рюкзака у него за плечами ружье, которое мотается туда сюда и норовит стукнуть его по башке. Он, очевидно, считает, что падения уменьшают его авторитет как начальника, и старается подниматься как можно быстрее и молча. Нас пять человек. Олег Щербинин, Ник – Борис Никонов и я стараемся следовать примеру начальника, Виктор же Чернышев каждое свое приложение к дороге сопровождает негодующими воплями, нервный, однако, оказался парень.
Неожиданно нас догоняет грузовая машина и притормаживает. Вот бы доехать до поселка! Однако мы в спортивном походе и должны использовать только активные способы передвижения, то есть пройти весь путь на своих двоих. Но ведь – ночь, никто не увидит, никто не узнает, дорога такая раскатанная, а рюкзаки такие тяжелые. Юра жестом полководца без малейшего колебания отправляет грузовик в путь без нас. Слышится негодующий запоздалый вопль отставшего Виктора.
Авторитет Юры непререкаем, он лидер по натуре, человек с идеями, которые к тому же умеет реализовывать. Это он вдохновил нас на пробежку за Полярным кругом. Тренировались мы по системе Мюллера – основателя современной гимнастики, Юра где-то откопал его книжку. Основной тезис: "бег – основа всякого физического развития, после пробежки спортсмен должен чувствовать себя лучше, чем до нее". И вообще, он считает, что походная группа – это ячейка коммунистического общества: "от каждого – по способности, каждому – по потребности", прообраз светлого будущего.
На девятом километре на окраине Мурмашей видим дом со светом в некоторых окнах – больница. Постучались, попросились передохнуть, перекусить. Сначала приняли за бандитов, но потом даже чаем напоили. Дежурный врач и старенькая нянечка охотно беседовали с нами и задавали много вопросов о нашем житье-бытье в городе Ленинграде. И мы их расспрашивали. Оказалось, что солнце здесь впервые поднимается над горизонтом восемнадцатого января. А сейчас, – светать начинает в десять, солнце над горизонтом – целый час, в четыре пополудни уже зажигаются первые звезды.
Итак, первый привал – в больнице.
Кончился поселок, мы съезжаем на лед реки Тулома. Рассвело. Северная природа во всей красе. Река широкая, – шире Невы. Ее окаймляют со всех сторон горушки, покрытые редким лесом. Все подернуто туманной пеленой. По реке проложен санный зимник. Нас догоняет конный обоз с прессованным сеном. Витька кидает свой рюкзак в сани, мы, не дожидаясь команды начальника, следуем его примеру и налегке бежим за обозом.
Решили пораньше встать лагерем: позади двадцать километров ночного пути – первый переход! Мы у поселка Тулома, и можно попроситься на постой, но никому даже в голову не приходит такая простая мысль: мы – в спортивном походе, мы должны преодолевать трудности. Если их нет, то надо создавать. Юра считает, что место нашего первого бивака должно соответствовать торжественному моменту – первая ночевка в Заполярье, и указывает на крутую прибрежную горушку, почти скалу, поросшую редкими соснами. Он, вообще, – максималист, считает: чем труднее, тем интереснее. На городских, ночных соревнованиях мы проходим по пятьдесят километров с опломбированным грузом, ориентируясь по карте. Он считает, что этого мало. Соревнования должны быть такими: нас сбрасывают на парашютах с самолетов где-нибудь в Сибири, в тайгу, вдали от населенных пунктов с запасом продуктов и картой местности. Кто первый вышел к помеченной на карте точке, тот и победил.
Нам, молодым идиотам, понадобилось два часа, чтобы забраться на эту скалу, пять часов, чтобы сварить обед, поставить палатку и целая ночь, чтоб дрожать от холода. Пока мы поднимались, солнце, багровое и какое-то маленькое, успело взойти, посветить и скрыться за горизонтом.
На вершине снегу было по пояс, но воды не было, пришлось растапливать снег. Не оказалось и сухостойного дерева для костра и печурки, а сырые дрова едва тлели, поэтому печку в палатке решили не топить. Поели гречневой каши, под палатку подстелили нарубленный лапник, улеглись в спальные мешки и накрылись сверху коллективным одеялом. Я впервые самостоятельно забрался от родного дома так далеко, и сразу же – за Полярный круг, во даю!
В полночь в кромешной темноте прозвучал испуганный голос Ника:
– Ребята, земля трясется!
Вот это сюрприз: вместо полярного сияния ночное землетрясение в крутой мороз. И мне уже привиделось, как мы, барахтаясь в палатке, катимся вниз по склону горы, натыкаясь на сосны и камни. Я быстро выпростал руку из спальника, чтобы потрогать дно палатки, ощутить ее содрогание.
– Это мои ноги. Ник, твоя голова лежит на моих ногах, а меня трясет от холода, – послышался голос длинного Олега. Во время этой короткой фразы его челюсти дважды лязгнули.
– А кто-нибудь не дрожит? – спросил я.
– Может, все-таки растопим печку? – предложил Юра.
– Да не горят дрова, тлеют и дымят, никакого тепла. Больше калорий потратишь, раздувая их, – это Виктор, он должен был растопить печку. – Выбрали идиотское место для стоянки, ни одной сушины, – это камень в огород начальника.
Слышно, как завозился Ник, перемещая свою голову на более устойчивый предмет, чем Олеговы ноги. Ник – не настоящее его имя, это сокращение его фамилии – Никонов, но оно, по-моему, ему больше нравится, чем родное.
"Додрожать бы до рассвета, не околеть бы", – с такой мыслью я, однако, перестаю трястись и засыпаю, пригрелся все же. Напоследок откуда-то всплывает строчка: "Собирались – веселились, ночевали – протрезвились".
Утром, чуть свет Юра сварил на костре горячий кофе. Его пили, обжигаясь, не вылезая из спальных мешков.
Приняли мудрое решение: для облегчения рюкзаков выкинуть все лишнее и съесть все яблоки. По-моему, Юрка специально оставил ружье висящим на суку ближайшей сосны, однако заботливый Ник, сворачивающий палатку и последним покидавший нашу первую безалаберную заполярную стоянку, заметил его и вернул, не известно чем раздосадованному, хозяину.
Следующую ночь мы провели в теплом и приветливом домике лесника. Трудности нужно не только уметь преодолевать, но и обходить.

КРАСИВАЯ РЕКА УЛИТА

                Из дневника:
                3.02.53
                Прогресс. Вчера через два с половиной часа 
                после остановки – лагерь уже стоял, а мы, поев,
                сидели в палатке. Ночью была такая жара, что
                возле печки снимали рубахи. Подъем в семь
                часов, в девять – мы уже на маршруте.
               
Река Улита нам больше понравилась, чем Тулома, в которую она впадает. Она какая-то уютная, симпатичная, берега – круты, сушняку – много, пейзажи, – словно, взяты из рассказов Джека Лондона. Местами река сжималась отвесными каменными стенами, и вода, нагромождая льдину на льдину и, замерзая, образовывала ледопады. Тогда нам навстречу, напоминая застывшие волны, поднимались синие глыбы, увенчанные белой пеленой снега, открывались ледяные пещеры, похожие временами на пасти каких-то чудищ, с верхней губы которых сбегали и застывали струйки воды. Иногда обрушивался снежный мост, и зияла темная промоина, напоминая о том, что жить – опасно.
Мы одни в белом безмолвии, на снегу – лишь звериные следы! Красиво! Интересно!
В первый день препятствия как-то не замечались, на второй день они нас утомили, а на третий – измотали, и нам стало не до красоты. Торосы и полыньи сильно затрудняли движенье, грозили неприятностями. В глубоком снегу на скоростных лыжах мы увязали по колено. Бесконечные наледи (вода под снегом) заставляли часто останавливаться и сдирать ножами лед с лыж.
Беспокоило и то, что оставалось мало продуктов, особенно крупы. Она кончилась как-то внезапно. У меня закралось подозрение, что Витька просто выкинул ее, чтобы облегчить свой рюкзак. Он единственный, кто мог проделать такой трюк: надеть рюкзак одним рывком, перебросив его через голову. Остальные по очереди просовывали руки в лямки, предварительно взвалив его на бедро. Завхоз Ник установил жесткую норму для приготовления единственного горячего блюда, которое он называл "суп-габер": две ложки пшенки на ведро воды, это варево напоминало нам голодные послевоенные годы. Итак, утром – кофе с банкой сгущенного молока и суп-габер с маслом, вечером – кофе без молока и суп-габер с банкой тушеного мяса. Нам необходимо спешить, иначе – дело дрянь, а мы, наоборот, – отстаем от графика на один день. А, может, Ник на всякий случай экономит, и наши дела не так уж плохи?
Неожиданно Юра увидел на дереве глухаря. Ружье он давно запихнул в рюкзак: никакого проку, только лишняя тяжесть. Потенциальное жаркое, похоже, уснуло, сидя на ветке, поскольку позволило охотнику собрать ружье, подойти на выстрел, прицелится… Ну, а после выстрела оно, конечно, проснулось и улетело. Юрка в азарте бросился в погоню и сломал лыжу. После такой неудачи он готов был тут же оставить ненавистное ружье, повесив его на первый попавшийся сук. Но мы ему напомнили, что оно числится как общественное снаряжение и, может, через сто метров на другом дереве сидит другой глухарь в два раза больше этого и сон его гораздо глубже. Впрочем, он потом утверждал, что попал, да вот дробь мелкая – третий номер.
Но мясо мы все-таки добыли, без стрельбы. Я, шедший впереди, увидел, что у берега из промоины торчит что-то наподобие хвоста и осторожно, чтобы ребята не посмеялись надо мной в случае оплошности, сказал:
– Вроде, зверюга какая-то.
Подошел ближе и увидел на конце "хвоста" копыто – лось! Мы сняли лыжи. Полынья не успела затянуться льдом целиком, хотя течения в ней почти не было, значит, лось провалился недавно. Вокруг – много свежих следов, наверно, лоси сбежались на подмогу своему собрату, но помочь не смогли. Ночью шел снег, значит, он провалился под утро.
Мы решили посмотреть на него вблизи. Ухватили за ногу и потянули, пришлось кое-где подрубить лед. Вскоре зверь лежал перед нами.
Наш неудачливый охотник Юра определил:
– Годовалая телка. – Пощупал ее нос и добавил: – Мягкий, еще не успела замерзнуть.
Завхоз Ник сказал:
– Нужно взять мясо.
Он изловчился достать топор из рюкзака, не снимая рукавиц. Я посторонился, давая ему доступ к мясу, однако он протянул это орудие труда мне. Я решил отрубить заднюю ногу, но топор отпрыгнул от туши, как мячик, не оставив видимого следа. Я с надеждой посмотрел на охотника, робко промолвив:
– Никогда не снимал шкуру.
– Я – тоже, – ответил Юра. И со словами: – Взялся за дело, так делай его, – протянул мне нож.
Да, всякая инициатива наказуема.
– Пошел топтать лыжню, – сообщил Витя, отстраняясь от рискованной затеи.
– А кто-нибудь когда-нибудь ел лосятину? – спросил Олег.
Мы переглянулись – никто.
Я попытался сделать надрез в районе крестца, но никак не мог добраться сквозь густую жесткую шерсть до кожи.
Зрители переминались от мороза с ноги на ногу и давали разнообразные советы: то поменять инструмент, то размахнуться посильнее. Наконец, я догадался сделать надрез там, где шкура была потоньше – возле паха и потом, отдирая ее от мяса, разрезать изнутри. Пришлось снять рукавицы, мороз леденил пальцы. Ушло не меньше часа на то, чтобы оголить задние ноги и отделить их от туловища зверя. Мясо было облеплено срезанной шерстью, а я, как палач, забрызган кровью: что поделать, первый опыт свежевания животного. Хотел снять всю шкуру и взять на память, но ребята отговорили: кто поверит, что не застрелили зверя, а нашли? Браконьерство!
Рюкзаки потяжелели у нас с Юрой, так как Ник еще до окончания этой операции пошел догонять Виктора, а Олег нес походную печурку.

Продолжаем путь по Улите. На этом участке вся река под снегом, наст хороший, идти легко, за два часа проходим десять километров и выходим на южный берег озера Улита. Перед нами – Волчьи тундры. На Кольском полуострове лес поднимается только до отметки триста метров над уровнем моря, выше начинается тундра, поэтому горы здесь называют тундрами. Я впервые вижу, хоть маленькие, но настоящие горы. Меня поражает вид крутых сопок с ослепительно белыми вершинами и темным подножьем леса, хотя по общим меркам они, наверно, на ранг гор не тянут: главная вершина массива – Юг-спор не превышает тысячи метров.
На ужин у нас сегодня блюдо, которое завхоз окрестил как "кулеш" – лосятина с рисом.
Мороз крепчает. Небо совершенно очистилось от туч, и высыпали яркие звезды.
Мы забрались в палатку, по средине поставили ведро с похлебкой, каждая крупинка которой сопровождалась пятью ложками бульона. Мясо большинству понравилось, хотя недоставало соли, она у нас – тоже на исходе. Так как калорий явно не хватало, то начальник разрешил выдать команде по чарке кориандровой водки. Ее мы купили на подъезде к началу маршрута, в Мурманске. Хотели купить спирт, но его не оказалось, вот и купили голубоватую водку с диковинным названием – кориандровая, о существовании которой и не подозревали. Никогда не пил алкоголь с большим отвращением: омерзительный вкус ее усугублялся минусовой температурой. Как известно, эта жидкость не замерзает и при температуре ниже нуля, а в палатке она не успела отогреться. Я заметил, что Олег перелил свою порцию в кружку Ника, а тот, осушив ее, даже крякнул от удовольствия.
– Тихо! – вдруг тревожно сказал Виктор.
Все замерли: кто с открытым ртом, кто с ложкой на полпути от ведра.
– Слышите, волки воют.
Действительно, где еще волкам жить, как не в Волчьих тундрах. Наверно, доели нашего лося и теперь хотят закусить нами, пришли по следу. Вроде бы, что-то зашуршало за стенкой палатки. Мы с надеждой посмотрели на Юрку и тут же вспомнили, что он воткнул злосчастное ружье стволом в снег, как только пришли на стоянку. Поскольку все требовательно смотрели на него, то он отстегнул полу палатки и выглянул наружу. Полная луна окрасила снег зеленоватым цветом, на снегу лежали длинные тени от стволов редко стоящих деревьев.
– Никого не видно, – авторитетно заявил он.
Только продолжили хлебать, Виктор:
– Вот опять! Слышите?
Мы переглянулись: кто-нибудь еще что-нибудь слышал?
Через томительную паузу Юра сказал сидевшему рядом Виктору:
– Это у меня в животе урчит.
Правда, на утро обнаружили помет около ружья, однако охотник обвинил в том одного из участников похода.

МОРОЗНЫЙ ДЕНЬ

                Из дневника:
                4.02.53
                Мороз прибывает и прибывает.
                В палатке едва тепло.
                Проснулись в холоде.
               
Печка горела плохо: выбранная на дрова сушина оказалась гнилой, мы промерзли и не выспались. С проклятьями натягиваем ботинки, они у всех впритирку, – едва удается надеть простой и шерстяной носок, о стельке не может быть и речи.
Утро встречает нас крепким морозом, стоять на месте не возможно. Трое сразу уходят вперед, Олег и Ник остаются складывать печку и палатку.
Нужно сориентироваться, Юра достает карту и компас, на большее его руки не способны: они сразу же коченеют и перестают ощущать предметы. Он просит меня отпустить стрелку компаса и сориентировать карту. Шерстяной шлем, который он натянул на лицо, побелел от инея. Напротив рта – ледяная корка. Видны только орехового цвета глаза, обрамленные выбеленными морозом ресницами. Выбираем направление, идем. На носу у меня висит капля, чистая и прозрачная, как слеза, но я не стыжусь этих слез, не лезу в карман за платком, а лишь изредка сдуваю их, придав выдыхаемому воздуху соответствующее направление. Все мы неузнаваемо изменились: грязненькие, какие-то закоптелые, мятые, на лицах – щетина. От цивилизации нам мало что осталось: по утрам – кофе с молоком, при неудачах – крепкое словцо (интеллигентный Олег при этом морщится и отворачивается), и еще – обломок расчески у Юры, которым никто не пользуется.
А кругом – непривычная северная природа: розовые от косых лучей солнца сопки поднимаются навстречу сиреневому небу; над речными порогами, не замерзающими даже в такой сильный мороз, клубится пар; солнце стоит низко и светит почти прямо в глаза, отчего перед нами простирается радужная дорожка на снегу. Клубы пара, вылетающие изо рта впереди идущего, окрашиваются в разноцветные тона. Впереди грозовой тучей на горизонте высится Юг-спор.
– Ты слышишь шепот звезд? – вдруг обернувшись ко мне, говорит Юра.
– Я даже полярного сияния не вижу, – отвечаю ему в тон.
Какие звезды, какой шепот при ясном небе среди белого дня? Заговаривается начальник. Мы бежим, мы летим, как стрелы, выпущенные из тугого лука, и не можем согреться.
Преодолеваем невысокий перевал и выходим на озеро Куцкуль, которое находится у подножья Юг-спора. Дальше наш путь – по цепи озер, которые связаны между собой короткими безымянными протоками. Мороз невыносим. Я, например, одет в две пары нижнего белья, свитер, меховую куртку и сверху – штормовка, несу 30 килограммов, иду почти все время по целине и, однако, замерзаю на ходу.
Идем дальше в направлении на Кашк-озеро. Протока широкая, как магистраль, но внезапно перегораживается порогами, поэтому движемся берегом. Лес редкий, снег держит довольно хорошо. От порогов исходит холодный пар, который пробирает до костей. Темнеет. Мы устали, намерзлись. Пройдя ответвление на Воронье озеро, становимся на ночлег.
Каждый заранее знает, что ему делать на привале. Сегодня я с Юрой пилю елки на лапник для подстилки под палатку и чурбаки для печки. Виктор рубит лапник и дрова. Олег утаптывает снег, возит и укладывает лапник, устанавливает палатку. Ник готовит обед.
Мы с Юрой в скрюченном положении пилим стволы деревьев. В такой мороз, когда трудно стоять на месте, это самая незавидная работенка. Юрке хорошо: у него длинная меховая "шкура" и ватные брюки. Он удивляется, когда я говорю, что скоро превращусь в кочерыжку: у меня тонкие байковые брюки и короткая куртка японского летчика, которая никак не может закрыть сразу всю спину. Я даю себе торжественную клятву: купить ватные брюки, когда придем в Мончегорск – промежуточный населенный пункт на нашем маршруте.
– Ты слышал сегодня шепот звезд? – вдруг спрашивает он.
– А разве его можно услышать? Это же иносказание. По-моему, это другое название полярного сияния.
– Нет, это физическое явление, это звук, который издает пар, вылетающий изо рта, замерзая на лету в сильный мороз. Так это называют в Якутии, я читал.
– Ах, вот оно что. А, может, те звезды, что сейчас смотрят на нас, все-таки шепчутся между собой, решая нашу судьбу, а?
– Чудак. Им на нас наплевать.
Болтовня отвлекает, но не согревает. Что-то страшное творится с ногами: всю подошву жжет, как будто стоишь на льду босяком, пальцев уже почти не ощущаю, но все равно заставляю себя шевелить ими. Ой, как мне холодно, как мне себя жалко! И вид у меня, наверное, тоже жалкий.
Мороз жесток. Он сковывает не только тело, но и душу. Неудержимо тянет к огню костра, а подойдешь, – нет силы снова окунуться в морозную ночь даже за дровами, вот так и замерзают. Всем, кто ночевал у костра, хорошо известна фраза: "Подбросим или подвинемся?" Чтобы подбросить дров в костер, за ними надо сходить в лес, проще пододвинуться ближе к огню. Проходя за чем-либо мимо костра, я стараюсь задержаться у огня хотя бы на несколько минут, но Юра настойчиво окликает. Он всех поторапливает и – прав: чем быстрее мы закончим лагерные дела, тем быстрее окажемся в теплой палатке.
Обычно мы сменяем ботинки на валенки только тогда, когда забираемся в палатку. Мокрые ботинки подвешиваются к коньку палатки для просушки, а сухие валенки натягиваются на ноги. Сегодня Виктор нарушил установленный порядок, сменил обувь у костра и теперь прыгает у огня, пытаясь согреться, – то на одной ноге, то на другой, похлопывая себя по бедрам. Его щуплая фигура напоминает собой воробья, беспомощно машущего крыльями. Каждый раз, когда от него требуется помахать топором, его приходится уговаривать хором.
Олег в своем тулупе и в шапке-ушанке, съехавшей на бок, похож на кучера, но, несмотря на это, во всей его длинной фигуре и медлительных движениях чувствуется какая-то удаль. Заботливые родители хорошо снарядили его в поход. Он, не спеша, основательно делает свое дело. Когда его руки свободны, он энергично скрещивает их то спереди, то сзади, как это делали до недавнего времени извозчики, ожидая морозным вечером седока.
Дежурный Ник, не снимая рукавиц, рубит на чурбаке замерзшую лосятину и вместе со всей дрянью и шерстью, приставшей к ней, валит в ведро; ему хорошо – он у костра. Он, видимо, очень доволен своей должностью завхоза и сегодняшней обязанностью шеф-повара. В виде премии за преодоление перевала благодетель варит нам настоящую кашу, положив в нее много лосиного мяса – не густую, конечно. Лицо его пунцово от мороза и огня, он щурится, отворачиваясь от дыма и закрываясь от пламени ладонью в рукавице. Место – теплое и сытное.
Наконец, дрова заготовлены. Юра с Олегом устанавливают палатку, подвешивают и разжигают в ней печку. Тут, хочешь – не хочешь, рукавицы приходится снимать. Когда печка разгорелась, Юра заметил, что безымянный палец на левой руке у него – белый. Юрка, конечно, экспериментатор и комик: чтобы проверить чувствительность пальца, он сначала укусил его и, ничего не почувствовав, сунул в печку. Вынул после того, как запахло жареным мясом.
Наш начальник в отличие от рядовых участников никогда не использовал нецензурных выражений и в этот раз он только негромко воскликнул:
– О, черт!
– Что, печка погасла? – участливо спросил я, греясь у костра.
– Палец напрочь отморозил, белый и твердый, совершенно не чувствую его. Надо всем проверится.
Залезаем в палатку, разуваемся. И тут-то с ужасом видим: у Юры на обеих ногах большие пальцы – белые и твердые, как камень; у Вити на одной ноге три пальца, на другой - четыре - такие же; у Олега - три на левой ноге; у меня, как ни странно, только слегка поморожены – подошвы стоп и мизинец на правой ноге. (В последствии я вспомнил, что на это место давило крепление). Один Ник не пострадал, может быть, потому что был дежурным и находился у костра или потому, что еще в городе он добыл ботинки на несколько номеров больше своего нормального размера?
Вдобавок, у всех поморожены концы пальцев на руках, у некоторых – до волдырей.
Почему они поморозились, а я нет, ведь я мерз больше всех? Виктор зря надел промерзшие валенки на закоченевшие ноги. Валенки – теплоизолятор, а не батарея отопления, ноги отдали им последнее тепло. Когда поморозились Юра и Олег? На ходу или на привале? Может, постоянно замерзая, в отличие от них, я активно боролся с холодом, шевелил пальцами ног, даже когда переставал их чувствовать? А, может, какая-то звездочка все-таки позаботилась обо мне?
Дружно и спешно принялись за растирание собственных конечностей; терли шерстяными вещами в течение получаса, потом сделали перерыв, поели "кулеш", в основном, мясо, пока не опротивело и, не оттерев пальцы до красноты, усталые легли спать. На боль никто не жаловался.
Я надеваю все, что можно: трусы, трое кальсон, лыжные брюки, шторм-брюки, залезаю в спальный мешок, – все равно холодно, однако засыпаю мгновенно.

БЕДА

                Из дневника:
                5.02.53
                Печка горела хорошо.
                За ночь мороз спал.
                Проснулся бодрым.
               
Я – дежурный, вылезаю из палатки. Готовлю "габерный суп" со свиной тушенкой во вчерашнем недоеденном и замерзшем лосином "кулеше". В пшенке каким-то образом оказался сахарный песок, поэтому все варево: лось, свинина, пшенка, много воды – приобретает отвратительный сладковатый привкус. Но, делать нечего, бужу ребят.
По заведенному у нас обычаю утром дежурный возвещал подъем тем, что ставил ведро с похлебкой по средине палатки. После этого народ, не вылезая из спальных мешков, доставал ложки и тянулся к еде. Так было и на этот раз.
После завтрака Юра предложил сделать "общественный просмотр ног". Все сели вокруг и по очереди показывали свои болезные конечности. Первым был я. Мои помороженные места порозовели и припухли, но они не вызвали сострадания, а командир заявил, что это – ерунда. Действительно, то, что я увидел потом, повергло меня в ужас. Пальцы ног у ребят распухли до чудовищных размеров, стали, примерно, с кулачок годовалого ребенка. То, что удалось оттереть, покрылось громадными волдырями, остальное было сине-черного цвета. У Вити и Юры большие пальцы ног были целиком окрашены в этот зловещий цвет.
Виктор процедил сквозь зубы:
– Чтобы я когда-нибудь еще стал умерщвлять свою плоть в этих дурацких походах.
Забрался в спальник и отвернулся к стене.
Ни институтские ботинки, ни наши валенки на такие ноги невозможно надеть. Выход один: нужно послать за помощью либо Ника, либо меня. Один из нас должен остаться, чтобы обихаживать ребят: заготавливать дрова для печки, готовить еду.
Ник со словами:
– Печка совсем прогорела, – полез из палатки. Вскоре послышался стук топора.
Я с ужасом подумал о том, как буду втискивать свои распухшие ноги в тесные ботинки, и что будет с ними, когда я надену лыжи.
Решать начальнику.
– Придется тебе, Борис, идти, – говорит Юра. – Наденешь самые большие ботинки – Олеговы и побольше шерстяных носков.
– Возьми мои рукавицы, – добавляет Олег. Они у него – меховые, просторные, самые теплые в отряде.
В дверях палатки показывается Ник:
– Я думаю, выдадим Борису на дорогу две банки сгущенки, полкило сахару и пять сухарей. Оставшиеся продукты удастся растянуть на несколько дней.
– Лыжи выбери сам, какие захочешь. Возьми спальный мешок, за один день до Мончегорска не дойдешь, – заключает напутствие Юра.
В одиннадцать часов ухожу. Судя по нашей карте, до Мончегорска местность не заселена, нужно пройти по целине 45 километров. Ребята считают, что на это мне понадобится два дня, я твердо решаю, во что бы то ни стало, пройду за сутки. Если понадобится, буду идти ночью, заберусь в спальный мешок только у дверей организации. Какой организации? Пока не представляю. Я скажу: "Гибнут молодые специалисты, замечательные ребята, будущее нашей страны". Наверно, надо будет искать исполком.
Договорились, что ребята ждут три дня, а потом будут двигаться, как сумеют.
И вот я совсем один среди безмолвной тайги. Одному в ненаселенной местности невесело. Звездочка моя, если ты есть на небе, помоги, дай сил дойти, пошли мне сегодня удачу в счет будущих дней.
Река все так же норовиста, часто встречаются полыньи и наледи, теперь я стараюсь обходить их далеко стороной, теперь, если рискуешь, рискуешь товарищами, а я – их единственная надежда. Да и мне в случае беды никто не сможет помочь. Стараюсь идти быстро, но так, чтобы хватило сил дойти до города.
Выхожу на озеро Лумболка. К своему удивлению слышу лай собаки и вижу справа избу, у которой она лает. На лай из дома выходит хозяйка, замотанная до глаз шерстяным платком, ноги – в валенках, юбка одета поверх байковых шаровар. Говорит, что дальше перед Мончегорском четыре лесопункта, и первый – на другом конце этого озера! Все они связаны санной дорогой. Господи, какое везение! Может, все же звездам не безразличны наши судьбы? Спешу на лесопункт.
Сердечные люди живут на севере. Человеческое несчастье принимают близко к сердцу. Но днем все – на лесоповале, дома только повар, завхоз и две ледящие лошади: Лентяй и Петух. Я горячусь, говорю, что надо немедленно ехать к ребятам. Завхоз – хорошо выбритый, пожилой мужчина, повторяя через каждое слово: "Да, конечно", – запрягает лошадей. Они потряхивают гривами, будто тоже согласны со мной. Я впервые берусь за вожжи, мы отъезжаем метров сто от дома, и сани намертво вязнут в снегу. Лентяй и Петух делают вид, что изо всех сил стараются их вытянуть, и вытягивают только тогда, когда мы поворачиваем назад. Приходится ждать мастера и сильных лесовозных лошадей.
Мастер – лобастый молодой мужик, как приехал и узнал о нашей беде, собрал у рабочих валенки огромных размеров и тулупы, запряг в двое саней самых сильных лошадей, и мы с ним целиной поехали к ребятам. Уже стемнело. Первые сани с мастером тянули две лошади, мой мерин шел по следу, управлять им не приходилось. Я полулежал на сене, одетый в чей-то теплый тулуп и валенки и глядел в звездное небо, накатывала дрема.
Доехать до места нашей гиблой стоянки оказалось невозможным.
Видя мое намеренье встать на лыжи, мастер сказал:
– Лежи, лежи, я сбегаю, – ему, очевидно, понравилась роль спасателя, я ему охотно уступил ее. Он надел мои лыжи и скрылся в темноте, заскользив по проложенному мною следу в лесу. Я задремал.
Ребята были изумлены, обрадованы и смущены.
Изумлены тем, что так быстро пришла помощь, и эта помощь явилась в лице незнакомого мужика. Радость была естественной: кончилась тревожная неопределенность, каждый из нас знал, что продолжением обморожения является гангрена. Смущало то, что мы своим неумением бороться с морозом обеспокоили большое количество людей, занятых тяжелым трудом.
Два километра ребятам пришлось преодолевать своим ходом, примотав веревками свои лыжи к чужим валенкам.
На шум в безлюдной местности и огонек костра подъехали пастухи-оленеводы, Олег и Ник прокатились на оленьих упряжках. К десяти часам вечера все были доставлены на лесопункт.
Юра, наконец, избавился от своего ружья: подарил его мастеру. А Ник наградил его таблеткой глюкозы.
На следующий день встали поздно, позавтракали. Нам "подали лошадей", и печальный кортеж двинулся в путь. Из-под сена торчали наши не доломанные лыжи, сами мы были укутаны в чужие рваные одеяла.
В лесопункте Пильнус перегружаемся на машину, которая ночью доставляет нас в больницу Мончегорска.
В больнице Юру, Олега и Витю осмотрели, содрали с обмороженных пальцев кожу вместе с ногтями, превратив их в кроваво-красные култышки. Во время операции Витя потерял сознание. Мест в больнице нет, обморожение, по здешним понятиям, – не страшное, второй стадии, поэтому нас отправляют в Ленинград. Юра не стал показывать свой обмороженный и обгоревший палец, посчитал это мелочью. Потом омертвевшая мякоть сама отвалилась, и обнажилась косточка, которую ему в поликлинике отломали щипцами, чтобы не мешала. Меняясь ботинками и валенками, кое-как обулись, кроме Олега, у него самый большой размер ноги – сорок четвертый. Пришлось замотать больную ногу в штормовые брюки. Он попросил дать телеграмму родителям: "Поморозился. Встречайте большой калошей". Они приехали на вокзал с саночками.
Первый привал был в больнице, последний – оказался тоже в больнице, печальное обрамление нашего спортивного похода.
На машине скорой медицинской помощи нас доставили на вокзал, вот мы и в поезде. Прощай, Заполярье, но мы еще вернемся, и высокие, ласковые звезды обязательно нашепчут нам удачу!

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Такое невеселое туристское начало не отбило у меня охоту путешествовать за Полярным кругом. На следующий год я в составе новой спортивной группы Политехнического института прошел маршрут по Кольскому полуострову, удовлетворяющий требованиям высшей категории трудности, он закончился на станции Хибины. Все отбыли в Ленинград, кроме двух участников: Дмитрия Григорьевича Максимчука и меня.
Если вас когда-нибудь судьба занесет на железнодорожную станцию Хибины, что на Кольском полуострове, зайдите к Платону Григорьевичу Гундореву, – он вам многое порасскажет о тех удивительных краях, о повадках лис и зайцев, об искусстве ставить на них капканы. Избу Платона Григорьевича вам укажет всякий: она стоит на самом краю поселка, и за нею сразу же начинается тайга. А если вы только что сошли с поезда или возвратились из далекого путешествия, то уж тогда просто необходимо заглянуть к хозяину этого дома: у Платона Григорьевича преотличнейшая баня.
Первый раз мне довелось оценить ее качество в феврале тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, когда мы с Дмитрием Григорьевичем Максимчуком решили побывать в ущелье Рамзая, так сказать, частным образом. Официального разрешения на проход этого ущелья группа не получила, наше спортивное руководство, очевидно, решило, что "лучше перебдеть, чем недобдеть". В ту пору об этом ущелье ходили страшные слухи. Говорили, что на каждом шагу там подстерегают лавины, обложные туманы прячут вход в него, а в самом ущелье свирепствуют такие ветра, что проникнуть в него можно только на четвереньках; говорили, что, и вообще, это не ущелье, а так, – дыра сквозь гору, в которой легко схлопотать камень на шею. Поэтому, придерживаясь старого русского обычая, перед началом столь рискованного дела мы сходили в баню и надели чистое белье, чтобы в случае чего, предстать перед Богом при полном параде. И когда разморенные березовым веничком, мы подсели к столу, на котором попыхивал семейный самовар, начались рассказы. Платон Григорьевич говорил не красно, но с такими живыми подробностями, что порой нам казалось, что мы сами бежим по следу хитрой лисицы, подцепившей на лапу тяжелый капкан; мажем по зайцу из правого ствола и попадаем из левого; подкрадываемся к белым куропаткам, которые так любят корявые предтундровые березки на склонах гор; читаем следы на снегу.
Неожиданно Платона Григорьевича позвали к телефону, вернулся он возбужденным:
– Звонил сосед по линии электропередачи, которую мы обслуживаем. Говорит, в его капкан попала чернобурая лиса, по шерсти на снегу догадался. След потерялся в тундре, в верховьях реки Малой Белой. Вам как раз по пути, вы присмотрите. Чуть что, палкой по носу, и – шкура ваша.
Платон Григорьевич разбудил нас затемно и проводил до смолокурки.
Мы договорились, что, если пройдем ущелье благополучно, то сообщим ему по телефону из Кировска, туда мы намеривались добраться к вечеру, чтобы успеть на ленинградский поезд. Если же вернемся назад, то еще раз заночуем у него; ну, а если не то и не другое, он через день организует розыски наших следов.
Было четыре часа утра, когда мы, наконец, распрощались. Путь предстоял долгий: километров сорок по чаще, глубокому снегу, в гору и с горы.
Долина Малой Белой широким клином врезывалась в массив Хибинских гор, но поначалу из-за деревьев их совсем не было видно. Мы шли берегом реки и дивились ее незамерзающим быстринам, клубившимися белым паром. Частый прибрежный березняк, через который нам пришлось прокладывать путь, оброс за ночь такими длинными снежными иглами, что даже сибирскому кедру, взгляни он на доселе неказистых корявых уродцев, не удержаться бы от черной зависти. Снежные иглы время от времени попадали к нам за ворот, помогая гнать сон. Так, в полудреме мы бежали часа два, почти не переговариваясь, пока не выбрались в редкий еловый лес, росший на беговой террасе. Друг мой, если Вы надумаете выбрать себе невесту, то Вам необходимо побывать в верховьях реки Малой Белой. Только там, взглянув на безукоризненные контуры заполярной ели, Вы получите истинное представление о стройности и не ошибетесь в своем выборе.
Вот и последние ели позади и перед нами расстилается ровное дно долины, поросшее низкорослыми лохматыми березками. Кажется, что ты попал в облетевший яблоневый сад: никаких кустов, деревья одинаковы по росту, с голыми стволами и небольшим количеством ветвей, вытянутых горизонтально; стволы белеют, словно их выкрасили известкой во вред каким-то злостным жучкам; кто-то заботливо рассеял березки так, чтобы они не мешали друг другу получать тепло от скупого северного солнца. На северном более теплом склоне долины еловый лес еще продолжает соперничать с березовым. Его темный массив тут и там рассекают следы лавин, сошедших с крутых, почти отвесных склонов Хибинских гор.
Мы двигались вдоль подножья южных склонов, когда Дмитрий Григорьевич вдруг остановился, присматриваясь к чему-то на снегу. Он окликнул меня, и я сразу же понял: то были царапины от капкана. Наст скрыл след чернобурки, но железо прочертило два заметных параллельных штриха на отполированной ветром поверхности снега. Они вели в одну из расщелин. Не сговариваясь, мы бросились по следу. Он был какой-то странный: местами прерывался, словно в это время лисица летела по воздуху, местами почти пробивал наст, местами был едва заметен и все время шел круто вверх.
Теплые куртки мы сняли еще в лесу, когда топтали лыжню по глубокому снегу, теперь пришла пора свитерам перекочевать в рюкзаки. Подъем был очень крут, приходилось подниматься то серпантином, то ступеньками и все между камнями, которыми был густо усеян весь склон. Когда мы, наконец, поднялись на гряду, запиравшую расщелину, след неожиданно исчез. Но это нас не обескуражило. Узкая расщелина кончалась небольшим цирком ледникового происхождения с отвесными стенами. Кругом не было ни деревца, ни кустика, лишь снег, да обломки скал. Деваться чернобурке было некуда.
Мы принялись внимательно осматривать расщелину и цирк. И вдруг я ее увидел. Она лежала на снегу, поджав лапки, полуобернувшись к нам, с выражением печали на своей симпатичной мордочке; хвост ее был прижат к боку, словно она пыталась отгородиться им от нас.
– Вон она! – крикнул я и бросился вперед, на бегу перехватывая лыжную палку так, чтобы удобнее было стукнуть ее по носу. Краем глаза я заметил, что Максимчук меня обгоняет, и наддал ходу.
Первым остановился Дмитрий Григорьевич, я пролетел еще десяток метров и тоже стал.
То был камень. Обыкновенный темнокоричневый обломок Северо-Балтийского кристаллического щита, очень отдаленно напоминавший по своей форме английского бульдога. Удивительно, как мы могли принять его за чернобурку?
Мы, как идиоты, еще час пошарили между обломками скал, но не обнаружили даже следов от капкана. Велико было наше разочарование, но задерживаться более мы не могли. Вернувшись к той гряде, что запирала вход в расщелину, мы еще раз осмотрели "след от капкана" и поняли, что он принадлежит камню, скатившемуся со склона. Чернобурочное наваждение, слава Богу, кончилось. Пришлось снова спускаться в долину.
И тут-то нам пришлось солоно. Обдутый ветрами наст издевался над нашими не окантованными железными подрезами лыжами. Они отказывались повиноваться нам. Склон был крут и весь усеян камнями. Болезненные падения были неизбежны, вскоре я уже хромал на одну ногу, проклиная на каждом шагу свою охотничью страсть. А потом понял, – все это не зря. Какие-то не добрые силы пытаются помешать нам в достижении намеченной цели.
Вскоре долина сузилась до пятисот метров. С двух сторон подступали к нам склоны гор. Когда-то здесь прополз мощный ледник. Он срезал вершины и выпахал глубокие долины с отвесными стенами и ровным дном, всхолмленным кое-где грядами морен. Затем над этими стенами потрудились ветры и непогода, выщербив на них свои замысловатые письмена, а дно долины по своему нраву перекроила река. В тот утренней час, когда белесое небо скрадывало контуры заснеженных гор, а повисшая в воздух хмарь набрасывала покров таинственности на окружающие нас предметы, эти стены казались останками гигантских сооружений, созданных человеком на заре своей культуры. Снег, осевший в трещинах, в выщерблинах, расписал их загадочными барельефами.
Ущелье Рамзая мы нашли не сразу. Туман таки, действительно, прятал вход в него, но наше неуемное желание посмотреть на это диво – победило, и я сфотографировал Дмитрия Григорьевича у его входа.
Это был разлом шириной не более десятка метров с совершенно отвесными стенами. С северной стороны над проходом нависала многотонная глыба. Ущелье было настолько узким и столь глубоким, что казалось не естественным на фоне общего гранитного массива, запушенного снегом. Казалось, не иначе, здесь поработали нечистые силы. Может быть, кто-нибудь из братьев знаменитого крысолова упражнялся здесь в искусстве распахивать невидимые ворота каменной твердыни, а, может быть, был прав тот старик, которого я встретил в одном из путешествий по этому суровому краю.
Старик был очень дряхлым, как и положено хранителю старины. Он носил засаленную малицу, любил крепкий чай с печеньем, которое старательно разгрызал своим единственным желтым зубом, пил неразведенный спирт и при этом сильно вдохновлялся. Так вот он и рассказал, что в те далекие времена, когда дед его деда был еще молод и считался лучшим стрелком из лука пришли русские с ружьями. Они сказали, что саами живут не на своей земле и что должны платить за это оленьими и песцовыми шкурами и должны поклоняться не своим чудодейственным идолам, а простой перекладине, которую они называли "терст" и которая должна была научить саами терпеливо переносить страдания. Двоих стариков, засомневавшихся в надобности этого, они повесили на такой перекладине, чтобы пояснить, как она облегчает страдания. Саами не захотели поклоняться новому идолу и ночью, тихо сняв чумы, погнали оленей в глубь Хибин. Русские заметили бегство, и началась погоня. Долго гнались они за саами, пока не загнали в долину реки, которую теперь называют Малой Белой, и не приперли к гранитным стенам. Тогда саами стали просить своих идолов раздвинуть каменную стену и пропустить саами. А русские были уже рядом и снимали с плеч ружья. И вдруг горы расступились, и саами бросились в широкий проход. ШтормТогда русские побросали ружья и стали тоже молиться своему идолу, чтобы он сдвинул горы и раздавил саами. И горы сдвинулись, и много саами погибло. Так и должно было случиться, каждый силен в своем деле. Саамские идолы были добрыми, они могли делать только добрые дела, а русский "терст" требовал страданий и мог творить только страдания. Саамским идолам удалось удержать только этот узкий проход, и то пришлось тужиться из всех сил. Дед моего деда шел последним, и он прошел через эту щель с несколькими уцелевшими. Русские попытались, было, сунуться следом, но из щели так подуло, что их понесло-покатило до самого леса. А туман закрыл проход. С тех пор наш народ стал малочисленным. А около щели находят серые камни с кровавыми пятнами, так те камни называют – саамская кровь.
Но геологи говорят иначе об этом ущелье. Говорят, что это – тектоническая трещина, почти засыпанная обломками скал. Названа она именем финского ученого-географа Рамзая – первоисследователя Хибин. Это, несомненно, одно из красивейших мест.
Когда мы шли этим ущельем и затем спускались к городу Кировск, ветер ласково дул нам в спину: саамские духи гор (они же добрые!) смилостивились над нами.
Теперь по ущелью Рамзая пролегают обыденные туристские маршруты.

0

9

Из тур. отчетов туристов МАИ... Или насколько невозможное возможно...

http://static.turclubmai.ru/papers/2314/

К вечеру вышли на опушку и увидели заброшенную деревню «Двойниши». Оставив свою команду на краю леса, наказал поставить шатёр, свалить сушину и распилить её на чурбаки, а сам рванул с Доктором искать избу. Приличного ничего не нашли и повернули обратно. Ещё не дойдя до лагеря мы услышали надрывный визг пилы. Доктор матюкнулся и спросил: «Они что, железный лом пилят?» Я только в недоумении пожал плечами.

В лагере нам с гордостью, чуть ли не на рушнике, преподнесли единственный отпиленный чурбан…. от лиственницы! Доктор опять матюкнулся, а я, лаская рукой всученное мне полено, проникся гордостью за свою группу – ведь если бы на Урале росли железные деревья, то и их бы завалили и распилили. Пришлось этой, засаженной насмерть, пилой валить телеграфный столб, поскольку деревни все были заброшены и наверняка не подлежали восстановлению. Умотались все вдрызг, особенно мужики.

Под утро Доктор матюкнулся и возмущённо спросил: "Какая сволочь жарит мясо?!!" Все закрутили носами, принюхиваясь к аромату свежеподжаренного антрекота, и вопросительно посмотрели на дежурного. Источник запаха нашли быстро. Один из особо умотавшихся, прислонившись к печке, прожёг спальник, свитер, тельняшку и локоть. Он не проснулся, даже когда кожа обуглилась. Доктор посетовал, что в его больнице нет таких терпеливых пациентов, которым и наркоз то можно не делать, потом привычно матюкнулся и приступил к операции.

Тут еще интересное про встречи с березами и резку сала на коленке

Прошло немного времени и появились"водоплавающие". Первым оказался 90-киллограмовый паренёк по кличке "Бугор". Он летел вниз с широко расставленными руками, как будто хотел обнять ими весь мир. По его лицу, залепленному снегом, блуждала счастливая детская улыбка. На траектории его движения стояла берёза толщиной сантиметров сорок и никак не хотела уворачиваться. На мой крик: «Падай!!!», он не среагировал. Его уши были забиты снегом так же, как и глаза.

От неизбежности их встречи, я зажмурился, но всё-таки один приоткрыл, и начал обратный отсчёт: 6 метров, 5, 4, 3, 2, 1 – все, пипец!!! После контакта глаза у меня вылезли на лоб: он продолжал лететь с той же скоростью в обнимку с берёзой, оставив за собой только едва торчавший пенёк. Продолжалось это недолго – метра через четыре он рухнул вместе с ней в снег, круша по пути соседние деревья.

Первая мысль была: сейчас бы кинокамеру – такие кадры пропадают! Вторая: как он смог снести такую здоровенную берёзу? Ну, и последняя: а что же с ним самим?

Камеры, конечно, не было. На второй вопрос ответил пенёк: он был настолько трухляв, что берёза стояла только из-за поддержки соседних деревьев, хотя издали выглядела очень мощно. К счастью, от его жарких объятий пострадала только берёза, и я стал неторопливо извлекать его из снежного плена, дожидаясь остальных.

После "покорения" мои мысли устремились к "водоплавающим", точнее, к кареглазой. Наши встречные курсы должны были вскоре пересечься. Я стал подгонять группу и моим союзником выступил мороз под 40 градусов. К обеду народ под рюкзаками разогрелся от ходьбы и повеселел от предвкушения пережора. Сбросили рюкзаки, уселись, и Ремонтёр начал резать охотничьим ножом Доктора на своей коленке сало. На сильном морозе оно так отвердело, что поддавалось с трудом.

Выстроилась очередь за хохляцким деликатесом. Грызя хрупкие кусочки народ обменивался впечатлениями. Уже третий радостно сказал, что ему с мясом попалось - вон какое красное! Все с интересом уставились на ремонтёра. Он поднял сало вместе с марлей - по его коленке растекалось кровавое пятно, а брезентовые штаны были нашинкованы в лапшу. Судя по его сияющей улыбке, боли он не чувствовал.

Доктор привычно матюкнулся, предвидя неминуемую перевязку на таком морозе, и, со свойственным цинизмом эскулапа, садистски прошипел: "Снимай штаны!" На увещевания Ремонтёра, что, мол, повязку можно и снаружи намотать, Доктор предложил резиновый жгут на ногу или на шею. Улыбка с лица пострадавшего сползла вместе со штанами. Ему ещё повезло, что все ампулы замёрзли, и Доктор не оторвался на нём по полной программе.

О неудачно выстроенных пещерах и последствиях пещерной жизни

http://static.turclubmai.ru/papers/2182/

Пропетляв так весь день по ледопаду, мы только к вечеру выбрались на верхнее плато. Погода испортилась: пошёл снег и задул ветер. Мы сразу поставили палатки и снежную стенку. Ночью погода ухудшилась. Пришлось несколько раз вылезать и откапывать палатки.
Нам с Колей это порядком надоело, и мы решили вырыть пещеру: лучше один раз покопаться, чем постоянно откапываться. Не имея навыков рытья пещер, а лишь примерное представление и энтузиазм, мы с рвением приступили к делу. Результатом многочасовых усилий стала некая плоская «нора», в которой нельзя было встать в полный рост, и полати на двух человек, куда забираться можно было только ползком. Свод был плоский, но это нас не смущало. Мы были довольны этим леденящим плодом своего труда и с радостью отправились в палатку дописывать пулю. Ближе к ночи заползли на полати и мирно уснули на спине, потому что на боку лежать не давал свод пещеры.

Небольшое отступление. В 1975 году я пошёл в свою первую четвёрку по Центральному Тянь-Шаню. Руководителя звали Наталья. Волею судьбы всей группе пришлось заночевать на небольшой скальной полке при спуске с перевала Айлама. Набили скальных крючьев, прицепились к ним самостраховками, надели каски и кое-как заползли в спальники. А поскольку я лежал на краю, Наталья мой репшнур пристегнула к себе. Послушав на сон грядущий про «чёрного» альпиниста, мы быстро выключились. Всю ночь меня мучили кошмары: то меня душил чёрный альпинист, то я оказывался в объятиях бурого мишки. Разгадка пришла утром. Наталье снилось, что я падаю с полки, и она изо всей силы намотала на руку мой реп и временами за него дёргала, чтобы удостовериться, что я на месте.

Вернёмся в 1979 год. Ночь была ужасной. Сверху постоянно капала вода и не давала заснуть, а к утру опять начались кошмары. И на этот раз, не какие-нибудь медведи, с которыми к тому времени я уже пару раз встречался нос к носу в горах, и не «чёрные» альпинисты. Всё было гораздо хуже: мне снилась Наталья, которая уже намотала репшнур на руку, а теперь ещё вцепилась железной хваткой в мою грудную обвязку. В холодном поту я проснулся, но сразу засомневался, что это не сон. Голова вроде бы соображает, а ни рукой, ни ногой шевельнуть не могу. Пару минут прошли в раздумьях, но услышав сбоку голос Коли, понял, что всё-таки не сплю. Обсудив ощущения, мы поняли, что осевший свод придавил нас к полатям. Перспектива быть погребёнными заживо в этой снежной могиле нас не вдохновляла. Сильно вздохнув, а затем так же сильно выдохнув, мы, как два червячка, начали выползать из своих спальников. Это ещё - то удовольствие: выползать спиной вниз, когда до пола метр. В итоге мы сделали почти фляк - я даже в художественную гимнастику хотел потом податься. Но эта ночь запомнилась навсегда и надолго отбила у меня желание спать в пещерах.

Тут тоже мало неинтересного...

http://static.turclubmai.ru/papers/2212/

Уже в темноте набрели на кош чабанов. Вся поляна в бараньем дерьме, до воды далеко, но выбора не было после двенадцати часов пешкодрала. Пропустив от усталости мимо ушей замечание пастуха, что, дескать, здесь медведь шалит и уже двух коров задрал, я схватил автоклав, фонарь и отправился вниз по логу. Ровная, пологая тропа должна была вывести к роднику. Насвистывая, вприпрыжку побежал по ней. Появившийся впереди силуэт, принял за телёнка или за очень крупную собаку. Собак, в принципе, не боялся, ведь они нас недавно обнюхали, но на всякий случай свистнул погромче. Силуэт растворился в ночи, и я продолжил свою припрыжку. И снова силуэт. Я свистнул – он пропал. Под ложечкой что-то засосало. Вспомнились слова чабана. Я включил фонарь и посветил на тропу. Медвежьи следы ни с чем не спутаешь! Кажется, даже шляпа приподнялась от ещё росших в то время на моей голове волос. Двумя годами раньше я встречался с косолапым на Кавказе. Я представлял всю мощь этого зверюги, у которого здоровенные булаганы вылетали из-под задних лап, когда он нёсся вверх по крутому склону. Встречаться с ним ещё раз в мои планы не входило. Сейчас это называется модным словом скайраннинг, а тогда я просто выронил из рук автоклав с фонарём и дал такого стрекача вверх в темпе стометровки, что казалось, будто вижу впереди свою рубашку.
При моём появлении посыпались вопросы: «Где вода?», «Где автоклав?», а я только рот разевал, как рыба на берегу. Отдышавшись, рассказал, и тут же был поднят на смех. А воды хотелось, потому что спирт мы ещё молоком не пробовали разбавлять. Зарядил ракетницу, взял пару запасных патронов, плоский камень для удара о него «пускачём», фонарь и пошёл на вторую попытку. Не встретив никого по дороге и вернувшись с водой, за ужином опять нарвался на кучу подколов.

Долина Чон-Ак-суу встретила приветливо. Часто встречающиеся коши вынуждали останавливаться для дегустации местного кумыса, айрана и свежеиспечённого хлеба, которые только увеличивали аппетит. Едва миновав пик Советских Топографов, решили отобедать у особенно радушных пастухов. Пока наша тигрица усмиряла местную клячу,а комиссар обучал премудростям великого русского языка киргизёнка, на лице которого было написано полнейшее благоговение перед «сагибом»,я торговался с хозяином из-за сурковых шкурок и случайно обратил внимание на две вздувшихся фиолетового цвета тушки сурка, над которыми роились мухи. На мои вопросы, что он с ними делает, и кто их ест, он ответил прямо: «Собаки эту дрянь не едят, хотел уже выкинуть, но тут вы подошли. Может, возьмёте?».Уговаривать меня не пришлось – внутренне я давно был согласен. Возник вопрос – кто их будет потрошить. Сильный пол сразу ослабел, а вот тигрица взяла нож и начала деловито их разделывать. При первом же операционном надрезе, некоторым сильнополым схужело, а остальные предпочли отвернуться. Чтобы привести себя в психическое равновесие, стали активно нажимать на кумыс. Когда «хирургиня» вымыла тушки, они приобрели вполне аппетитный розовый цвет и уже не вызывали отвращения, а скорее наоборот. Засунув их в автоклав, мы пошли вверх по долине. Правда, далеко уйти нам не дали крепкий кумыс, ударивший не только в головы, но и в ноги, и мысли о предстоящем ужине.
Разожгли примуса и начали ждать приготовления, коротая время за преферансом. Через час проявились первые признаки нетерпения, но вскрытие автоклава показало, что никаких подвижек нет. Мясо, каким было жёстким до варки, таким и осталось. Пришлось пойти на крайние меры. Я закрутил намертво стравливающий клапан, включил на полную оба примуса и стал с интересом наблюдать, что же будет дальше. Глядя на мои манипуляции, картёжники бросили игру и с любопытством присоединились ко мне. Минут через десять клав начал приподниматься и изменять свою ориентацию в пространстве. Причина была видна невооружённым глазом – дно бидона начало выпучиваться. На всякий случай мы залегли за естественным бруствером из камней. Разгорелся спор, что произойдёт раньше: оторвёт крышку или лопнет автоклав. Оба варианта грозили нам потерей ужина. Тем временем у него начали раздуваться бока, но смельчаков подползти и выключить примуса не нашлось – видно у всех пропал аппетит. Ещё пару минут, раздался хлопок, крышка изогнулась и из под неё начала хлестать струя перегретого пара. Этот принцип работы крышки в качестве предохранительного клапана через десяток лет Витя Николаев положил в основу своей конструкции автоклава.
Поняв, что бидон уже не взорвётся и ужин спасён, я подошёл к примусам. Манометр показывал рекордное давление – две атмосферы! Последние минуты ожидания были самыми томительными. Терзаемые муками голода, все хотели немедленно приступить к обжорству. И чудо свершилось – праздник живота начался. Оказалось очень вкусно. Мясо напоминало по вкусу кролика, но пожёстче и будто немного подперчёное. Наелись до отвала и улеглись в палатку, в ожидании признаков отравления – всё-таки тушки были не первой свежести. Я на всякий случай вогнал красную ракету в пускач, чтобы при первых же симптомах успеть подать сигнал SOS.
На удивление всё обошлось.

0

10

http://genobooks.narod.ru/RTS-2004/rts_2.htm

ЕЛАГИН Владимир Алексеевич
(Заведовал кафедрой с 1963 по 1964 г.)
Родился в 1937 г. Окончил УПИ в 1959 г. Работает на кафедре с 1959 г. Защитил кандидатскую диссертацию в 1966 г. Присвоено ученое звание доцента в 1969 г. Работал в должности доцента по 2001 г. Неоднократно руководил научно-исследовательскими работами. Был научным руководителем двух соискателей, успешно защитивших кандидатские диссертации. С 2001 г. является пенсионером.

http://genobooks.narod.ru/RTS-2004/rts_6.htm

О ТЕХНИКЕ БЕЗОПАСНОСТИ

Отправляясь в путешествие, нужно всегда иметь в виду, что в месте пребывания ты являешься в общем-то незваным гостем. Характер встреч с местными жителями может быть с их стороны и радушным, и напряженным, и агрессивным. Встречи бывают мимолетными и с установлением многолетних отношений. Если эти места часто посещаются туристами, то всегда найдутся гости, причиняющие хозяевам неудобства. Отсюда и осторожное отношение хозяев к посетителям.

Несколько примеров. На р. Белой (Южный Урал) столкнулись с ситуацией, когда нас отказались покормить в местной столовой. Конфликт разрешил участник похода Володя Проломов, выпускник РТФ, говоривший по-башкирски. Там же, в пос. Иргизлы, где половина населения была нам знакома, рассказали, что туристам они продают хлеб, выпеченный для скота. Какой-то "чин" башкирской администрации, параллельно сплавлявшийся на огромном плоту, узнав, что мы из Екатеринбурга, упрекал, что екатеринбуржцы выпили Уфу (был засушливый год), а теперь и на Белой их полно.

Аборигенам Севера для традиционного образа жизни семьи требуется территория в сотни квадратных километров. В этом случае им хватает дичи, рыбы, зверя. Даже среди родственников идет война за территорию. Так в районе р. Тапсуй жили Анемгуровы, в конце тридцатых годов ушедшие из-под Ивделя. Мы встречались с двумя из братьев - Николаем Первым и Николаем Вторым. У Второго шрам во всю голову - Первый стрелял из "мелкашки" при разделе угодий. Еще одного брата, по рассказам местных, они убили. Еще один, Устин, живет на притоке Тапсуя Варье. В районе его избы бывают лесные пожары. Говорят, дело рук Николая Второго.
Нас обычно встречали благожелательно, так как наше пребывание в угодьях местных жителей кратковременно, а поведение корректно. Однажды на р. Сыне подошли к заброшенному хантыйскому поселку, иногда посещаемому охотниками. Пообедали на берегу. Пошли в поселок сделать фотоснимки. Ощущение напряженности. Вернулись. Отчалили. При возвращении домой на "Метеоре" подошел к нам попутчик. Сообщил, что видел нас около такого-то поселка. Отвечаем, что мы там были, но никого на реке не видели в течение нескольких дней. Он оказался родственником хантам и вместе с ними собирал в это время на другом берегу шиповник. Ханты очень внимательно следили за нами: посещение, а тем более мародерство (взяли что-нибудь в качестве сувенира) может спровоцировать выстрел.
С некоторыми представителями местного населения у нас сложились товарищеские отношения. Коневу из пос. Васюхово мы отослали лодочный мотор - на Оби моторы в дефиците. С братом шамана Макаром Талыгиным мы переписывались.
Писала его дочь, он неграмотный. Посылали фотографии. Повторные встречи в других походах проходили в благожелательной обстановке, так как была приобретена положительная репутация. При встречах - минимум спиртного. Аборигены имеют большую тягу к выпивке, но, генетически не обладая каким-то ферментом, разлагающим алкоголь, быстро пьянеют, становятся агрессивными.

Продолжительное прохождение маршрутов по "ненаселенке" требует повышенной осторожности в любом деле. Укол плавником окуня - и у адмирала Феликса нарывает палец, поднимается температура. Это длится несколько дней. Спасает водочный компресс. Неудобно приседает Юра Нифонтов - и нога не сгибается несколько недель. Валера Валеев съедает непрожаренную зайчатину - и на следующий день боль во всем теле, температура под сорок. Сложный путь домой. Продолжительное лечение от туляремии. Неправильное приготовление рыбы грозит трудно диагностируемой разрушающей печень болезнью. Несмотря на употребление сырой и малосольной рыбы, нас она обошла.

Угрозу несет и несоблюдение местных правил и поверий. В начале маршрута на р. Войкар Володя Кукшанов (Хантер) нечаянно убил святую птицу хантов гагару. Нырнула вместе с утками, а вынырнула первой. Хоронили с почестями, но не помогло. Начались неприятности. Все время ломался мотор, срезалась вал-рессора. Пятнадцать километров тянули "казанку" против течения до заброшенной в пятидесятые годы буровой. Сутки выпиливали ступеньку из железной лестницы для изготовления вала. При спуске, залюбовавшись тройной радугой, сели носом и кормой на скрытые водой камни поперек мощного слива. Пришлось двоим на них вылезать. Кругом бурлит вода, большая глубина, до берега далеко. Есть опасность, что, снявшись с камней, лодка ударит по ногам. Раскачали, сдвинули лодку, запрыгнули, пошли. В завершение маршрута вышли на Войкарский Сор - огромный разлив на слиянии Войкара с Обью, известный крутым нравом и большим количеством погибших туристов. Ветер, волна. Переночевали. В шесть утра тишина, туман. Стартовали, вышли на форватер. Впереди десять километров до Оби. Неожиданно обрушивается шквал, снег с дождем, ревет ветер и волны высотой метров до двух. Адмирал Феликс ставит лодку носом против волн. Мы с Хантером стоим на носу, стараясь предотвратить перекатывание волн в лодку. Бесполезно - волны выше нас. Лодку заливает. Слева виден берег. Адмирал направляет лодку туда. Волны в борт. Через тридцать минут упираемся в берег, корма лодки уходит под воду. Мокрые до нитки. Разжигаем костер. На берегу обнаруживаем куски полиэтилена, лыжную шапочку - следы чьей-то трагедии. К вечеру ветер стих, штиль, заморозки. Стартуем. Среди ночи прибываем в пос. Мужи. Хантыйский бог смилостивился.

Однажды адмирал Виля на экскурсии в заброшенный поселок на Сев. Сосьве порылся в сгнивших шкурках соболя в развалившейся избе. Результат - туляремия и несколько месяцев лечения.

Север не прощает беспечности и нарушения его законов.

Иногда случалось такое

Хотя однажды на р. Няйс вырубил из комля сломанного дерева идола наподобие языческого мансийского божка. Года через два Валеев принес мне фотографию этой скульптуры, сделанную туристами, которые побывали в тех местах и приняли это изваяние за мансийский оригинал. Ввел туристов в заблуждение. Побывав там через двадцать пять лет, обнаружил, что идола сожгли, а место сплошь заросло мхом.

Его товарищем по институту был тот самый Владимир Шунин. Который был в свою очередь очень хорошим товарищем Игоря Дятлова.

Через год после экспедиции в Туруханский край получил приглашение от товарища по институту Володи Шунина принять участие в категорийном сплаве на байдарке по р. Бардым. Сплав в майские праздники. Река берет начало около г. Полевского и впадает в р. Сергу. Летом - ручеек.
Володя опытный турист. Во время дипломного проектирования Василий Анатольевич Лосев, первый заведующий кафедрой РТС, запретил ему участвовать в печально известном походе группы Дятлова на Северный Урал, чем спас Володе жизнь.

И они практиковали даже такое

Для водных походов требуется регистрация, прохождение квалификационной комиссии. Одно время на вокзалах и маршрутах спасатели вылавливали "диких"
туристов. Не преследуя цель фиксации спортивных достижений, для исключения конфликтов и возможности обращения к местным властям, мы иногда проходили регистрацию без каких-либо формальностей в туристическом клубе Министерства обороны. Нам - регистрация, им - показатели, выводившие клуб на призовые места в Союзе. Какой офицер полезет в байдарку?! А мы, офицеры запаса, совершали походы по высшей категории сложности - протяженность, "ненаселенка". О наших походах даже писала газета "Красный боец". Писали и мы сами по просьбе клубного начальства.

И как было несложно-то

Благодаря интересу к палеонтологии в 1993 году еще раз принял участие в качестве проводника на известное с девятнадцатого века обнажение на р. Лопсия. Экспедицию организовала фирма, связанная с ювелирным делом. Слетать на речку собирался генерал из силовых структур, и, хотя ему участвовать не позволили дела, экспедицию обслуживал вертолет спецназа. Взлетев в десять утра из Арамиля, в час дня мы сидели на берегу Лопсии за семьсот километров от Екатеринбурга. Через неделю с опозданием на десять минут от договоренного времени вертолет снял нас с реки и доставил домой. К сожалению, через год этот вертолет разбился, снимая группу "чинов" с какого-то озера после рыбалки,

0

11

https://elar.urfu.ru/handle/10995/65208

За индустриальные кадры
№№ 23—24
(1270—1271).
ЧЕТВЕРГ, 28 ИЮНЯ 1956 года.

Просчитав обращеиие ЦК ВЛКСМ к молодежи, студенты нашей группы Р-256 единодушно решили помочь труженикам целинных земель во-время и без потерь убрать урожай. Просим
комитет комсомола удовлетворить нашу просьбу. Обещаем, что дружный 'коллектив нашей груп­пы оправдает доверие комсомола и не уронит чести нашего инсти­тута.
Просим отправить всех вклю­ченных в этот СПИСОК:
Баландина, Блинкова, Весе­лова, Войстрова, Гельд, Дубров­ская, Елагин, Иванов, Зиновьев, Кондратьев, Мирошниченко, Сафронова, Тихонов, Щербакова, Шунин.

https://proza.ru/2012/05/03/1498

Или первые целинные отряды студентов в 1956 году. Я там, на Алтае, работал на комбайне помощником комбайнера. Косили по двадцать часов в сутки. Спали по чуть-чуть, когда выпадала роса и хлеб «не шёл». Позже, уже вернувшись в институт, получил неожиданно повестку, в которой говорилось, что я заработал столько-то пудов зерна. Оно находится в прибывшем эшелоне на железнодорожной станции. И если не заберу в течение трёх дней, то мне будут начислять штраф. Я – в панике! Куда забрать? Что я с ним буду делать? Институтский комсомольский вожак, который принёс мне это известие, видя моё смятение и, очевидно, ожидая его, предложил выход: «Если согласен это зерно продать государству по госцене, то напиши заявление. И всё – нет проблем!» Я с облегчением тут же его и написал. А через какое-то время получил деньги, на которые купил первый тогда телевизор КВН родителям, на радость младшим сестре и брату. И этим был очень горд.

https://elar.urfu.ru/bitstream/10995/65377/1/21(1310)-1957-06-10.pdf
На июнь 1957 года

В. ШУНИН, член бюро секции туризма.

Ну т.е. в поход на Кавказ под руководством Игоря Дятлова Володя Шунин шел как член бюро секции туризма

Хех, тогда с чего?
https://yadi.sk/d/M_8Megqy3TYdRT/Походы/1957/Блокнот Дятлова/06.jpg
https://i.ibb.co/v1d279M/1957.png
https://www.ural.kp.ru/daily/27010.1/4072728/

Сцепились Володя с Людой. Люда, словно метеор из палатки. Все с криком бросились на Вовку. Наконец, не выдержала душа Лили. Она начала рваться за Людой вслед, словно Вова не хочет ее пустить и при каждой ее попытке он «ласково» усаживает ее на место. И вот разгневанный, обиженный Володя пробкой выскакивает из палатки; со скоростью звука он подлетает к окну палатки и завыл: Славка – дай закурить. Но после минутной передышки на дожде он снова влез в палатку, передумав курить. Наступила очередь Лили. Вот и она уже на улице и вместе с Игорем кличут Люду. Вова решил довести до конца свою цель – выгнать из палатки всех девчонок, прикинувшись больным. Может быть, он действительно был душевно больным в эту минуту. Он дрожал, подпрыгивал в палатке и требовал термометр. Потребовав термометр, он тут же разломал его в дребезги, бросив ядовитую ртуть в палатку. Затем и он вышел из палатки уже на поиски Лили.

Володя Шунин и Люда Блинкова учились в одной группе. Ездили в одном отряде на целину. Никаких чужих в группе - все свои.

Весь дневник того похода
Дневник похода по Кавказу август-сентябрь 1957 года. Рук. Игорь Дятлов. УПИ.

https://vk.com/doc123063074_533374342?h … cee894720f

Как всегда, в эти минуты вспоминается все прошлое и долго все ведут тихий мирный разговор. Но не получился сей мирный разговор в этот тихий кавказский вечер. Тема разговора была о спортсменах, об их поднятых воротниках. Сцепились Володя с Людой. После пяти минутной переброски чуть-чуть обидными словами.
Люда, словно метеор из палатки. Все с криком бросились на Вовку. Как ты смел, ты ее совсем не знаешь. Ты и со своей женой так будешь обращаться. После сих слов Вова выпустил на улицу свою лохматую голову и крикнул: Блинкова брось шутить. Из следующей палатки послышался испуганный голос: Вовка! Ты на улице? –На улице. – Врешь?- Вру! После этого наш Владимир Львович снова улегся. На улице все также шел дождь, а девчонки продолжали грызть Вовку. Затем послышался шум топора и песня: Ты сама еще не разу… и все смолкло. Игорь пел вечернюю серенаду.
Наконец, не выдержала душа Лили. Она начала рваться за Людой вслед, словно Вова не хочет ее пустить и при каждой ее попытке он «ласково» усаживает ее на место. И вот разгневанный, обиженный Володя пробкой выскакивает из палатки; со скоростью звука он подлетает к окну палатки и завыл: Славка – дай закурить. Но после минутной передышки на дожде он снова влез в палатку, передумав курить. Наступила очередь Лили. Вот и она уже на улице и вместе с Игорем кличут Люду. Вова решил довести до конца свою цель - выгнать из палатки всех девчонок и прикинувшим больным. Может быть, он действительно был душевно больным в эту минуту. Он дрожал, подпрыгивал в палатке см на 5 и требовал термометр. Слава и Юра были больные и вот больным оказался юноша в нашей палатке Потребовав термометр, он тут же разломал его в дребезги, бросив ядовитую ртуть в палатку. Затем и он вышел из палатки уже на поиски Лили. В палатке на 6 человек. Постепенно крики раздававшиеся в заброшенном с 1944 годе ауле стихли и все вернулись на свои места. И только Люда не захотела спать в нашей палатке. Все улеглись, но у Славы и Вовы поднялась температура, пришлось положить их с края в середину и, наконец, все утихло. Почти уснули наши юноши, охраняемые с краев Лилей и моей заботой. Стали засыпать и мы, но вот послышались какие- то шаги, шорохи, кто- то дергал за веревку. Мы навострили уши и стали вспоминать ужасные случаи. В некоторые моменты казалось, что кто- то подходит к окну и вот, вот протянет руку какой-нибудь кабардинец. И утащит нас. В этот момент мы тянулись руками к Юре- центру палатки. - Слышишь! –Да, отвечал он. И мы уже не чаяли увидеть в живых свои рюкзаки. И так прошла эта уже третья бессонная ночь.
Встав утром, мы нашли все на своих местах и начали хохотать над вчерашним.

0

12

Турсекция МАИ
http://sb-l.msk.ru/
http://sb-l.msk.ru/ABOUT/Berman/Dnevnik_PPU-60.doc
http://sb-l.msk.ru/ABOUT/Berman/Berman_ … U-1961.doc

Это вот из отчетов 1960 года и 1961 года:

Отчет о походе по Приполярному Уралу группы туристов Москвы, Саратова и Архангельска.
ст. Кожим - хр. Зап. Саледы -- хр. Воcт. Саледы - р. Манарага -- поселок Пеленгичи.
январь - февраль 1960 г.

Отчет о походе по Приполярному Уралу группы туристов Москвы, Саратова
ст. Кожим - хр. Западные Саледы -траверз хребта Восточные Саледы -- пос. Пеленгичи.
март-апрель 1961г.

Пережидание непогоды

Наконец, мы у деревьев. Их три вместе и несколько одиночных. Чахлые лиственницы. Около стволов высокие надувы. Их них удобно выпиливать снежные кирпичи. Девочки пилят, ребята носят. Кирпичи хорошие, большие, отделяются легко. Это первая безлесная ночевка, и сразу такая погода. В вырезах маски на ресницах нарастают ледяные шарики. Они заслоняют глаза, оттягивают веки. Оторвать их можно только с ресницами.
Единственный выход, это оттаивать глаза голой рукой, повернувшись спиной к ветру.
Стена растет не очень быстро. Еще не сработались.
Но обстановка вполне спокойная. Все увлечены работой. Еще никто не замерз. Ветер дует очень сильно и ровно. Кажется, что тихо, но стоя рядом, приходится кричать, что есть силы.
Под палатку уложили лыжи креплениями вниз. Снежная стена кругом, и высотой до самого конька палатки. Оставляем только вход с подветренной стороны.
Теперь проблема отряхнуться. Снег забился во все щели одежды. Все буквально напитано снегом. Попробуй его выбей.
В карманах плотные комки снега.
Вот мы внутри. Горит свечка. 6 человек залезли в общий мешок. Двое дежурных расположились у входа.
Ночевку делали около двух часов, за это время сильно потеплело. Дежурные занялись ужином. Самовар набили снегом и одели на примус. Примус уютно фырчит. От него тепло, но сыро.

Ветер колышет крышу палатки, но мы чувствуем себя вполне уверенно. Снежная стена и деревья удержат палатку в любой ветер. На ужин тушенка, сухари, масло, сахар, по кружке горячего какао.
Под шум ветра заснули. Спать тепло.
31/I
Ночью я проснулся. Темно, тихо. Нашел ботинки, переп­равился через первый тубус, в тесном мешке тамбура развязал второй тубус и уткнулся носом в плотный снег. Стал "копаться" вверх. Пришлось пробить лаз длиной в полметра. На улице был дикий ветер. Он шумел как водопад. Несмотря на защиту снежной стены, одежда немедленно пропиталась снегом. Палатку совсем занесло, и она вместе со стеной превратилась в большой сугроб. Снег на палатке был довольно плотный.
Я полез в палатку головой вперед. Пока ноги торчали на улице, ветер успел набить снегом незашнурованные ботинки.
В палатке тепло и тихо. Только очень мокро. Капает с потолка, течет со стенок, течет прямо на мешок. Влаге от дыхания некуда деваться, она возвращается опять к нам. Пробую стряхнуть в крыши снег, но это невозможно.

Наступил день. Ветер не утихает. Мы ухе рассказали друг другу все смешные истории и стали вспоминать грустные. Позавт­ракали, поужинали, написали "мемуары" и начали спать изо всей силы. Но спать уже трудно. Надоело лежать в тесноте.
Рабочий объем палатки становится все меньше. Палатку сжимает снег. Скаты прогнулись совсем низко. Сооружаем подпорки.
А со стен все течет и течет, и все в мешок. За ужином ели мало, считая, что большего сегодня не заработали. В общем, сидеть так можно. Радости мало, но вполне можно, продуктов тоже хватает. Но время идет. Из-за тракторов мы потеряли один день и вот уже два дня из-за пурги. Кроме того; мы вышли из Кожима на день поз­же. Как бы не нарушить контрольный срок. Снова считаем по дням, снова прикидываем. Впереди за Нидысеем лежит участок пути, о котором мы ничего не знаем. Мы должны иметь запас времени необходимый для того, чтобы не спешить.
А если еще и там придется сидеть под пургой? Поход еще фактически не начат...
Если перекинемся завтра на Нидысей, то можно еще идти вперед.
Если нет - тракторная дорога и Кожим. Столько трудов, столько надежд...
Северная сторона Манараги, неизвестные перевалы, вот уже второй год не удается к ним пройти. Плохо засыпать с такими мыслями.
1/II
Ночью ветер стал слабее, но утром был еще достаточно сильным. К середине дня стала появляться видимость. Вообще в такой ветер можно было бы идти, но все влажное. Ни одной сухой рукавички, ни одного сухого носка. Сушиться немыслимо. Сможем ли мы сняться в такой ветерок? Свернем ли палатку? Вся одежда сразу обледенеет. Рискнуть? В крайнем случае, можно будет спуститься в лес, (до него не более 4 км), развести костер. Но тогда потребуется не менее суток, чтобы подготовиться снова к выходу. Нет, лучше ждать. К вечеру ветер совсем утих. Вылезли, размялись, акклиматизировались. Можно сниматься, но скоро ночь.
Перевал мне хорошо знаком по прошлому году. Он прост по рельефу и по ориентировке. Ночью в приличную погоду хорошо видно, а погода обещает быть хорошей. Снимаемся спокойно, можно особенно не спешить.
Вот мы и снова согрелись в пути. Как же здорово идти на лыжах вперед! Мы обязательно пройдем! В этом теперь уверены все.

Ночь не очень темная. Горы проглядываются на фоне звездного неба. Под ногами все видно хорошо, даже заструги различаются. Вот уже пять часов мы идем в темноте. Все устали. Временами небо затягивается, и начинает идти мелкий снег. Тогда уже ничего не видно. Прижимаемся к левому краю долины (орографическому), поднимаемся на пологую террасу. Перевала еще не видно.
Он и днем тягучий, нудный, а ночью кажется, что долине не будет конца. Подъем пологий, снег плотный, но идем все хуже и хуже. По команде “привал” ребята садятся на задники лыж, не снимая рюкзаков. Почти на каждом привале раздается сахар, масло, лимонная кислота. Перед выходом кто-нибудь один, сняв рюкзак, по очереди поднимает остальных.
Нам тогда было непонятно, почему мы так сильно устали.
Конечно, двухсуточная отсидка под пургой бодрости не прибавляет, но народ сильный, питание отличное, что же случилось? Темнота давит что ли?
Впереди уже смутно угадывается седловина перевала. Но ее можно разглядеть, только зная перевал. Потом видимость пропала.
Идет мелкий снег. Чтобы не попасть в правый (орографически) кар, прижимаемся к левому склону. Перед перевалом небольшой взлет. Начинаем подниматься вверх. Через несколько минут убеждаемся, что лезем на склон долины, Начинаем спускаться, траверсируя склон.
Заструги неожиданно возникают перед носками лыж. Падаем, поднимаемся. Привал! Все валятся на снег.
Только значительно позже я понял, что, идя много часов подряд и ничего не различая в темноте, группа не видела перед собой цели. Никто не знал этих мест, а то, что говорил один человек, продолжая идти вперед, убеждало далеко не полностью. Но никто не выражал неудовольствия, сомнения или чего-нибудь в этом роде. Все молча шли и одновременно падали по команде - привал.
А перевал уже четко виден, до него совсем близко...
Но проходим 15-20 минут, а он заметно не приближается. Это означает, что до перевала никак не менее 3-х километров.
Это означает, что нам сегодня не дойти. Будем ночевать здесь. Ночь тихая, поставили палатку без стены.
Хлебнули по глотку коньяка и принялись за установку палатки. Коньяк отлично приободрил. Это подтвердили все, и даже Валя, упорно возражавшая в Москве против этого вида "питания"

Вот описание одного катаклизма, случившегося при отсидке в палатке из-за неудачной погоды.
Печка топилась! Возгорание видимо от касания с раскаленной печкой... И еще описание того что после результатов разведки - опять ставили лагерь там, откуда собирались выходить

Пройдя вдоль ручья с полкилометра, мы увидели, что подъем на перевал значительно выше, чем мы его себе представляли. На нашей карте перевал не был четко изображен горизонталями, и его относительной высоты мы не знали.
Теперь, начав подъем на перевал, мы увидели, что не сможем выполнить намеченный план.
Печальный опыт ночного хождения мы уже приобрели в начале похода, и повторять его не собирались.
Долина ручья засыпана глубоким снегом. Делать холодную (безлесную) ночевку в рыхлом снегу, при таком морозе, это, по меньшей мере, не разумно. Решили возвращаться назад.
Теперь нужно возвращаться как можно быстрее, чтобы повстречать группу, пока она еще не успеет далеко отойти.
В долину Манараги спустились с предельной осторожностью. Отсюда по готовой лыжне мы бежали изо всей силы.
Группа только что сняла лагерь.
Собраться было очень трудно. Свернуть палатку и запихнуть ее в рюкзак стоило неимоверных трудов.
Мешок не приходилось никуда запихивать, но нацепить на него “сбрую", в такой мороз стоило не малых сил и нервов.
А костра не было, и негде было согреться, работая на одном месте. Было очень трудно. Ребята собрали лагерь, и теперь, одев лыжи, были готовы к выходу.
Нужно было бежать вперед - активно двигаться, - вырваться из мертвых тисков холода.
И тут я сказал ребятам, что надо опять ставить лагерь, что идти сегодня нельзя.
Я ожидал какой угодно ругани, справедливого недовольства, упрека. Но ничего подобного не произошло.
Мы все вместе молча и быстро поставили палатку на старое место, затащили мешок, повесили печку.
Как никогда, я почувствовал на себе колоссальную ответственность перед товарищами, перед нашим маленьким коллективом, достоинства которого было трудно переоценить.
Опять всю ночь жарко топилась печка, и в палатке было достаточно тепло. Но наш мешок совсем намок и замерз.
Еще во время отсиживания под пургой на ручье Джагал-Яптик-Шор в него натекло столько воды, сколько он не впитал за шестнадцать холодных ночевок предыдущей зимой.
Теперь же он был совершенно непригоден для спанья и мог служить только подстилкой.
Но это была отличная подстилка. Он покрывал весь пол палатки толстым непроницаемым ковром. Снизу было мокро, но тепло. Мы спали полусидя, прислонившись спинами к рюкзакам, разместив их по периметру палатки.
Было очень тесно, но тепло и мы спали.

9/II
Ночью палатка внезапно наполнилась едким удушливым дымом. Это случилось страшно быстро и дежурный, никак не мог понять причины происходящего. Люди начали задыхаться во сне. Раздались беспорядочные крики.
Кто-то настойчиво потребовал нож, чтобы разрезать палатку. Моментально, всплыла в памяти зима 56 года и ночевка в плохой курной избе.
"Нос книзу! К самому полу! Всем оставаться на месте!”
Если бы кто-нибудь, поддавшись панике, ринулся к выходу, он бы неминуемо налетел на раскаленную докрасна печку и, возможно, сорвал бы ее, а тогда пожар был бы неминуем.
Но все остались на месте. Наступила тишина. Все прилежно дышали, положив носы на пол. Огня не было видно. Дым начал рассеиваться. Вот уже видна горящая свечка.
В тишине прозвучал голос Германа:
- Это я горел.
- Что же у тебя горело?
- Не знаю, что-то в кармане.
- Посмотри в кармане.
Снова наступила тишина. Было слышно, как Герман ощупывает карман. Потом, как-то очень неуверенно, он проговорил: "А его нет”.
Утром были обнаружены два круглых темных стеклышка.
Это все, что осталось от Германовых очков и пластмассового футляра.
Да, лишний раз, мы убедились, что из нашей палатки выскочить нелегко.
Утром был мороз не меньше вчерашнего.

А это вот из отчета 1961 года... Очень интересное для сравнения...

Во время спуска с перевала в 15 часов заметили справа на склоне отрога горы Народы людей. Их было двое. Они траверсировали склон с востока на запад над нами.Заметив нас, они начали спуск. Мы направились к ним навстречу.Это были двое ленинградцев, мужчина и женщина. Они вдвоём вышли из Пеленгичей 3 дня назад. Поднимались на Народу.У них была летняя палатка, один спальный мешок и одеяло. Уже двое суток они не ели горячей пищи. Теперь они искали перевал на р.Манарага, рассчитывая по ней спуститься до р.Косью и далее по реке выходить на станцию Косью. Они рассчитывали пройти этот путь за 3-4 дня. Это по Косью-то, засыпанной глубоким снегом.Мы объяснили им, что это невозможно, и что вдвоём проходить этот путь вообще нельзя.У девушки (её звали Валя) от солнца сильно болели глаза. Мы приспособили ей светофильтр от горно-лыжной маски. Ленинградцы приняли наше предложение идти вместе с нами в Пеленгичи.Заночевали на оз.Мал.Балбан-Ты. Ленинградцы спали в нашей палатке. В их маленькой палатке мы сложили рюкзаки. Вечером ленинградцы рассказали нам, что собирались в поход большой группой, но после несчастного случая на Кольском полуострове (февраль 1961г.) в Ленинграде группы не утверждали. Участники разъехались кто куда, а вот эти двое пришли на Приполярный Урал.Мы объяснили им, что при более сложной погоде (допустим в феврале) они потерпели бы серьёзную аварию. Они согласились с нами.

И вот полезные сведения о причинах и последствиях. Это знание по опыту. А если опыта - не было?

Подошли к избе в темноте. Внутри тепло, сухо, горит печь, на ней можно удобно сварить ужин, ночевать решили в избе, но сварить на улице в нашей печке, полезно было попробовать сварить в печке без палатки, на ветру и измерить расход дров.

... Ставим палатку на самом ветродуве. Ставим без стены. Важно сначала укрепить пол, тогда палатку не унесёт. Если палатку надуло ветром, держать нужно только за нижние верёвки (идущие от пола), а верхние бросить. Обмерзлую палатку трепать не будет.

... Строим снежную стену для защиты от ветра.Прежде всего нужно выбрать место для заготовки снежных кирпичей. Удобнее всего делать кирпичи из крутых надувов, которые бывают около больших камней. Если снег мелкий, то это единственная возможность добыть снежные кирпичи.Кирпичи начинают резать из ямы от камня. Обычно достаточно обпилить кирпич с трех сторон, чтобы он легко отделился при ударе ногой по предполагаемой нижней грани. Можно пилить кирпичи и на ровном месте, но первые кирпичи вынимать трудно (приходится выкапывать яму). В надувах снег плотнее, кирпичи крепче и легче отделяются. Если кирпичи при отрыве ломаются, можно подпиливать их снизу. Кирпичи удобно пилить широким фронтом, при этом приходится обпиливать кирпичи только с двух сторон.

... Если направление ветра постоянно, то лучше всего ставить стену на расстоянии ее высоты (обычно 1,5 м). Стена при этом принимает на себя всю силу ветра, палатку обдувают беспорядочные, завихренные потоки воздуха, сметая с неё снег и подсушивая её.Если между палаткой и стеной будет узкая щель, её неминуемо забьёт снегом и палатку придавит. Кроме того, когда вы откопаетесь, палатка будет мокрой и мёрзлой.

... При походах на севере в горах, особенно в феврале месяце, способность быстро построить стену определяет живучесть группы.

... едут дрова - 5 сухих еловых чурбачков диаметром 20-25 см и длиной 10-12 см.( *это н.з дровами* кроме имеющегося сухого бензина и гекса* мое примечание)

... На хребте дул ветер. Мы построили снежную стену. Снежные кирпичи в этом месте отделялись великолепно. Нас настолько увлекла работа, что когда стену строить было уже некуда, был сооружен "туалет" из снежных кирпичей.

... Плотный наст попадался только местами. В основном шли по колено в снегу. Между камней снег очень рыхлый (до пустот) и проваливаешься по пояс. При этом тяжелый рюкзак активно помогает сломать ноги.

О лавинах применительно к Приполярному Уралу можно сказать следующее: в течение трех походов - в 1959, 60 и 61 гг. мы не видели следов лавин. Во время настоящего похода снежный покров был наиболее мощный не только по сравнению с другими зимними месяцами, но и по сравнению с другими зимами (по словам местных жителей).

Несмотря на это, мы встречались только со следами обвалов снежных карнизов. Карниз большой мощности, падая на склон крутизной 40-80° не увлекает за собой снег, покрывающий склон, а останавливается на склоне крутизной 40°, образуя конус из комков снега. Мы предполагаем, что устойчивость снега вызвана неровной каменистой поверхностью склонов.

Разведка частью группы зимой - это крайняя техническая мера, которая должна быть оправдана безусловной необходимостью. Сама разведка требует тщательной подготовки. Пока группа вся вместе, она может уверенно и спокойно переживать любую погоду, в условиях почти любого рельефа (имеется в виду подготовленная группа), но стоит группе разделиться, как она уже всецело находится во власти погоды и предусмотреть все возможные обстоятельства воссоединения невозможно. Каждому, кто сколько-нибудь знаком с горами зимой, понятны мрачные возможности растерявшейся группы.

Из Нидысейского кара мы вылезем на хребет и начнём основную часть маршрута. Устраиваем последнюю репетицию. Мы ставим лагерь на самом ветродуве на ровной приподнятой площадке на дне кара. Мы остановились как раз на пути одного из снежных шлейфов.
Вступив на эту площадку, мы попали в лапы свирепой пурги. Уже не видно гор, не видно солнца, - один снег.
Не успели мы натянуть сверху штормовки, как телогрейки сразу пропитались снегом. Снег забивается всюду: в карманы, в рукава, за шиворот. Нужно очень плотно застегнуться. Хотя температура в пределах 3-5° мороза, голыми руками делать ничем нельзя, - пальцы моментально коченеют. Именно в расчете на подобную обстановку необходимо так продумать все застёжки одежды и снаряжения, чтобы можно было с ними управляться в рукавицах.
Строим низенькую стену с трех сторон (0,7 м), а затем ставим за ней и палатку. После этого стену достроили до высоты 1,5-1,7 м.
Стена стоит близко к палатке (0,5 м), ибо иначе она получилась бы слишком длинной. Стену строили неспеша (более  1,5 часов). Палатка с печкой и с дежурными стояла через 30 минут после остановки.
Во время работы мы не испытывали холода или каких-либо других неудобств. Это объясняется исключительно тем, что был слабый мороз. При температуре уже ниже 10-15° обстановка была бы исключительно тяжёлой, а при плюсовой температуре мы бы моментально промокли насквозь и замерзали бы ещё быстрее.
...
Стена у нас высокая почти до конька и с трёх сторон от палатки, но последняя так трепещет, что становится страшно.Действительно страшно засыпать: вдруг не выдержит палатка и лопнет. Невольно в голове возникает яркая картина того, что последует за этим. Да, палатка должна быть очень прочной, нечего жалеть лишний килограмм.
Штормовые костюмы на ночь сняли, но вместе с ботинками держим их наготове.
Приготовлены были и фонари.
Мы надеялись на палатку, но она уже много ходила и в конце концов когда-нибудь ведь порвется.

Спим спокойно, тепло, все тревоги забыты. Иногда палатка будит нас, оглушительно хлопая скатами, но это уже не беспокоит. Крылья палатки занесло снегом, изнутри она мокрая. Мешки защищены от влаги рюкзаками. Сохранить мешки сухими, это для нас самое главное. С мокрыми мешками на хребет подниматься нельзя.
К утру пурга стала тише, но идти ещё нельзя. Сварили половинный завтрак.
Ветер ещё слабее. Он уже не поднимает снега. Небо проясняется и наконец к 11 часам времени Пеленгичей палатку осветило солнце. Моментально наружу были вытащены мешки (почти сухие), рюкзаки и другие мокрые вещи. Ветер и солнце моментально сушили всё. Палатку чистим от снега. Она тоже быстро сохнет.
Мы получили возможность высушиться после пурги - это большая удача.

Сегодня едим половинный рацион. Когда идешь по интересному маршруту, о еде можно забыть, но, когда лежишь целый день в спальном мешке, кушать очень хочется. Это просто от безделия. При таком сидении под пургой нужно придумать какое-нибудь дело.
Палатка изнутри понемногу начала рваться. Ее быстро зашили. Распилили на дрова лыжи от нарт. А до ужина было еще далеко-далеко.

Перед выездом в поход многие пугали нас никем не виданной пургой на хребте. Теперь нам предстояло это испытать. Идём дальше.Перед самой "дорожкой" остановились посоветоваться. Предлагаю идти дальше и заночевать на восточной вершине Ни-дысейского кара. Она открыта со всех сторон, плоская и ровная.
Интересно, что там творится сейчас?

Пусть читателя не введёт в заблуждение это спокойное повествование. Пурга на хребте - очень серьёзная вещь. Нужно учесть, что: во-первых, было тепло (в феврале в такой обстановке приходится отчаянно напрягать и нервы и мышцы); во-вторых, мы были хорошо снаряжены; в-третьих, у нас был уже большой опыт хождения в пургу и организации ночёвок при очень сильном ветре.
И несмотря на всё это мы дальше не пошли.
Чтобы идти в такой ветер на вершину, необходимо горячее желание со стороны всех участников без исключения. Даже самое незначительное принуждение хотя бы одного участника в подобных случаях является совершенно недопустимым.
Несколько человек не высказывали энтузиазма по поводу ночёвки на вершине, и мы остались ночевать там, где остановились для совета.

(П.С. Эти файлы отчетов лежат здесь
http://sb-l.msk.ru/
...
20.02.20 - Отчеты Александра Бермана о лыжных походах по Приполярному Уралу 1960 и 1961 г.г.
... )

0

13

Где тонко - там и рвется...
https://tourlib.net/books_history/spogady21.htm

45 ЛЕТ СПАСАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЕ ЗАКАРПАТЬЯ
Становление туризма на Закарпатье начиналось с открытия 10 января 1949 года постановлением Украинского республиканского совета по туризму туристской базы в поселке городского типа Ясиня Раховского района. Первое время база работала сезонно, но вскоре перешла на круглогодичный режим. При проведении лыжных походов в зимнем сезоне требовались квалифицированные инструкторы, которых еще никто не готовил, потому для работы с туристами были приглашены альпинисты. Естественно, что они проводили работу по обеспечению безопасности так, как это принято в альпинистских лагерях. В начале летнего и зимнего туристских сезонов приказом по турбазе назначались ответственные за безопасность и создавались спасательные отряды из инструкторов.

Началом работы контрольно-спасательной службы на Закарпатье можно считать 10 января 1956 года, когда приказом директора турбазы заведующий учебной частью Д. Р. Люциус был назначен начальником спасательного отряда на турбазе. Впервые был создан аварийно-спасательный фонд туристского снаряжения и инвентаря для проведения поисково-спасательных и транспортировочных работ.

7 февраля I958 года случилась трагедия - группа туристов, которую вел мастер спорта СССР по альпинизму инструктор Борис Лев, сорвала снежную лавину, под которой вместе с инструктором погибли 9 человек из 15-ти. Причиной катастрофы стало неправильное преодоление лавиноопасного участка.

Через четыре года трагическое происшествие повторилось. 20 февраля 1962 года группа из 35 молдавских туристов, совершавшая лыжный переход из пос. Ясиня на приют Брецкул растянулась на несколько километров. Семеро девушек настолько устали, что не имели сил достать из рюкзаков теплые вещи и спальники. На следующий день спасательный отряд обнаружил их замерзшими, сидящими на рюкзаках. Опытный лыжник и охотник Радик Червов бросился вдогонку за ушедшими вперед туристами во главе с руководителем похода Колгановым. При этом на опасном участке он сорвал на себя лавину и его унесло глубоко в ущелье. Поиски не дали результата, так как был сильный ветер и снегопад. Только весной труп Червова нашли пастухи под растаявшим снегом. В начале 60-х годов были и другие трагические происшествия с туристами.

0

14

https://krokus.org.ua/knigi/shtyurmer.html

Юрий Александрович Штюрмер
ОПАСНОСТИ В ТУРИЗМЕ, МНИМЫЕ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ
(проблемы профилактики травматизма в туристских путешествиях).

Москва, "Физкультура и спорт", 1972.
...

В ноябре 1969 года шесть студентов Уральского политехнического института под руководством старосты группы, не поставив в известность туристскую секцию, самовольно вышли на маршрут в районе Денежкина Камня. После завтрака в избушке на реке Большой Шегультан (в 9 км от поселка Сольва), группа в 13 часов собралась на восхождение. С собой взяла лишь одноразовое питание: немного хлеба, сухарей, банку мясных консервов, килограмм колбасы и... бутылку водки. Лыжи и топор оставили в избе.
На границе леса встретили туристов, возвращавшихся после неудачного (из-за непогоды) восхождения на Денежкин Камень. Однако плохие метеоусловия и пример другой группы не остановил студентов: считая, что ветер и ограниченная видимость обычны для гор, они продолжили подъем, отнявший много сил. Взойдя, наконец, на вершину, решили обогнуть отрог Камня, чтобы "ветер не дул в лицо". Однако, поскольку видимости почти не было, а в группе не оказалось ни компаса, ни картосхемы местности, люди сбились с пути и, думая, что спускаются в долину реки Малый Шегультан, стали спускаться в противоположную сторону, к реке Тальничной. Положение осложнилось тем, что еще на вершине один из студентов стал жаловаться на плохое самочувствие. При спуске его пришлось поддерживать под руки. Но остановиться и отдохнуть, как просил ослабевший товарищ, группа не решалась, боясь обморожений, и продолжала путь к лесу.
До первого редколесья удалось добраться около полуночи. Здесь на ветру студенты попробовали развести огонь, но маленький костер, который они разожгли, израсходовав единственную коробку спичек, задуло очередным порывом поземки. Тогда, перекусив и распив водку, группа стала спускаться дальше.
В лесу снег был более глубок и труднопреодолим. Поэтому староста опрометчиво предложил разбиться на подгруппы: он и еще один физически сильный студент ушли вперед торить тропу, а остальные, поддерживая заболевшего, медленно пошли их следом.
Пройдя около 4 км, передовая двойка, утомившись, заночевала без костра под корнями вывороченного бурей дерева. Утром студенты обнаружили, что они не могут надеть замерзшие ботинки. У старосты оказались в запасе валенки, а его напарник привязал к ногам шапки-ушанки (что и спасло его от обморожений).
Вскоре эти студенты услышали выстрелы охотников, стали кричать и идти на звук. В полдень на крик вышел их товарищ из отставшей группы, который уже четыре часа спешил к старосте, чтобы сообщить, что больной потерял сознание.
Втроем студенты опять вышли на Тальничную и двинулись вверх по течению обратно на Денежкин Камень. Скоро им встретилась охотничья избушка. Там они задержались на несколько часов, пока не поели, не отдохнули и не узнали у местных охотников дорогу в ближайший поселок. С приближением сумерек в избушку совершенно случайно спустились два отставших студента, которые и сообщили, что их товарищ, несмотря на искусственное дыхание и растирание рук и ног, скончался.
Поскольку группа нигде не была зарегистрирована, она не рассчитывала на чью-либо помощь. Однако туристы, встретившиеся студентам при подъеме на вершину, чувствуя моральную ответственность за них, два дня ожидали под Камнем, а затем подняли тревогу. На место выехали туристские спасательные отряды. К поисково-спасательным работам было привлечено более 100 человек, включая милицию, местных жителей, охотников, путешественников, находившихся в районе Денежкина Камня.
Благодаря быстрому вмешательству другие студенты из группы отделались лишь обморожением ног.

Зимой 1963 года пять врачей и студентов московских медицинских вузов отправились от станции Сивая Маска (Коми АССР) в сторону хребтов Полярного Урала. К путешествию была проделана солидная техническая подготовка: специально сконструированы палатка, печь, взяты нарты с оленьими шкурами, которые должны были заменить на ночлеге в палатке под и спальные мешки. Однако тактически медики к походу были не готовы и, зная, что их не выпустят на маршрут, утаили свой план от друзей по институту и от маршрутно-квалификационной комиссии городского клуба туристов.
Первую половину пути прошли удачно. Делая при попутном ветре по твердому насту несколько десятков километров в день, лыжники достигли перевала Хойла и, переждав двухдневную пургу, вышли на восточные, приобские, склоны Урала. Здесь-то и проявились тактические просчеты группы: снег в Зауралье оказался совершенно другого качества — рыхлый, глубокий, без какого-либо намека на настовую корку. Туристам пришлось бросить нарты, а значит, и лишиться теплого ночлега. Проваливаясь выше коленей в снег на недостаточно широких (взятых для жесткого снега) лыжах, они не делали теперь и 10 км в день. Продукты кончались, люди мерзли, впадали в апатию. Контрольный срок возвращения на работу и в институты был сорван на неделю. Друзья пропавших по отрывочным данным восстанавливали возможные варианты пути туристов; из Воркуты и Салехарда вышли спасательные отряды; над Полярным Уралом кружили поисковые самолеты.
Все окончилось благополучно: истощенные туристы сами добрались до станции Северное Сияние. Благополучно, если не считать переживаний родных и близких, потерянного времени десятков оторванных от основной работы людей, затрат на технику, брошенную на спасение пропавших.

В 1965 году плановая группа туристов вышла с Северного приюта Бечо на одноименный перевал Центрального Кавказа, чтобы, преодолев его, спуститься на Черноморское побережье. Погода стояла жаркая, парило. На тропе группа нагнала местных жителей, перегонявших скот в Сванетию. Уставшие путешественники с радостью приняли предложение "подкинуть" их рюкзаки на южный склон и легко одетыми (большинство в купальных костюмах) пошли впереди каравана. На подходе к наиболее крутому месту снежно-ледового склона — "Куриной грудке" караван остановился из-за неполадки, а туристы ушли за перевал.
Погода испортилась. Подул холодный ветер, повалил снег, а потом на почти обнаженных людей обрушился град. Инструктор, допустивший ранее грубую ошибку, разрешив движение по снежно-ледовому участку без соответствующей одежды и оставив вещи далеко позади, понял серьезность создавшейся обстановки. Раздав из своего рюкзака все, что можно было надеть или чем укрыться, он повел туристов дальше. Три часа люди шли под снегом, градом и дождем.
Инструктор поддерживал слабых, не давал им останавливаться, не разрешал сильным увеличивать темп, не допускал ни малейшего разрыва в группе. Видя его спокойствие и уверенность, люди поверили ему и хоть в состоянии крайнего изнеможения, но без единой травмы дошли до теплого жилья. Никто из туристов не получил даже серьезного простудного заболевания.

В 1966 году туристская группа из Новосибирска совершала путешествие по Приморью. В один из дней похода руководитель разрешил двум туристам уйти вперед поохотиться. Охотники двигались вниз по долине, несколько раз переходили с берега на берег и через полчаса пути заметили на другой стороне реки, в просветах кустарника, мелькание серого пятна, как им показалось, "бока сохатого". Прогремел выстрел — "бок" мелькнул в другом просвете, еще выстрел — и... раздался крик человека. Так была ранена одна из участниц похода. Оказалось, что группа нагнала охотников и двигалась параллельно им на расстоянии 60 — 80 м по другому берегу Если бы туристы имели яркую одежду (ведь носят же в некоторых местах охотники с этой целью яркие головные повязки), такие нарушения, как несогласованность движения подгрупп, недоговоренность о зоне охоты или стрельба по неясной цели, могли бы и не окончиться так трагично.

В 1967 году туристы из Макеевки направились в путешествие в район Восточного Саяна. Группа не имела ни нужной карты, ни четкого представления о предстоящем маршруте. Ни у кого не было опыта таежных походов. Поэтому уже в первые дни, попав в верховья реки Дургомжи, макеевцы потеряли ориентировку и более недели безуспешно кружили в районе рек Ия, Хойто и Ока. Вскоре коллектив разбился на отдельные подгруппы. В результате двое потерялись и, плутая по тайге, случайно вышли на Оку, где их подобрали местные жители на моторных лодках. Оставшиеся (среди них было двое больных) испытывали острое недоедание, у некоторых началась дистрофия, но отсутствие практического умения жить и полевых условиях не позволяло им воспользоваться ловлей рыбы, сбором грибов, ягод, дикорастущих съедобных растений. Через 10 дней туристы вышли к неизвестной реке. Убедившись, что построить даже простейший плот им не по силам (это спасло им жизнь, ибо впереди были непроходимые для новичков пороги), макеевцы пошли пешком вдоль реки. Здесь их обнаружил турист-рыбак из Перми, Он несколько дней кормил и отхаживал горе-путешественников, а затем сплавил их до Сарама.

В 1969 году группа студентов и аспирантов нескольких столичных вузов вышла на маршрут лыжного путешествия III категории сложности на Кольский полуостров. Рассчитывая пройти за второй день пути горный проход Корнескорч, туристы, однако, вышли с. ночлега только в 10 часов и к 15 часам, достигли границы леса. Несмотря на наступавший вечер, лыжники продолжали подъем, причем из-за крайне слабой организации разбились на три мелкие группы в 6, 3 и 2 человека. Состав людей в подгруппах оказался случайным, ни старшие, ни замыкающие назначены не были, разрыв между людьми достигал часа движения на лыжах. Члены подгрупп, кроме руководителя, находившегося в передовой шестерке, не имели картосхемы района и слабо знали дальнейший маршрут, порядок движения и место встречи. Начавшаяся пурга, весьма обычная на Кольском полуострове, лишила подгруппы возможности взаимодействия, и в дальнейшем каждая из них, а также отколовшийся от передовой шестерки и оказавшийся в одиночестве руководитель в течение двух суток действовали на свой страх и риск. Поскольку палатка была только в передовой подгруппе, остальным пришлось организовать ночлеги в снегу, опыта которых они не имели. В результате двое участников замерзли, а другие получили обморожения.

0

15

А теперь о ситуациях, которые случались. Инфа от турсекции Свердловского мединститута

https://proza.ru/2012/04/10/1320

Однажды нас на маршруте обокрали и сделали это очень профессионально – отсыпали из каждого мешочка  крупы и макаронные изделия  так, что на общем видимом объеме продуктов это не сказалось существенным образом. Случилось это в Алыгджере, столице Тофаларии, куда мы в очередное лето прилетели группой  к началу маршрута. По договоренности с директором школы оставили на хранение у сторожа   часть продуктов на водную часть  похода, а сами ушли  в радиальный маршрут на одну из гор. Вернулись через неделю и, не заметив  кражи, ушли  на сплав в места, где нет жилья и магазинов.  Кража обнаружилась к концу маршрута. Зная, как запаслива завхоз и группа всегда несла продуктов больше, чем следовало, можно себе представить, как с нами обошлись жестоко. Для завхоза это было трагедией. Жили на грибах и ягодах, растягивая то, что осталось, на неделю. Но дошли.  Это теперь вспоминается с юмором, а тогда  на завхоза было страшно смотреть..."

"... После нескольких походов выходного дня и я попал в лыжный поход по Южному  Уралу. Это была зима 1968 года.  Я – студент шестого, последнего, курса СГМИ. Руководитель – Татьяна Булатова. Маршрут 2 категории сложности. Участников 16, почти все новички. С собой громадная армейская палатка-шатер, латаная – перелатаная с дырой на скате для трубы, жестяная походная печка на ножках, пила «дружба» с двумя ручками, топоры  и все, что требуется для зимнего похода. Смутно помню тот поход, настолько было тяжело. Сначала долго ехали на поезде, причем билеты купили не на всех и мне, как самому малорослому и  маловесному, пришлось  прятаться от контролеров в рундуке.

А это поход 1968 года туристов из Свердловского Медицинского Института.
http://subscribe.ru/group/piknik-na-obo … s/2285242/

Случилось так, что мне довелось быть там, на месте гибели группы Дятлова. Это был высшей, пятой категории сложности поход   
   Девять лет назад от времени нашего туда прибытия, возле горы Отортен, на перевале погибла группа туристов. По одной из версий причиной гибели всей группы, таких же, как мы, студентов-туристов, но Уральского политехинститута, тогда им. С. Кирова (ныне Б. Ельцина), ночью 2 февраля  1959 г. стало каким-то образом влияние местных мансийских шаманов. Было и другое  предположение, что их гибель оказалась следствием проводившихся в том районе ракетных испытаний. Всё это были домыслы и точную информацию мы не могли получить.
Но через девять лет, день в день, как было спланировано, мы сделали ночёвку под перевалом, на котором погибла эта группа, названным именем её руководителя, перевалом Дятлова. Признаюсь, по крайней мере, для меня эта ночь более других ночных привалов запомнилась, хотя, в общем-то, всё было как обычно, без происшествий. Почему привал устроили под перевалом, а не на нём, как Дятловцы: – да нам нужен был лес на дрова для приготовления пищи и печки.
Вот на границе, где лес заканчивался, мы и остановились. А утром, буквально за час мы были на перевале и, разделившись, довольно быстро нашли одиноко стоящий, покрытый снежным налётом огромный камень с металлической пирамидкой со звездой на верху. А на боковой стене валуна под снегом была чугунная, литая плита. На ней: “ Их было девять”. Немного текст и фамилии погибших, всего состава группы туристов УПИ. Установлены памятные знаки были по инициативе студентов этого института, прибывших сюда вертолётом.

Коротко расскажу о том, как мы туда добирались, т.е. к названной горе и находившимся там в долине КАМЕННЫХ ИДОЛОВ (ныне признанной одним из чудес России), к перевалу ДЯТЛОВА, о самом походе. Кстати, в недавней передаче TV программы Россия о горе Мань-Пупы-Ньёр было сообщено, что и в настоящее время попасть к ней по-прежнему сложно, т.е. нет дорог и тем более ж. дороги.

Курьёзно вообще, как я оказался в составе этой элитной группе, т.е. ограниченному числу самых подготовленных и заслуженных спортсменов-туристов допущенных к выполнению наиболее сложных горнолыжных походов и сплавов по рекам, в довольно многочисленной секции туризма СГМИ. Туризмом я вообще не занимался. Второй курс института, зимняя сессия. Готовлюсь к экзамену по патанатомии в анатомическом музее. Ко мне подошёл однокурсник. Положил на пол рюкзак, с которым ходил даже на занятия. Он занимался туризмом, сколько себя помнит. С другого факультета, как бы знаю только в лицо. Сходу предложение от секции участвовать в турпоходе десятым в той самой группе на Кольский полуостров (?). Кто я для них? И вот… такое вдруг предложение.

Почему я? Оказалось им нужен гитарист. А я без подготовки? Но попёрло.  Да, думаю, где наша …  и т.д. Третья категории сложность похода. Горы и перевалы Кукисвумчор, Чоргор, Рысвумчор и др., Города Кировск, Апатиты в начале и конце похода. К сожалению, Рысвумчорский рудник в последнее время получил печальную известность. Нам не пришлось в нём побывать. А в обогатительной фабрике г. Апатиты имели довольно интересную экскурсию. В Кировск был вынужденный сход с маршрута. В составе группы была одна девушка, наша студентка. Давно в секции, сильная, подготовленная, но тяготы ей оказались не по силам. Поэтому были вынуждены сойти с маршрута и оставить её в Кировске и на попечение местных туристов. Больше девушки с нами не ходили.

Я не оказался  слабее ребят. Но тогда про себя решил – этой романтики мне хватит с лихвой и в подобное, больше, ни ногой. Ан, нет. Повторное предложение через год. Принять участие в описываемом походе. Засвербело. Где принятое решение? Итак, опять досрочная сдача сессии, очередной домашний скандал (не пускали) и я,  и девять соратников, тот же состав, в поезде Свердловск-Ивдель. В дороге шитьё, латание дыр и, главное, окончательное дошивание бахил, находившихся в полуфабрикатном состоянии (очень нужная вещь), Удивительное открытие – замёрзшая река, сильный мороз. Но, под напором, вода с шугой течёт поверх льда. Шли по такому почти по колено не один км., но лыжи не обмерзали, по снегу скользили без очистки. Бахилы покрывались коркой льда, но обувь оставалась сухой.

Из Ивделя автобусом в пос. Полуночное. Ночёвка у знакомого врача и утром своим ходом на местный аэродром. Благо подвернулся попутный трактор с волокушей. Покидали в неё рюкзачки каждый весом не менее 60 кг. Налегке за ним бегом. Полезно при температуре ниже -30. Силы надо экономить, все ещё впереди.

пос. Полуночное (... км севернее г. Ивдель) Сюда и дальше ж.д. нет.

Наш, пока неисправный, авиалайнер.
   Наш самолёт АН-2 (спецрейс) оказался неисправен, и ремонт продлился до сумерек. Сегодня лететь поздно и нам обратно к знакомому. На следующее утро покидали на борт рюкзаки, устроились под потолком. Взлетели, грелись вознёй.  Внизу северная тайга. Видели колонии, наверное, строгого режима. Других там, наверное, и быть не могло.
  Самолёт на лыжах, приземлились на нетронутый снежный покров р. Манья, рядом с мансийской в одну улицу деревушкой. Встречали огромные мохнатые собаки. Дома снаружи добротные, деревянные, рубленные. Внутри пол земляной. Встретили местного мальчонка в сандалиях на босу ногу на снегу. Ему хоть бы что. Мы же от сильного мороза и обжигающего ветра натянули на лица маски с прорезями для глаз. Одежда предельно теплая, что взяли с собой.

Вблизи база геологов. Помогли там разгрузить прибывшие УРАЛы с буровыми трубами, плюс спирт и нам предоставлен грузовичёк-вездеход ГАЗ-53. Водитель - молодой парень Витя. По северному добрый, добросовестный, порядочный. В основном из-за холода шли за машиной, которая, крутя всеми 4-мя колёсами, дрожжа, с трудом преодолевала снег под буфер. Стемнело. Добрались до обозначенной на карте д. Манья. Оказалось, что вся деревня - одинокий домик. Правда, «по северному»: с запасом соли, макарон, дров, спичек и др. В нём заночевали. По  очереди ходили прогревать машину. Пополнили нами не тронутый их НЗ еды и рано утром двинулись дальше. Но, не далеко. Грузовик наш окончательно завяз в снегу. Вот и вездеход. Тут гусеницы нужны. Не беда. Помогли Вите развернуться и проводили в надежде, что он по пробитой колее благополучно доберётся до базы.

     Итак, наш поход со всеми прелестями, в автономном режиме по безнаселёнке, начался. Машрут 300 км.
       Шли по реке пока не нашли Сибиряковский тракт. Хорошая у нас была карта. Тракт собой представлял просеку, занесенную, как всё вокруг, снегом. В то время никем не использовался. Ранее этот тракт был пробит и использовался купцом Сибиряковым для вывоза пушнины с северных районов Урала. Наш принцип движения был таким: передний торит лыжню пока хватает сил. Ему основная физическая нагрузка. Окончательно устав (две-три мин), делает шаг в сторону. Следующий за ним становится  передним. И так далее, пока не наступит время обеда.
Сбрасывали рюкзаки и быстро разводили костёрчик. Топором рубили сало или колбасу. Подогрев это на костре, запивая чаем или кофе, предварительно утром приготовленное, разлитое во фляжки, которые подвешивали на груди, чтобы не замёрзли. А что бы самим во время обеда не замёрзнуть налегке (одеты были, при  -40 и более не по погоде, в трико и брезентовые штормовки) налегке,  бежали торить лыжню дальше, на ходу поглощая обед.
Покушав, поворачивали обратно и два твоих товарища забрасывали рюкзачок тебе на спину. Самому, особенно в начале похода, выполнить  это было не реально. На ночёвку останавливались при наступлении сумерек. Натягивали телогрейки.
Распределялись: расчищать от снега площадку под военную лагерную палатку. Устанавливали её с самодельной жестяной печкой. Другие валили «сухару» (засохшее на корню дерево) и заготавливали дрова. Очередные дежурные готовили горячий ужин. Обычно каши с тушёнкой, сладкий чай или кофе со сгущёнкой. Ужин готов. Все уже в натопленной палатке, сняв тёплую одежду, поглощают с огромным аппетитом не малые порции ужина.

Редко, после особенно трудных дневных переходов, наш «командир» Женя Клюшкин разрешал выдать всем «наркомовских» по ложке спирта. Скажу, в походе так очищаешься, что ложка этой жидкости ощущалась весьма внушительно.

Отбой. Спали в лёгких спальниках, постелив под него имевшийся у каждого брезентовый, прошитый полосками пенопласта, как бы матрас. Их удобно было свернуть и приторочить сверху рюкзака. А главное, никто не застудил почек. Да и болеть вообще то было не принято. Не случалось такого. Я, более того, скажу, получил закалку наверное до конца жизни. А этот был не последний мой поход высшей категории сложности. Впереди, через год, предстоял не менее сложный и трудный поход в Хибины, недалеко на запад от Байкала.

       Итак, пройден сложный и интересный маршрут. Почтили память мужественных студентов-политехов. Прошли, измерено по карте, не менее 300 км. В  намеченный срок, пятнадцать суток. Цели достигнуты. Правда, тогда мы не знали, что побывали и посмотрели на одно из ныне объявленных природных чудес России. В памяти это сохранилось в подробностях и приятно сознавать, что я там был. Не сомневаюсь, там побывают ещё многие.

     Дневник этого похода (единственный случай при мне) был размножен и в переплёте каждому участнику торжественно вручён. Итак, маршрут: пос. Усть-Манья, хребет Торе-Поре-Из, хребет Мань-Пупы-Ньёр, г. Койп, г. Отортен, пер. им. Дятлова, пос. Ушма.

Состав группы: 1. Васьков В., 2. Дружинин Ю., 3. Клюшкин Е. (Руководитель гр.), 4. Красулин А., 5. Мотус И. (фото, опер. хирург как раз меня), 6. Наседкин А., 7. Селивёрстов Н., 8. Тулупов В., 9. Филимонов В., 10. Шевченко Е.

Наш был бренд. Мы называли себя идолами.

В долину Идолов.

Среди них, каменных идолов.

Рук. группы Е. Клюшкин (удивительный человек)

Рабочий этот и другие моменты.

Единственный случай применения полевой хирургии. Оперирует И. Мотус без новокаина. Наложение швов на рассеченное левое надбровье. Да, делали мне. На мой вопрос как будем обезболивать, получил ответ: крикоидином. Во время операции понял чем. Забыли новокаин.

Поход на Хибины 1971 года. Про погоду и погодищу...
https://proza.ru/2014/04/26/1131

А на меня свалились сразу тысяча несчастий: утром пошел набрать воды в котелки – провалился в воду. Вода теплая, только сразу ноги покрылись коркой льда. Пришлось срочно сушить обувь у костра. Принял «наперсток» для профилактики – все как рукой сняло, даже  чихать не пришлось. Положил к костру сушить брезентовые бахилы, пошел в палатку завтракать. Закончил трапезу, вернулся к костру – от бахил остались  одни голенища. Надо надевать лыжи, а они не подходят. И масса других мелких проколов.
...
Для меня спуск этот был ужасен. На вершине дул ветер, началась пурга. Ветер был настолько силен, что сбивал с ног. А у Никульшина С. сдуло шапку, ее моментально занесло снегом, и он не мог ее найти. Спускались, кто  как мог:  пешком, на лыжах, стоя, сидя, и, мягко говоря, на мягком месте, скрепив попарно лыжи. Кажется, последние спустились наиболее удачно. Это были Сыромятникова и Колка. Мы же падали каждые 20–30 м. Спустились удачно и направились в сторону базы геологов. На базе очень неплохо устроились в одной из комнат избы. Геологи-рабочие за бутылку водки дали продукты и даже предоставили кровати.
...
Я встретился с подобным явлением природы, как и все в группе, впервые. Метели были в своей жизни, но такое! Вышли утром в уже начавшуюся, вернее, продолжающуюся со вчерашнего дня метель. Пока шли в лесу, особо сильного ветра не чувствовалось. Надо сказать, что порывы были, но они не впечатляли. Как только вышли из леса и поднялись выше его границы, меня сразу развернуло на 180 градусов очередным  порывом,  звездануло в лицо охапкой снега, резкого и колючего как иголки, швырнуло в рот, в глаза. Пришлось согнуться пополам, глаза – к лыжам и идти так почти автоматически – раз шаг, два шаг, три шаг… Иные порывы ветра останавливали, приходилось сгибаться еще ниже, еще сильнее из-за боязни, что ненароком сдует и унесет неведомо куда. Удивляло и восхищало все. Стена из ветра и снега. Все несется, летит, вертится, крутится, завывает, засыпает лицо, глаза, уши, лезет под штормовку. Не видно ничего, дай бы бог не потерять ориентир впереди идущего.  На вороте свитера у меня намерзла льдина, не успеешь ее отодрать, намерзает снова от теплого дыхания. Ветер сбивал с ног  несчетное число раз. Но шли все, и я шел. Ругались и шли. Злились и шли. Шли. Шли. Шли… А если бы остановились? Это был бы конец. На наше счастье  справа по борту  в снежной круговерти  увидели огни. Пошли на них и уперлись в домик метеостанции. Хвалило благоразумия остановиться.
...
Сидим в избе, в тепле и уюте. Никуда не пошли. Ветер дует со страшной силой. Сходили на 20–30 минут за дровами и пришли  в снегу и мокрые. Идет снег с дождем. У нас такое бывает редко. А что было бы, если бы пошли! А идти надо как можно быстрее и как можно скорей добраться до базы геологов. И так уже слишком много потеряно времени.  А ветер воет. Сидеть скучно, тоскливо.  Что навеяло грусть – тоску на молодых туристов? Сидим, ждем. Как много значит погода в туризме. У нас весь поход скомкан из-за нее. Вот и дежурные сменились, начинают готовить ужин. А за окном все метет. Даже в доме холодней от такого ветра и свиста. Занялись с Ляксандром устройством своего дома: обили дверь войлоком. Дров здесь много. Дома  стоят пустые. Дрова сухие. Не дрова – порох. Учимся ломать избы на дрова. Из нашей идеи идти ночью ничего не получается. Погода вместе с Гольфстримом словно сговорились не пускать нас дальше. Из 9 намеченных к переходу перевалов  пройдены только три. А как приятно идти при ясной погоде. В пургу  теряется столько сил. Сидим в безделье уже два дня. А ветер воет и воет. А мы сидим в своем доме. Погодка, сикось ее в накось,  не улучшается.
...
Скоро  стемнеет. Перевала все не видно. Остановились. Саня ушел в разведку. Ему тепло, он бегом бежит, а мы тут «вмерзли». Больше часа гулял, мать его за ногу. Идем вперед. Встаем на ночь на склоне горы. Костер под камнем. Свищет ветер. Готовимся к ночевке, валим сухару, рубим лапник. Ну и пила! Чтобы завснара на том свете этой пилой черти расчленяли на мелкие кусочки.

0

16

Турсекция Свердловского меда
https://proza.ru/2014/05/30/1154

На лыжах по хребту Басеги. Зима 1972 года

Средний Урал. 1972 г.  Хребет Басеги. Где? Знает начальник. Говорит, что там  изумительные места. Особенно зимой. Не знаю, не знаю. Надо проверить. Опять я сменил белый халат Аринского  педиатра на застиранную когда-то зеленую штормовку и лыжи. Саша Реутов не забыл своего  человека и позвал прогуляться на Басеги. В  группе  всего 6. Все или почти все студенты:  самый большой  Игорь Бегунов, основательный Вова Головин, разухабистый  в красноармейском шлеме знакомый по Хибинам Коля Леухненко, начальник Александр Реутов, а также   состоявшийся невропатолог Борис Бейн и еще я – врач-педиатр. А теперь все по порядку и как всегда повествование от лица каждого участника экспедиции с его взглядами на ситуацию,  переживаниями, впечатлениями, оценками …

     28 01 1972. Итак, мы едем в лес. Эта банальная фраза означает, что мы – 6  наглецов, отправляемся в дерзкую операцию, чтобы покорить скалистый и неприступный хребет Басеги на лыжах. Вперед, герои! В пять пополудни собрались в родном подвале – клубе туристов СГМИ. Всего через каких-то 2 часа уложили все, что нужно и не нужно в рюкзаки и отвалили на вокзал. Без особых хлопот удалось приобрести билеты на поезд и в 18.00  московского времени отбыть из Свердловска на станцию «Вижай». В путь! Дорога зовет человека. Она дает ему тяжелый труд и долгожданный трудовой отдых. В поезде спать было неудобно, а все любимые проклятые самолетные кресла. Ужинать пришлось сухим пайком: колбаса, хлеб, пиво. Вышли на станции «Вижай», взяв в долг лежавший в тамбуре круг замерзшего молока. Переночевали, где бог послал. Утро. Специальный поезд в один вагон сейчас повезет нас в край медведей и лапотных мужиков. Где ты, станция «Вильва»?
                                                                                                            В. Головин

...
01 02 1972.  Сейчас ровно 2 ночи. Я сижу у печки с 1.30 до 3.00. Уже вторую ночь мы ночуем в этой горной хижине сколь гостеприимной, столь же и экзотической. В прошлую ночь была пурга. Она выла и кидалась в западную избяную стенку, яростно атаковала, от чего внутри избы появлялись звуки, будто кто-то могучий, вздохнув, снаружи наваливался на стенку. Сейчас дует просто ветер и, если выйдешь за порог и глянешь вверх, увидишь, несмотря на то, что на небе яркая луна, видны звезды. Звезды такие яркие и такие громадные, каких не бывает в городе, и какие  бывают только в горах.
   Сегодня мы покоряли Средний Басег. Это самая  высокая точка хребта. Когда поднялись на какую-то вершину, окружающая нас снежная круговерть, состоящая из снега, ветра и облаков рассеялась, и мы увидели, что это не та вершина. А та, которая  нам нужна, западнее. По хребту прошли выше, огляделись. Оказалось, надо идти еще западнее и выше. Уже с той, самой высокой точки, осмотрелись, полюбовались открывшимися потрясающими по красоте горизонтами: под нами белое безмолвие настоящей русской зимы со снегами, снегами и снегами, а над нами – необъятная ширь синего-синего неба. Однако время.  В 3 часа пополудни начали спуск. До избушки 6 км. Дорога, которой нет, идет по насту через заснеженный лес – сказку. Лес похож  на громадную толпу великанов, настолько плотным слоем  обледеневшего  снега он упакован. Лавируешь на лихом спуске среди этих великанов, сторонишься, нагибаешься, отводишь плечи и руки, и все равно кажется, что проснется сейчас от сна этот великан, протянет могучую длань, схватит за руку и скажет  басом – профундо: «Давай, браток, сюда, к нам. Нам скучно без тебя в вечности».      Вершина, если смотреть  на нее снизу, с юга, ослепительно бела. Добрались до избушки к закату. Вечерняя заря окрасила вершину Среднего Басега в яркий красный цвет. Любовались долго, пока заря постепенно не перешла в ночь. Трудно оторвать  глаза от такого потрясающего  зрелища.
    Говорят, на этой самой вершине в 1964 г. группу туристов из Перми внезапно налетевшая пурга разметала в разные стороны, и ребята погибли. У нас все обошлось. Благополучно прикатили обратно, отметили день рождения Гриши, ему исполнилось 30. Совсем старик, как его еще ноги носят? Зато не скользко в гололед. Сейчас все спят. Надо будить сменщика, но сон куда-то ушел. На тетрадь сыплется откуда-то сверху снежная пыль. За окном воет ветер…»Буря мглою….»
                                                                                                             К. Леухненко.

0

17

Полоскин Борис Павлович
https://web.archive.org/web/20170607005 … y.htm#Noch

КОНЦЕРТНАЯ НОЧЬ

Вместе с сумерками пал туман, и быстро стемнело.
Ночевать? Язык не поворачивается произнести это слово. Поблизости нет даже камешка, чтобы присесть, – снег, да снег кругом. Однако мы вымокли с ног до головы и целый день без питья и хлеба месили снег, задыхаясь от недостатка кислорода. Нужен отдых. К тому же туман скрыл горы, стало не видно – куда идти.
– Давай передохнем, – говорю я.
Семен охотно соглашается, надо хотя бы отжать одежду от лишней влаги. Мы вытаптываем в снегу площадку 2 х 2 метра. Сматываем страховочную веревку в бухту и садимся на нее, плотно прижавшись спинами друг к другу. На мне два хлопчатобумажных свитера. От одного я отрезаю рукава, затем по колено отрезаю низы мокрых кальсон и выбрасываю их, надеваю рукава на ноги и засовываю в мокрые ботинки. У Семена один свитер, но шерстяной. Ему жалко его резать. Он снимает его, сбрасывает ботинки и прячет голые ноги в еще теплую шерсть свитера.
Мы на леднике.Звездочка под пиком Победы, это – Тянь-Шань. . Мы идем к альпинистам за помощью. За день до этого мокрая лавина сбросила нас со склонов перевала Высокий. Все получили травмы, но мы с Сеней не утратили способности передвигаться. Мы знаем, палатки альпинистов стоят на правой морене ледника Звездочка у начала ледопада. Туман такой плотный, что гор не видно, что говорить о палатках. Не промахнуться бы. Ледопад нас запросто проглотит, и раненные ребята не дождутся помощи. Правда, альпинистам известен наш контрольный срок. По истечении его нас непременно начнут искать и наверняка найдут то, что от нас останется. Таков непременный закон гор.
Сейчас главное – не дать друг другу уснуть. И задачка, в сущности, проста: надо прожить, просуществовать несколько часов, дождаться рассвета. Имеет ли она положительное решение при заданных условиях? Или нас когда-нибудь найдут в неестественных позах с лицами, запорошенными нетающим снежком?
Мы по очереди вспоминаем различные житейские истории, даже интимные. Кто знает, может, эта наша беседа – последняя. Неожиданно к одиннадцати часам разъяснило, и ударил крепкий мороз. Мокрая одежда на нас заледенела. Контуры гор стали ясно очерченными, и можно было бы идти, не опасаясь заблудиться, но я решил, что раньше четырех ночи мы не двинемся с места: надо выждать, надо дать возможность морозу укрепить снежные мосты через ледниковые трещины – предвестники ледопада.
– Попоем, – предложил я Сене.
У него был хороший голос, он знал много эстрадных песен и классику, я же – простенькие туристские попевки.
И мы начали – то по очереди, то вместе. Песни грели нас. Физически грели, то есть разогревали не только душу, но и тело. К сожалению, магнитофона у нас с собой не было, а потому я могу воспроизвести только содержание небольшого отрывка этого многочасового концерта. Мы пели все, что приходило на ум. Банальные фразы звучали здесь вызовом. Сеня начал (вместо него поет Владимир Трошин):

        Поздно ночью мы вдвоем грезим и поем,
        Только каждый, только каждый о своем…
       
Я ответил ему старинной туристской песней Льва Сены:

        Сижу и целу ночь страдаю,
        Темно вокруг и грустно мне…
       
Правда, перед нами не чудесная кавказская горушка Белалакая, а грозный Пик Победы. Он не красив, он подавляет своей мощью: в этом месте по какой-то причине земля просто вздыбилась. И пока счет примерно равный: сколько человек взошло на эту вершину, столько же и погибло на ее склонах. Это самый северный семитысячник, самый коварный и кровавый. Погода здесь меняется непредсказуемо и часто является причиной несчастья.
Сеня решил подчеркнуть реальность ситуации (поет Иван Ребров):

        Степь да степь кругом,
        Путь далек лежит…
       
Я его поддержал:

        Мне не забыть той долины,
        Сложенный тур из камней…
       
Мы начали грезить и вспоминать. Семену вспомнился сад в подвенечном уборе (поет Валерий Агафонов):

        Снился мне сад в подвенечном уборе,
        В этом саду мы с тобою вдвоем…
       
А я припомнил веселые выезды нашего туристского коллектива на воскресные прогулки, когда дребезжали стекла в электричках от наших голосов:

        Стучат вагончики по перегончикам,
        За перегоном – перегон…
       
Сеня упорно цеплялся за лирику (поет Олег Погудин):

        В том саду, где мы с вами встретились,
        Ваш любимый куст хризантем расцвел…
       
Мы пели, дрожа от холода. "Рано еще идти, продержись еще хотя бы полчасика", – говорю я себе, беспрестанно шевеля немеющими пальцами ног. Вскакиваю, бегаю по нашей утоптанной площадке. Сеня приплясывает на бухте веревки. Снова садимся на бухту – спина к спине.
Вспоминаю: на том склоне перевала я дописал свою первую песню: "В тот хмурый день гонца пришлет дорога…"
Неужели она пропадет вместе со мной? Жалко. Жалко песню. Жалко ребят, тревожно дремлющих в палатках, стоящих в лавинном желобе и ждущих нас, ждущих помощи. Неожиданно в душе, где-то на ее зябком дне шевельнулись слова еще неведомой никому песни:

    Наверно, нас устали ждать
    За белыми-пребелыми горами…
   
Что это? Моя лебединая песня, которую, однако, никто не услышит?
– Сень, ты что-то стал крупно дрожать. Меня, аж, отбрасывает от тебя. Прижмись покрепче, займи тепла у меня, завтра отдашь.
Рождаются новые слова:
Толя

        …Ни он и ни она – никто не знает,
        Что где-то там, за облаком,
        Что Толя – умирает.
       
Сколько времени? Два часа ночи. Еще два часа до намеченного мною срока надо прожить, просуществовать. А того, кто сидит внутри меня, я обманываю. Говорю ему: "Потерпи еще только полчасика, скоро пойдем. Где-то здесь Урал Усенов – единственный оставшийся в живых из двенадцати человек, штурмовавших Пик – пролежал в трещине двадцать шесть часов! А ты не можешь потерпеть полчаса". И тот, кто сидит внутри меня, согласен еще раз потерпеть этот срок, но не больше того. Ничего, пройдет полчаса, и я тебя снова обману.
Неожиданно Сеня выражает желание помочиться. Не советую: вместе с мочой будут потеряны калории. А не спеть ли нам что-нибудь бодренькое?

        А мне бы в Африку, а мне бы в тропики,
        Где бродят дикие слоны и антилопы гну…
       
Да-а, в Африку бы, хотя бы на мгновение, чтобы сбросить ледяную корку, которая уже проникает внутрь тела.
Где-то я читал: "При собственной температуре плюс тридцать пять, человек чувствует страшный холод и озноб. При тридцати трех приятная теплота разливается по телу, смыкаются глаза".
Все, предел, коченею. Бьет крупная дрожь. Надо встать и пробежаться, но все во мне противится этому. Действительно, если я двигаюсь, то расходую энергию, а ее надо беречь. Надо свернуться калачиком, чтобы поверхность излучения тепла стала меньше. Сворачиваюсь. И, действительно, потеплело, и… глаза сами закрываются. И… Сеня затих. Встать! Я распрямляюсь, и снова крупная дрожь бьет меня. Просто не верится, что так может трясти человека. Так с меня штаны свалятся! Марш! О, я еще могу передвигать ноги.
– Сень, – я колочу его кулаками по спине. Мороз натянул его кожу, как на барабане. Внутри его что-то гулко ухает.
– Полегче, ё-мое, – ворчит он.
Едва ворочая языком, он не поет, а мычит (вместо него – Марк Бернес):

        Я люблю тебя жизнь, что само по себе и не ново,
        Я люблю тебя жизнь, я люблю тебя снова и снова…
       
А это уже с надеждой на чудо, это уже прошение о помиловании. Я подпеваю ему как могу. Если посмотреть со стороны, – два волка воют на луну.

Смотрю на часы. До намеченного срока остается действительно полчаса. И я зло говорю тому, кто сидит во мне: "Ну, полчаса-то ты можешь потерпеть?" О чем бы еще поболтать с Семеном? Когда мы остановились? Сколько времени прошло? Уже почти семь часов "ночуем" на высоте примерно 5000 в центре ледника Звездочка под пиком Победы. Насмотрелись на него на всю оставшуюся жизнь. А сколько ее осталось? И вдруг я вижу: самый верхний край этого чудовища заалел и я, нет, не запел, а захрипел:

        Солнца последний луч в тумане тает,
        Месяц блестит из туч, мир затихает…
       
– Сень, смотри – солнце! Мы выжили! Мы победили! Надевай башмаки и – вперед!
Пик Победы прослушал, наверно, самый длинный концерт в своей многовековой жизни. Интересно, смогли бы мы выжить без песен? В следующий раз поставим контрольный эксперимент, а теперь – в путь.
Мы пришли к альпинистам за полчаса до истечения нашего контрольного срока. С их помощью все благополучно добрались до Ленинграда. С тех пор в тяжелые моменты жизни я вспоминал эту "концертную" ночь и говорил себе: "Ты выжил тогда, ты победил, а то, что сейчас – просто семечки".

Позже, в городе я дописал песню, строки которой зародились в ту ночь, и назвал ее - “Тянь-Шаньская”.

0

18

Поход 1962 года на Приполярный Урал. Руководитель Борис Мартюшев.
Б. Мартюшев был на поисках в группе Кикоина. На 1959 год он был - руководителем тур.секции УПИ.
https://i.ibb.co/Xp6MrG7/img509.jpg

Погиб нелепо, но исключительно по-туристски
http://k-ur.ru/forum/index.php?topic=1730.165
http://web.archive.org/web/202008090857 … ya-svyazka

Год 1970-ый. Август идёт к закату. Ветер с севера гонит холодные клочья облаков. Под ногами головокружительные отвесы Манараги. Скальные крючья со звоном вонзаются в монолит. Небольшой портрет прикреплён к скале. На фото надпись: «Мартюшев Борис Владимирович (1938–1969 гг.) — первопроходец Уральских Альп. Погиб на Западном Кавказе». Чуть улыбающиеся глаза смотрят на волны хребтов. Он остаётся наедине с горами, мы уходим вниз…
Думается: почему люди ходят в горы, в тайгу, спускаются на плотах через жуткие теснины рек, мёрзнут, голодают? И всё это делают добровольно. Что за странное племя романтиков «с перевёрнутыми мозгами»? …Что ведёт ребят в таёжную глушь и на горные кручи? Можно сказать так: любовь к Родине, стремление преодолеть трудности, не идти по пути наименьшего сопротивления, не разменивать жизнь на «дёшевый уют». На этих ребят можно положиться. Люди с характером бойца. Именно такой бойцовский характер был у Бориса Мартюшева…
Родной Первоуральск. Война. Полуголодное детство. Неповторимость чусовских утёсов, овеянная легендами гора Волчиха, знакомство с компасом, первые походы по уральской тайге. Слабозаселённый север Урала мало изучен, суровое обаяние остроконечных вершин и бескрайняя тайга будоражат воображение романтиков. В 50–ые годы, на Приполярье, к Уральским Альпам отправляются первые группы туристов. Это – свердловчане. Среди них студент Уральского политехнического института Борис Мартюшев… Трудны километры через скованные морозом аранецкие болота к красавице Сабле.
Острый клинок её врезался в синеву неба. Упорно цепляются восходители за ледяное одеяние скал. Считанные метры до вершины, но холод и усталость берут своё. Неудача рождает решимость, и с вершины покорённой Неройки ребята смотрят на далёкий конус Сабли, прокладывают путь, по которому ещё пройдут десятки и сотни туристских групп. Прекрасный знаток карты и компаса Борис Мартюшев защищает честь института на туристских соревнованиях и слётах. Бориса выбирают председателем созданной туристской секции УПИ. Весельчак, верный товарищ, любивший жизнь, песню, он был заводилой студенческих вечеров, туристских походов. Вообще, путешествия были второй жизнью студенческой молодёжи. Таёжная романтика подчинила интересы ребят, порой приводила к неадекватным поступкам. Так, друг Мартюшева — Евгений Зиновьев, забросив экзаменационную сессию, подался в Восточную Сибирь покорять гору Победу… Такими же безоглядными были многие друзья Бориса, в том числе – Игорь Дятлов.
В конце пятидесятых годов в семью уральских туристов влился замечательный парень, душа первоуральцев, турист и альпинист – Георгий Атманаки.
Безусловно, туристские вожаки были неординарными личностями, излучающими свет, и безвозвратная потеря такого человека была великим горем для всего народа бродячих… Врезались в память Бориса величие тянь-шанских елей, яркая пестрота лугов Сары-Чилека, острые зубцы Чаткала. Следуют походы, навеянные книгами Григория Федосеева: перевалы и водопады Саян, пики Грандиозный и Заоблачный, пороги злого Казыра…
Борис Мартюшев — сменный мастер, затем старший мастер станов холодной прокатки труб цеха В-2 Синарского Трубного завода. Инженер на хорошем счету у начальства, сослуживцы пророчат успех по работе. А горы зовут к себе. В очередной отпуск Борис ведёт каменских туристов на Приполярный Урал. Все, кроме Мартюшева, на приполярье впервые. В группе пять человек, в том числе – я и мой старший брат Валера. Мы с братом не гнались за туристскими разрядами и званиями, не бросались сломя голову в заманчивые авантюры: старались соблюдать принцип спортивного туризма — постепенного нарастания трудности путешествий, понимали, что не надо соваться в горы, не походив по равнине… Не по книжке познав родной край, побывали на Шунуте, Старике-Камне, реке Чусовой, набирали туристский опыт, приобретали рассудительность. И вот — встреча с Приполярным Уралом. Весна 1962 года полноводная. Поход оказался на грани человеческих сил: переправы через бурные реки, занесённые снегом перевалы, сплав по порожистому Кожиму.
Благодаря опыту и хладнокровию руководителя, сумевшего сбить группу в сплочённый коллектив, сложный маршрут был успешно пройден. Туристские навыки, приобретённые на приполярье, сказались положительно, когда мы самостоятельно отправились в сложные походы. Борис Мартюшев, вместе с Петром Штиглицем – известным туристом, выпускником УПИ, налаживает туристскую работу на трубном заводе, создаёт альпинистскую секцию, вносит свою лепту в укрепление только что созданного Каменск-Уральского клуба туристов. Пройдены хребты Забайкалья, «взято» несколько пиков и перевалов Кавказа и Тянь-Шаня. Время радостных надежд и свершений. Растёт спортивное мастерство. Участие в альпиниадах, сборах. На очереди Далар – пик Западного Кавказа, в Узункольском районе Главного Кавказского хребта.
Название пика, высота которого 3979 метров, произошло от имени богини охоты у сванов – Дали и слова «ар» — тут. Вершина мрачновата и фантастична, похожа на царский трон, где восседает сказочная красавица Дали. Две связки группы Мартюшева идут на восхождение. Панорама заснеженных пиков Кавказа. В туре оставлена записка. Теперь — вниз. Заледенелые стены позади. Осталось пройти совсем не много. Нижняя связка Евсюков – Соснина миновали фирновый участок. В какой-то момент спортсмены верхней связки оказались на одной линии, и тут Севастьянова оступилась, упав, стремительно заскользила вниз. Мартюшев, резко повернувшись на крик, присел, вогнав ледоруб в фирновый склон, но, на восьмой секунде отпущенного времени, не успел прикрыться, и отриконенный ботинок пробил голову, погасив жизнь. Дальше катились вдвоём на гранитные осыпи, беспощадные для Вали Севастьяновой…
Прошли годы. Стираются в памяти дорогие лица. Для них, кого с нами никогда не будет, как клятва живых звучат слова из песни Владимира Высоцкого: «Другие придут…».

Бушуев Виктор Владимирович

Описание походных реалий дает именно Бушуев Виктор Владимирович. Когда-то они были здесь
http://bushuew.ru/index.php/turizm/152- … yaryu.html
Ресурс сгиб и кое-что перекочевало сюда
https://dzen.ru/a/X7Ngg_aHL0N-L0Ny
https://dzen.ru/a/X7S1w5uz5iN0GPo3
https://dzen.ru/media/id/5cd021178b7583 … 4ba01253c2

Перенесу все. Чтоб было видно - что ничего не изменилось в сознании и опасностях.

0

19

Поход 1962 года на Приполярный Урал. Руководитель Борис Мартюшев.
https://dzen.ru/a/X7Ngg_aHL0N-L0Ny

Перед тем, как отойти ко сну, Вася Гурков тщательно мыл ноги, после чего босиком проходил по грязному вагону и с чувством выполненного долга устраивался на верхней полке. Начальником путешествия - «начпупсом» Борисом Мартюшевым, Вася был определён в «дельцы». Обязанностью дельца являлась починка снаряжения, обеспечение лекарственными средствами. Делец считался физруком и главным подметало. Валера Анкудинов - бывалый турист и любитель минералогии получил от начпупса портфель «научного сотрудника по вопросам геологии и завхоза по совместительству».
Туго набиты провиантом абалаковские рюкзаки, но Валеру смущает тушёнка, закупленная в стеклянной таре, а сгущёнка содержится в трёхлитровой железной банке. Масло перетопили, для изготовления лепёшек прихватили муку, хлеб высушили, и объёмистые мешки с сухарями выпирают из рюкзаков.
На рельсовых стыках подрагивают не только увесистые рюкзаки: нелёгкая понесла в таёжные дебри каменских бродяг. Среди тесной компании из пяти человек начинающий турист Валя Дедюхина, о таких говорят - кровь с молоком. Давние школьные походы не в счёт, но твёрдый характер девушки переломит все тяготы пути. У Вали должность «консультанта по вопросам пищи и здравоохранения». Самый молодой - я. К шестнадцати годам вдоволь походил по родному краю, поднимался на Шунут, Старик-Камень, плавал по реке Чусовой, работал в археологической экспедиции. Борис вменил мне должность «сотрудника по краеведению и бессменного летописца». Мартюшев - человек известный в туристских кругах, натура сильная, энергичная, для нас непререкаемый авторитет. Три года назад, в 1959 году, Мартюшев участвовал в горестных поисках ребят группы Игоря Дятлова, и это обстоятельство усиливало уважение к Борису, притягивало к нему. А Вася Гурков Мартюшева боготворил…
Утром следующего дня поезд прибыл в Киров. Новые впечатления вытеснили прежние переживания. Ребята работники Синарского Трубного завода, из престижного волочильного цеха №2, только что построенного, выдававшего стране стальные тянутые и холоднокатаные трубы. Очередной отпуск оформили без задержки, но начальник цеха В-2 Филипп Ганец долго тянул резину с отпуском старшего мастера отдела холодной прокатки Мартюшева. Окончив Уральский политехнический институт, Борис с женой Валентиной приехал в город Каменск-Уральский. Родилась дочь, надо было решать бытовые проблемы. Свободное время уходило на общественную работу.
Мартюшева загружали производственными делами, отпуска задерживали, и на этот раз отпуск дали без содержания.
Сейчас тревоги улеглись, ехать до Приполярного Урала осталось полутора суток. Маршрут, по высказыванию нашего руководителя, был «трогательно прост»: город Свердловск - станция Кожим Северной железной дороги - высота 1597 - сплав по реке Кожим. Перед походом вглядывались в карту-миллионку, изучали хитросплетенье приполярных хребтов, реки с коми-пермяцкими, ненецкими, хантыйскими и мансийскими названиями. Наплывали мыслишки: горы, тайга, белые ночи - всё замечательно, а как, там, на Севере, с вешними водами, с половодьем в серёдке мая? Ответ на этот вопрос можно было узнать, прибыв на место.
Так уж получилось, что отпуск в межсезонье. Ещё на берегу решили: назад пути нет, будем действовать по обстоятельствам. Нитка пеше-водного маршрута оставлена Борисом в областной маршрутно-квалификационной комиссии и, конечно, у любимой жены. Валентина в студенческие годы ходила в походы, но более всего её тянули синие горы, уходящие в поднебесье неприступные вершины. Вот и сейчас, альпинистка-разрядница Валентина Мартюшева переживала за мужа, зная, что заявленный туристский поход высшей, третьей, категории сложности не уступает по трудности серьёзному горному восхождению. Валя любила подтрунивать над таёжными приключениями Боба - так она называла Бориса, считала, что спортивный туризм уступает серьёзности и строгости альпинизма, живущего с путёвками, альплагерями, инструкторами, чуть ли не по воинскому уставу. Идти весной в горы Валентина и врагу бы не пожелала, но с Бобом не поспоришь, да и с ним идут такие же фанатики, вроде Васи, Валеры и Витюхи.
«Хабаровск-Москва» умчался в столицу. Надо было добираться до Котласа. В нужном направлении подвернулся местный поезд до Пинюга. В те годы Пинюг не был ещё посёлком. Обыкновенная железнодорожная станция, если не считать, что в окрестностях Пинюга были лагеря, но не пионерские. В одном из лагерей, ещё недавно, сидели поляки. В 1939 году Красная Армия, в содружестве с Вермахтом, разгромила армию Польши. Пресловутых «панов» отправили горбатиться на лесоповале.
С пересадкой в Пинюге, едем в Котлас. Природа заметно меняется. За окнами вагона тёмные леса с блюдцами неподвижной мутной болотной воды. Избы деревушек с мелкими окнами, высоким срубом. Возле изб заплатками тянутся огороды. Кругом следы лесоразработок. Рядком с сосной растёт лиственница, низкорослая берёзка. Кое-где виднеется цветущая черёмуха, вдоль железной дороги множество цветов. Стоянки поезда короткие, нарвать цветов не удаётся. Под вечер прибыли в Котлас. Здесь, замечательный железнодорожный вокзал и, совсем рядом, на Северной Двине, речной вокзал. В час ночи поезд отходит на Воркуту.
В конце тридцатых годов через тундру пошла стальная магистраль. Каждый километр дороги полит потом и кровью узников сталинских лагерей. Сгнившие кости заключённых сопровождают железный путь. В декабре 1941 года, когда, под Москвой, порушились гитлеровские планы, был забит последний костыль дороги Воркута-Котлас.
Проехали реку Печору, Большую Сыню, Кось-Ю, и только тогда увидели, подёрнутые романтической дымкой, покрытые снегами, западные склоны Приполярного Урала. Несколько часов назад наш вагон хотели отцепить от основного состава, но от вагона, к счастью, «отцепились», и мы едем дальше.
И опять проблемка: поезд остановился на правом берегу реки Кожим, а нам маршрут начинать с левого берега, от станции Кожим-Уголь. Пришлось переночевать по месту приезда, а назавтра на рабочем поезде переехать на левый берег. Местное начальство в лице товарища Фиш обрисовало безрадостную картину: реки в горах разлились, даже геологи не могут сдвинуться с места, машины стоят из-за высокого уровня воды, «и, вообще, ребята, ехали бы вы домой». Предложение товарища Фиш всех развеселило. Наш начальник, ещё до похода, держал за пазухой второй, запасной вариант маршрута.
Боря Мартюшев, отправив телеграммы о запасном варианте и оставив в книге туристов необходимые сведения, дал команду к выходу.

https://dzen.ru/a/X7S1w5uz5iN0GPo3

К горам, тянется тракторный путь. Дорога, пересекая реки и хребты, подходит к узлу горных вершин во главе с горой Народной. Главной целью похода являлось посещение хребта Малдынырд, знакомство с ледником Малды, восхождение на гору Варсанофьевой. Планировалось два радиальных выхода и сплав по реке Кожим. Сорокакилограммовые рюкзаки с запасом провизии гарантировали восстановление физических сил, не болела голова за завтрашний день. Первые вёрсты показали, как трудно втягиваться в лямку, но все держались молодцом. На восемнадцатом километре подошли к геологической партии, передохнули и через час вышли к реке Сывъ-Ю. О переправе нечего и думать: мощная масса воды унесёт не только человека, но и автомобиль. Уходим вверх по реке, устраиваемся на ночёвку. Вокруг разлилась необычная белая ночь.
Наутро снег, дождь заставляет двигаться энергично. Пилим, рубим сухостой для плота. Плавательное средство получилось лёгким, на воде плот троих не держит, тонет. Пытаемся перейти Сывъ-Ю вброд «таджикской» стенкой. По ледяной воде преодолели три протоки, вышли на остров, за островом основное русло, куда соваться опасно. Спешим назад, обогреваемся у костра, а сырой снег не перестаёт падать. На лицах ребят никакого уныния: всё просто только в книжках и кино. Трое парней из геологической партии берут наш плот на прокат, пытаются переправиться на другой берег. Вскоре пришлось бежать на истошные крики. Одного искателя недр река выбросила на берег, двух других геологов пришлось вытягивать репшнуром с плота, ушедшего на дно. Перед сном решили завтра уходить к истокам Сывъ-Ю, где воды «поменьше». С белыми ночами мы теряем ориентировку во времени.
Весь день пробираемся по левому берегу Сывъ-Ю. Мокрый снег сыплет за шиворот, под ногами скользкая тропа. Река часто петляет. Попадаются обнажения известняков в виде скал-останцев. С одной из скал открывается красивая панорама: тайга, покрытые снегом вершины гор. Заболоченные участки у реки легко преодолимы. В заводях Сывъ-Ю стаи куликов, уток. После седьмого перехода останавливаемся на бивуак. Приходящий день напомнил прошедший. Верховья реки заболочены, идём мокрыми, на дождь ноль внимания. Тайга нахохленная. Мелкомасштабная карта только в общих чертах выдаёт обстановку.
Кстати, о картах. О географических особенностях приполярного Урала в конце 19-го – начале 20-го века имелись скудные и отрывочные сведения, несовпадающие между собой карты, основанные на опросах или маршрутно-глазомерных съёмках. Только съёмка генерала Гофмана в 1848 году была привязана к нескольким астрономическим пунктам. Карты обладали достаточными подробностями лишь вдоль западного склона гор. Это объясняется тем, что экспедиция Э. Гофмана, на работах которой по преимуществу и основывались сведения о приполярном Урале, пользовалась обычными путями кочевий оленеводов, проходящими европейским склоном. «Белое пятно» - восточная сторона Урала была впервые исследована Северо-Уральской Экспедицией Академии Наук СССР и Уралплана в 1926 и 1927 годах (руководители: Борис Николаевич Городков - ботаник и почвовед; Александр Николаевич Алёшков - геолог).
Экспедиция заполнила пробел между Собью и Войкаром, описала Ляпинский Край, открыла неизвестные хребты и наивысшие вершины уральских гор. А наша карта мало о чём говорит, и спросить-то некого. Редкое население живёт на реке Печоре - народец коми (зыряне), а также потомки русских старообрядцев. Ближе к нам река Кось-Ю, но нам не по пути. Там избы Мезенцева и Денисова, но там локальная война. Охотники не могут поделить между собой промысловые угодья. Таёжник Денисов стрелял в таёжника Мезенцева, но тот «как-бы» простил шалости конкурента. Не близко и район Народной, где много чего роют в горах, и в ту сторону направлены наши стопы.
Пора покинуть Сывъ-Ю. Берём азимут 135 градусов и топаем в направлении хребта Обе-Из. То здесь, то там появляются островки снега, идёт подъём, хотя и плохо заметный. Вспомнилась тракторная дорога, по которой, в летнюю пору, мы бы мухой долетели до горы Варсанофьевой. Под раскидистыми елями устраиваемся на ночлег. Как всегда, под палаткой метровый слой лапника, для жаркого таёжного костра - «нодьи» напилены «сухары» - стволы сухой ели, дежурный готовит ужин. Крепкий чай бессилен отогнать здоровый молодецкий сон.
С утра, миновав болотца, поднимаемся на отрог хребта Обе-Из. Долго лежащий снеговой покров западного склона вызывает преобладание травянисто-моховой и кустарниковой тундры над другими ассоциациями. В мае картина унылая, и только к июлю горная тундра будет в полном расцвете, радуя глаз своим пёстрым цветочным ковром. С каменистого отрога угадывается полоска реки Печоры, посёлок Кожим-Уголь, который мы покинули четыре дня назад. Пересекли долину небольшого ручья и начали подъём на Обе-Из. Путь лежит по бесконечным осыпям, часто по воде, снегу. В спину дует холодный ветер, накрапывает дождь. Одним словом - экзотика на высоте! Идём около трёх часов, а перевала не видно. Через каждые четверть часа - пять минут отдыха. Наконец, впереди замаячила перевальная точка. Увидели тур, сложенный из камней, записку не нашли, но оставили свою.
Быстро темнеет, идти по скользким камням рискованно, решено встать на ночлег. Внизу, под хребтом, не позаботились вырубить стойки для палатки. От остервенелого ветра возводим стенку из камней, крепим к стенке верх палатки. Брезентовый домик приобретает неуклюжий вид. Поочерёдно влезаем в палатку, укладываемся на покой. Комфорт никакой: наш домик раскачивается от порывов ветра, со стенок палатки капает вода. Вздрагиваем от холода, лелея одну мысль: доберёмся до тайги, ух и отоспимся. Ночь прошла в полудрёме. Утро не принесло изменений в погоде. По небу плывут, наполненные свинцовой жидкостью, облака. Туман закрыл горы. К вечеру дождь поутих, собираем вещи, уходим вниз по перевалу.
На северо-востоке хорошо видны хребты Западные и Восточные Саледы, прямо перед нами огромная долина реки Дурна-Я. На склонах хребта Обе-Из полно фирнового снега, но хотелось бы увидеть настоящий ледник. В 1934 году А.Н. Алёшков - крёстный отец горы Народной, сделал сообщение о ледниках Приполярного Урала. Геолог насчитал двенадцать ледников: на горе Сабле - 5 ледников и в районе горы Народной - 7 ледников. Ледники по положению - каровые, висячие или карово-висячие, по величине небольшие, по строению льда - фирновые. По генезису ледники Урала - реликтовые образования. Питание ледников связано с накоплением снега, принесённым в зимнее время воздушными течениями северо-западного направления. Влажные воздушные течения, столкнувшись с Уралом, поднимаются над Печёрской низменностью на несколько сот метров. Осадки скапливаются в сложных полых формах рельефа - карах, цирках, отрогах и ущельях. Сохранению зимних запасов снега способствует теневое положение фирновых областей.
К одному из известных ледников - Малды, на хребте Малдынырд, мы и стремились. А всего, в настоящее время, на Приполярном и Полярном Урале насчитывается 143 ледника. Спускаемся по длинному снежнику к безымянному притоку реки Дурной. Вода притока, на фоне снега, удивительного цвета - голубая. Гул воды стоит неимоверный. На границе леса, на уютной поляне, устраиваем лагерь, сушимся, едим, лезем в палатку и спим, как младенцы в колыбельке, десять часов. Утром, в превосходном настроении, наводим переправу через безымянную речку, идём вниз по её правому берегу. Дурна-Я приводит нас в трепет: от снеготаяния и дождей, разлившаяся в широкой долине, река стремительно несёт вырванные с корнем деревья, кусты, валежник. Как и на Сывъ-Ю, идём вверх по течению Дурной, тщетно пытаясь отыскать брод.
Снова дождь, заболоченная тайга, бурелом. В одном месте, на снегу, видели свежие следы медведя, оживились, поглядывая по сторонам. Поздно вечером на ночёвку остановились в верховьях реки Дурной. У костра Боря Мартюшев рассказал случай, когда в походе по Восточным Саянам, один из участников группы, заведовавший ружьём, столкнулся с медведем, оторопел, нашёл в себе силы выстрелить и завалить зверя наповал. Мяса наелись до отвала, но выделка медвежьей шкуры не удалась.

https://dzen.ru/media/id/5cd021178b7583 … 4ba01253c2

Река на правый берег не пускает. Александр Алёшков писал об этих местах: район верховий реки Дурной даёт сочетание всех главнейших элементов рельефа Уральского хребта - голые, с россыпями по склонам или отвесными скалами, остроконечные высокие горные вершины, пологие нагорные плато с редким лесом и обильной травянистой растительностью, а также глубокая, узкая в пределах скалистого и широкая в границах лесного Урала долина реки. По берегам имеются выходы известняков, видны следы карста.
Вершина реки Дурна-Я разбита на десяток мелких притоков. Значительные запасы снегов в горах обильно питают речки, делая их недоступными для переправы. Несколько часов бродили мы, подыскивая переправу, мокрые от дождя и болотной воды. Наконец, ноги ступили на правый берег реки Дурной. Сушимся у костра. Через тайгу уходим к хребту Западные Саледы, чтобы засветло перевалить на восточный склон, на реку Хамболь-Ю. Ненадолго показалось солнце, позолотив горную белизну. С ходу форсируем бурную речку, устремляемся на перевал. Внезапно потемнело, полил дождь, сменившийся снегом. Дует ветер. Идём гуськом по горной заснеженной тундре, под снегом вода. Начинается метель. Поверхность совершенно ровная, голая, укрыться негде. Все понимали, что если и перевалим на Хамболь-Ю, неизвестно когда доберёмся до спасительного леса.
В темноте, слева, слышен сильный гул. Навстречу нашему движению, между крутых берегов, сложенных из слежавшегося снега, мчится небольшая речка. На предложение начпупса рубить в фирновом снегу пещеру согласился Вася Гурков, вытащив из рюкзака топор. Боря Мартюшев имел опыт ночёвок в снегу и, видимо, хотел опыт распространить. В конце 50-ых годов, в зимнем походе по Приполярному Уралу, возле горы Сабли, в сильный мороз, туристы - студенты Уральского политехнического института, среди которых был Мартюшев, вынуждены были на ночь соорудить в снегу убежище. Один из участников похода от «холодной ночёвки» жестоко простудился. Вот и нам, перспектива заработать на оставшуюся жизнь какую-нибудь немощь, не поглянулась.
Мой рассудительный брат - Валера Анкудинов предложил спуститься до мелколесья и там устроить лагерь. Боря как-то сразу согласился, и все облегчённо вздохнули. Через час мы выискивали в снежной пустыне хоть какие-то дрова для костра, и нашли довольно много топлива - сломанных ветрами ёлочек, карликовых берёзок. Застучали топоры, запела пила. Палатку поставили по всем правилам, только лапника не было. Развели костёр, обсушились, сварили ужин, поели, и снова жизнь показалась доброй тётей. Лезем в палатку. Ветер палатку треплет, валит снег, заметно холодает.
Спалось плохо, были судороги, вместо спальников у каждого лёгкое одеяло. Всё снаряжение отсырело, мы дрожали, как загнанные сурки. С утра моё дежурство - разжигание костра, приготовление пищи. С трудом вылезаю из палатки, засыпанной снегом. Ветер не перестаёт дуть, за пеленой снега, за десять метров, ничего не разглядишь. К моему удивлению, угольки вчерашнего костра ещё не угасли. Разжигаю огонь, готовлю суп с тушёнкой, чай.
День проходит в томительном ожидании конца ненастья. Теплилась надежда продолжить маршрут к заветному хребту Малдынырд, но погоду не переспоришь. К девяти часам вечера снег перестал валить, ударил мороз, палатка заледенела. Решено спускаться с хребта, идти до тайги, где отдохнуть, прийти в себя. Часа два бредём вниз, проваливаясь в снегу по колено, по пояс в трещины между камней. Знакомая речка превратилась в широкую реку, но глубиной не более полуметра. За рекой, тёмной стеной, возвышаются огромные ели. В лесу полная тишина, между деревьев медленно падают снежинки. Ставим палатку на высокую подушку из пихтового лапника. Костёр обдаёт жаром. В полудрёме наплывают слова песни Александра Городницкого: «Тихо над тундрой шуршит снегопад, сучья трещат на огне…».
После долгих раздумий, решили уходить на реку Кожим, на сплав. Скажу, что на Приполярном Урале удалось побывать ещё два раза - в 1970-ом и в 1971-ом годах, и тоже бывало не сладко. Думается, что в 1962 году, решение свернуть на Кожим было единственно правильным. Идём параллельно реке Дурной по тайге, переходим ручьи и речки, отдыхаем и снова в путь. Сделав восемь переходов, подошли к большому моховому болоту. С болота хорошо видно горы - красотища! К тому же появилось солнце, по небу плывут белые облака - контраст с прошедшими днями впечатляющий. За полчаса перемахнули болото. Пересекли узкую тракторную дорогу, уходящую через вздувшиеся реки к горе Народной. Покидаем заболоченную пойму реки Дурной и через два перехода ночуем в сплошном березняке, напомнившем родное Зауралье.
На втором переходе увидели Кожим. В расстроенных чувствах выходим к реке. Итак, не удалось с налёта выполнить задуманное: посмотреть ледник Малды, подняться на гору Варсанофьевой. Между прочим, высота горы на старых картах равнялась тысяче пятистам девяносто семи метрам. Новые замеры высот понизили гору до 1538 метров, хотя подъём не стал проще. В верховье реки Кожим находятся знаменитые пастбища Кожимской депрессии, где, бывало, паслись до десяти тысяч голов оленей, где своеобразные типы горной тундры. Здесь же найден ряд интересных для Урала растений.
От реки Кожим уходит мощнейший Исследовательский хребет. В 1850-ом году Гофман, заполняя пробел в обследовании Северного Урала, поднялся по Щугору и Большому Патоку, вышел на Вангур, проделал до реки Кожим весьма трудный и тяжёлый маршрут. В 1885 году вёл поиски на золото Кольштедт. Он поднимался по Кожиму и перевалил на реку Народу. В 1927 году маршрут Э. Гофмана повторил геолог-аспирант Ленинградского госуниверситета А.Н. Алёшков. Он принадлежал к когорте своих предшественников - учёных-землепроходцев, не щадящих ни своего здоровья, ни жизни во имя достижения поставленной цели.
Мужество Алёшкова характеризует следующий случай. В сентябре 1927 года работы в горах были закончены, но Александр Николаевич задержался и был вынужден догонять экспедицию. Он решился на одиночное плавание по реке Итье, на остяцкой лодочке «колыданке». Река Итья, в пределах Урала, протекая по широкой ледниковой долине, имеет ряд перекатов. При выходе из гор она образует порог, из порфиритов дайки, прорывающей метаморфизованные известняки. Ниже порога следуют довольно частые перекаты. В двух случаях лодка от ударов о валуны заливалась водой, но, благодаря близкому положению от берега и незначительной глубине, своевременные прыжки в воду предотвратили катастрофу. Алёшков за пять дней проплыл 230 километров, и появление его в Саранпауле вызвало крайнее удивление, поскольку геолог прибыл нехоженым опасным путём.
Река Кожим метров сто шириной с выходом известняка по берегам. До железной дороги поплывём. В поисках материала для плота уходим выше по реке, но сухостоя нет. Решаем валить сырые ели. Делать надо не салик, а серьёзную посудину. В ту пору, в походах в «ненаселёнке», обычным плавательным средством был деревянный плот, собранный по старинной таёжной технологии. Ни каких гвоздей или железных скоб: нужен плотницкий топор и двуручная пила. Плот будет надёжный, но пороги на реках попадаются непроходимые, и гибельно недооценивать ситуацию.
Помнится, Боря Мартюшев дома показывал саянские фотографии. На одной фотографии плот на Базыбайском пороге. На плоту, в тельняшках, четверо туристов-москвичей работают передней и задней гребью. Волны выше головы. На следующей фотографии на плоту только двое парней. Двоих безвозвратно забрала река Казыр…
Мартюшев знал дело, растолковал нам, неграмотным, что есть «шпунт», «ласточкино гнездо», «подгребица», «ронжина», «вица». Понятия стали закреплять на практике. Сырое дерево тяжёлое. Сообща выкатывали стволы елей из леса, сбрасывали на отмель. Два дня рубили, строгали, пилили, распаривали на костре берёзовые ветки, на воде стягивали брёвна плота, в последнюю очередь соорудили подгребицы, установили носовую и кормовую греби.
Начпупс остался доволен работой дружного коллектива. Плот получился превосходный - даёшь Печорское море! Во время плотницких занятий, к нам, на моторной лодке, подплыли трое местных таёжников, спускающихся вниз по Кожиму. Посидели у костра, попили чаю, посоветовали поостеречься «порога Каюк»: в русле реки много камней, а течение устремляется к правому берегу, к скале, напоминающей профиль старинной лодки-плоскодонки.
Выходим на основную струю реки, но течение не сильное. Вода прозрачная, видны каменные глыбы, над которыми проходит наше судно, плавающие рыбки. Правый берег высокий, скалистый, заросший смешанным лесом. Проходим устье реки Дурной, разбитой на протоки. Левый берег низкий, сырой, вдалеке, на полсотню километров, тянется хребет Западные Саледы.
Пока всё идёт спокойно. Впереди, за поворотом, обещанный порог. Течение реки усилилось. Сноровисто работаем гребью, лавируя между водяными валами. Плот несёт на буруны. Наш конёк-тяжеловоз решил попрыгать через подводные камни. Страшный удар потрясает судно. На брёвнах трудно устоять. Ещё удар и плот заносит на плоский валун. Вода перекатывается через плот, но все вещи надёжно закреплены, мы целы и нет места растерянности. Пытаемся жердями сорвать плот с огромного валуна. Из одеяла делаем водяной парус, но ничего не выходит. Тяжеленный плот остаётся на камне до будущей весны.
Начальник, по пояс в ледяной воде, наводит переправу. На правом берегу реки сушимся у костра. Боря Мартюшев берёт азимут 209 градусов - направление на станцию Кожим. За остаток дня и половину северной ночи мы должны выйти к людям. Движемся напрямик через тайгу, в одном месте приблизились к берегу реки Кожим. В скалах темнеют отверстия пещер, над пещерами, в лесу, много карстовых воронок. Хотелось бы осмотреть пещеры, но темп ходьбы сбивать не стоит. Ближе к железной дороге места сырые, болотистые, но начальник уверенно идёт к цели.
На далёкий посвист паровоза Васька с Валей крикнули «ура», а остальные бродяги насупились, тяжело вздохнули.

0

20

Свидетельство Фоменко Игоря Владимировича отдельненько
http://web.archive.org/web/201712071927 … news/20173

Спортивно-походная ипостась. Упомянул, как в молодости чуть не замерз на Кольском полуострове: вернулся с маршрута, оленей не было, шел один, у лыжи был сломан задник, началась метель. Решил ночевать и сутки провел в снегу меж двух оленьих шкур, и тогда почувствовал: жизнь прекрасна, уже не холодно, полный покой, никуда не хочется идти и все хорошо… Понял, что замерзает. Вылез из сугроба, пошел наугад. Чудом вышел на дорогу, где его опять же чудом подобрала попутная машина.

0

21

Человек-легенда, один из корифеев лыжного туризма в Свердловской области, мастер спорта, заслуженный путешественник России, Птицын Геннадий Александрович
http://web.archive.org/web/202009221116 … sveta.html

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА
Студенты Уральского политехнического института (УПИ) в февральские каникулы 1962 г. собрались идти в горы Полярного Урала.
Ничего удивительного – шла эпоха туристских открытий, поэтому любая уникальная идея могла увлечь каждого. Правда, всерьёз по зимней тундре тогда ещё никто не путешествовал, и официально оформить подобный маршрут в МКК было непросто. Конечно, в зимней палатке без печки ребята ночевали не раз, но в основном это были походы по тайге, когда наутро можно было согреться около жаркого костра. Иногда ночевали и выше зоны леса, хотя в горах приходилось не столько спать, сколько постоянно тормошить своих соседей, не давая друг другу сильно замёрзнуть. Да и могло ли быть иначе, если теплоизолирующих ковриков («пенок») ещё никто не придумал, а под хорошим личным снаряжением понимался штормовой костюм из брезента, ватиновый спальный мешок и самая обыкновенная телогрейка. На обладателя меховой безрукавки или собственного, а не взятого в прокате «абалаковского» рюкзака смотрели с завистью. Пределом мечты любого туриста считалась пуховка, обшитая цветной парусиной, ведь никаких современных утеплителей и синтетических тканей в ту пору не существовало.
Что же касается безлесных зимних ночлегов того времени, то прийти в себя даже после одного подобного «отдыха» туристам удавалось только в спасительной тайге, где у костра можно было хоть как-то подсушить влажные заиндевевшие вещи. А тут спортсмены УПИ замахнулись на маршрут, проходящий целиком по безлесной тундре.
И если в лицо их уважительно называли первопроходцами, то за спиной многие выразительно крутили пальцем около виска, отпуская характерные эпитеты, из которых «авантюристы» или «психи» были самыми безобидными. Душой и организатором этого похода по зимней тундре был студент строительного факультета Гена Птицын – в будущем известный уральский архитектор Геннадий Александрович, мастер спорта по туризму и на протяжении многих лет председатель Свердловской городской МКК.
Вот с его рассказом мне и хотелось бы познакомить современных любителей лыжных походов.
Чтобы не слишком зазнавались от собственных достижений.
Конечно, в моём изложении могут встретиться какие-то неточности, но я постарался пересказать события 1962 г. именно так, как впервые услышал о них от самого Г.Птицына ровно через 10 лет после того легендарного похода.
Итак, слово Геннадию Птицыну.

МАРШРУТ И СНАРЯЖЕНИЕ
– Конечно, все догадывались, что осваивать зимнюю тундру пытаемся не только мы. Но никаких сведений о любителях Крайнего Севера из других городов у нас тогда просто не было. Ведь в эпоху СССР подобная информация накапливалась только в столице, а мы находились в Свердловске и были обычными студентами старших курсов. Правда, даже у нас ходили слухи о том, что несколькими годами раньше под Кокпельским перевалом потерпела неудачу группа известного мастера Сергея Болдырева.
Но о деталях того похода москвичей по Полярному Уралу мы ничего не знали, так же как и о других подобных попытках туристов Ленинграда и Воркуты.
Для первого раза решили попробовать пройти от посёлка Елецкий к горному массиву Пай-Ер. Теперь это классика лыжного туризма, а в 1962-м о подобных зимних маршрутах нам вообще никто ничего сказать не мог. Но мы всё-таки пошли. Ориентировались по обычной карте «миллионке» (в 1 см – 10 км), лучше которой для того района у туристов СССР просто ничего не было.
Конечно, из опыта собственных походов по Северному Уралу и из книг полярников мы неплохо представляли, как и в чём нам надо идти, как ставить лагерь и как защищать от ветра палатку. Было понятно, что в феврале за Полярным кругом нас ожидают очень короткий световой день, постоянные морозы и сильные ветры. Из этого мы и исходили.
Ночевать решили в двух перкалевых палатках-«памирках», которые соединили между собой небольшим тамбуром. Именно так уже ходили до нас на Приполярный Урал несколько групп из Свердловска. Для защиты от снега под дно палаток мы собрались подкладывать полиэтилен, а под спальные мешки – ещё и листы толстого поролона. Групповые спальные мешки сшили сами из старых чехлов для авиационных моторов.
Достать их помогли знакомые, работавшие в то время в местном аэропорту.
Мы уже знали, что ночью от нашего дыхания на внутренних скатах палатки будет образовываться много изморози, которая неизбежно станет осыпаться вниз и таять на спальных мешках. Для защиты от этого мы решили накрывать спальники сверху ещё одним слоем полиэтилена. Ничего более удачного придумать не удалось. Никто же не знал, что со временем туристы изобретут специальный дополнительный палаточный слой из тонкого капрона. А тогда и капрона-то никакого не было. Все пользовались самым обычным брезентом.
Незадолго до отъезда мы провели полноценную тренировку со всем походным снаряжением, выбрав для своей «зимней тундры» небольшой пустырь во дворе студенческого общежития. Переночевали весьма неплохо, убедившись, что существовать в подобных условиях можно. Правда, кое-что из снаряжения всё-таки пришлось доработать.
С этим и выехали в Заполярье.

СТАРТ ИЗ ЕЛЕЦКОГО
Приехав в посёлок Елецкий, мы расположились на небольшом вокзале и самым тщательным образом начали готовиться к выходу на маршрут. Местные власти и все жители нас дружно отговаривали, пугали и всерьёз угрожали арестом, хотя реально запретить поход никто не мог.
Ведь наши маршрутные документы были в полном порядке. Зато после общения с населением нам пришлось сделать два очень важных вывода.
Во-первых, выяснилось, что даже местные профессиональные охотники крайне редко уходят из посёлка в зимнюю тундру. Это считается слишком опасным. Тем более, что хороших ездовых собак или оленей отыскать в окрестностях Елецкого очень трудно. Снегоходы же «Буран» стали производить в СССР лишь с 1971 г.
Во-вторых, стало понятно, что до нас никакие туристы никогда не уходили из Елецкого в сторону зимних гор. А ведь в хорошую погоду Полярный Урал виден из посёлка невооружённым глазом. Подобный факт не вызывал у нас никакого чувства особой гордости. Наоборот – это сильно настораживало.
Нашу группу провожало почти всё население посёлка, у многих женщин были видны слёзы на глазах. Мы поняли, что они смотрят на нас, как на молодых самоубийц, и это никого не радовало.
На всякий случай ещё дома решили в первый день далеко от посёлка не уходить, поэтому движение по маршруту начали ближе к полудню. Ничего особенного: мороз – как мороз, а ветер – как ветер, только из-за зимних ураганов снег уплотнился до состояния мёрзлого грунта, а никакого леса вокруг не было вообще. Встречались, конечно, отдельные чахлые лиственницы и кустики, но чувства защищённости они не создавали.
Часа через три ветер усилился, погода начала портиться. Постепенно видимость почти пропала, и мы решили вставать на свой первый тундровый ночлег. С помощью обычных ножовок выпилили из твёрдого снега мощные снежные блоки, и под их защитой соорудили лагерь.
Заснули вполне спокойно, вспоминая с улыбкой об уютной «домашней тундре» в самом центре Свердловска…

ПУРГА
Глубокой ночью проснулись все разом от жуткого рёва ветра – началась пурга. Насквозь промороженный палаточный перкаль грохотал, как кровельное железо, а иней, который, как предполагалось, должен был спокойно оседать на внутренних скатах палатки, осыпался вниз и равномерно припудривал нас с головы до ног. При наиболее сильных порывах палатку приходилось старательно удерживать весом собственных тел. Стихия бушевала на полную катушку, причём всё это происходило под прикрытием хорошей снежной стенки.
Что же творилось в открытой тундре, невозможно было даже представить.
Так прошли почти трое суток. Мы буквально оглохли от пушечного грома палаточных скатов, с которых на нас постоянно сыпался мелкий иней от нашего дыхания. Мы ведь пока ещё дышали, и это нас вполне устраивало. Но мы не только дышали, но ещё иногда хотели пить и даже есть. Во время приготовления пищи из-за работающей кухни снег на скатах и иней внутри палатки таяли, выпадая на наши спальные мешки каплями дождя. Зато, как только мы гасили примусы, это мокрое безобразие начинало замерзать. Так палаточный перкаль постепенно превращался в гремящую ледяную кровлю, а спальные мешки – в подобие саркофагов…
На третьи сутки пурга начала стихать, и в воздухе повис вполне закономерный вопрос о том, что же нам делать дальше.
Мнения разделились.
Любопытно, что возвращаться в Свердловск никто не собирался, хотя все прекрасно понимали, что побывали буквально на волосок от холодной смерти. Об этом мы тогда просто не говорили. Наиболее горячие головы предлагали сразу же продолжать движение по марш руту, хотя более умеренные энтузиасты были согласны вначале немного прийти в себя и только после этого идти дальше. Но зимний февраль – это не весенний апрель, когда промокшее снаряжение можно подсушить прямо на солнце. В итоге победил здравый смысл, и мы повернули обратно в Елецкий обогреться, обсушиться и кое-что отремонтировать. А потом все хотели вновь выходить на тот же самый маршрут, пускай и по самому сокращённому варианту.
Могу только поблагодарить своих друзей за то, что ни у кого из них тогда не возникло ни малейших сомнений…

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Весь наш лагерь пурга почти полностью сравняла с остальной тундрой, поэтому собирались очень долго. Да и какие это были сборы – на морозе влажная одежда быстро покрылась тонкой корочкой льда и при любом нашем движении громко хрустела. Замучились искать под снегом рюкзаки, а потом старательно выпиливали их ножовкой из плотного фирна. Также осторожно освобождали из снежного плена и палатку, ткань которой превратилась в натуральную обледенелую жесть. Сворачивали её очень аккуратно, иначе она могла просто переломиться. В итоге палатку удалось увязать в один огромнейший тюк, который мы не столько несли, сколько тащили по снегу.
Двигались медленно.
К Елецкому подошли ближе к вечеру, когда в сторону Сейды уходил местный поезд. Мы видели, как цепочка вагонов выехала со станции и начала набирать скорость перед мостом через реку Усу. Внезапно поезд резко остановился, локомотив начал подавать короткие отрывистые сигналы, а потом весь состав пополз задним ходом обратно на станцию.
Никто из нас ничего подобного раньше не видел, и в посёлок мы входили, теряясь в догадках. Но вскоре выяснилось, что даже по местным понятиям прошедшая пурга была действительно очень сильной. По радио регулярно говорили о порывах ветра до 35–40 м/с, и жители Елецкого нисколько не сомневались в том, что все мы замёрзли в первую же ночь.
Короче говоря, нас здесь уже похоронили, и даже успели сообщить в Воркуту о гибели восьми свердловских туристов.
А машинист, выехав со станции, заметил нашу группу на фоне снежной тундры и, позабыв про своё жесткое расписание, поспешил обратно с радостной вестью: все туристы живы! Рассказать об этом он мог только лично, ведь в эпоху паровозов никакой связи между машинистом и станцией ещё не было.
В Елецком мы расположились на хорошо знакомом вокзале, завесив небольшой зал ожидания своим промокшим снаряжением и тут же став местными героями. На нас приходили посмотреть, а те, кому повезло больше других, могли нас даже потрогать руками. Для населения посёлка мы стали настоящими пришельцами с того света.
Конечно, после отдыха и мелкого ремонта мы опять вышли на маршрут.

0

22

https://pandia.ru/text/77/306/16211.php
https://pandia.ru/text/77/306/images/image002_64.jpg

Автор книги Хазби Несторович Тегкаев — уроженец гор Северной Осетии, ученый, педагог, мастер спорта по альпи­низму, которому он отдал почти сорок лет и с которым не порывает до сих пор. Свои многочисленные восхождения он со­вершал в горах Кавказа, Тянь-Шаня, Па­мира, Камчатка, Курил, Саксонии. Хазби Несторович много путешествовал, его маршруты пролегли от берегов Севана до северных оконечностей Таймыра, от Карпат до Курильской гряды. Побывал в Арктике, проплыл на ледоколах по Се­верному морскому пути, три года прора­ботал в Приморье, накопил массу ярких впечатлений и путевых наблюдений.«Ночь на гребне Ушбы» — третья кни­га X.Н. Тегкаева. В ней он рассказывает об интересных эпизодах из своих восхож­дений, о друзьях-спортсменах.
...
..Много лет назад в такую же вьюжную ночь на Чучхурском перевале, в противоположном конце это­го ущелья, разыгралась страшная трагедия, стоившая жизни двум моим товарищам.После восхождения на вершину Софруджу наши зимние сборы подходили к концу. Двадцать из два­дцати шести вот таких же, как вы, студентов покидали полюбившиеся им навсегда горы, спешили на занятия в институт.Мы, шестеро оставшихся, с грустью и надеждой смотрели вслед уходившим — с ними уходили не только друзья по спорту, по духу, но и наши первые ув­лечения, милые сердцу глаза.Тогда горнолыжный туризм только начинал свои робкие шаги, и перед нами стояла задача — проложить первую лыжню для последующих массовых путе­шествий.Нам предстояло пройти на лыжах Чучхурский пе­ревал, спуститься в ущелье Бу-Ульген и через Север­ный приют и Клухорский перевал выйти к морю.

Это была трудная задача, никто до нас не проходил этот путь зимой. В то время в Домбае не было ни лаге­рей, ни дорог. В центре поляны стояла не теперешняя роскошная гостиница, а покосившийся барак лесору­бов со сплошными нарами вдоль стен, маленькая пе­чурка без трубы — вот все удобства. Спальными меш­ками нам служили свалявшиеся ватные студенческие одеяла. Ледорубы сами ковали в учебных мастерских, рюкзаки тоже были самодельные. Узенькие равнин­ные лыжи с плохонькими кожаными креплениями сильно грузли в глубоком снегу. Вместо горнолыжных ботинок мы были обуты в сыромятные пьексы или простые ботинки.Почти новички в горах, с очень небольшим опы­том, мы имели слабое представление об опасностях, подстерегавших нас на каждом шагу.

И, понятно, на все смотрели удивительно просто, будто собирались не в суровые горы, а на легкую прогулку. Не прида­ли большого значения и тому, что Алеша Жариков, студент мехфака — самый рослый в нашей группе, — отправился в поход, натянув ботинки номером мень­ше на тоненькие носочки, потому что других не было.Карта района, изданная еще в начале века, оказа­лась неточной, устаревшей. Сам район не был знаком даже по летним путешествиям, не были взяты палат­ки, топорик и запасные крепления, очки, примус, го­рючее, снеговая лопата и многое другое, без чего теперь не ходят. Оплошность эту мы почувствовали потом: дорого она нам обошлась тогда.Ко всему этому, мы были неважно одеты, не было штормовых костюмов. Неудобные ватники плохо за­щищали от метели и всепронизывающего ветра.Помню, в последнюю минуту прощания первокурс­ница Люся Светлова перед отъездом сняла с себя се­рый шерстяной свитер и дала его мне.Как потом я был благодарен ей! Во время похода он спасал меня не только от холода...

Каждый раз в самые трудные минуты нашего несчастливого похода он напоминал мне о любимой девушке, постоянно поддерживал во мне силы и бодрое настроение...

— На третий день под самым перевалом, ...— нас изрядно задержал ремонт креплений. Здесь же мы впервые узнали от Алеши Жарикова, что у него поморожены пальцы ног, он больше не в силах был скрывать этого от нас. Удивительный он был человек — настойчивый и фана­тичный. Но одних этих качеств было мало, для того чтобы ходить в горах. Требовался еще здравый смысл, холодный рассудок. А пока мы были поставлены пе­ред свершившимся фактом.Это было первым для нас ощутимым ударом и серьезным предупреждением от дальнейших ошибок. Еще можно было повернуть назад, исправить поло­жение, хотя это тоже было нелегко. Кое-кто из ребят робко высказывал такую разумную мысль, но Алеша категорически отверг ее, грозился идти один — это бы­ло похоже на него. Вот тогда никто не проявил реши­тельности. Смешно, но ложный стыд, боязнь показать­ся малодушным взяли верх.Осторожность в горах — не трусость. Умение во­время повернуть назад — благоразумие, которым об­ладают лишь настоящие спортсмены. Эти элементар­ные истины тогда не были по-настоящему поняты. Большинству из нас геройство представлялось только в движении вперед...

С заходом солнца все, кроме Алеши, оставшегося с рюкзаками, выбрались на перевальную точку. Из ущелья Бу-Улыен на нас, как из трубы, подул леде­нящий ветер. Крутые склоны перевала терялись где-то в мрачной бездне, вызывая неприятное ощущение не­известности. Никто не знал, что нас ждало впереди, эта неизвестность пугала, исподволь наполняла сердце тревогой. Но свои переживания каждый старательно прятал от товарищей. Таков закон ложного стыда — вреднейшего из недостатков человека.Иннокентий Иванович, старший нашей группы, — он был и возрастом постарше всех, — отойдя в сторон­ку, присел на корточки, вынул карту района, сориен­тировал ее на местности и жестом пригласил нас,— Как вы думаете, — обратился он к нам, — если послать разведку с задачей проложить лыжню, об­следовать пригодность вот этого коша для бивака, при необходимости перейти мост, добраться до Се­верного приюта и с зимовщиком выйти нам на встре­чу! Расстояние тут...

Последние слова его потонули в шуме ветра. За­дача была понятна, но никто не сказал, что идти в ночь, по лавиноопасному склону, в незнакомой мест­ности, с неисправными лыжами, с онемевшими от хо­лода ногами и руками опасно, что следовало бы лю­бой ценой вырыть снежную пещеру, всем вместе ото­греться и пробыть в ней ночь. Вопрос лишь встал о том, кому идти.Выбор пал на Федю Зеленова и на меня. Посмот­рев еще раз карту и не соблюдая необходимого для безопасности интервала, мы тронулись след в след. Выйдя на косогор, подались в сторону, чтобы пере­сечь неширокий, но крутоватый снежный кулуар. Мы уже были на середине кулуара, когда вдруг послы­шался глухой треск: совершенно неожиданно сзади нас молниеносно образовалась линия разрыва — и пласт подрезанного нашими лыжами снега вместе с нами пополз вниз, быстро набирая скорость.

На глазах окаменевших от неожиданности товари­щей нас несло в бездну. От внезапности и мы с Фе­дей впали в состояние какого-то оцепенения.Потом вдогонку послышались крики:— Уходите из лавины! Не стойте на месте!Мы старались изо всех сил, но нелегкая это шту­ка — вырваться из снежных объятий... Грохот лавины потряс ущелье, и на мгновение воцарилась жуткая тишина. «Ну, конец!» — промелькнуло в голове...Не помню, как случилось, что нас выбросило из основного потока. Мы отделались только испугом и ушибами, зато исчез бесследно один рюкзак с веща­ми и провизией, сильно пострадали крепления лыж. Из четырех палок осталось две, потеряли варежки, а запасных у нас, конечно, не было.Потрясенные случившимся, мы с Федей кое-как выбрались из снежного плена и не знали, куда девать себя от пронизывающего ветра. Заметив в стороне кустарник, поспешили туда, попытались разжечь кос­тер, но легко сказать — разжечь сырые прутья в та­ких условиях и при скудных средствах...

Оставалось терпеть убийственный холод, и окоченевшими руками мы стали приводить в исправность лыжи — в них бы­ло наше спасение, это мы понимали хорошо. Никто не знал, сколько уже прошло времени. В затишье между шквалами вьюги неожиданно послышались го­лоса.
«Наконец-то!» — обрадовались мы и в свою оче­редь стали подавать сигналы. Потом увидели силуэты подходивших. Мы были бесконечно рады, да и това­рищи уже не надеялись увидеть нас живыми. Тут только мы спохватились, что пришли-то только двое.— Где Иннокентий Иванович! Что с Алешей! — осаждали мы их вопросами.— Идут сзади! — неуверенно ответил коренастый, ладно сбитый первокурсник Игорь Плаксин.

Дрожа от холода, мы прижались друг к другу и молча ждали. Но сколько могли ждать голодные, па­рализованные страшным холодом и неизвестностью за судьбу товарищей! Мы не знали, что делать, как поступить дальше. Нас по-прежнему окружали мрак и нестерпимый холод.Это было начало трагедии, разыгравшейся на сты­ке ущелий Бу-Ульгена и Домбая. Мы потеряли конт­роль над временем. Каждый воспринимал его субъ­ективно. Одному казалось, что прошло полчаса, дру­гой говорил, что уже час, как мы ждем. А где-то на­ши оставшиеся товарищи, может быть, из последних сил боролись за жизнь.

Кто-то из нас, не помню кто именно, предложил хотя бы немного подняться навстречу товарищам. Он прикладывал руки, как рупор, ко рту и, силясь пере­кричать злобный вой ветра, обращался от одного к другому. Никто явно не возражал, если не считать наших окоченевших тел, которые тайно противились этой мысли. И все-таки решающим аргументом против этого, как ни странно, было выставлено наличие брау­нинга, да, маленького браунинга в полевой сумке Инно­кентия Ивановича, которым он должен был восполь­зоваться как сигналом в случае грозившей им опасно­сти. Хотя специальной договоренности между нами на этот счет, кажется, не было. Кто-то заметил еще, что оставшиеся могли взять правее лавинного конуса и, судя по времени, наверно, уже спустились вниз, по­этому надо поспешить на соединение с ними.Так или иначе, эти доводы, по-видимому, отвечали моральному и физическому состоянию большинства из нас и безоговорочно были приняты. Ясно одно — это была сделка с совестью в надежде на луч­шее. Она, как казалось нам, оправдывала дальнейшие действия нашей четверки.

Кое-как залатав крепления, начали спускаться. Шли очень медленно, гуськом, сменяли друг друга на мар­ше. Вошли в лес, ветер немного стих. Когда не лади­лось с креплением, один из нас, кто ближе, машиналь­но оставался помогать товарищу, но это уже не была сплоченная единой волей группа. Так мы добрались до предполагаемой точки встречи с товарищами. Но никаких следов не обнаружили и тут же решили без промедления идти к Северному приюту, где, по на­шим расчетам, люди могли бы оказать реаль­ную помощь бедствующим в горах. Тем самым, вольно или невольно, мы сбросили со счета самих себя, отреклись от себя, опустили руки.
Здравый смысл здесь отошел на второй план. Мы перестали контролировать свои действия, потеряли веру в себя, в свои силы. Говорят, первым выходит из строя тот, у кого опускаются руки. Не знаю, кто из нас... по правде сказать, все мы опустили руки. Это уже было похоже на неприкрытое, хотя и трудное, бегство. Холод, голод, неизвестность гнали нас к Се­верному приюту.

Мы вышли из леса на открытое место. Ветер по-прежнему не унимался, поднимал вихри снега, слепил глаза, мешал выбирать путь. Острые снежинки в кровь рассекали лица. Ночь бросала нас в снежные ямы, в каменные ловушки, отнимала последние рукавицы, палки, рвала крепления, выматывала последние силы. К счастью, лыжи оставались целыми, и мы могли еще двигаться по этому бесконечному снежному царству.Выбившись из сил, мы утратили всякое чувство ориентировки, страха, холода. Усталость брала свое.— Вася, смотри, кто-то идет с фонарем! — неожи­данно услышал я за спиной голос Бориса Власова.

Я внимательно смотрел в темноту, насколько по­зволяла метель, но никакого фонаря не увидел.— Чувствуешь запах дыма! Это же Северный при­ют! — продолжал осаждать меня Борис вопросами.Становилось как-то жутко от этих разговоров. Это, конечно, были галлюцинации, вызванные душевной угнетенностью, усталостью и высотой. Мерещи­лись люди, идущие к нам навстречу с факелами, хи­жина с ярко освещенными окнами. Отовсюду слыша­лись голоса, хохот, крики. Очень мучила жажда. Потом наступило состояние какого-то безразличия, появилось непреодолимое желание упасть и уснуть. Но мы из всех сил боролись с навязчивым желанием, зная, что это был бы конец...
Продолжая свой спуск, мы наткнулись на полураз­рушенный бревенчатый кош, видно, давно заброшен­ный пастухами, — тот самый кош, о котором говорил Иннокентий Иванович. В пустые глазницы окон и рас­пахнутую дверь увидели внутренность, почти доверху занесенную снегом. В щели стен сквозил ветер. Ничто здесь не привлекало нашего внимания, и мы побрели дальше в надежде добраться до Северного приюта, ставшего теперь единственной целью нашей жизни.

Брели медленно, еле переставляя лыжи, чтобы не упасть, так как палок осталось всего две: одна у пер­вого, другая у замыкающего. Не помню, о чем я ду­мал в эти критические для нас минуты, но до меня вдруг донесся слабый аромат духов, исходивший от ворота моего свитера. Передо мной внезапно встал нежный образ, и с меня сразу сошло оцепенение, я встрепенулся, тут же вспомнил, что сегодня суббота и там, в цокольном зале института, как всегда, танцы и среди танцующих моя Люся — дорогая, хорошая. Она, конечно, думает обо мне и ждет. Я ей обещал вернуться...
В эти минуты для меня не было ничего, что было бы дороже этого, даже сама жизнь...Воспоминания придали мне силу и веру... Мне тут же захотелось сказать что-нибудь теплое, ободряю­щее моим бедным товарищам, и я оглянулся назад, но что такое!!Никого нет. Кричу:— Бори-и-ис! Ответа нет.— Федя-я, Иго-орь!

Снова молчание. Только слышно зловещее шурша­ние поземки.Мне стало страшно от мысли, что я остался один среди мертвой зыби снегов. С трудом разворачиваю лыжи назад и снова кричу. В десяти-пятнадцати метрах наталкиваюсь на сидящего, уже заносимого снегом Бориса, а рядом с ним Игоря и Федю, дремлющих стоя. Спазмы страха при виде товарищей прошли. На­стойчивыми движениями нам удается поднять жалобно скулящего Бориса, и снова бредем, вдвое согнувшись, навстречу ветру. «Только бы не упасть, нужно подна­прячься еще», — сверлили мысли воспаленный мозг.Близился рассвет. С невероятными трудностями удалось спуститься к реке Гоначхир, но моста на ука­занном в карте месте не оказалось. В поисках пере­правы наша группа распалась на две части. Это была еще одна ошибка, которая при других обстоятельствах привела бы к неминуемой гибели всех. Только случай помог нам спастись.Федя Зеленов и Борис Власов пошли на поиски переправы вверх, а мы с Игорем Плаксиным — вниз по течению Гоначхира. Неожиданно, так бывает в го­рах, наступила оттепель, по-видимому с юга подул теплый ветер — фён, это и спасло нас. В конце сле­дующего дня, как потом мы узнали, Федя и Борис добрались до приюта, а мы с Игорем через два дня в состоянии полного истощения сил набрели на хижи­ну лесорубов.

На третий день с помощью лесорубов были органи­зованы поисковые работы. Мы вместе добрались до того разрушенного коша, и в нем под слоем снега с натянутым на ноги спальным мешком, в одном легком свитере нашли окаменевший труп Алеши Жарикова. Ни лыж, ни ботинок, ни рюкзака при нем не оказа­лось...Лыжные палки Иннокентия Ивановича стояли у входа, а его ботинки, повернутые подошвами вверх, были вложены носками в щели бревенчатой стены коша...Можно лишь представить себе, каких невероятных физических и моральных сил стоило им в вьюжную морозную ночь, двоим, без всякой поддержки, лицом к лицу с ощерившейся природой, добраться сюда без лыж по глубокому снегу, с помороженными ногами.
Они погибли, оставаясь верными и мужественными до конца...— Мы в сотый раз задавали себе вопрос: «Куда же делся сам Иннокентий Иванович!» Не мог же он в здравом уме в мороз и вьюгу уйти босиком! На ум приходила одна догадка страшнее другой. Мы продолжали поиски загадочно исчезнувшего товарища, исходили вокруг многие километры, но безуспешно...

Только три дня спустя на берегу реки, случайно, в полукилометре от коша, в одних меховых носках был найден занесенный снегом замерзший труп Иннокен­тия Ивановича. По-видимому, он погиб при безуспеш­ной попытке перебраться через реку к Северному приюту, который по карте был неправильно показан тут же за рекой. При нем была полевая сумка с на­шими личными документами и браунинг — такой ма­ленький, беспомощный, из которого в тот роковой вечер не было сделано ни единого выстрела.

0

23

http://alpnn.com/otchety/490-pamir77.html

https://i.ibb.co/8Myr4dg/1.png

Международный альпинистский лагерь «Памир-77». Справа внизу – 2 палатки группы Глеба Шмарёва

Мы с Геной в этих местах были первый раз, поэтому сразу отправились на экскурсию по окрестностям. Посетили памятники парашютистам, разбившимся при прыжке на вершину пика Ленина в 1968 году.
https://i.ibb.co/7S8NGpd/image.png

Это было уникальное мероприятия с двойной целью: 1) испытания парашютов для стратосферы; 2) тренировка к боевым действиям в высоких горах. Прыжок планировался на площадку около самой вершины.
Несчастье произошло из-за недостатка опыта у руководства мероприятием. В намеченное время резко испортилась погода, но прыжок не был отменен. Резкие порывы ветра сложили парашюты и четверо разбились о скалы южных склонов. Об этом событии написаны подробные отчеты, доступные в сети Internet

http://www.pamirtravel.biz/articles/len … chute.html

1966 год. Как-то во время одной застольной беседы конструктор НИИ парашютостроения (в постсоветские времена НИИ ПДС), по совместительству парашютист-испытатель Александр Петриченко сказал своим друзьям-альпинистам: «Нам не понять ваш «лошадиный» спорт! Если уж нужно забраться на вершину, то мы предпочитаем попасть туда привычным для нас, парашютным способом. «Умный в гору не пойдет», — гласит старая русская пословица. Сказать-то сказал, но как в жизнь претворить? Да и зачем вообще понадобилось прыгать на горы, приземляться на высоту более 6 тысяч метров над уровнем моря? Казалось бы, простая бравада за чашкой чая. Ан нет. Беседа с альпинистами о высокогорных прыжках возникла не случайно.
В 60 годах конструкторам парашютов была поставлена задача — создать парашют, который смогут использовать космонавты в случае приземления спускаемого аппарата в горах. Ведь сегодня не секрет, что космонавты изначально покидали спускаемый аппарат в стратосфере. Поэтому купол должен быть надежным и в условиях разряженного воздуха, и при непредсказуемом ветре. Другими словами, в условиях, характерных для высокогорья. «Идеальным» местом для таких прыжков стал Памир. Но для испытания нового парашюта недостаточно смастерить купол и выбрать место для испытаний. Нужны специальные технические средства и дополнительное финансирование. Иначе говоря, требовалась поддержка в военных структурах и среди партийных руководителей.
Добиться благосклонности военных начальников было несложно. Им предоставили на рассмотрение проект десантирования в горы целого воинского подразделения, причем под внешнеполитическим соусом. Ведь с середины 60 годов советско-китайские отношения резко обострились. Не исключалась возможность вторжения китайцев на советскую территорию именно через горные перевалы Памира. Поэтому когда на стол военным лег такой проект, всевозможное техническое содействие ему было гарантировано.
От партийных чиновников добиться поддержки было еще проще, так как самый массовый высокогорный прыжок решили приурочить к 50-летию ВЛКСМ. Идея покорить пик Ленина и пик Коммунизма на парашютных системах наших конструкторов и тем самым продемонстрировать миру достижения социалистического строя прекрасно вписывалась в государственную программу празднования юбилея ВЛКСМ. «Человек, воспитанный на коммунистических идеалах, смог покорить семитысячники! Нашим воздушно-десантным войскам теперь доступны любые высоты!» ВЛКСМ обещал привлечь средства массовой информации, обеспечить всем необходимым: питанием, медикаментами. Так, под военно-коммунистическим соусом, проект начал жить.

Проба сил

Посадочной площадкой для первого десанта выбрали плато на Памире. Летом 1967 года над плато недалеко от пика Коммунизма на высоте 6100 метров появился специально подготовленный Ан-12 с десантом. Вместо обычных куполов для десантирования использовали ПА-1 — парашют альпиниста. Дело в том, что стандартный парашют в условиях высокогорья использовать трудно. В разреженном воздухе парашютист имеет скорость падения чуть ли не вдвое большую, чем разрешено техникой безопасности. Поэтому в горах требуется специальный купол, с большей площадью, но не в ущерб маневренности.
По сравнению с куполами, которые существуют сегодня, ПА-1 — «подручное средство для самоубийства». Но тогда — в конце 60 — это было верхом конструкторской мысли. На купол ушло 60 мІ каландрированного капрона! Из этого же капрона можно было сшить еще и пуховики и высотные костюмы для участников акции. Ведь вся экипировка была самодельной, пошитой из болоньи, в которой человек — как в бане, а в каландрированном капроне тело дышит. Кстати, потом, после прыжка 68 года, вся Ферганская долина оделась в парашютную ткань — альпинисты, которым достались купола, меняли ее у местных жителей, причем в основном на дыни.
В отсутствии ветра ПА-1 еще более-менее удовлетворял поставленным задачам. Но как только появлялся ветер, парашют терял управление. Кроме того, у него была огромная вертикальная скорость. Лететь на парашюте альпиниста первой модификации — примерно то же самое, что прыгнуть с третьего этажа на землю вообще без парашюта.
Условия высокогорья не могли полностью гарантировать точное приземление даже на площадку 12 километров в длину и 4 в ширину. «Здесь вам не равнина, здесь климат иной», — так поется в известной песне из фильма Говорухина «Вертикаль». Ветер в горах непредсказуем. Так что промазать очень просто, рискуя упасть в пропасть или врезаться в скалу. Удачно приземлиться в горах для десантника — важно, но это только полдела. Как говорится — три минуты ты орел, а потом — лошадь. Точнее, в условиях Памира — горный як. После приземления надо еще пройти по плато километров десять и спуститься вниз маршрутом V категории сложности, дыша воздухом, где кислорода вдвое меньше нормы.
Первый, «пристрелочный» прыжок назначили на 12 августа 1967 года. «Пробу сил» обеспечивали 20 профессиональных альпинистов, на которых возлагалась задача встретить на плато парашютистов и обеспечить их нормальный спуск. К полудню альпинисты были на месте и уже собирались было разметить точку приземления — большой оранжевый круг, как поступила команда «отбой». Решили перенести прыжок на два дня, а группе эвакуации с самолета сбросили продукты, палатку и бочку бензина.
Наступило утро 14 августа. Александр Петриченко, Владимир Прокопов, Эрнест Севостьянов, Владимир Чижик и член отряда космонавтов Владимир Бессонов грузятся в самолет… в плавках. Оказывается, Ан-12 под лучами памирского солнца разогревается не хуже хорошей парилки в бане. И чтобы не размокнуть, испытатели решили экипироваться уже на подлете к месту десантирования. Для пристрелочного сброса — «на мясо» — использовали контейнер с фруктами. Он попал точно в «яблочко». На следующем заходе обнадеженные успехом фруктов парашютисты по сигналу штурмана покинули борт. Разлетелись кто куда. Но все живы и невредимы. Кандидат в космонавты Владимир Бессонов радовался больше всех, кричал и предлагал даже сыграть с альпинистами футбольный матч. Кто-то достал шампанское. Но начальник спасательной экспедиции Анатолий Овчинников бутылку отнял и выбросил. После эйфории от приземления, как цунами, накатила «горняшка». Счастливых десантников прибила горная болезнь.
Спуск не был легкой прогулкой победителей. Горы, как и любой достойный соперник, не сдавались после первого раунда. Люди с трудом передвигались по снегу. У Владимира Бессонова ночью обнаруживается двустороннее воспаление легких. Наутро «космонавта» погрузили в рюкзак, вырезав дыры для ног, дальше альпинисты несли его по очереди на закорках. Следующей ночью состояние Бессонова ухудшилось. Лежал в бреду, лез драться, пытался выскочить из палатки и бежать куда угодно, только бы не вниз.
Все это объяснялось неправильной акклиматизацией и отсутствием средств, облегчающих действие «горняшки». В вышедшем в 1967 году фильме «Вертикаль» хорошо показаны «характерные симптомы» пребывания человека в горах: бессонница, отсутствие аппетита, головокружение, чрезмерная рассеянность. Помогает аспирин. Еще лучше — алкоголь, крепкие сосудорасширяющие препараты. Правда, с последним в канун 50 годовщины Ленинского комсомола было очень строго. Без альпинистов, без группы эвакуации из-за неправильной акклиматизации десантники были обречены на неминуемую смерть. Ошибка заключалась в том, что привыкание организма к высоте проходило под Фрунзе, на базе Ала-Арча, но потом десантники долго сидели на аэродроме в Бишкеке. Пока начальство колебалось, прыгать — не прыгать, организм «отвык» от кислородного голодания. Два десятка альпинистов в прямом смысле спасали отважную шестерку парашютистов. Но, к счастью, обошлось пневмонией «космонавта» и головной болью остальных.
В то же время трагизм некоторых эпизодов фильма «Вертикаль» должен был подготовить массовое сознание людей к предстоящему рекорду в честь 50-летия ВЛКСМ. Настоящими «хитами» стали песни Высоцкого, сыгравшего одну из главных ролей. Партийными чиновниками предстоящая акция была очень грамотно «пропиарена», как сказали бы сейчас маркетологи.
На следующий, 1968 год был запланирован самый массовый в мире высокогорный десант. Мировая общественность с интересом наблюдала за подготовкой, все ждали рекорда. Такого в практике покорения гор еще не было: настоящие военные маневры на высоте более 6000 метров над уровнем моря. 36 солдат срочной службы, в штатном обмундировании, с автоматами наперевес высаживаются на небольшую площадку под пиком Ленина на высоте 6100 метров — первая часть акции. Затем десантируются еще десять человек на саму вершину пика Ленина — на 7100 метров.
После происходит «штурм» пика Коммунизма: десантники высаживаются с парашютами на плато, военные альпинисты встречают их, и все вместе они направляются к вершине, где в титановой капсуле оставляют письмо потомкам такого содержания: «Молодежи XXI века! Вскрыть в 2018 году. Вам, поколению 100-летия комсомола, мы завещаем свое духовное и материальное богатство, вам передаем негасимую искорку революции, несите ее дальше в века…» Не правда ли, планы, достойные юбилея передового отряда молодежи. Кроме того, высокогорные маневры ВДВ имели важное военно-политическое значение. Ведь они должны были в первую очередь продемонстрировать «великому кормчему» китайского народа, великому Мао, что нашим десантникам покорны любые горные перевалы. Словно снежная лавина, готовы они скатиться на головы нарушителю, пресечь любые поползновения, пусть даже через горы, на советскую землю.
Однако складывалось все не совсем так, как хотелось устроителям празднеств. Изменились условия прыжка. В частности, площадки для приземления парашютистов стали другими. Резкое ограничение площади приземления потребовало от конструкторов НИИ ПДС целого ряда технических новшеств, позволявших быстро покинуть борт самолета.
Вячеслав Томарович придумал и смонтировал в Ан-12 специальный эскалатор. После нажатия кнопки штурманом нехитрая конструкция приходила в движение и сбрасывала людей за борт с интервалом в две десятые секунды. Десантники сидели на специальных металлических «чемоданчиках» с так называемым «НЗ», неприкосновенным запасом, в который входили теплые вещи, сухой паек и кислородный баллон. Кислород в горах необходим как ничто другое. Пока ребята на борту, они дышат бортовым кислородом, но после команды «Пошел!» происходит автоматическое переключение.
Выдергивается специальный шарик, и шланги, соединяющие парашютиста с батареей, находящейся на борту, отключаются. С этого момента идет питание от автономного кислорода, содержащегося в специальных портпледах. Одиннадцать минут после отделения парашютист дышит чистым кислородом, — этого времени достаточно, чтобы приземлиться на вершине. Как только кислород в баллоне заканчивается, прибор автоматически переключается на подачу воздушной смеси из окружающего пространства.
При подлете к земле чемоданчик отстреливался и висел на фале. Тем самым удар о землю существенно смягчался, а металлический ящик, врубившись в наст, становился своеобразным «якорем», удерживая парашютиста от неминуемого скольжения по склону. Парашют тоже отстегивался автоматически, поскольку даже «якорь» не смог бы удержать его с парусящимся куполом.
Сейчас никто не может сказать, почему именно 36 бойцов срочной службы из войсковой части 55523 во главе с капитаном Георгием Тайнасом совершали рекордный прыжок. Чем обусловлена эта цифра? Организаторы мирового рекорда для подчеркивания стойкости и мужества крылатой пехоты ничем особенным их не баловали, все по Уставу. Все по нормам вещевого довольствия. Хорошо, хоть удалось вместо зубного порошка достать зубную пасту, которую наносили потом на лицо во избежание солнечных ожогов.

Рекорд
Итак, как и планировалось, три дюжины бойцов в три захода десантировались на небольшую площадку на высоте 6100 метров — у самого пика Ленина, а пять более опытных десантников и пять испытателей из НИИ ПДС прыгали на саму вершину — на отметку 7100.
Альпинистов собралось почти сто человек. И не удивительно. Ведь по сравнению с прыжком 1967 года на этот раз парашютистов прыгало почти в 8 раз больше — 46 человек. В лагере народу было еще больше. Только обслуживающего персонала — 250 человек. Секретарь ЦК ВЛКСМ Орджоникидзе, курировавший военный комплекс, организовал все на высшем уровне. Привезли дизели, устроили огромную столовую, на склоне горы десантники написали: «Слава ВДВ!»
25 июля 1968 года солдат группами повели наверх. Несмотря на то, что подъем относился к V категории сложности, был он не очень трудный. Все шли по уже пробитой тропе, в опасных местах альпинисты натянули веревки. Бойцы, специально отобранные из разных подразделений ВДВ, чувствовали себя героями. Но с каждым метром подъема эйфория иссякала. Во время ночевки, на высоте около пяти тысяч метров, один из солдат отошел по нужде от палатки, провалился в трещину и сломал ногу. С первыми лучами солнца пришлось его отправлять вниз. После пробы горного климата и «потери» бойца бравады у десантников поубавилось. Но организаторы предусмотрели и это. На базе в Фергане, во избежание «отказников», находился врач-психолог, чтобы ночной перелом ноги и горный воздух не сломили геройский настрой у участников акции.
Рассвет 27 июля. Ферганский аэродром. В Ан-12 нет ни одного свободного места — кроме 46 парашютистов, на борту — кинооператоры, фотографы, журналисты. Самолет долго кружил над пиком, сбрасывал пристрелочные парашюты. Наконец прыгнули первые 12 солдат. Снова круги, пристрелка — следующая дюжина, потом третья группа бойцов.
В какой-то момент возникла нештатная ситуация, чудом не превратившаяся в трагедию. Леонид Асаенко в полете упал на купол Бориса Михеева — свой «погас». Асаенко успел отцепить основной парашют, кубарем съехал по куполу Михеева, пролетел мимо него и уже у самой земли успел раскрыть «запаску».
Поднявшийся ветер разбросал солдат по всему склону, кто-то чуть не улетел в пропасть, но все остались живы-здоровы. После приземления опьяненные удачным приземлением десантники вынимали уложенные в ящики НЗ дыни, виноград, арбузы и угощали ожидавших их на площадке приземления альпинистов.
Однако праздник жизни на высоте более 6000 метров над уровнем моря был недолог. Буквально через полчаса практически всем «голубым беретам» стало плохо. Многие солдаты сидели, опустив голову. Тошнота, головокружение, страшная головная боль. Капитан Георгий Тайнас, командир группы, прыгавшей на 6100, отдал приказ: «Всем встать! Собрать основные и запасные парашюты. И по порядку номеров рассчитаться». Два или три бойца вообще никак не отреагировали, — так и сидели, опустив голову. Капитан подошел ближе и приказал им встать. Они же — пол влиянием гипоксии, неадекватного восприятия, послали его куда подальше. Капитан автоматически потянулся к поясу, где должно находиться оружие. Потом Георгия Тайнаса спрашивали, что было бы, если бы в кобуре лежал пистолет, выстрелил бы? И он сказал, как отрезал: «Да!» Альпинисты распределили солдат в связки по восемь человек и, не теряя времени, повели вниз.
Группа альпинистов, обеспечивавшая прыжок и спуск «десятки», делала восхождение на пик Ленина не через полку, куда приземлялись десантники, а прямо по центру стены через «метлу» — так альпинисты называют скальные ребра. Добравшись до вершины, они пытались выйти на связь с самолетом по рации, которую доставили туда заранее, до восхождения группы эвакуации. Армейская радиостанция Р-105, тяжелая — почти пуд весом, не могла наладить связь из-за… замерзших аккумуляторов.
А тем временем Ан-12 кружился над пиком Ленина. Появились облака и легкий ветер. Чтобы мишень — букву «Т» из оранжевого полотнища — не унесло, на нее всем телом налег Николай Черный. Постоянно зажигали дымовые шашки. По дыму штурман мог определить направление и силу ветра. Подумали, что десантники решили не прыгать, ведь метеоусловия ухудшились, и перенести прыжок на другой день было бы самым правильным решением. Из буквы «Т» сделали крест — запрещающий знак. Часть альпинистов пошла с вершины вниз. И вдруг около трех часов десятка прыгнула. Самолет поднялся на 8000 м. Загорелась сигнальная лампа, створки рампы раскрылись, эскалатор пошел.
Владимир Прокопов, Эрнест Севостьянов, Владимир Чижик, рядовой Юрий Юматов, старшина Владимир Мекаев, старший сержант Валерий Глаголев, конструктор Томарович, подполковник Морозов, лейтенант Сидоренко. Последним прыгал «автор идеи» Александр Петриченко. Красивое зрелище — на фиолетовом фоне разноцветные купола. Но ветер уносил их явно не туда — на юг, за гребень.
В живых остались трое первых и трое последних из десятки. Сразу погибли, разбившись о скалу, Мекаев и Юматов. За жизнь Глаголева и Томаровича доктор Алексей Шендяйкин боролся до утра следующего дня, но так и не смог спасти. Они умерли у него на руках. У всех четверых диагноз одинаков — перелом основания черепа. Танковый шлем, в котором осуществлялся прыжок, не обладал прочностью каски, которая смогла бы защитить голову от сильного удара.
Севостьянов, как только раскрылся парашют, начал фотографировать Прокопова. Последний был единственным, кто приземлился в пределах площадки, правда, на самом краю пропасти. Самого же «фотографа» порыв ветра понес прямо на торчащий из фирна скальный гребень. Севостьянов чудом успел выбросить вперед ноги. Парашют потащил его по склону, но у самой пропасти он успел отцепить «парус». Упал на камни и Владимир Чижик. Петриченко вместе с Сидоренко и Морозовым перевалились за гряду и упали далеко внизу на южном склоне, не выполнив главной цели прыжка — приземлиться на пик Ленина, но зато остались живы.
Виновным сочли штурмана. «Эксперты» говорили, что тот буквально на несколько секунд ошибся с нажатием кнопки. Но как в условиях высокогорья на 8000 метрах предугадать порыв ветра у земли? Это практически невозможно. К тому же стоит отметить, что штурман был новый, заменивший погибшего при аварии на учениях однополчанина, имевшего большой опыт высокогорного десантирования. Наличие опытного штурмана — едва ли не главное условие для совершения успешного высокогорного прыжка. Ведь он и только он должен выбрать точку и время выброски. Рассчитать ее в зависимости от скорости и направления приземного ветра. Новый же штурман выбросил людей с опозданием, и их понесло на южный склон. В тот момент на пике Ленина ветер дул с юга и над вершиной завихрялся. Парашюты, попав в это завихрение, начинали складываться. Подполковник Морозов, когда понял, что его сейчас бросит на скалы, отстегнул парашют и упал с большой высоты в снег, в результате сломав ногу. Вячеслав Томарович не был таким асом, как Александр Петриченко. В первую очередь он был все-таки конструктором, не имел, как испытатели, опыта внештатных ситуаций, и разбился о скалу.
Штурман после всех «разборов полетов»… был уволен из рядов вооруженных сил «в связи с нервным расстройством».

0

24

Чистосердечные - от туристов УПИ.
Там на первом фото - зафиксирована легенда турбазы УПИ - Будина Мария Севостьяновна. Вот уж не думала что выловлю в сети цветное упоминание о ней. Таблчкою, но тем не менее в такой дали от УПИ и Свердловска.

https://nic-bel.livejournal.com/7110.html

Туристские байки
Путешествуя по Приполярному Уралу летом  1972 года (маршрут Сабля – Неройка), группа туристов УПИ (УГТУ, а недавно - УФУ) встретила туристов из Заполярья (то ли Мурманск, то ли Норильск). Особенностью походной жизни туристов в таких городах было то, что отпуск работникам давался раз в три года и на 6 месяцев. Естественно, одним походом за полгода было сложно удовлетвориться, и туристы планировали и проводили несколько путешествий в свой отпуск. Вот несколько забавных случаев в их многочисленных приключениях.

https://ic.pics.livejournal.com/nic_bel/20982677/147816/147816_original.jpg

Байка №1. «- Путешествовали мы, как-то, на лыжах в Хибинских Тундрах (Кольский полуостров). Группа была небольшая – четыре человека. Особенностью некоторых перевалов было то, что Хибины, в основном, представляют собой обширные плато, разрезанные глубокими долинами рек. Чтобы перевалить из одной долины в другую, необходимо было подняться на плато, долго идти на этом плато по азимуту, и потом найти перевальный спуск в нужную долину.  На одном из таких перевалов, на плато нас внезапно застала пурга, что характерно, в общем, для Хибин в зимнее время. Видимость, даже днем, сокращается вплоть до десятков метров. Наконец, мы обнаруживаем где-то далеко внизу перед нами слегка угадываемый  лес – вот и долина реки. Начинаем искать приемлемый спуск с плато, то есть идем вдоль края плато. Начинает темнеть, что сильно осложняет наше положение. Через некоторое время решили, что место, где можно спуститься, найдено.

Первым начинает спуск начальник и уезжает куда-то вниз в полутьму. Через некоторое время он исчезает из вида и через пару минут появляется далеко внизу. Стоит на лыжах и держит руки вверху перекрещенными. Что делать? Становится ещё темнее. Решаем, что если он спустился, значит, и мы тоже сможем. Уезжает второй участник. Снова пропадает из виду и появляется внизу, рядом с начальником. Оба стоят, машут и держат руки вверху перекрещенными. Что за ерунда? Решаем, что если они оба спустились, значит, и мы сможем.  Уезжает третий участник. Теперь уже трое стоят, машут и держат руки вверху перекрещенными.

Последним из этой группы был я, который и рассказывает вам эту историю. Оставаться одному, почти во тьме, на плато, где свистит нешуточная пурга – это экстремально, даже для меня. Да и мало кто поступил бы иначе. Будь, что будет. Начав спуск, сразу ощутил отсутствие ветра – пурга гуляет только на плато. Хорошо! Только преодолев перегиб склона, понял, что лечу. Многометровый вертикальный обрыв с огромным сугробом внизу стал поистине сюрпризом не только для меня, но и для всех предыдущих участников. Выбравшись из сугроба и подъехав к молчаливым товарищам, я повернулся к перевалу и поднял трясущиеся перекрещенные руки.
- Там больше никого нет! – тихо сказал мне начальник.»

https://nic-bel.livejournal.com/3536.html

САЯНЫ 74
Справочные сведения о путешествии

Лыжный маршрут четвертой категории сложности (Восточный Саян) по маршруту: г. Иркутск — г. Кырен — п. Орлик — р. Тисса — каньон р. Саган-Гол — мин. ист. Тиссинский Аршан — р. Хэлгин — мин. ист. Чойган — пер. Чойган-Дабан — р. Сенца — мин. ист. Хойто-Гол — р. Баруун-Кадыр-Ос — восх. на г. Черби (2676 м) — р. Сенца — п. Шаснур. Протяжённость путешествия — 268 км. Количество участников — 9. Время проведения путешествия — с 8 по 26 февраля 1974 года.

Все участники были на последнем курсе радиофака УПИ. После зимней сессии была передышка перед дипломом. Желание сходить в лыжный поход на Восточный Саян определило нашу судьбу. Эмоции были готовы наполниться новыми впечатлениями, а жизненный опыт требовал расширения. И вот мы уже приземлились на самолете АН-2 в аэропорту посёлка Орлик. Странно наблюдать при полноценной зиме с хорошим морозом полный штиль, отсутствие снега, а пионеры у школы играют в футбол в облаке пыли. Вышли на реку (Ока саянская) и соорудили нарты из лыж — в носках лыж заранее сверлятся дырки, чтобы к ним привязать палочку-распорку для удержания лыж на льду в параллельном состоянии. Надели альпинистские кошки на брезентовые бахилы, уложили рюкзаки на нарты и потащили свой походный груз веревками, которые петлей закрепили на поясе. Рюкзак плечи не давит. На чистом льду перемещать такой груз одно удовольствие. Ощущение свободы и пространства, когда отсутствует рюкзак на плечах.

По Оке дошли до впадения Тиссы и повернули к верховьям этой реки. Интересно смотреть на летний пейзаж по берегам реки при хорошем морозе, который почти не ощущается — воздух сухой, даже руки не мёрзнут при 25 град С ниже нуля. Во многих местах река промёрзла до дна, поэтому образуются «мокрые» наледи — лёд трескается от прибывающей снизу воды, вода выливается поверх существующего льда и буквально на глазах начинает замерзать от сильного мороза (в нашем походе самая низкая температура была минус 47 град С). Ночью иногда стоит такой грохот с эхом на реке, словно из орудий стреляют. Вода для приготовления пищи в таких условиях добывается так — рубишь топором на реке лёд и растапливаешь в ведре. Лёд откалывается как плитка, ставишь его вертикально в ведро, а дальше — на костёр. В таком положении стенки наших плоских ведер не охлаждаются. Первый раз видел, как алюминий начал гореть. Засветился небольшой кружок в верхней части ведра, стал расширяться и тут мы поняли, что можем остаться с одним средним ведром на всех участников (в маленьком ведре мы грели воду только для мытья посуды). Весь вечер наш ремонтник заклёпывал алюминиевой пластинкой дыру в ведре. На стойбище Балакта увидели стадо сарлыков — маленьких длинношёрстных коровок. Поговорили с пастухами.

От устья реки Саган-Гол — плановый радиальный выход по каньону в сторону горы Мунку-Сасан. Каньон весь залит замерзшей наледью. Можно идти на кошках, можно — на лыжах. Зато обратный путь, как на лыжах с ледяной горки — успевай рулить и тормозить. Разгоняет так, что можно и в скалу стукнуться.
Теперь наш путь вверх по реке Хэлгин. Здесь уже достаточно снега для передвижения на лыжах. Восточный Саян водораздельный хребет и на его склонах остается весь снег с севера и запада. Выбравшись на плато и пройдя до озера Дэдэ-Хухэ-Нур попали в какую-то пургу. Идти можно и через некоторое время выходим к границе леса — видны последние кедры.
Долиной Хэлгина ходят на пик Топографов (3015 м) — красивейшая вершина с двухкилометровым ледником на пути к вершине. Взойти на неё можно при достаточной альпинистской подготовке группы. Из верховьев Хэлгина переваливаем в ручей Аржан-Хем — долина Изиг-Суга и Чойганские минеральные источники. Правда буряты добираются до этих источников долиной Сенцы на лошадях.

О Чойгане следует сказать особо. Долина Изиг-Суга в месте выхода минеральных вод похожа на глубокую ванну с причудливым рельефом и какой-то особой атмосферой. Стоит полная тишина, а ты ходишь от одной бани к другой. На небольшом пространстве множество выходов минеральных вод, причем состав каждого источника разный. Поэтому у каждого источника табличка с понятной инструкцией - «От сердца», «От почек» и т.д. Мы выбрали удобную баню. Рядом поставили палатку с натопленной печкой и по двое человек «приняли купание в водах». В ванну от источника устроен жёлоб, по которому течет горячий «Боржоми» при 20-30 град. С. Разница температур при минус 30 град С «на улице» существенная. Лежишь в просторной деревянной купели, полной «Боржоми» и и пьёшь этот напиток, щедро льющийся по жёлобу! Ну, конечно, после такого расслабления надо бежать в теплую палатку, чтобы не простыть.

Перевал Чойган-Дабан от минеральных источников в долину Сенцы крутоват, торить лыжню приходится в глубоком снегу, да ещё среди елей. Перевал невысок, так что вся группа быстро на него взбирается.
Здесь уже снега гораздо меньше и мы быстро добегаем до минеральных источников Хойто-Гол. Эти источники сероводородные, лечебные. Задолго до прихода к источникам улавливаешь запах тухлых яиц. Правда на самом источнике этот запах не ощущается. Стоит огромных две избы, невдалеке — источник. На следующий день восхождение на гору Черби. Сложности практически нет, только нужна осторожность на самой вершине — гребень круто обрывается.
Далее идем вниз по Сенце — снегу всё меньше. Река петляет, русло засорено упавшими деревьями. Выходим на тропу, уже похожую на дорогу. Лыжи — под клапан рюкзака и вперед! Снега совсем нет. Запомнилась ночёвка на Сенце — утром ясная погода, тишина. Река парит от мокрых наледей. Собираемся выходить. Холод пробирается под всю возможную одежду. На термометре не можем найти указатель температуры. «Сломался, что ли?» - «А, не туда смотришь, видишь минус — скока-скока — сорок семь. Поздравляю!» В этот день (от холода, что ли) добежали до пос. Шаснур — 28 км. Здесь закончилась активная часть нашего похода. На попутке добрались до Орлика, оттуда улетели в Кырен. В общем, всё самолёты, самолёты. Похоже, в то время с ними было попроще, да и дешевле.

https://nic-bel.livejournal.com/4150.html

ПОЛЯРНЫЙ 77
Справочные сведения о путешествии

Лыжный маршрут пятой категории сложности по маршруту: пос. Полярный — р. Б. Пайпудына — р. Б. Уса — пер. на оз. Хадата-Юган-Лор — пер. на р. Щучью — оз. Б. Щучье — пер. Боковой — оз. Нярма-То — восх. на г. Хуута-Саурей (1345 м) — пер. на руч. Тиз-Неза-Шор — пер. на оз. Оче-Ты — восх. на г. Нэтэм-Пэ (1363 м) — р. Лымбато-Яха — оз. Гнеть-Ты — пос. Хальмер-Ю — г. Воркута.
Протяжённость путешествия — 300 км.
Количество участников — 6.
Время проведения путешествия — апрель 1977 года.

Впечатления

https://ic.pics.livejournal.com/nic_bel/20982677/93964/93964_original.jpg
https://ic.pics.livejournal.com/nic_bel/20982677/94604/94604_original.jpg

Маршрут проходил полностью в безлесной зоне — полярный вариант, хотя и в апреле. Так что весь поход — готовка пищи исключительно на примусах, с водой, натопленной из снега. Романтика не давала покоя в самых неподходящих местах (например, на работе). Наконец, утоление этой жажды произошло.
Прямо с традиционного вечера туристов УПИ, получив эмоциональный заряд дружбы и единства туристского племени, разъехались собирать уже готовые походные «манатки» и ехать на вокзал. А ехать нам пришлось на трёх поездах — до Кирова, потом до Котласа и, наконец, поезд на Лабытнанги (Салехард). И заняло это у нас три дня. Получается, что из Москвы до места маршрута можно добраться быстрее, чем нам, живущим на Урале.
Железная дорога на Лабытнанги переваливает Уральский хребет в самом низком месте. В этом месте — разъезд «106 км», а посёлок называется Полярный (опять же редкое и оригинальное название). Наш путь — вверх по реке Б. Пайпудына и дальше по реке Б. Уса на озеро Хадата-Юган-Лор (какое название!).

Здесь располагается действующая метеостанция «Хадата». Даже песня есть про эту метеостанцию у туристского барда. Помню, что на этой «Хадате» у меня разболелся зуб (Эх! И это на первой половине маршрута!). Интерес к походу как-то утих, и ничего меня больше не волновало. Выход всё-таки удалось найти — таблетку тетрациклина, кажется, прямо на больной зуб (может быть, были ещё зубные капли «Дента»).

Тем не менее, поход вошел в кульминацию — впереди красивейшие озёра Шучьи (явно названия советского периода), восхождение на гору Хуута-Саурей в альпинистских кошках и с ледорубами и восхождение на гору Нэтэм-пэ, главную вершину в хребте Оче-Нырд.
Восхождения на невысокие, по нашим меркам, вершины технической сложности не представляют. Ну что такое 1400 метров над уровнем моря? Однако уровень этого моря совсем недалеко — Байдарацкая губа рядом. И забираться больше километра по высоте на «невысокую» вершину — это непросто.
Палатка при восхождениях роняется на снег — восьмиклинный шатер в рабочем положении удерживается распорками — лыжными палками, продетыми в угловые петли шатра и оттянутыми веревками к воткнутыми в снег лыжам (центральный кол тоже лыжа). При восхождениях нужны все лыжные палки и лыжи, поэтому шатер оказывается лишенным жестких конструкций и остается лежать на снегу на время восхождения.

Вспоминается встреча с московской группой туристов на озере Б. Щучье. Какая экипировка! Особенно у руководителя — сплошной желтый авиационный капрон. Капюшоны анарак оторочены мехом. Запомнился усталый снобизм этого руководителя. Отходя ко сну, закрываясь портяночным капюшоном в общем спальнике (кульке), сетовали на наш железобетонный брезент, из которого сшито всё в нашей экипировке. Что скажешь — Москва! Да и годы всеобщего дефицита.
Из дефицита нами добыто в Москве сублимированное мясо (экономия веса в четыре раза). Чеснок в мужском коллективе уважаем - «от цынги». А еще были маленькие шоколадки на обед и восхождения. Этот комплекс ингредиентов создавал в палатке устойчивое, ежедневное «амбре». Утром слышались сентенции, исторгнутые из сокровенных глубин: «Словно эскадрон гусар ночевал...»

После восхождения на гору Нэтэм-Пэ весь день шел дождь, а мы под этим дождем «месили кашу» в направлении реки Кара. Надо же — и название символичное. Дождь был редкий и тёплый. Вся толща снега просела, набухла. Проблема мокрой ночёвки потихоньку отошла на второй план — дождь под вечер прекратился. А утром ударил мороз, ослепило солнце, и захрустела под лыжами ледовая корка. Двигаться по ледовой тундре легко, тем более, что рюкзаки уже пусты. 30 км до Хальмер-Ю пробежали за четыре часа.
Хальмер-Ю — шахтерский поселок, какой-то весь черный. Везде на улицах уголь. Сталинские дома — не выше двух этажей. Видны конструкции шахт. Людей на улицах мало. Нашли столовку при шахте. На вокзале дождались поезда до Воркуты.
В родной город вернулись в середине мая.
Шли ночью по пустым улицам с рюкзаками и лыжами под цветущими яблонями.
А запах! Непередаваемо...

И да вот оно самое

https://nic-bel.livejournal.com/1028.html

ВИШЕРА 72
Справочные сведения о путешествии
Пеше-водный маршрут третьей категории сложности по Северному Уралу: г. Ивдель — пос. Тохта — р. Вижай — перевал в р. Хонги-Лох-Я (между г. Ялпинг-Ньёр и г. Ойка-Чакур) — р. Молебная — восхождение на г. Ху-Сойк (Муравьиный Камень) — р. Вишера — восхождение на г. Тулымский Камень — сплав по р. Вишера на деревянных плотах до пос. Вая.
Длина маршрута: пешая часть — 127 км, водная часть — 221 км (всего 348 км).
Количество участников — 7.
Время проведения путешествия — июль 1972 года.
Впечатления
Мансийские названия вершин Северного Урала необычны — Ялпинг-Ньёр, Ойка-Чакур, Ху-Сойк, Ишерим... Речки — Ивдель (светлая вода), Хонги-Лох-Я, Ниолс и, наконец, Вишера. Какое название - красивое и светлое.
Это был 1972 год. Мы — студенты и туристы УПИ. Путешествие в летний месяц по Северному Уралу нами ощущалось как необходимость, поскольку «в воздухе витало» желание совершить поход в места легендарные и на уровне нашего туристского клуба УПИ «Романтик», и на уровне нашей российской истории. Ведь наш уральский север — это лагеря заключённых, всё ещё действующие, но существующие для нас как-то теоретически.
Мы знали о событиях с мистической гибелью группы Дятлова в феврале 1959 года на перевале в верховьях реки Ауспия (он сейчас называется «перевал группы Дятлова»).
Слышали мы и про серьезные поиски группы туристов УПИ в районе горы Тельпос-Из на границе Северного и Приполярного Урала.

Во время нашей учебы в институте все маршрутные документы оформлялись в спортклубе УПИ. Маршрутная квалификационная комиссия, выпускающая на маршрут, была очень строгой — это были преподаватели института с научными степенями, так что выпуск на маршрут для руководителя группы был равноценен сдаче экзамена — ведь оформление маршрута проходило во время сессии перед зимними или летними каникулами, это не считая дальнейшей беготни за билетами и продуктами (да-да, проблема продуктов стояла в полный рост — в магазинах, кроме круп и макарон, было мало чего пригодного в походе).
Желание попасть на легендарный Северный Урал выросло не на пустом месте. Опыт четырех лыжных походов (лыжный поход засчитывался в спортивной туристской классификации как лыжный и пеший, но не наоборот), а также два водных путешествия по рекам Ай и Чусовая, давали нашей туристской группе возможность совершить более сложный и интересный поход третьей категории сложности...

В начале июля 1972 года наша группа из семи туристов высадилась на типичном для уральских северных городов железнодорожном вокзале Ивделя. На автобусе удалось доехать через Полуночное до поселка Северный (редкие и оригинальные названия). Попутная машина довезла нас до поселка Тохта, и условием было — чтобы девушки всю дорогу пели.

И здесь мы ощутили, что находимся на чужой территории. Дорога к поселку Тохта идет вдоль реки Ивдель и проходит сквозь зоны из колючей проволоки, с вышками по периметру и вооруженными солдатами наверху. Мы подъезжаем к воротам, показываем солдатам свои документы. Нам предлагают сойти с машины и обойти зону. Шофер начинает возмущаться, мы представляем, как это будет выглядеть — рюкзаки в машине, а мы... Потом, пользуясь отсутствием какого-то начальника, солдат с автоматом встает на подножку нашего грузовика, открываются ворота и мы быстро проезжаем метров 300 до ворот на выезде из зоны. В это время, заключенные (все в одинаковой черной спецодежде) бросают работу с бревнами и смотрят на нас. Что-то в этих взглядах было такое, что хотелось отвернуться и поскорее проехать зону, тем более что в нашей группе были девушки, которые, как потом рассказывали, испытывали ещё более сильные эмоции.
Наконец, мы добрались до Тохты, зарегистрировались в учреждении, ответственном за порядок в этом поселке расконвоированных заключённых (это те, которые на хорошем счету — не нарушают дисциплину, и которым осталось до освобождения не так много времени). Нам снова повезло — на попутной машине нашу группу подбросили еще на пять километров вверх по реке.

Скорее подальше в лес! Нашли ручеёк — вот и наш первый лагерь (лучше сказать — бивак).
Комары тоже имели свою радость в этот день. Конечно, ДЭТА - лучшая защита от комаров, хотя и единственная в то время в стране. Жаль, что от оводов (или, по-другому, слепней) эта спасительная жидкость не помогала — овод пикировал, как камикадзе, и сходу впивался в любой незащищённый участок тела. Хорошо, что оводы активны только в теплый, солнечный день. Вечером находили целый ковёр из этих насекомых, сонных и невменяемых, уцепившихся за ещё теплый брезент наших палаток. Собирали их снаружи и внутри палаток. Раздавить их было просто, но противно, да и рука не поднималась на полностью беззащитных — просто кидали их от палатки. Оводы лежали на траве как мертвые, а утром мы не находили ни одного насекомого, все оживали на солнце и разлетались...
Погода в том июле выдалась необычайно жаркая, даже на Полярном Урале температура приближалась к 30 град.С. Раз в неделю проходил сильный, но кратковременный дождь. Вода в реках прогрелась и можно было загорать, ограничения здесь были только со стороны насекомых.

Совершая восхождения на уральские Камни (здесь все названия гор - «Камни»), наслаждались уникальной панорамой Северного Урала и отдыхали от постоянного писка комаров в ушах — выше границы леса ветер сдувает всех насекомых. На некрутом снежнике катались на куске полиэтилена как на санках. А уж побросать снежки... Снежники на некоторых склонах не тают до нового снега, и склоны гор с пятнамснега выглядят довольно экзотично. 
Однажды, поставили лагерь у границы леса горы Ялпинг-Ньёр и, хотя, ветра не было, наслаждались тишиной у костра и напевали песни под гитару, пока не спохватились, узнав который час — был период белых ночей Северного Урала.
В устье реки Малая Молебная оказалась база геологов. Им — разнообразие, а мы познакомились с настоящими картами этого района. Геологов было немного, основные люди на базе — вольнонаемные рабочие (так называемые «бичи»). Научили нас ловить хариуса «на кораблик» - целая наука.
Выше устья ручья Ниолс находится гора Сампал-Чахль (Сяхль). Гора невысокая, но примечательна тем, что вершина — целый город скал «останцев». Выглядит как строй воинов. И легенда существует соответствующая.
Место постройки наших плотов - довольно удачное. Три дня транспортировали бревна к месту лагеря по воде и строили плоты строго по науке. Ласточкин хвост, ронжина — термины постройки деревянных плотов.
Наконец — отплытие. Торжественно, но без бутылки «Шампанского» о борт.
Основное препятствие на реке при сплаве на плоту — Вишерские пороги. Их пять и расположены они от устья реки Большая Молебная до устья реки Лыпь-Я. При нашем низком уровне воды эти пороги доставляют хлопоты по перетаскиванию плотов через подводные камни.
В районе порогов — восхождение на гору Тулымский Камень. Замечательное приключение — шли по азимуту и вышли севернее вершины. Траверс по курумнику не представляет трудностей. Хребет Тулымский Камень протянулся вдоль Вишеры на десятки километров. Наше восхождение было на главную вершину. Нашли тур и банку в полиэтилене с записками о взошедших на вершину туристах. Обязательно карандашом пишем свою записку и забираем послания предыдущих восходителей. Дома надо отослать эти записки, снятые с вершины, хозяевам — адрес в записке, обычно, указывается. На вершине съедаются маленькие шоколадки — отмечаем взятие вершины. И с легким сердцем — назад, к своим плотам!
В устье реки Лыпь-Я стоит изба, в которой живёт старик Собянин (лет ему, говорит, 80). Дочь его ушла в тайгу на охоту. Фотографируем его и долго расспрашиваем о жизни в тайге.
Целая неделя сплава по Вишере — это утренние туманы, странное эхо — за километр слышны разговоры на соседнем плоту, игра рыб на поверхности воды, красота, умиротворение. Иногда река ускорится на перекате — надо немного погрести. Иногда остановится на плёсе, тогда ложишься на рюкзаки и думаешь свои думы.

Проплываем посёлки Вёлс и Усть-Улс. Пошел дождь и мы накрываем девушек полиэтиленом. Песни под полиэтиленом и в таких условиях поднимают настроение. Впереди поселок Вая — отсюда можно улететь прямо в тогдашний аэропорт «Уктус» Свердловска. Тихонько причаливаем, привязываем плоты и уходим разжигать костер для обеда. А концерт под полиэтиленом продолжается! Прошло много времени, прежде чем девушки заподозрили в окружающей тишине неладное — смех, крики, обвинения...
Поход закончился как-то внезапно и хотелось чуть-чуть продлить это мгновение...
Послесловные извинения
Цветным фото в то время занимались лишь профессионалы, поэтому походные черно-белые фотографии изготовлены дома, в ванной комнате при красном фонаре и фотоувеличителе «Ленинград». Главное в этом процессе, всё-таки, проявление и закрепление фотопленок — химикаты должны быть не просроченные. А то, что фотобумага покупалась впрок, по случаю, и, бывало, ждала своего часа не один год — это дело поправимое (если пленка получилась хорошо).

0

25

https://protatarstan.ru/news/dobroe/sme … 78-tetushi

Смертельный мороз 1978-го

Климатические летописи Татарстана хранят все сценарии погоды за 140 лет. Рекордный «морозный удар» – минус 48 градусов – вошёл в эту историю. Аварии на газопроводах, лопнувшие трубы теплотрасс, осыпающаяся с трамваев краска, отказывающие тормоза общественного транспорта… Но самый печальный случай произошёл накануне нового 1979 года в Тетюшском районе с группой юных лыжников из Казахской ССР.

Мороз в ночь с 30 на 31 декабря 1978 года был настолько сильным, что не только помёрзли практически все сады в Татарии, но и многие дубы растрескивались вдоль. Растрескивание сопровождалось звуком, напоминающим выстрел из ружья. С годами глубокие раны на дубах постепенно заросли, но на поверхности стволов остались «шрамы» в виде крупной выступающей складки, которая идёт сверху вниз. Лесоводы называют её морозобоиной.
ПО ЛЕНИНСКИМ МЕСТАМ
Спускаясь утром 30 декабря к Волге за дровами, местный тракторист уви­дел у старого заброшенного домика лесника с разбитыми окнами двух мальчишек. Одетые в лёгкую лыжную форму замёрзшие подростки расска­зали ему свою историю, после чего тракторист поспешил сообщить о слу­чившемся в Тетюшский райотдел ми­лиции. Оказалось, утром 29 декабря 1978 года в Татарию приехала группа учащихся 7–10-х классов Павлодар­ской школы Казахской ССР. Под руко­водством своей учительницы ребята совершали туристический поход «по ленинским местам» от Тетюш до Казани длиною 120 километров! По руслу Волги они вышли на лыжах из Тетюш в на­правлении Камско-Устьинского района.
СПАСЕНИЕ «ЧЁРНЫХ ТОЧЕК»
Ничто не предвещало беды, стояла обычная зимняя погода, но во второй половине дня поднялся сильный ве­тер, заметно похолодало, и дети стали замерзать. Испугавшись за них, учи­тельница отправила самых бойких за подмогой в Тетюши.
– Ребята до Тетюш в этот день не дошли, нашли домик лесника, разбили в нём окно, залезли и там перено­чевали. А утром к нам в отдел поступил зво­нок о том, что на Вол­ге замерзает группа школьников из Казахстана, – вспоми­нает Александр Шлячков, в 1978 году он был участковым инспектором Тетюшского РОВД. – Мы с коллегой Евгением Торгашовым, набрав тёплой одежды для детей, на служебном «Бу­ране» поехали вдоль Волги искать их. К этому времени стало холодать, гра­дусов 20, наверное. Снегу очень много было и ещё наслуд – это слой воды на льду реки, покрытый снегом. Насту­паешь на этот многослойный «пирог», проваливаешься и за секунды весь мо­крый. По-моему, уже смеркаться стало. Я говорю: «Женя, доедем до Долгой Поляны и, наверное, развернёмся, куда дальше-то?» Смотрим – впереди на сне­гу точка чёрная. Может, рыбак? Подъ­езжаем, сидит, съёжившись, мальчиш­ка – без лыж, в лыжных ботинках. Уви­дел нас и заплакал: «Дяденька, спасите, дяденька…» Хотим ему рукавицы на­деть, а у него пальцы не гнутся. Дальше по реке ещё «точки». Нашли! Куда их те­перь девать? Мы первого пацана поса­дили на «Буран» и к берегу. А там в гору на снегоходе не поднимешься, круто. Но у берега в Долгой Поляне, куда мы подъехали, есть овраг, здесь на ху­дой конец ветра нет. Решили пока всех найденных детей свозить сюда. Собра­ли хворост, дрова, развели в овраге костёр. Женя остался на берегу, а я по одному собирал их по реке…
ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС
Сколько рейсов сделал, Шлячков не помнит. Двое парней вроде ушли на своих ногах, и их подобрали рыбаки из Монастырского. Последним рейсом привёз с реки в овраг учительницу и де­вочку Марину:
– Марина лежала обессиленная уже, на спальных мешках. Стонала, но была живая. Учительница плачет: «Самая сильная девочка, добрая. Всем помо­гала, всех вытаскивала, а сама обесси­лела». Умерла добрая девочка Марина Благодатская уже в овраге…

ПОДНЯТЬСЯ НЕЛЬЗЯ УМЕРЕТЬ
Другие дети, «отходя» от мороза у ко­стра, плакали и кричали от невыноси­мой ломоты в теле.
Во время последнего рейса Александр Иванович заметил у берега два силуэ­та. Обрадовался, что ищут именно их. Да! Оказалось, это начальник милиции Эдуард Трофимов и сельский фельдшер Ирина Шмагина. Отвёз и их в овраг к детям. А мороз тем временем ударил уже под 40 градусов. Что делать? Наверх дети подняться не в силах, кто был в тех краях, знает, как крут правый берег Волги. Остаться здесь на ночь – значит умереть от холода. Выход один – подни­маться наверх любой ценой. И Шлячков пополз в гору:
– Снегу по пояс. Ночь, темно, уже ни­чего не видать. Выползаю. Стоят два трактора, светят фарами, рычат. Слава богу, думаю. Остаётся мне до них метра три, они разворачиваются и уезжают в сторону Долгой Поляны. Упал без сил, отдышался и напрямую через сугробы пополз за ними. Допол­заю, вижу: стоят, родимые, у одного из домов в Долгой Поляне. Забегаю в дом, думаю, тракториста увижу – скажу, что туда надо, к краю быстрее. И воды заодно попью, в горле ужас как пересохло. Только взял ковш в руки, трактора опять зарычали и уехали к бе­регу. Труба...
Бежал участковый за ними из по­следних сил, кричал. Не слышат. Опять по снегу напрямую обратно к берегу. Дополз-таки до тракторов, сел в кабину к Александру Артемьеву. Объяснил, где находятся дети. Тракторист сомне­вался недолго:
– Да, спуск крутой, если спустимся, можем не выкарабкаться, но вариантов нет. Поедешь со мной?
– Конечно, – говорю.
– А будем по 100 грамм? – Артемьев достал водку.
Замёрзшую, как холодец, сорокагра­дусную еле‑еле натрясли на дно стакана, выпили, закусили салом и поехали.
– Трактор наклонится – Саша гусе­ницу прогребёт, поставит её на место. Так потихоньку и спустились, – вспо­минает участковый.
МОНАСТЫРСКИЙ НАБАТ
С ними на втором тракторе к Волге спу­стился и Александр Тимарин, мастер производственного обучения СПТУ‑74 в селе Монастырское:
– Я днём с группой занимался в мастер­ской, когда услышал сельский набат. В колокол у нас так зво­нили, если пожар или случилось что. Николай Чабурин, директор нашего училища, и Александр Красненков, физрук, рыбачили на Волге, когда к ним вышли двое мальчишек и сооб­щили о замерзающих товарищах. Когда их привезли в село, и зазвонил набат. Тут же сообщили и в Тетюши. Оттуда выехали на «Буране» участковые, а от­сюда – Николай Морозкин, участко­вый, – на лошади, я и Александр Арте­мьев – на тракторах. Спустились с горы, только не знаем, поднимемся или нет. Но тут холод сыграл нам на руку – снег от мороза крепко застыл. Обратно под­нялись без проблем.
ДО БАРСКОГО ДОМА
Стали возить детей до барского дома в Долгой Поляне (усадьба предводи­теля уездного дворянства помещика Молоствова, ныне музей. – Ред.). Спу­стишься, по несколько человек поса­дишь в кабину, только чтоб рычаги дёргать можно было, и наверх. Вы­везли всех. Умершую к тому времени девочку Марину положили на конные сани, прицепили их к трактору и тоже подняли. Очень жалко было её... Когда всех детей собрали в Долгой Поляне, там уже и скорая была, и милиция, и всё районное начальство, и бульдо­зеры. Оттуда детей увозили в Тетюш­скую больницу.
Холод к этому времени уже стоял зверский. Представляете, дубы «стреля­ли». Замёрзли мы тогда сильно. У Жени Торгашова, что был с детьми в овраге, валенки намокли – он провалился. Го­ворит мне: «Околел я, давай сменим валенки». У него заводские были, а у меня – самовалки. Отдал ему, а потом самому ноги прихватило, оттирали, ког­да вернулись ближе к полуночи домой.
Шлячков с Торгашовым тоже замёрз­ли сильно в тот мороз. Их служебный «Буран» остался внизу, и до Монастыр­ского они добирались на тракторе, в кабине которого немногим теплее, чем на улице. Там пересели в прислан­ный из Тетюшской автошколы ЗИЛ-157, погрузили в него и умершую девоч­ку. Утром привезли её в морг, а сами прибыли на службу. «Буран» с Волги уже потом забрали.
Александра Тимарина и фельдшера Ирину Шмагину наградили в 1979 году грамотами за спасение детей и денежной премией в размере 90 рублей. Александру Шлячкову и Евгению Торгашову Президиум Верховного Совета Казахской ССР прислал благодарственные грамоты.
СЮЖЕТ ДЛЯ ФИЛЬМА
– Там, на утёсе, табличка с именем Марины Благодатской и небольшой та­кой памятник стоял. Правда, говорят, сейчас их нет – берег постоянно обвали­вается. Можем посмотреть, – предложил нам Александр Тимарин.
И мы поехали в Долгую Поляну. Даже в нынешнюю тёплую, бесснежную зиму спускаться до Волги по рыбацкой тропе довольно непросто. А подниматься?! Страшно представить, каково было око­ченевшим детям в тот морозный день и ночь 30 декабря 1978 года. Памятник в память о Марине и вправду обвалился. Остался лишь железобетонный столбик… Для многих оставшихся в живых детей трагедия на Волге обернулась обмороже­нием ушей, носов, ампутацией пальцев рук и ног, одному мальчику ампутиро­вали стопу… Учительницу судили. Такая вот леденящая душу история, готовый сюжет для кинофильма в жанре ката­строфы о борьбе страха и надежды…

АРКТИЧЕСКИЙ ХОЛОД С КАРСКОГО МОРЯ
Роза Шафикова, заслуженный метеоролог РФ. С 1970 по 2008 год работала в Службе прогнозов погоды в Татар­стане сначала синоптиком, позднее возглавляла отдел метеорологических прогнозов Гидрометцентра Управления по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды РТ:
– С 30 декабря 1978 года на терри­торию Татарстана обрушился арктиче­ский холод по периферии Сибирского антициклона с ледяного Карского моря. Температуры резко понизились и удерживались ночью и днём близко к 40-градусной отметке. За 140-летний период непрерывных наблюдений 30 и 31 декабря 1978 года был пере­бит абсолютный минимум (так называ­ют самые низкие температуры воздуха, отмеченные на эту дату). Эти показа­тели до сегодняшнего дня записаны в климатических архивах как рекорд­ные: 30 декабря – 39,4 градуса мороза, 31 декабря – 43,9 градуса мороза.
В ночь с 31 декабря 1978-го на 1 ян­варя 1979 года столбики термометра на метеостанции Казань-опорная опустились до 45,3 градуса. За всю историю наблюдений в январе было холоднее только в суровом 1942 году, когда рекордные морозы стояли с 18 по 24 января и самая низкая тем­пература была отмечена 21 января – 46,8 градуса мороза.
Самые сильные морозы метеоро­логи отметили на северо-востоке Та­тарстана – столбики термометров на метеостанции Агрыз упали тогда до невероятных 51,5 градуса, близки­ми к этим показателям были данные на метеостанциях Елабуга и Набереж­ные Челны.
От таких морозов в республике отмечались крупные аварии. В Ниж­некамске практически вышла из строя вся система отопления ТЭЦ. Мазут в цистернах на станции Биклянь за­стыл, как камень. Паром отогревали мазут, откуда только можно доставляли солярку для разжижения мазута. Люди на эстакаде работали не более 15‑20 минут, больше не выдерживали.
Когда лопнул сетевой насос, пар по­крыл всю насосную и помещение на­чало затапливать, пришлось на ощупь отключать насосы. Если бы не герои­ческие действия аварийной службы Нефтехимкомбината, которая, забыв о новогоднем застолье, в течение четы­рёх суток трудилась без сна и отдыха, могли бы заморозить весь город и все предприятия. Горожане практически не заметили каких‑либо сбоев в те­плоснабжении.
По республике трагически пострада­ли также города Набережные Челны, Казань, Зеленодольск, Альметьевск, в микрорайонах которых также замер­зала система отопления. Кроме про­мышленных предприятий от «морозно­го удара» сильно пострадали плодовые деревья в садах, зелёные насаждения в парках и лесах.
Затруднилась работа железной до­роги, в аэропорту отменялись полёты… Вообще, с транспортом в новогоднюю ночь творилось что‑то невообрази­мое. 2‑й трамвай не мог подняться по улице Бутлерова, потому что не было трения между колёсами и рель­сами. На улице Тукаевской из‑за мороза лопнули трубы: вода хлынула на трамвайные пути, и рельсы исчезли под слоем льда.
31 декабря на линию вышли всего один автобус «ЛАЗ» и три такси «ГАЗ-24». Уже через два часа они встали, потому что отказали тормоза. Рабо­тал только электротранспорт. Увидев встречных пешеходов, трамваи и трол­лейбусы останавливались и подбирали всех.
К счастью, следующей ночью после новогоднего коллапса температура была уже 36,6 градуса и в последую­щие дни продолжила повышаться.

0

26

Обхудожествленная история 1938 года издания
https://www.exje.ru/wp-content/uploads/2017/11/DSC_0153_3-848x400.jpg

«ТАЙНА УРАЛЬСКИХ ГОР» — сборник рассказов 1938 год

https://www.exje.ru/secret-ural-mountains

В. Мальков

ЗАПИСКИ ТУРИСТОВ

ЧЕРЕЗ ЮРМУ

Поезд, разбрасывал по ветру клубы дыма, быстро идет под уклон.

Сквозь замершие окна слабо пробивается свет последних фонарей Челябинска.

Мерно постукивают колеса. И с каждым новым километром, с каждым новым разъездом, все ближе дремучие леса и красивые горы Южного Урала…

До Кыштыма осталось 95 километров.

– Часа в два ночи будем там, – перекладывая лыжи, говорит Николай.

– А утром Карабаш смотреть пойдем, – добавляет Иван. – Только к поезду узкоколейной дороги не опоздать…

– А кто знает: почему Карабаш так называется? – свесившись с полки, спрашивает Сергей. – Ведь «Карабаш» по-башкирски значит «Черная голова».

Все задумываются.

– Может потому, что горы вокруг Карабашского завода ничем не покрыты и имеют какой-то черноватый цвет, – Говорит Николай.

– Но почему тогда «Черная голова», а не «Черная гора»? – не успокаивается Сергей.

– А ты, Сережа, откуда знаешь, что «Карабаш» – это «Черная голова»?

– Мне один знакомый переводил.

– А «Кыштым» что такое? Ты не спрашивал?

– «Кыштым» – приблизительно, «Тихая погода зимой».

– «А Юрма»?

– А «Юрма» – «Не ходи».

– «Не ходи», говоришь, а мы перевалить ее собираемся.

– Что, Юрму перевалить хотите? – заговорил вдруг мой сосед – седенький старичок, в большой заячьей шапке. – И не думайте… Я сам карабашский. Тридцать лет там живу. И знаю: летом еще кой-кто забирается до «Чертовых ворот», что на вершине горы, а зимой не слыхал, чтоб на Юрму лазили… Не слыхал.

И, ядовито улыбнувшись, он добавляет:

– К тому же с вами барышня…

– Она не «барышня», отец. Она лыжница, – еле сдерживая смех говорит Сергей. – А почему вершину назвали Чертовыми воротами?

– В старину сказку такую сложили.

­– Расскажи, отец, – интересно.

– «Случилось это раз деду одному за дровами на гору: ехать… Стал он рубить ель, смотрит, а перед ним мальчонок вырос. Маленький такой, и на глазах у старика стал расти, расти и превратился в столб. Дед – ух – боевой был и смекалистый, думает: «если столб срубить, он упадет и меня задавит. А дай-ка я топором его в голову…»

«Хватился, а топора-то след простыл. Унес, значит, нечистый.

«Испугался старик (куда он без топора-то?), скорей на лошадь. А тут ветер поднялся, камни сверху сыплются, темно.

Кое-как выбрался на дорогу и домой…

«С тех пор только охотники и ходят на Юрму – шайтану не жалко. Сохатого бьют, Медведя, куницу, а попробуй ель свалить или камень с места столкнуть, он тебе покажет…»

Старик замолчал, а Сергей сказал, улыбнувшись:

– На Юрму  мы, дедушка, сходим, непременно сходим Старик не отвечал…

Поговорив еще немного о предстоящем путешествии ребята разошлись по местам. И вскоре только постукивание колес да скрип вагона нарушали тишину  купе.

В Кыштыме, после теплого, уютного вагона, резкий северный ветер неприятно забирается под одежду, холодными струйками ползет за ворот, в рукава…

– Ничего себе «Тихая погода зимой», –  ворчит Николай, распуская уши шлема…

Не выходя из станционного двора, двинулись по крайней левой линии к вокзалу узкоколейной дороги Кыштым – Карабаш.

И через несколько часов маленький поезд увозит нас в горы.

Прямая, как стрела, дорога пересекает леса, болота и сверкающие снегом долины.

Вот поезд идет по берегу озера.

У самой насыпи качаются прошлогодние камыши, а дальше все снег и снег.

Ровной пеленой он лежит по всему озеру. Только вдали чуть синеет противоположный берег. Горизонт широк…

Но вдруг в вагоне быстро темнеет. Поезд проходит между двух гор. И они, закрывая солнце, бегут, то приближаясь к самому полотну, то, отпрянув, уступают место зарослям липы и березняка. А на вершинах, распластав в небе широкие ветки, качаются вековые сосны.

– Сколько леса здесь, – задумчиво смотря в окно, говорит Сергей.

– Да, Сережа, «богат и славен» наш Урал.

– Богат-то, богат, только не «славен», – не соглашается Сергей. –Мало о нем пишут, мало рассказывают. А писать есть о чем. Только подумать: золото, серебро, медь, железо, лес, пушнина – все в нашем «заповеднике» есть.

– Карабаш! Конечно остановка! – прокричал кондуктор, проходя по вагону.

Поезд, замедляя ход, остановился…

Выйдя со станции, поднимаешься на гору. И окутанный дымкой город предстает перед нами. От центра, во все стороны, тянутся нити узкоколейки. Они соединяют отдельные рудники с заводом. Медный колчан – руда, из которой выплавляют медь – поступает с рудников, разбросанных в окрестностях Карабаша, на медеплавильный завод.

Здесь, отсортированная и раздробленная, она загружается в печи.

И вскоре узкой сверкающей струйкой медь льется в ковши.

Но это еще не чистый металл, это полуфабрикат; его отправляют для очистки в Кыштым, на электролитный завод. Там путем электролиза в специальных ваннах получается чистая «электролитная медь», нужная для постройки всякой сложной и ценной машины…

Утром следующего дня, покидая Карабаш, идем на запад по дороге в село Александровское.

Впереди синеет вершина Юрмы.

Лыжи скользят по только что выпавшему снегу. Задумчиво, обступив дорогу, молчит лес. Покрытые снегом ветви клонятся к земле. Стоит нечаянно задеть сосну или березу, как целый столб снега, медленно кружась, осядет на идущих сзади ребят…

Со смехом и шутками уходят километры. И вот мы уже недалеко от бараков лесопромхоза. Здесь дорога раздваивается. Одна огибает Юрму, идет в Александровское; другая, свернув вправо, направляется к баракам. Идем по второй. Минуя ледянку, – гору по которой спускают лес, – встречаем ручей.

Снег, покрывающий русло, хорошо держит лыжи, защищает от ветра.

Отсюда начнем штурм Юрмы…

Растянувшись цепочкой, идем в ногу, чтобы ровней была лыжня.

Поскрипывают палки, глубоко уходя в снег. И чем выше, тем гуще становится лес. Порою ели, покрытые снегом, образуют непроходимую стену. Они стоят, близко друг к другу, а снег так обволакивает их, что кажется – не лес, а какие-то причудливые конусы – стоят перед тобой. Подъем все труднее.

Лыжи начинают скользить назад, а рюкзаки, ранее казавшиеся легкими, оттягивают плечи.

Но никто не останавливается. Все идут, зная, что вперед еще большой подъем, что дело клонится к вечеру.

Наконец, лес начал редеть, и перед нами открылась вершина горы, окутанная тучами.

До нее метров 500, но подъем здесь настолько крут, что даже «елочкой» забраться нельзя.

– Давайте здесь отдохнем, – предложил кто-то.

Быстро появился костер, и чайник со снегом над ним. Через полчаса мы уже имеем кипяток. Заботливый «повар», улыбаясь, приглашает к «столу»», блистающему не плохими «блюдами»…

Закусив и отдохнув, начинаем штурмовать последние укрепления Юрмы. Глубокий снег, осыпаясь, тянет за собой, лыжи часто проваливаются.

Идем «лесенкой», медленно осваивая метр за метром…

Вдруг внизу что-то сухо треснуло…

Все, как по команде, обернулись: Николай, опершись на одну палку и кое-как держась на большом камне, тянется вниз, стараясь поймать что-то рукой…

В напряженном молчании проходят минуты. Но вот от выпрямляется и, подняв руку, показывает   обломок палки.

– Эх, ты, – укоризненно качая головой, говорит Лида, – палку сломал. Не мог поосторожнее…

Николай пробует снять лыжи и пойти пешком. Но только не успел он шагнуть, как  очутился по пояс в снегу.

– Нет, без лыж здесь утонешь, придется идти с одной палкой, – решают ребята…

Снова стихают разговоры, снова упрямо, перебирая лыжами, поднимаются ребята к уже близкой вершине.

Временами налетает ветер. Он рвет полы теплушек, забрасывает снегом. Ледяным языком лижет лицо. Часто то один, то другой из ребят останавливаясь,  трет побелевшие щеки, нос. А ветер все крепчает. Поднимая вихри снега, он несет их, быстро засыпая след, сделанный минуту назад. Идти приходится в разброд. И как это часто бывает, когда силы уже истощились и казалось, что мы никогда не доберемся, мы оказались на вершине. Две скалы, поднимаясь в серое небо, стерегут ее. Это «Чортовы ворота». Спасаясь от бури, торопимся перевалить их и спуститься с горы в Александровское.

Я иду первым. Каменистый скат мешает равномерно продвигаться  вперед.

Вот дорогу преградил большой камень. Взобравшись на него, осторожно опускаюсь на правую лыжу.

–  Кррр-ак! – раздается  треск. И   вместе  с  обломком лыжи я лечу в расщелину.

Лежа в снегу, слышу, как наверху кричат ребята и завывает в трещинах ветер.

Подниматься неохота, но нужно, иначе замерзнешь…

Быстро спустилась ночь. Густой лес снова окружает нас. Дороги нет. Идем по компасу все время на запад. Спуск крутой. Рюкзак гонит вперед, а обломок лыжи тормозит, заставляя падать то на один, то на другой бок.

Идем «лесенкой» медленно осваивая метр за метром.

Быстро спустилась ночь. Густой лес снова окружает нас. Дороги нет. Идем по компасу все время на запад. Спуск крутой. Рюкзак гонит вперед, а обломок лыжи тормозит, заставляя падать то на один, то на другой бок.

Ребята идут чуть впереди. Но как только я начинаю отставать, они останавливаются и ждут. Разбиваться нельзя, потому что две пары светящихся точек, то исчезая за кустами, то вновь появляясь, давно преследуют нас.

– «Нам не страшен серый волк!» – пробует петь Иван, но замерзшие губы не слушаются, а светящиеся точки, на минуту остановившись, снова начинают свой угрожающий бег. Сейчас не до  смеха.

– Стреляйте! – предлагает Лида.

Сергей снимает винтовку, но пальцы не гнуться, а темнота скрывает мушку.

– Жги, Коля, спичку, – просит он.

И только вспыхнувшая спичка осветила стрелка, как раздался выстрел.

Сухо треснув, пуля засела где-то в сосну, а «преследователи» скрылись.

– Пусть подождут, когда луна взойдет, я им покажу, – грозит обиженный неудачей Сергей.

– Ладно уж, пойдем, будут они тебя ждать, – ворчит Иван.

Разом заскрипели лыжи, пробивая глубокую лыжню. Мерно покачиваясь, темные фигуры пробираются сквозь заросли кустарника, обходят пашни, а леса молча наблюдает эту суровую борьбу людей со снегом.

Проходят часы. Вдруг шедший впереди Сергей радостно кричит: «Дорога!».

– Ога! Ога! – лениво повторяют уснувшие горы.

И сейчас же веселое оживление охватывает лыжников.

– Наконец-то выбрались, – высказывает общую мысль Лида и, потоптавшись на твердом, укатанном полозьями снегу, просит: – Идем скорей, а то у меня ноги ничего не чувствуют.

– А почему раньше не говорила? – с фальшивой серьезностью допрашивает ее Николай.

– Почему?.. Потому, что там все равно быстрей идти нельзя было.

В двенадцать часов ночи мы в Александровском. В первом попавшемся доме останавливаемся ночевать. Добрая хозяйка кипятит самовар, заботливо оглядывая не званных гостей. Она тоже не верит, что мы перевалили  Юрму…

Утром, распростившись с гостеприимным селом, отправляемся дальше.

У меня новые лыжи. У Николая – палки. «Снова можно ломать», –смеются ребята. Дорога теперь лежит прямая, к линии высоковольтной  передачи  ЧГРЭС, идущей в Златоуст.

Опять бегут веселые километры. Но только впереди не Юрма, а Таганай.

– Этот-то без труда возьмем, – говорят ребята, – он хотя и высок, но не крут.

И вот к четырем часам мы уже на Круглище – одной из вершин Большого Таганая.

На десятки километров открывается горизонт. Кругом горы, лес –снежное сверкающее море. А на юго-западе дымит затерявшийся в складках Снежной пелены Златоуст.

До него не больше 20 километров, но внизу, у самого подножья Таганая, приветливый домик контрольного пункта ЧГРЭС обещает тепло и спокойную ночь.

Зимнее красноватое солнце, поднимаясь из-за гор, несколько минут борется с темнотой; потом, разорвав дымку, освещает снежный пригорок, далекий сосновый лес и деревянный домик.

Неохотно поднимаясь, Николай  кричит:

– Эй, путешественники, вставайте!

– Ну, уж и вставайте, – недовольно ворчит Иван, – поспать не дадут…

Сергей взглянул на него и покатился со смеху:

– Ой, Ванек, нос-то, нос у тебя какой!.. Иван ощупывает помороженный  вчера нос.

– Я-то виноват, что ли…

Взрыв смеха снова потрясает комнату…

Теперь все проснулись. Быстро помывшись, ребята идут к столу.

Завтрак проходит весело и шумно…

А через час цепочка лыжников, быстро скользя под уклон, подходит к Златоусту… Лыжный переход окончен.

Отсюда домой на поезде. И завтра в Челябинске замкнется пятисоткилометровое кольцо снежного  маршрута.

0

27

http://web.archive.org/web/202110280052 … -dyatlova/

1985 год. Студенты Свердловского горного института собрались в лыжный поход 4 категории сложности в Забайкалье (хребет Кодар). На момент выхода группы на маршрут термометр зашкалил и завис (подумали, что сломался). Группа из 7 человек, 5 студентов 19-23 лет, двое постарше, скажем 27. Три дня шли по реке В.Сакукан до базы, там изба и туалет даже. На улице, конечно. Затем радиальный выход на пер.Балтийский 1Б. А дальше, радиальное кольцо – три перевала Три жандарма 2Б, Ленинградский 2Б и Медвежий 1Б. На Трех Жандармах запуталась веревка, взяли специально, длинную 150 м, чтобы хватило спуститься одним спуском.

Распутывали часов 8, места на перевале практически не было, там помещаются три человека. И шквальный ветер. Затем, пошел первый. Оказалось, что веревки чуть не хватило и ему пришлось прыгать на склон, не хватило немного, метров пять, а дальше снежно-фирновый склон градусв 40 уклона. Он долетел до камня, на котором удачно задержался, спрятал изодранную анорачку в рюкзак и крикнул остальным, что веревки не хватает. Остальные пошли по 50 м, спустились в час ночи и организовали "холодную" ночевку.

На следующий день был Ленинградец. Там тоже было все красиво. Первых двоих спустившихся отправили топтать лыжню, наткнулись на них часов через пять, на подъеме на пер.Медвежий, они закутались в палатку и зарылись в снег. если бы мы не наткнулись… А затем на этом месте поставили палатку и решили для того, чтобы отогреться сжечь 5 пар лыж, иначе не выжили бы. когда залезли в палатку, у одного человека нога оказалась совершенно белая, потому что он накануне изодрал бахилы, а починить возможности не было… Утром дошли до избы, а потом 100 км тащили обмороженного на волокушах (из последних 2 пар лыж). А когда вышли в Чару оказалось, что все 10 дней, пока они там мотались, температура воздуха была -58 град.

0

28

http://samlib.ru/p/piskarewa_m_l/sharavin.shtml

М.П. : Дорогой Михаил Петрович! Хотелось, чтобы Вы рассказали немного о себе. О своем туристическом опыте. В ту зиму 1959г. Вы вели группу по Южному Уралу. Расскажите, пожалуйста, какой был маршрут? Кто входил в Вашу группу? Были ли в том походе какие- то экстремальные случаи?

М.Ш. : Я руководил походом по Южному Уралу по маршруту г.Бакал - г.Иремель 1200м. - поселок Юрюзань - г.Яман-тау 1600 м. -станция Двойниши. Ни каких серьезных экцессов в походе не было, кроме сломанной лыжи на г. Яман-тау Печенкиным, когда мы устроили дневку и катались с вершины горы. По выходе к железной дороге Белорецк - ст. Двойниши мы на ходу поезда погрузились на открытые платформы и благополучно и с песнями доехали до ст. Двойниши.

М.П. : Башкирия, Южный Урал, Белорецк- это родина моего папы, до сих пор там у нас живут родственники. А сама я родилась под Уфой. Правда, родители вскоре уехали из Башкирии в Узбекистан.

Расскажите , пожалуйста, поподробнее о том походе.

М.Ш. : Поход состоялся в период зимних каникул 4-го курса в УПИ им. С.М. Кирова. Группа состояла из студентов-туристов :

1.Печенкин Валерий Петрович-металлургический факультет, спец. металлургия благородных металлов.

2.Скорева Наташа - металлургический факультет,

3.Андреева Татьяна - металлургический факультет, спец. стройматериалы.

4.Зубарева Рита - металлургический факультет, спец. стройматериалы.

5. Котова Вера - металлургический факультет,

6. Стрельникова Люда -

7. Радостева Галя - радиофак.

8. Шаравин Миша - металлургический факультет, спец. прокатное производство.

9. Коснарев Гена -

10. Барусевич Эмма -химфак.

11. Сухова таня

12. Чураков Лева - мехфак.

Маршрут группы начинался в г. Бакал и имея основными пунктами прохождения - Гора Иремель- 1200м., хребет Бакты пос. Юрюзань, гора Яман-Тау -1600м., станция Двойниши.

За давностью не все моменты похода могу вспомнить точно. Первую ночевку мы провели в Бокале предположительно в школе. Утром часов в 10 выходим в лыжный маршрут . Хорошо помню спуск по косогору в юго-восточном направлении. Рюкзаки самые тяжелые - ведь это первый день похода, а лыжи еще не очень четко подчиняются желаниям лыжника, так как походный навык появляется позднее. Поэтому наблюдаем первые падения, когда тяжелый рюкзак при падении перелетает через голову.

Следующий вспоминающийся момент, кажется, в этот же день. К концу дня мы неожиданно натыкаемся на забор закрытой зоны, которую вынуждены обходить.

Вероятно, на второй день похода поднимаемся на вершину г. Иремель. На вершине ветер, снегопад. Вряд ли мы оставили записку, так как в снегу не нашли тура.

Следующий запоминающийся момент похода - перевал через хребет Бакты и спуск в долину р. Юрюзани. Но перед спуском была ночевка в палатке, которую я плохо помню. В верхней части хребта Бакты все деревья покрыты снежным саваном от вершины до корня. И когда при спуске Таня Андреева не смогла отвернуть по лыжне и врезалась в крону огромной ели, то ушла под дерево целиком вместе с лыжами, и мы ее потеряли. Нашли ее по еле слышному голосу, как из под земли. А она в этой норе не могла справиться с рюкзаком и лыжами без посторонней помощи, пока ей не помог замыкающий группы на этот день Валера Печенкин.

Вторым эпизодом запомнился случай со мной, когда я катился под уклон уже по готовой лыжне и не смог остановиться перед перегородившим дорогу упавшим деревом - огромной елью - в последний момент развернулся боком и врезался рюкзаком в сухие сучья кроны, защитившим меня от травм.

На спуске по лесистому склону больше всех страдала Наташа Скорева, которой как опытной горнолыжнице было поручено вести на буксире запасные лыжи. Они (лыжы) постоянно обгоняли ее при вынужденном торможении и цеплялись за рядом стоящие деревья и кустарники.

К вечеру мы пришли по долине Юрюзани и зимней санной дороге к селу Юрюзань, где нам предстояло организовать теплую ночевку в школе. Я не помню случая , чтобы в зимних походах когда-либо нас не пустили на ночевку в школу. В то время это было обычной практикой.

Дальнейшая наша дорога лежала до г. Яман-Тау и обратно до железной дороги , соединяющей г. Белорецк - ст. Двойниши - узловой станцией на жел. дороге Уфа - Челябинск. На этом маршруте уже не было населенных пунктов - остальные пять ночевок мы должны были осуществить в палатке , оборудованной подвесной печкой. Вся процедура подготовки к ночевке состояла в пилке дров из сухостойных деревьев, подготовке лапника и настила из него под палатку, установке палатки, подготовке ужина на костре. Процедура хорошо обкатанная, сбоев не давала.

Достигнув горы Яман-Тау, мы устроили дневку. День был солнечный и достаточно теплый. Устроили катание на лыжах с вершины , плоской на самой высшей точке горы. Все обошлось без эксцессов, если не считать сломанные Валерием Печенкиным лыжи.

После выхода на железную дорогу мы водрузились на открытые платформы товарного поезда. Поезд здесь идет медленно и все туристы здесь ведут посадку на поезд подобным образом, и нам об этом было заранее известно.

М.П. : Михаил Петрович, очень интересно! Спасибо! А скажите, вообще трудно ли быть руководителем группы? Все ли слушаются руководителя? Или всегда находится кто- то, кто " тянет одеяло на себя", не хочет подчиняться? В тот поход по Южному Уралу как подбиралась группа, все свои, или были ребята , которых Вы еще не знали?

М.Ш. : При руководстве в походе я никаких трудностей не испытывал. Со всеми участниками похода мы были знакомы по предыдущим походам.

М.П. : Какие песни вы пели в то время в походах? Например, в том походе? Знали ли песни Окуджавы, Визбора, Городницкого? Пели ли "блатные" песни? Новые песни запоминались, или их переписывали- записывали в свои дневники? Мальчики тоже записывали песни, имели списки этих песен в виде так называемых песенников?

М.Ш. : А песни я уже не помню. За песни отвечали девушки. В каждой группе всегда была одна девушка, которая знала все песни, и остальным достаточно было только подпевать.

М.П. : Вы лично вели дневники в походах? Или только вели записи как руководитель похода, в дневнике группы ?

М.Ш. : За дневник в этом походе отвечала Таня Андреева. Даже сейчас она нашла свои записи и перечислила всех участников похода. С Татьяной общался по телефону. Сам хочу почитать ее дневник.
...
М.П. : Были ли у Вас лично эктремальные ситуации в походах? Какие? Расскажите, пожалуйста!

М.Ш. : У меня были экстремальные ситуации, только в летних походах. Так в походе "по следам каменной бабы" в бассейне реки Конды (река в Западной Сибири, левый приток Иртыша ) у нас сгорела одна палатка из двух и часть продуктов. Нас выручил "подножный " корм и знание местных условий.

0

29

https://vk.com/wall-75667306_2874

Белый плен.
05.05.1986
г. Фишт.

Вся предоставленная ниже информация мною не выдумана, а взята из разных источников, я же конечно не ручаюсь за верность каждого слова, так как в таких историях всегда остаются белые пятна. Я просто постарался объединить все, что мне удалось найти, по этому случаю.

Итак, как это было:
1 мая, туапсинская группа, в составе 14 человек, возрастом от 16 лет, под руководством Сергей Браганца, прибывает на приют "Фишт", с целью совершить восхождение на вершину, по маршруту 2а категории трудности. Не имея квалификации и разрешения на восхождение по выбранному маршруту и что бы не возникло проблем с местными спасателям, при регистрации сообщают, что идут сквозным маршрутом к морю, без восхождения.

2 мая, рано утром, группа выходит на маршрут, но уходит с указанного ранее пути следования и поворачивает к Малому леднику. Выбравшись по леднику на седловину, устанавливают лагерь.
Вечером по радиосвязи, приют "Фишт" получает штормовое предупреждение.
За ночь выпадает более 2х метров снега.
Посты на Лагонаки и в Гузерипле разворачивают прибывающих туристов, с приютов группы не выходят. За оказавшимися на маршруте туристами отправляются дежурившие спас отряды. За группой Сергей Браганца не отправляется никто, так как по их маршрутному листу, они уже должны быть в полной безопасности, на приюте "Бабук Аул". Но их там нет...
В это время, на высоте 2450 метров, их лагерь засыпает снегом, а ярый ветер загоняет людей в палатки. Соорудив ветрозащитную стенку из пластов снега и постоянно откапываясь, они отстояли ночь.

3 мая, группа туапсинцев спускаться вниз не стала, а продолжила отсиживаться, выжидая погоду для восхождения.
И судя по одному из отчетов, попытка восхождения все же была!!! Несмотря на то, что погодные условия не позволяли этого делать.
Привожу фрагмент из статьи участника спасработ:
"Женщина сидит в одних носках, так и спустилась без ботинок, молчит, слова из неё не вытянешь.⠀
Парень рассказывает обрывками.
- Мы с седловины поднимались на вершину. Началась непогода, повернули обратно. Не смогли найти спуск на седловину. Рыли руками пещеру. Кое-как пересидели до утра. Палатки на седловине занесло. Откапываем палатки, а они (те, которые остались на седловине дожидаться восходителей) там ..."

и далее из той же статьи:
"На приюте, чуть не забыл, прошу тех двоих написать объяснительные (так было положено).
В объяснительных три строчки:
- "поднялись на седловину, началась непогода, мы спустились за помощью."
Обращаюсь к парню, мол ты-же рассказывал о попытке восхождения, холодная ночёвка в пещере.
- Нет. Мы ни куда не ходили.
- На некоторых грудные обвязки.
- У нас были тренировочные занятия.
- ??? У вас аварийная ситуация, а вы тренируетесь ходить в связках?
Молчит.
Женщина из Краснодара только смотрит.
Так, "момент истины" прошёл, живые задумались о своей заднице ..."

Что же действительно происходило 3-4 мая на злополучном перевале, достоверно не известно, знаю только из разных источников, что 5го мая рано утром, в приют Фишт спустился руководитель туапсинцев Браганец, в сопровождении трех человек, с просьбой оказать помощь оставшимся на верху.

5 мая в 6 утра начинаются спасательные работы. Так как два спас отряда дежурившие на приюте, получив штормовое предупреждение, вышли на встречу группам которые уже были на маршруте, забрав с собой радиосвязь, быстро формируется спасотряд из находившихся на приюте туристов и отправляется на штурм перевала, где замерзают люди, среди которых есть дети. Так же, в п. Гузерипль в одиночку выходит опытный альпинист, Сергей Ярмолинский, сообщить о сложившейся ситуации.

Не дойдя 200 метров до лагеря, спас отряд разворачивается... Браганец, руководитель терпящей бедствие группы, в одиночку продолжает пробиваться к своим. Так же и до п. Гузерипль, не удалось добраться, слишком много снега. Потерян день.

6-го мая спасотряд вновь начинает штурм перевала, безуспешно. Потерян второй день. Вылетевший с Адлера вертолет успевает до темноты сделать облет вокруг Фишта и определить место стоянки лагеря. Так же в приют "Фишт" переброшен отряд из опытных спасателей.

Утром 7-го мая погода улучшилась и отряд спасателей все же добрался до лагеря... Но было поздно, в палатках обнаружено 9 погибших и один живой, которого тут же отправили вертолетом в Сочи, но к сожалению и он скончался. Одиннадцатого нашли глубоко внизу под скалами, тоже мертвым. Наличие травм на теле говорит о срыве со скал, но при каких обстоятельствах, неизвестно. Среди погибших так же был и руководитель Браганец Сергей, при нем была записка, что он признает свою вину в гибели людей и предпочел смерть на снегу, нежели жить с таким грузом (факт про записку не подтверждён) .

Я постарался вкратце рассказать что произошло в мае 1986 года на горе Фишт. Без догадок и своих версий, используя исключительно найденную мной информацию в интернете. В комментариях размещу две ссылки на статьи одного из участников спасработ. Там есть более подробное описание диалогов и подписанные фотографии.

https://risk.ru/blog/15994

Ладно, мёртвым это уже не поможет.
Неопровержимые доказательства нужны следствию.
А без них так:
Непогода - идут на седловину.
С седловины опытные (?) уходят на восхождение.
Непогода уже нешуточная.
Возвращаться, а где он спуск на седловину? Подъём с седловины чёткий, а на обратном пути нужно точно выйти к спуску, другого пути нет,- слева, справа отвесные скалы, а тут такое крутит! День на исходе. Роют в снегу пещеру. Кое-как дожили до утра. Нашли спуск. Палатки занесло. Оставшиеся в палатках бездействовали, - без опыта. Замерзали. А непогода не прекращается.
В живых осталось двое. Тот живой с седловины не выжил, скончался в больнице.
По иронии судьбы в группе было тринадцать человек, да не в этом причина.

По просьбе прокуратуры, недели две спустя, поднялись на седловину собрать всё, что осталось.
Трудно поверить, - снег непогоды растаял весь, а ведь снега было столько, что палатки замело выше конька. Вещи разбросаны. Собираем.
И что важно: - много тёплых вещей запакованных в полиэтилен, сухие. Сухие в упаковках спички. Заправленные примусы.

0

30

http://www.mountain.ru/people/Buyanov/2 … brus.shtml

Эта непонятая авария на Эльбрусе

Статья опубликована в несколько измененной редакции в газете "Вольный ветер", № 29, с.11, под названием "Такая непонятная авария"

Каждая из этих строчек пронизана болью за ушедших... Но в назидание живым. Я не искал виновных, я лишь хотел разобраться в том как и что произошло...

Многие "слагаемые" этой аварии мая 1990 года на Эльбрусе были хорошо видны всем, лежали на поверхности. Жестокий напор непогоды, недооценка опасности возникшей ситуации, задержка при отступлении... И все же для такой трагедии с весьма опытной и хорошо подготовленной группой всего этого было мало. Я чувствовал, что здесь есть еще почти невидимые составляющие.

Погибли шесть человек, включая одного иностранца. Двое наиболее опытных, - Сергей Левин (руководитель группы) и Сергей Фарбштейн (профессиональный врач) были моими товарищами в прошлых походах. Они не были ни авантюристами, ни новичками, ни "ловкачами" спортивного туризма. Серьезные туристы, прошедшие сложнейшие походы, имеющие опыт спасработ на Кавказе и Тянь-Шане, с хорошим знанием горной стихии. Оба кандидаты в мастера спорта, причем Фарбштейн уже фактически набрал мастерские баллы. Провожая их в последний путь, я зримо ощутил, что мог быть среди них и мог также не вернуться из этого рокового похода. И я не мог не задаться вопросом: что же за изъян был в подготовке, который не позволил им вовремя ощутить глубину опасности возникшей ситуации?

Группа Левина входила в состав туриады ленинградских туристов на Эльбрус. Как наиболее подготовленную, ее предполагали использовать в случае надобности в качестве спасотряда туриады (ниже приводятся наиболее значимые с точки зрения автора факты). "Канва" событий, предшествовавших трагедии, была достаточно проста. Группа Левина, совершая 2 мая акклиматизационный выход с Приюта 11-ти вверх, встретила около 14.30 другую группу туриады, спускавшуюся вниз. Левин решил поднться выше на 1-1,5 перехода, прежде чем начать возвращение. Расстояние до приюта было относительно небольшим, а высота около 4500 м не казалась, видимо, ни Левину, ни Фарбштейну сколь-нибудь опасной (Левин чудесно перенес на Памире высоту около 6000 м, а Фарбштейн уже дважды побывал на Эльбрусе). Пройдя еще примерно 40 мин., группа остановилась на перекус (по свидетельству Одинцова, участника группы). Уже на остановке погода резко ухудшилась, пошла поземка и все заволокло туманом. На спуске Левин решил остановиться, вырыть пещеру и переждать в ней непогоду. Думается, это решение было вызвано не только соображениями безопасности, но и желанием потренировать группу перед высотным походом по Памиру (помимо чисто спортивных задач, этот поход должен был преследовать цель поиска пропавшей предыдущим летом группы П.Клочкова, - см. статьи "Тайна исчезновения группы Клочкова" и "Рыжий" пока молчит" в N 7-8,1992 г.,с.10 журнала "Мир путешествий"). Сообщив по рации руководству туриады о своих намерениях, группа оборудовала пещеру и благополучно переночевала в ней со 2 по 3 мая. Существовала версия, что группа продолжила подъем в сторону скал Пастухова, не сообщив об этом. Версия неубедительная. Левин был достаточно осторожным туристом (может быть, его в чем-то и подвела осторожность) и не мог не ощущать своей ответственности за исход туриады, будучи фактически руководителем ее спасотряда.

Непогода разгулялась не на шутку: ветер доходил до 30 м/с при температуре 0 - -5 С и высокой влажности воздуха. На следующий день группа предприняла не слишком решительную попытку спуска, но из-за плохой видимости вернулась в пещеру. Спуск в таких условиях показался Левину опасным. Сергей Фарбштейн на спуске дважды падал. Причинами были, видимо, ухудшение самочувствия (тревожный симптом!), а также слабое зрение: в сильный дождь и туман Сережа становился практически незрячим. После возврата немного подразрушили вход в пещеру и ее вторую, малую камеру, использовать уже не смогли. Еще накануне приняли к себе и приютили двух иностранцев (японцев), спускавшихся сверху. Конечно, в пещере было достаточно тесно. Таким образом, ко второй ночи отсидки "поднакопились" факторы риска: ухудшилось состояние жилища, участники начали уставать физически и психологически и... еще "кое-что" не очень видимое, о чем будет сказано ниже. Но группа не считала свое положение опасным, несколько раз успокаивала руководство туриады, находившееся на Приюте 11-ти. Поэтому последнее в условиях суровой непогоды не предприняло серьезных попыток поиска и оказания помощи группе (в таких условиях трудно было что-то предпринять без риска потерять в тумане и пурге еще одну группу). Связь работает неважно и, видимо, ее трудно использовать вне пещеры из-за плохой погоды: идет мокрый снег, сильный ветер.... Левин прерывает сообщения, назначая утренний сеанс в 7.00 с одной тревожной нотой: "...Рассчитываем на группу поддержки..." Попытку поиска предпринимает в течение дня небольшая группа Леонида Эбриля. Вероятно, он один начинает понимать, что положение Левина становится опасным. Найти пещеру Эбриль не смог и вынужден был отступить на Приют 11-ти...

Решение остаться в пещере на вторую ночь оказалось роковым: ночью в пещере, которую начало заметать снегом, стало очень тяжело дышать и трое (Левин, Лазарев, Воронин) вылезли наружу для откапывания. В этот момент небо достаточно очистилось, Приют 11-ти стал хорошо виден снизу. Сергей Фарбштейн чувствовал себя плохо и сам идти не мог. Олег Булдаков находился в состоянии странного нервного возбуждения (видимо, был уже не вполне вменяем). В создавшейся обстановке, ночью, Левин не решился отпустить нескольких участников вниз за помощью, решив дождаться утра. Возможно, в том состоянии, в котором они уже находились, они не смогли бы благополучно спуститься...

Около 7-ми утра пришедшему в себя Одинцову, находившемуся в палатке, с трудом (за час) удалось откопаться и вылезти из пещеры. Недалеко от входа он обнаружил трупы трех своих товарищей. Двое других в бессознательном состоянии лежали в пещере. Один из японцев исчез, второй, вроде, был "в порядке". Одинцов спустился вниз навстречу группе альпинистов-спасателей (они искали японцев) и указал им положение пещеры. Спасатели начали спускать Олега Булдакова, но вскоре обнаружили, что у него отсутствуют и пульс и дыхание. Сергея Фарбштейна спустили до Приюта 11-ти, где он умер от переохлаждения не приходя в сознание. Одинцов и оставшийся японец уцелели. Второй, пропавший японец был вскоре обнаружен замерзшим в ледовой трещине. Тяжелейшая авария с летальным исходом! Происшедшее казалось чудовищным, необъяснимым...

Участники событий, прежде всего, инструкторы туриады выдвигали различные предположения о причинах трагедии. Существовали версии о том, что группа Левина вводила руководство туриады в заблуждение о своих действиях, что Фарбштейн для лучшей акклиматизации применил на себе и других участниках специальные лекарственные препараты (адаптогены и гипоксаты), которые способствовали нарушениям в организме, вызвавшем смерть... И другие соображения, среди которых были и фантастические(вплоть до похищения "душ" космическими силами). Непонятной была концовка событий: погибшие вне пещеры лежали кто без ботинка, кто без пуховки, кто со спущенными штанами... Ледяные наросты у лица указывали на то, что они, будучи живыми, долго лежали на снегу. Пропала часть снаряжения... Это, вкратце, самое главное, что было известно. По свежим следам события были описаны в газете "Туристские новости", статья Голода "Эльбрусская трагедия, N 1990 г.

Я не был непосредственным участником событий и у меня не было понимания происшедшего. Но было какое-то глубокое внутреннее убеждение, что, если я соберу все доступные факты, осмыслю и сопоставлю их с фактами других, похожих аварий, многое со временем станет понятным. Я постарался опросить участников событий, изучил документы и специальную литературу. Надо сказать, что аварии опытных групп нередко имеют весьма сложную внутреннюю "конструкцию". Они "зарождаются" из психологических, методических и тактических просчетов (нередко на основе недостатков образования и воспитания, пробелов в опыте), усиливаются и "запускаются" силами природной стихии и техническими ошибками. Последние часто поверхностно принимают за главные причины, не замечая более глубинных факторов... После долгих размышлений, спустя 6 лет, я пришел к следующим выводам.

Безусловным и главным на мой взгляд фактом, который никем не оспаривался, являлся вывод судебно-медицинской экспертизы о том, что гибель участников группы Левина произошла в результате общего переохлаждения организма. Это - исходный пункт! Тогда естественно возникает вопрос: что способствовало переохлаждению, почему оно произошло? Ведь группа была достаточно хорошо оснащена для горного похода. Причин было несколько и авария явилась результатом их совместного воздействия.

Первое: условия суровой непогоды. Сильный ветер с пургой и температурой воздуха, близкой к нулю из-за чего, видимо, была достаточно высокая влажность воздуха.

Второе: недостаточная акклиматизация группы для длительного пребывания на высоте 4500 м. Оно началось уже на третий день похода! Гипоксия,- кислородное голодание, - существенно понизило сопротивляемость организма холоду.

Третье: длительная отсидка группы в пещере, в условиях холода, высокой влажности воздуха и атмосферы, обедненной кислородом. Последний фактор усилил гипоксию и, возможно, вызвал отравление продуктами дыхания и горения (углекислый газ, окись углерода), парами бензина от примуса и продуктами разложения сухого спирта (используемый для разжигания примусов уротропин при горении в обедненной атмосфере способен выделять синильную кислоту). Конечно, прежде всего атмосферу обедняло дыхание участников.

Четвертое: постепенное намокание одежды, приведшее к значительной потере ее теплосохраняющих свойств. Пух прекрасно сохраняет тепло, но только в сухом состоянии. С другой стороны, пух очень гигроскопичен, он может набрать очень много влаги из воздуха (даже без контакта со снегом), при этом теплоизолирующие свойства его ухудшаются. Намоканию одежды (прежде всего, пуховок) способствовали такие факторы, как высокая влажность в пещере (при дыхании выделяется много влаги), работы по оборудованию и откапыванию (сверху: снег, изнутри: потоотделение), попытка спуска в условиях непогоды (для Фарбштейна еще и падения на снег). По отзывам очевидцев, Одинцов спустился к спасателям в совершенно промокшей пуховке. Совершенно промокла и пуховка Фарбштейна, который лежал в пещере, засыпанный снегом. Этим фактам при разборе аварии не придали особого значения...

Пятое: высокая скученность участников в тесной пещере, способствовавшая и отравлению атмосферы и высокой влажности и плохой вентилируемости. Объем пещеры уменьшился после выхода из строя одного отделения и прибавления еще двух человек. Вентиляция осуществлялась только через выход с одной стороны и этот выход заметало снегом.

Шестое: общее состояние пониженной двигательной активности участников при пассивной отсидке. Организм их не согревался движением. На определенном этапе пониженная активность компенсируется возникновением дрожи от холода (в качестве естественной защитной реакции организма), при этом тепловыделение заметно увеличивается. Но вот исчезновение дрожи может свидетельствовать о начале опасного переохлаждения, а не о согревании или "привыкании" к холоду, как кажется многим в подобных ситуациях.

По-видимому, указанный комплекс причин вызвал то, что носит название "холодовой усталости", состоящей в постепенной потере организма способности активно сопротивляться холоду... Мне представляется следующая картина событий.

...В пещере становится трудно дышать и трое вылезают наружу. На них обрушивается холодный ветер: ночью температура ниже, относительно теплый и мокрый циклон сменяет более холодная и ясная погода. Их физическое состояние, сознание и психика уже угнетены воздействием холода. Их действия становятся неадекватными: плохо осмысленными и постепенно неосмысленными, видимо, мелко беспорядочными и пассивными, затухающими. Переохлаждение действует угнетающе на весь организм, волна сильного поражения распространяется от периферии к центру, поражая вначале конечности и наружный покров. Ухудшение кровообращения приводит к постепенному отказу конечностей, распространению поражения внутрь, еще большему угнетению внутренних органов, в том числе мозга и сердца. В условиях гипоксии, "тепловой усталости" организма (вследствие больших тепловых потерь от длительного пребывания на холоде), плохой теплозащиты одежды и сильного теплоотделения на холодном ветре этот процесс развивается очень быстро. Спасаясь от ветра, они легли на снег из-за чего образовались ледяные наросты у лиц. Они уснули и уже не проснулись, убитые холодом.

Внутри пещеры ветра не было, но дышать было тяжело. Один из японцев пробирается наружу и идет на спуск к видимому Приюту 11-ти, но по пути срывается в ледовую трещину и погибает... Но после его ухода в пещере остается дыра, через которую проникает свежий воздух, помогающий Одинцову прийти в себя и, быть может, спасающий второго японца. Двое других в пещере погибли, видимо, потому, что хуже перенесли гипоксию и холод, сильнее промокли, быть может, им досталось меньше чистого воздуха. Ясно, что грань между жизнью и смертью здесь определялась комплексом случайных факторов... Научно установлено (см., например, А.Бартон, О.Эдхолм. "Человек в условиях холода", Москва, Иностранная литература, 1957), что система терморегуляции организма человека ближе к системе терморегуляции тропических животных, чем животных севера. В определенных условиях внешней среды, в сильно угнетенном холодом состоянии, она может давать сбои и не вырабатывает таких защитных реакций, которые предохраняют животных севера от переохлаждения. Об этом надо помнить.

Не исключено, что имелись еще дополнительные весомые составляющие аварии. Но, думается, эти составляющие только способствовали усилению перечисленных факторов. У многих очевидцев сложилось мнение, что существенные факты были скрыты. В частности, никому не было известно содержание приватного разговора между Одинцовым и Эбрилем после аварии на Приюте 11-ти (по мнению некоторых инструкторов туриады после этого разговора показания Одинцова несколько изменились). Я полагаю, что скорее всего умышленно или объективно могли быть скрыты отдельные факты, касающиеся уже не совсем адекватных действий участников в момент завершения аварии в ночь с 3 по 4 мая. Здесь естественно ощущается "белое пятно" из-за отсутствия показаний погибших. Думается, факты эти не слишком значительны: они уже не причина, а следствие аварии. Они мало что могут добавить и с точки зрения определения чьей-то вины: нельзя ожидать от невменяемых людей разумных и взвешенных действий. Были ли у группы "свои соображения", неизвестные руководству туриады? Возможно, да, но это были скорее всего чисто технические планы тренировок (в частности, по обустройству снежных пещер), чем планы по самовольному отклонению от общего маршрута и графика. "Злого умысла" на дисциплинарные нарушения здесь не было.

Имелись ли подобные прецеденты в прошлом? Да, похожие по сценарию аварии уже случались на Эльбрусе и в других горных районах как с туристами, так и с альпинистами. У альпинистов наиболее известны аварии на пике Победы в 1955 году и на пике Ленина в 1974 году (команда альпинисток Эльвиры Шатаевой). А вот аварийная ситуация в таких случаях обычно не просматривается, если группе удается вовремя уклониться, ощущение риска здесь достаточно слабое. Отступление от непогоды мало впечатляет: это не "отирание пота со лба после "благополучного срыва" или "гуманного" схода снежной лавины. Ясно, что такие аварии будут происходить и в будущем. Обычно это тяжелейшие случаи, когда погибает вся или почти вся группа. Не исключено, что некоторые таинственные исчезновения целых групп происходили по тому же сценарию (в частности, гибель уже упомянутой группы П.Клочкова). Исход аварии здесь такой же тяжелый, как при попадании всей группы под мощную снежную лавину, как при срыве всей группы с перильной цепочкой веревки и пунктами страховки.

Высота и непогода - вот характерные признаки таких аварий! Методическая линия этих "холодных" аварий прослеживается достаточно четко со следующим характерным набором слагающих факторов: "высота-гипоксия", "непогода-намокание-переохлаждение", "ветер", "неполадки с жилищем", "ухудшение теплозащитных свойств одежды", "отсутствие согревания внешними источниками тепла, горячими пищей и питьем"... Тактические ошибки здесь обычно состоят в "недостаточной акклиматизации", "недооценке опасности высоты и непогоды", "задержки при отступлении", "недооценке опасности ухудшения состояния снаряжения, прежде всего, состояния жилища и одежды..." Характерны и технические ошибки в виде "недоработок" с жилищем (скученность, плохая вентилируемость), недостаточной согреваемости участников не только одеждой, но и едой, питьем). Конечно, эти "недоработки" не смогли бы вырасти в существенные факторы, не будь их действие усилено непогодой. Парадокс аварии состоял, видимо, в том, что Левин понимал: у группы нет хорошего опыта возведения снежных пещер и решил потренироваться. Но условия оказались слишком тяжелыми для тренировки. Надо сказать, что хорошо возводить снежные пещеры умеют у туристов обычно только группы, имеющие в своем составе квалифицированных туристов-лыжников. В подобных вопросах надо очень взвешенно относится к своим возможностям: группа "мастеров" по отдельным "показателям" может оказаться на "новичковом уровне".

Надо понимать, что холод, переохлаждение - страшная опасность, которую многократно увеличивают такие факторы, как сильный ветер, высота, недостаточная акклиматизация и неполадки со снаряжением и жилищем. Причем с некоторой высоты (порядка 4500 - 5000 м) любая акклиматизация может оказаться недостаточной: это уже высотная зона временной адаптации к высоте, организм человека может нормально функционировать на такой высоте только в течение ограниченного времени и это время уменьшается в периоды непогоды. А мелкие неполадки со снаряжением и жилищем вследствие объективных факторов воздействия стихии быстро становятся крупными...

Самые глубокие причины аварий бывают заложены и в системе методической подготовки, образования и самообразования. В данном случае просматривается общий слабый уровень понимания опасности холода, переохлаждения, которая возникает в совокупности с такими факторами, как высота и непогода. Понимания того, как эти факторы объективно (!) порождают комплекс вторичных факторов: влагу, мокрую одежду, плохое жилище, гипоксию, холодовую усталость... и того, насколько быстро совокупность этих вторичных факторов складывается в критическую ситуацию, переходящую в аварию. И тогда не спасают ни знания, ни опыт, ни мастерство... На учебных сборах, семинарах, школах подготовки об этом говорится слишком мало для "правильного понимания опасности переохлаждения". А эта опасность не меньше, чем опасность камнепадов, лавин, потоков.

Острое непонимание опасности переохлаждения наблюдается даже в среде очень опытных туристов и альпинистов. Так, относительно аварии группы Э.Шатаевой (1974) на пике Ленина в книге В.Рацека "Пять высочайших вершин СССР" ("Узбекистан", Ташкент, 1975) сказано следующее (стр. 107): "На наш взгляд, на вопрос о причинах гибели группы спартаковок наиболее квалифицированно ответил альпинист-высотник, кандидат в мастера спорта СССР Г.Р.Рунг. Он считает, что процесс высотного истощения (детеризации) пришел на смену физиологической акклиматизации. Перерождение акклиматизации усугубилось влиянием непогоды, когда и без того низкое атмосферное давление еще более снизилось и при этом как бы искусственно повысился "потолок", возможно, до высоты 8 тыс., и более метров. В случаях "повышения потолка", вызванного ураганным ветром, резко снижается устойчивость к холоду, резистентность к простудным факторам, что обычно приводит к тяжелейшим обморожениям, появлению ангины, воспалению легких и их отеку, имеющему смертельный исход на таких высотах..."

Вывод этот, несомненно, правильный, но его надо дополнить еще одним простым заключением: ЛЮБОЙ человеческий организм имеет ограниченную устойчивость к воздействию температурных нагрузок. При определенных нагрузках он не выдерживает и ломается (как ломается любая голова от удара тяжелым камнем), и здесь не спасают хорошая акклиматизация, тренированность и многолетняя закалка в ледяных купелях. Холод - это "дубина", которая перешибет любого, самого сильного и стойкого. Для разных людей такой исход - лишь вопрос разного времени воздействия, и длительная непогода приканчивает всех! Хорошее снаряжение и укрытия могут быть весьма сильными защитными факторами, но и они способны предохранять человека весьма ограниченное время: они могут выйти из строя и их защитные свойства уменьшаются просто по мере снижения сопротивляемости человеческого организма.

Большие нагрузки на "конструкцию" (в данном случае, на человека, на группу) всегда возникают при воздействиях с высоким энергетическим уровнем: ударам при падениях в результате срывов, ударов камней, падения лавин, селей, оползней, потоков. Непогода также имеет очень большой энергетический заряд, она воздействует целым комплексом различных нагрузок (холод, ветер, влага, туман, снег...), мощных и труднопредсказуемых. Гипоксия же на высоте всегда ослабляет организм, даже при отличной акклиматизации. Cущественным для увеличения "холодовой нагрузки" является фактор времени: относительно кратковременное воздействие холода человек может переносить без патологических отклонений. Видимо, немало аварий от непогоды "не состоялось" из-за кратковременности непогоды.

Многие альпинистские группы были спасены жестким, суровым приказом:"Всем вниз!" Туристам же иногда этого приказа "не хватает": они более оторваны от баз и групп поддержки, хотя отдельные походные обстоятельства их предохраняют (меньшая высотность, большая автономность на длительные сроки...). Непогода в горах, конечно, зависит от случая. Но есть в ней и закономерности. Краткосрочный прогноз обычно дает достоверный результат по общим и местным признакам погоды, состоянию облаков, изменению ветра и т.п.. Микроклимат большинства горных районов хорошо изучен, есть посты КСП и метеостанции, на которых можно получить информацию. Надо отметить, что непогода в горах обычно приходит на новолуние (видимо, как следствие приливных явлений в атмосфере). Так что во многих случаях непогоду можно спрогнозировать и тактически обойти ее "острую грань". Конечно, в этих областях требуются и знания и практический опыт...

И если уж случится в горах, на большой высоте (выше 4500) столкнуться с суровой непогодой, лучше не искушать судьбу и приспуститься, переждать. Тактическое "лекарство" от непогоды в горах простое: быстрый сброс высоты, отступление, если надо, бегство. Внизу аккуратно укрыться и согреться. Обычно сбросить высоту можно очень быстро, была бы только видимость, куда идешь на спуск. Технически снаряжение в рюкзаке должно быть хорошо защищено от намокания. Надо иметь хорошую накидку от дождя и куртку для переходов, тент для палатки... Жилище оборудовать очень тщательно, следить за вентилируемостью, обогревом, за состоянием одежды...Тактически в горах можно и нужно "поиграть" с непогодой, но делать это надо на небольшой высоте (на подходах) и не слишком долго. Надо вовремя остановиться. Дни непогоды лучше всего использовать как полудневки, искать просветы для сборов и переходов...

Можно заметить, что известны случаи тактического использования "холодовой усталости" в военных целях. Так, во время Великой Отечественной войны партизанский отряд Ковпака и Руднева, ведя бой с крупным подразделением карателей, выманил его на открытое продуваемое ветром пространство и длительно удерживал его, блокируя огнем на лютом морозе. Каратели имели летне-осеннюю форму одежды, а партизаны были одеты по-зимнему, временами отогревались у костров и принимали горячую пищу. Подразделение карателей было заморожено живьем... Война есть война, она велась и такими методами... (этот случай показан в фильме "Дума о Ковпаке").

С болью я вспоминаю и Сережу Худяева. Он был старшим инструктором туриады и за аварию группы Левина понес относительно небольшое наказание (в виде запрещения руководством туристских групп на 2 года). Мне тоже кажется, что на нем не было какой-то "особой" вины за случившееся. Но сейчас, задним числом, очень бы "хотелось", чтобы он понес большее наказание. Может быть тогда он не пошел бы на Эльбрус в следующем, 1991 году, и не погиб бы на его склонах вместе со Славой Распоповым. Последний тоже руководил одной из групп туриады и был свидетелем аварии Левина. Печать злого рока! Они тоже где-то недооценили степень риска, сорвались и разбились на крутом снежно-ледовом склоне... Но это уже другая история, другая авария...

Я сохраню в памяти светлые образы своих товарищей. Сейчас нет никакого смысла говорить об их вине за случившееся. Оценка "вины" не общечеловеческая, а скорее судебная и служит лишь для определения наказания. Конечно, они не заслужили своими действиями того наказания, которое на них обрушилось. Нам, живым, своей гибелью они завещают не повторять ошибок. Каких? Может быть, мы поняли...

Еще несколько фактов, - на некоторых из них строились "версии" совершенно необоснованные, порой совсем фантастические.

Была разбита их рация. Неясно, было ли это результатом осознаных или неосознанных действий.

Пропала часть снаряжения, причем в основном наиболее редкие и дорогие вещи. Так, у Фарбштейна (я наиболее близко общался с его родными) пропал импортный зажим и регулируемые лыжные палки. Две пары таких палок я сам изготовил для них, причем пара Левина также пропала. Такие габаритные вещи трудно потерять в снегу. Может быть, снаряжение взяли и по каким-то причинам не вернули спасатели? Не хочется никого обвинять, но хочется сказать: такие факты усиливают боль близких погибших, т.к. рождают подозрение, что спасатели занимались не спасением, а ... сбором "барахлишка", мародерством (эти факты я опустил по причинам, изложенным в первых строчках статьи).

В группе Левина было 52 ледобурных крюка! Зачем столько? Этот факт породил фантастические версии о их "грандиозных планах" штурма и о неких "спасработах", якобы скрытых от руководства туриады! Мне понятно: тогда ледобуры были своеобразной "валютой", на которую обменивали снаряжение у иностранцев. Так, за пару ботинок отдавали 12-15 ледобуров (иностранцы делали на титане свой бизнес: наши ледобуры были легче и лучше иностранных, а титан за границей покупали на лом ювелиры за приличные деньги).

В пещере была обнаружена лужа крови. Было ли это как-то связано с раной на лице Булдакова, или кого-то от отравления вырвало с кровью, или еще что-то, так и осталось загадкой. Скорее это- следствие, а не причина аварии...

В желудке одного из погибших судебные медики обнаружили волосы другого (по словам Ольги Крупенчук). Как они туда попали? Это неизвестно.

Совсем недалеко от группы Левина, немного выше Приюта 11-ти стояла группа туристов-новичков, с самыми обычными "серебрянками". Они основательно померзли, но переждали непогоду без серьезных травм и отморожений. Почему? Это казалось странным всей туриаде. Я объясняю это другой суммой слагаемых факторов: у них по-другому вентилировалось жилище, они, возможно, уже лучше акклиматизировались, меньше намокли ... Здесь все неоднозначно!

По словам Одинцова, у входа в пещеру лежал мертвый Воронин, сжимающий в руках лыжу, которой он пытался откопать вход. Сразу возникает вопрос: откуда лыжа? У них не было никаких лыж! Все просто: горные лыжи принесли японцы...

Факты понятные и непонятные... Мне все-таки кажется, что большинство непонятных фактов так или иначе укладываются в версию о не "вполне вменяемом" или просто невменяемом характере действий участников в момент развязки этой трагедии... Важно понимание не этих действий, а причин, которые привели их к такому состоянию...

https://alpfederation.ru/uploads/files/ … 3a886.docx

Владимир Шатаев   (shataev1@rambler.ru)
МЫ ВАС ПОМНИМ…
Погибшие на Эльбрусе (1931-2021 гг.)
САМЫЕ РОКОВЫЕ ВЕРШИНЫ И ЧИСЛО ПОГИБШИХ НА НИХ:
Пик Победы – 76
Пик Ленина – 83
Пик Коммунизма – 52
Хан-Тенгри – 70
Эльбрус – 121
...

04 Май 1990. Туриада туристов Ленинграда на Эльбрусе. Группа в составе 6 человек 2 мая вышла на акклиматизационное восхождение с Приюта 11. Из-за ухудшившейся погоды группа оборудовала пещеру, где благополучно переночевала со 2 на 3 мая. На следующий день попытка спуска в непогоду ни к чему не привела, и туристы вернулись в пещеру. В этот день к ним присоединились 2 японца, спустившихся сверху. Ночью в пещере, которую начало заметать снегом, стало очень тяжело дышать и трое вылезли наружу для откапывания. Утром один из туристов, с трудом откопавшись, обнаружил трупы трех товарищей неподалеку от входа в пещеру. Ему удалось спустится к спасателям. При транспортировке на Приют 11 двое оставшихся в живых умерли С.Фарбштейн и О.Булдаков). Один из японцев выжил, второй был обнаружен замерзшим в ледовой трещине.
Левин Сергей, кмс, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м.
Булдаков Олег, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м.
Воронов Олег, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м
Лазарев Владислав, Ленинград.  Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м
Фарбштейн Сергей Иосифович, 35, кмс, Ленинград.Умер от переохлаждения на Приюте 11 (4100м)
_________ (Япония)

Из группы Левина - выжил только Одинцов. Ну и еще один из японцев. А упомянутой в статье Буянова

Ольги Крупенчук

вообще изначально не было в этой группе. Там всего шесть мужчин было

1 Левин Сергей, кмс, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м.
2 Булдаков Олег, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м.
3 Воронов Олег, Ленинград. Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м
4 Лазарев Владислав, Ленинград.  Умер от переохлаждения на высоте 4600-4700 м
5 Фарбштейн Сергей Иосифович, 35, кмс, Ленинград.Умер от переохлаждения на Приюте 11 (4100м)
и выживший
6 Одинцов Александр Николаевич

https://baskcompany.ru/info/news/odints … evich.html

Петербургский альпинист, геолог, бизнесмен (промышленный альпинизм), организатор проекта«Русский путь – стены мира». Мастер спорта международного класса, инструктор 1 категории, многократный победитель и призер Чемпионатов СССР и России в техническом классе, обладатель жетона «Спасотряд». Д.р. 18.10.1957.

Александр Одинцов начал заниматься альпинизмом в секции Горного института и до сих пор ей верен.

Впервые поехал в горы в 1976. Уже в 1981 г. стал инструктором. В этом качестве отработал 14 сезонов, 15 раз участвовал в спасработах.

Совершил более 50 восхождений 5-й к/тр. и около 20 – 6-й к/тр., в том числе зимой! Совершил 7 первовосхождений. Девять из 11 раз становился призером чемпионатов СССР и России.

Его проект «Русский путь» предусматривал прохождение новых маршрутов на самых известных горных стенах мира. Команда Одинцова прошла 9 из 10 намеченных стен:пик 4810 (Памиро-Алай); Аксу(Памиро-Алай); стену Троллей (Норвегия); Багиратхи (Гималаи, Индия); Транго-Тауэр (Каракорум,Пакистан); стену Большого Паруса (Гренландия); стену Кызыл-Аскер (Тянь-Шань);Жанну (Гималаи) со второй попытки; Латок III (Каракорум, Пакистан) с третьей попытки, вершина досталась дорогой ценой– в одну из попыток погиб Игорь Барихин.

Попытка пройти СВ стену Машербрума (7821 м) не увенчалась успехом. Александр Одинцов твердо решил изменить объект восхождения в рамках проекта. Так что последней в списке пройденных в рамке проекта стен оказалась вершина Латок III .

Обладатель международной премии Piolet d'Or за восхождение на Жанну.

http://www.fasl.ru/news/n1301/

http://pitert.ru/news/pro-alpinist-on-elbrus-problems

Александр Одинцов — член правления Федерации альпинизма России, руководитель Центральной школы инструкторов, уполномоченный по альпмероприятиям. Родился в 1957 году в Выборге. Инструктор альпинизма 1-й категории. Неоднократный чемпион СССР и России. Мастер спорта международного класса. В качестве инструктора отработал 14 сезонов. Совершил более 50 восхождений пятой категории сложности, около двадцати — шестой. Автор проекта «Русский путь» по прохождению новых маршрутов на самых известных горных стенах мира в Гималаях, Норвегии, Пакистане, Гренландии, России. http://pitert.ru/news/pro-alpinist-on-elbrus-problems

0


Вы здесь » Перевал Дятлова forever » Возможные невозможности » ТУРИСТСКИЕ/АЛЬПИНИСТСКИЕ ИСТОРИИ ПРО ЧП-ОБРАЗНЫЕ СИТУАЦИИ