На Белоярской АЭС
Я пришел работать на Белоярскую АЭС в 1966 году после Томского политехнического института. Получил распределение как молодой специалист по специальности «Проектирование и эксплуатация атомных установок». У нас практически все, кто учился по этой специальности, пошли в Минсредмаш.

Надо сказать, что распределение на Белоярскую АЭС было для меня не новостью: я проходил на станции преддипломную практику и здесь же делал диплом. Диплом у меня был по закрытой тематике, шел через Первый отдел, и защита его в Томске тоже была закрытой.

Молодых на станции не бросали. Существовал Совет молодых специалистов, каждому молодому специалисту давали книжку, где была изложена программа подготовки. За подготовку отчитывались и начальник цеха, и сам молодой специалист.

Собственно, тогда на БАЭС практически все были молодыми специалистами. Ведь станцию только-только пустили, в апреле 1964-го. Самыми «старыми» среди работников станции были те специалисты, которые пришли из атомного подводного флота - они были первыми, кто более-менее знал на практике, как обслуживать реактор. Но и они все были, как правило, в возрасте до тридцати лет. Вот, к примеру, Широков стал главным инженером станции, еще будучи в статусе молодого специалиста!.. На тот момент ему было тридцать три года.

Директором станции в 1963 году был назначен Владимир Петрович Невский. И он ввел традицию: каждого прибывающего на станцию молодого специалиста принимал лично и определял на работу только после личной беседы. У меня, помню, была проблема с устройством на работу жены: она по специальности была педагог, а школа тогда в Заречном была одна, все штаты укомплектованы. Невский помог устроить жену в вечернюю школу. Кстати, однажды даже я умудрился в средней школе некоторое время преподавать физику и математику: это когда жена ушла на больничный, и некому было ее заменить.

Поскольку, как я уже сказал, разница в возрасте была не очень большой, то отношения были чисто дружескими. Мы даже обращались к непосредственным начальникам в основном на «ты». Хотя, конечно, были исключения. Безусловно, того же Невского как директора станции или главного инженера Бориса Георгиевича Иванова никто на «ты» и не посмел бы назвать, но это уже для нас было «большое начальство», а вот на своем уровне отношения были очень демократичными.

Кстати, в связи с этим вспоминаю один смешной случай. На станции помимо главного инженера Бориса Георгиевича Иванова был еще один Борис Иванов - он работал мастером-механиком. Так вот, когда надо было вызвать его по громкой связи, то говорили: «Боря Иванов, позвони на блочный щит». И однажды в этот момент в машинном зале был как раз главный инженер Борис Георгиевич Иванов, и он услышал такой вызов по громкой связи... Заходит на блочный щит: «Это что за фамильярность такая?» Ну, мы ему и давай объяснять, что как раз говорим «Боря», чтобы не перепутать. Посмеялись. Борис Георгиевич был человеком с юмором, относился к подобным вещам с пониманием.

У нас тогда был широко распространен такой вариант совместного отдыха вне работы, как выезд на природу целыми подразделениями. У нас тут красивейшие места под боком, водохранилище, с удовольствием ездили рыбачить с лодок.

И вот сидишь в одной лодке со своим непосредственным начальником или мастером, ловишь рыбу и одновременно ему сдаешь экзамен: он вопросы по работе задает, а ты отвечаешь. И все строго, без всяких шуток. Вообще, тогда было правило: ты не можешь пойти на повышение по службе, пока на свое место не подготовишь специалиста. И далее, когда уже передашь дела своему последователю, будешь нести за него ответственность. Поэтому готовили очень строго, без всяких «тяп-ляп». Вплоть до того, что ходили прямо по блочным залам и пальцем показывали: «Это что за труба? А это что за труба? Это куда идет?..» Не ответил - иди готовься дальше. То есть каждую мелочь надо было знать, в каждом помещении, в каждом боксе.

Сейчас это удивительно слышать, но курили чаще всего прямо на рабочих местах. Разумеется, если там не было чего-то пожароопасного. Вот, к примеру, даже на блочном щите управления реактором курили. К нам на БЩУ даже таишники приходили покурить, у них рядом мастерская была.

Честно говоря, во время перекуров не было такого, чтобы начальству косточки мыли. Их всех реально уважали. Это были прекрасные специалисты, и мы понимали, насколько их уровень подготовки выше нашего, насколько большая ответственность на них лежит. Так что, если не по работе, то обычно в те годы во время перекуров говорили про политику. Как там дела у них в Гондурасе... Про Хрущева, про Брежнева. Или анекдоты травили...

При этом какой-либо антисоветчины у нас не было. Вспоминаю один случай. В 70-е годы наши работники впервые начали ездить по туристическим путевкам за границу. Помню, приехал у нас Владимир Флейшер из Египта и сказал: «Всех наших антисоветчиков надо в Египет отправить – пусть посмотрят, как там народ живет. Они оттуда вернутся, глубоко любя нашу Родину».

Правда, дефицит в те годы был практически на все. Молодой специалист приезжал работать на станцию и сразу записывался во все очереди: на холодильник, на обувь, на машину, на мебель. И – ждали. Подходит очередь, а денег еще не накопил – менялись очередями.

Был у нас один парень, любил жене подарки покупать из дефицитных. Вот мы его решили однажды разыграть. Рассказали, что в Белоярке (а это поселок в пятнадцати километрах от Заречного) продают помаду для губ. Он вскинулся, помчался в Белоярку – тогда такой товар страшным дефицитом был. Там, конечно же, ничего нет... Такие вот были у нас шутки тогда.

Мы в Заречном всегда были немножко особенные. Пытались у нас однажды ввести праздник - День работника Минсредмаша, но как-то не прижилось. Потом сделали праздником День работника атомной промышленности - не прижилось опять. А вот День энергетика как тогда был очень популярным, так и поныне на Белоярской АЭС остается самым главным и любимым профессиональным праздником.

Из чисто «местных» праздновали юбилеи подразделений, дни рождения и так далее. А в 1984 году провели первый Карнавал, который стал еще одним из любимых местных праздников, причем не только для работников станции, но и для всего поселка, а затем и города Заречного. Главным инициатором Карнавала был Борис Георгиевич Иванов, он с этой идеей тогда и ко мне приходил. А я, кстати, сомневался, что наш народ пойдет на такой праздник. Оказалось, что был не прав.

Кроме дефицита была еще секретность. Каждый документ - под роспись, обязательно сдать обратно, никаких копирований. Иногда просто невозможно было работать, тайком все-таки копировали - но не для того, чтобы врагам информацию сдать, а для своей же работы. Шутили по этому поводу, кстати... Помню, мастер по главным циркуляционным насосам однажды смеялся: «Знаешь, почему у нас все чертежи по ГЦН секретные? А чтобы американцы помучались их добывать, потом все-таки выкрали бы, построили на основе этих чертежей свои аппараты - а потом с ними так же мучились бы, как мы...».

Хотя, если серьезно, то вроде бы был один случай в 80-х годах, когда прямо на территории станции поймали шпиона. Однажды в одной из делегаций был господин, который приехал к нам со специальным фотоаппаратом. У фотоаппарата два объектива было: один главный - видимый, а другой -секретный, который можно было направлять совершенно в другую сторону. На станции ведь можно фотографировать только с определенных ракурсов, а этот фотоаппарат мог сфотографировать в совершенно другом направлении. Но тогдашний заместитель директора по безопасности Буркин что-то заподозрил и сумел этого «фотографа» поймать.

Самое сильное воспоминание  - это пожар на втором блоке 30 декабря 1978 года. Я был в ту ночь начальником смены, так что хлебнул по полной. Вспоминать, честно говоря, тяжело. Вообще, я тогда пошел на большой риск и в нарушение всех основных инструкций залил пароперегревательные каналы водой сразу после останова реактора. Только аварийную защиту опустили, я понял, что мы теряем воду, теряем управление блоком... А пароперегревательные каналы если осушатся, то могут выдержать только полчаса - потом начнут трескаться, что может привести к радиационной аварии.

Почему я пошел на это в нарушение всех инструкций? Потому что незадолго до аварии читал кандидатскую диссертацию Шашарина, где как раз он исследовал перевод пароперегревательных каналов с парового режима на водяной. И такую ситуацию он там описал.

Так что для меня этот момент был самым драматическим. Защита только-только сработала, на блоке еще никого нет из начальства, а ситуация критическая, надо принимать решение. Причем такое решение, которое идет вразрез с существующими инструкциями. И я рискнул, все-таки взял ответственность на себя. Потом расследование показало, что действовал я правильно, сумел не допустить выхода радиации. Но очень было сложно принять решение... Особенно в условиях, когда все приборы вышли из строя, и действовать приходилось на уровне, как говорится, интуиции. Сложность была еще в том, что подчиненные поначалу не поняли моих действий и запаниковали - пришлось рявкнуть в приказном порядке. Тем самым мы выиграли полчаса времени, пока еще не сгорели цепи управления. А уж потом вручную задвижками сумели наладить подачу воды. И тем самым окончательно сняли угрозу радиационной аварии.

В общем, сущий ад тогда творился на блоке...

И еще один момент отмечу из той аварии. Дело было под Новый год, мороз стоял просто жуткий, до минус 46 градусов дошло. Собственно говоря, мороз и стал основной причиной обрушения крыши в машинном зале и начала пожара. Так вот, незадолго до этого я как начальник смены писал инструкцию по гражданской обороне: «Ядерный удар по Белоярской АЭС в зимнее время». То есть там воссоздавалась примерно такая же ситуация: зима, мороз, разрушен корпус блока. И поэтому я знал, что все импульсные трубки у приборов (тех же манометров) будут перемерзшими, то есть показания приборов будут неправильными.

Так и получилось во время аварии. Приборы в циркуляционных водоводах начали показывать высокое давление, они уже должны лопнуть. Бежит ко мне оператор БЩУ: надо отключать циркнасосы, давление уже критическое!.. Я кричу: «Не трогать ничего! Приборы из строя вышли!..» В общем, это тогда помогло нам не кинуться в панику, не наломать дров, а то бы довели до радиационной аварии.

В 1945 году знаменитый пионерлагерь Артек отмечал свой юбилей, 20 лет со дня основания. В тот день в Артеке началась знаменитая детективная история, длившаяся целых 7 лет и окончившаяся совсем в другом городе.
16 июня Артек принимал почётных гостей - различные делегации, в том числе и от представителей антифашистской коалиции. Страны-союзники представляли послы США и Великобритании. Мероприятие получилось очень трогательным, в приемом делегатов в почётные пионеры, с поднятием флагов и с торжественными речами, посвящённых роли союзных государств разгроме гитлеровской Германии.
В конце мероприятия стройный хор пионеров запел американский гимн. Это был действительно трогательный момент и расчувствовавшийся посол США Гарриман пожертвовал пионерской организации довольно крупную сумму. В ответ от пионеров посольству тоже достался подарок - резной герб США из ценных пород дерева: самшита, секвойи, сандала, парротии персидской, чёрной ольхи, красного и черного дерева. Герб был тяжёл, пионеры вчетвером едва удержали его на весу. Посол принял подарок и положил начало знаменитой операции "Златоуст".
По совету переводчика Сталина, Гарриман повесил герб в рабочем кабинете, прямо у себя над головой. По слухам, посол лично поинтересовался у переводчика как именно стоит распорядиться ценным подарком, а переводчик тонко сыграл на давнем соперничестве британцев и американцев и посоветовал оставить подарок у себя в посольстве именно на зависть чопорным англичанам.

Прошло семь лет. В 1952 году американский радиотехник при посольстве случайно наткнулся в эфире на какую-то неизвестную частоту и сотрудники дипмиссии начали планомерно проверять оборудование кабинетов. К их ужасу, внутри резного герба оказалось какое-то непонятное устройство, которое не имея собственного блока питания умудрялось собирать информацию, а затем передавать её на некоторое расстояние.
К слову, американцы не сразу разобрались в принципе работы этого "жучка", придуманного талантливым советским изобретателем Терменом. Этот изобретатель известен еще как автор "терменвокса", одного из первых электронных музыкальных инструментов. Даже просто скопировать это устройство у американцев получилось далеко не сразу.
В общем, в результате хитроумного использования этого своеобразного троянского коня, советские спецслужбы узнавали многие секреты американской дипмиссии раньше чем сам американский президент.
Правительство США не стало устраивать скандал и на время скрыло факт прослушивания посольства, но через несколько лет воспользовалось обстоятельствами и пригрозили обнародовать нелицеприятные факты во время обсуждения ситуации со сбитым над территорией СССР американским самолётом-разведчиком U-2.
Сейчас герб экспонируется в музее разведки ЦРУ.

В это же время здесь произошла история, благодаря которой название советского лагеря стало известно всей планете. В феврале 1945 года в Крыму прошла знаменитая Ялтинская конференция, на которой лидеры стран антигитлеровской коалиции обсуждали планы послевоенного устройства Европы. Пока Сталин, Рузвельт и Черчилль делили Германию, супруга британского премьера Клементина Черчилль подарила «Артеку» пятнадцать больших госпитальных палаток на 40 мест каждая (которые, к слову, служили артековцам до 60-го года). Расщедрился и посол США Аверелл Гарриман — выписал на восстановление здравницы чек на 10 тысяч долларов. Разумеется, артековцы должны были сделать гостям ответный подарок. Неизвестно, какие гербарии они преподнесли Клементине Черчилль, но о презенте Гарриману известно во всех подробностях.
8 февраля 1945 года пионеры торжественно вручили дипломату выполненный из ценных пород дерева (сандала, самшита, секвойи, слоновой пальмы, парротии, красного и черного дерева, черной ольхи) потрясающей работы американский герб. Говорят, посла при этом даже слеза прошибла. Личный переводчик Сталина Валентин Бережной, сопровождавший Гарримана, посоветовал тому повесить детский подарок в кабинете. Растроганный американец так и сделал. Орел провисел в посольстве восемь лет. За это время сменилось четыре посла США в СССР — Аверелл Гарриман, Уолтер Смит, Элан Керн, Джордж Кеннан. Каждый из них полностью менял интерьер кабинета — но артековский презент не трогал. Они и мысли не могли допустить, что в гербе спрятан «жучок». Конструкция его была такова, что работать он мог сколь угодно долго — микрофон питался не за счет батареи, а при помощи излучения от антенны, установленной на соседнем жилом доме. Операция по внедрению микрофона называлась «Златоуст». Говорят, ее курировали лично Иосиф Сталин и Лаврентий Берия. Прослушивание кабинета носило кодовое имя «Исповедь». «Мы и не подозревали тогда, что невольно стали участниками самой громкой и удачной разведоперации советских спецслужб», — вспоминает Владимир Свистов. В начале 1953 года американцы все же узнали, что в гербе скрыто подслушивающее устройство. По одной из версий, операция была раскрыта советским перебежчиком, по другой — микрофон нашли случайно. До 1960 года Вашингтон хранил в тайне факт обнаружения «жучка». Но после того, как в СССР был сбит самолет-шпион U-2, Белый Дом рассекретил эту историю и продемонстрировал герб и микрофон на чрезвычайной сессии Генеральной ассамблеи ООН. В настоящее время артековский подарок хранится в музее ЦРУ в Лэнгли.

Метеорологическая легенда прикрытия

         Когда начались серийные полёты "U-2", директору ЦРУ Аллену Даллесу пришлось поломать голову, как зашифровать шпиона перед мировой общественностью. Сохранить появление самолёта в тайне было невозможно: в период лётных испытаний его видели сотни глаз. В итоге было принято решение зарегистрировать "U-2" в патентном бюро как гражданский научно-исследовательский планер, приписанный к Национальному агентству США по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА).
         Вскоре в целях дезинформации в американских и западноевропейских печатных органах в разделах "Наука" и "Разное" появилось короткое сообщение об успешной фотосъёмке самолётом "U-2" урагана над Карибским морем.
         Всеми своими гранями метеорологическая легенда прикрытия засверкала в мае 1960 года, вслед за исчезновением "U-2" над территорией СССР.
         Впрочем, благодаря Киму Филби, уже в 1957 году военно-политическое руководство СССР знало, для чего создан "U-2" и чем он занимается в нашем воздушном пространстве.

Полёт в один конец

         Впервые "U-2" поднялся в воздух 1 августа 1955-го, а первый полёт над СССР совершил 4 июля 1956-го. С заданием сфотографировать Москву лётчик справился, после чего облёты нашей территории ЦРУ поставило на поток.
         Наши газеты сообщали о единичных пролётах американских самолётов-разведчиков над территорией СССР. Неправда! В 1956-1960-х годах "U-2", будто по расписанию, составленному в ЦРУ, летали от Баку до Мурманска и от Владивостока до Калининграда. В ходе 24 облётов американцы отсняли наши ракетные полигоны Капустин Яр, Байконур, Плесецк. Однако войскам ПВО не удавалось наказать воздушных пиратов. Ракеты бесполезно уходили в небо, ибо поражающей способностью обладали только до 18 км, после чего теряли управление из-за разрежённости воздуха. Для наших истребителей "U-2" был также недосягаем - его практический потолок на два километра выше.
         ...9 апреля 1960 года "U-2" безнаказанно вторгся в наше воздушное пространство и обнаружил вблизи Аральского моря строительство пусковой площадки для межконтинентальных баллистических ракет.
         Когда об этом доложили президенту Эйзенхауэру, он приказал совершить контрольный облёт. Крайним сроком проведения операции назначил 1 мая, после чего полёты "U-2" над территорией СССР должны быть прекращены. На время. Ибо на 16 мая была запланирована парижская встреча Эйзенхауэра, премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана, французского президента Шарля де Голля и Никиты Хрущёва. Затем должен был состояться беспрецедентный в истории взаимоотношений двух стран визит американского президента в Москву.

* * *
         Согласно плану, капитан ВВС США Фрэнсис Гарри Пауэрс, взлетев 1 мая в Пешаваре (Пакистан) и преодолев 6060 км, из которых - 4670 км над территорией Советского Союза, должен был через 9 часов приземлиться в Боджё (Норвегия). ЦРУ рассчитывало получить фотоснимки объектов, связанных с технологией запуска межконтинентальных баллистических ракет.
         На случай вынужденного приземления на территории СССР Пауэрс имел так называемый пакет для подкупа - неизменный атрибут всех пилотов "U-2". В нём находилось 7,5 тысячи рублей; несколько тысяч западногерманских марок, франков и лир; две пары золотых часов и два кольца; пистолет с приспособлением для бесшумного боя и (!) 250 патронов к нему; Л-пилюля - ампула с цианистым калием. Лётчикам вменялось применить её при пленении.
         У Пауэрса Л-пилюлей служила игла, пропитанная ядом кураре. Её поместили в полую серебряную монету достоинством в 1 доллар. Монету он прицепил на браслет к часам, но так и не решился ею воспользоваться.
         В настоящее время монета выставлена в музее КГБ в Москве.

Дипломатический конфуз

         Когда 1 мая Пауэрс в назначенное время не прибыл в Норвегию, в ЦРУ заподозрили неладное. В результате анализа радиоперехватов было получено подтверждение, что подразделение войск ПВО, дислоцированное в районе Свердловска, пыталось уничтожить какой-то самолёт. Срочно было созвано совещание Совета национальной безопасности. Прозаседав всю ночь, члены Совета пришли к выводу, что самолёт сбит и пилот погиб.
         3 мая представитель госдепартамента в ходе пресс-конференции озвучил обкатанную редакцию легенды прикрытия: "Самолёт "U-2" проводивший в районе советско-турецкой границы метеорологические исследования в высоких слоях атмосферы, сбился с пути. Пилот в результате нарушения кислородного снабжения потерял сознание, и неуправляемый самолёт угодил в воздушное пространство СССР".
         В заявлении особо подчёркивалось, что самолёт не принадлежит военно-воздушным силам США, а является собственностью НАСА.
         ...5 мая в 6.00 население СССР разбудил знакомый голос Юрия Левитана: "Внимание, внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаём заявление Первого секретаря КПСС председателя Совета министров СССР товарища Хрущёва Никиты Сергеевича!"
         В привычно истеричной манере Хрущёв сообщил, что советские ракетчики сбили самолёт-шпион, и осудил "американские агрессивные круги, которые с помощью провокации пытаются сорвать парижскую встречу в верхах".
         В ответ США упрямо твердили о научной цели полёта. Заявление сделала дирекция НАСА: "Один из самолётов типа "U-2", которые, начиная с 1956 года, занимаются научными исследованиями высоких слоёв атмосферы, метеоусловий и направления ветра, пропал без вести во время полёта над территорией Турции в районе озера Ван. За минуту до исчезновения пилот успел сообщить по радио, что испытывает недостаток кислорода".
         6 мая Хрущёв вновь выступил по радио. На этот раз он заявил, что "лётчик живёхонек и не рыпается". Добавил, что умолчал об этом намеренно, так как в противном случае американцы "снова сочинили бы какую-нибудь басню."
         Вслед за радиообвинениями Хрущёва в Белый дом из Кремля поступило официальное заявление, которое повергло американскую администрацию в шок: "Советское правительство на заседании Верховного Совета СССР сделало заявление, что пилот сбитого самолёта находится в Москве... Гарри Пауэрс дал исчерпывающие показания... В распоряжении советских властей имеются неопровержимые доказательства шпионского характера полёта..."
         По единодушному мнению ведущих средств массовой информации США, ещё никогда в истории дипломатии американское правительство не попадало в столь обескураживающий конфуз.
         ...16 мая 1960 года Хрущёв прибыл в Париж, но отказался принять участие в конференции, так как Эйзенхауэр не принёс публичных извинений за пиратский полёт "U-2". Разумеется, визит американского президента в Москву был отменён.

Герой поневоле

         17 августа 1960 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов, начался судебный процесс над Пауэрсом. Американскую сторону, кроме адвоката, на нём представлял опытный репортёр Си-би-эс Сэм Джафф. Перед отъездом в СССР он, жена пилота и его отец прошли инструктаж в штаб-квартире ЦРУ. На процессе они держались вместе и слышали, как Пауэрс, покидая зал суда, тихо произнёс: "Не верь, отец, что меня сбила ракета. Меня сбил самолёт, я видел его собственными глазами". Но лишь один Джафф придал значение брошенной мимоходом фразе. Профессиональное чутьё подсказало: за этими словами кроется тайна.
         Вернувшись в США, Сэм Джафф начал собственное расследование причин и обстоятельств провала шпионской миссии Пауэрса, однако смерть помешала ему довести дело до конца.
         ...19 августа был объявлен приговор: 10 лет лишения свободы. Но уже 10 февраля 1962-го Пауэрса и ещё двух американских шпионов обменяли в Берлине на нашего разведчика Рудольфа Абеля, находившегося в заключении в США.
         По возвращении Пауэрса подвергли изнурительным допросам в ЦРУ. Нашлись руководители Управления, которые требовали возбудить против него уголовное дело за то, что он не применил ядовитую иглу и "болтал много лишнего на суде". И хотя в 1963 году ЦРУ наградило Пауэрса медалью, тем не менее наказание он всё-таки понёс: был досрочно уволен из ВВС. Позднее он устроился пилотом вертолёта в дорожную полицию. 1 мая 1977-го погиб при исполнении служебных обязанностей.
         ...На странное совпадение даты славы и смерти Пауэрса - 1 мая - обратил внимание репортёр "Нью-Йорк таймс" Майкл Р. Бешлос. Ко времени гибели Пауэрса он уже несколько лет вёл расследование, начатое в 1960-м Сэмом Джаффой.
         В некрологе, посвящённом Гарри Пауэрсу, Бешлос написал:
         "Капитан ВВС США Фрэнсис Гарри Пауэрс - человек, напрочь лишённый честолюбия и тщеславия. Он не более чем хороший пилот, по воле ЦРУ совершивший как минимум четыре поступка:
         - спровоцировал скандал планетарного масштаба;
         - сорвал встречу глав стран-победительниц во Второй мировой войне;
         - способствовал освобождению легендарного советского разведчика;
         - упокоился на одном кладбище с президентом Джоном Ф. Кеннеди".
         Некролог заканчивался вопросом в стиле парадоксов Оскара Уайльда: "Неужели для того, чтобы попасть в историю, надо упасть с высоты 20 километров?"

Откровения через 30 лет

         С лёгкой... головы Хрущёва в Советском Союзе укоренилось мнение, что Пауэрса сбила ракета. Питая необъяснимую неприязнь к авиации, Предсовмина утверждал: "При наличии ракет авиация нам не нужна вовсе... А если и нужна, то лишь для парадов и почётных эскортов". Эту, заведомо провальную, идею внедрял в массы и его зять, по совместительству главный редактор газеты "Известия" Алексей Аджубей. В начале 1960-х все издания равнялись на него, "правофлангового" советской прессы, и в угоду политической конъюнктуре культивировали бредовую теорию о превосходстве ракет над самолётами.
         Время расставило приоритеты по своим местам, но миф о том, что "U-2" поразила ракета, прочно осел на полке истории и в людской памяти. Однако в начале 1990-х годов, когда о шпионском скандале и о Гарри Пауэрсе помнили лишь люди старших поколений, в одном московском издании появилась любопытная заметка. Она заканчивалась словами: "На Тамбовщине живёт и здравствует лётчик, прервавший 1 мая 1960-го шпионский рейд американского самолёта над СССР".
         Как М. Бешлос узнал о публикации и с чьей помощью розыскал Игоря Пентюкова, подполковника авиации в отставке, можно лишь догадываться. Зато доподлинно известно, что из Москвы он привёз аудио- и видеокассеты, которые помогли ему закончить книгу "Mayday: Eisenhower, Khrushchev and the "U-2" Affair", 1993 ("Первомай: Эйзенхауэр, Хрущёв и история с "U-2"", 1993).
         Расследование, начатое Сэмом Джаффом, через 30 лет завершил Майкл Р. Бешлос. Он разговорил Пауэрса и того, кто 1 мая 1960-го "подрезал крылья" самолёту-шпиону.

Свидетельствует Пауэрс (из книги М. Бешлоса)

         "...В 5 часов 56 минут я достиг границы (СССР) и, следуя инструкции, выключил радиосвязь, чтобы не быть обнаруженным средствами ПВО. Завершив фотосъёмку в районе Аральского моря, на высоте 68 тыс. футов взял курс на Свердловск.
         Примерно в 25-30 милях к юго-востоку от Свердловска снизился до 60 тыс. футов, чтобы сделать серию снимков. Неожиданно надо мной возник русский истребитель. Я отчётливо видел красные звёзды на его крыльях. Через мгновение услышал громкий хлопок, какой бывает в момент преодоления самолётом звукого барьера, и впереди меня вспыхнуло шарообразное пламя. Я понял: это - сопло русского истребителя. Неведомая сила закрутила меня так, что я потерял ориентацию в пространстве, затем бросила самолёт вниз, а меня прижала к приборной доске...
         ...Я действовал, как робот, пытаясь удержать самолёт в горизонтальной плоскости... В течение нескольких секунд мне это удавалось... Но затем планер перестал мне подчиняться и вошёл в пике...
         На высоте 30 тыс. футов я понял, что не смогу воспользоваться катапультирующим устройством и привести в действие взрывное устройство, чтобы уничтожить самолёт, как то предписывала инструкция. Я открыл крышку кабины и отстегнул пояс. Центробежной силой меня до половины тела прижало к приборной доске, а вторая половина уже висела снаружи. Оказывается, я забыл отсоединить патрубки кислородной маски, они-то и удерживали меня. Немного погодя я всё же освободился от патрубков. Парашют открылся сразу, как только я покинул кабину. В это время я находился на высоте не более 20 тыс. футов...
         ...Я рухнул на вспаханное поле. Ноги по колено ушли в разрыхлённую почву. Я осмотрелся. Неподалёку лежали обломки самолёта. В силу конструктивных особенностей он спланировал и приземлился без моей помощи, а при ударе о землю развалился на части. В радиусе 20 ярдов валялись крышка кабины, специальные контейнеры, лопатки компрессорной турбины и просто куски металла, вырванные из корпуса...
         ...Не успел я прийти в себя, как меня окружили неряшливо одетые мужчины и женщины. В руках у них были топоры и вилы. Я догадался, что это - фермеры. Они улыбались и хлопали меня по спине. Их восторг сменился агрессией, когда я дважды произнёс: "I'm american!" Мне врезали пару оплеух и, поскольку я не мог самостоятельно передвигаться, волоком потащили меня в полицейский участок..."

Свидетельствует Пентюков (из книги М. Бешлоса)

         "...После того, как 9 апреля 1960-го американский самолёт-разведчик безнаказанно прошёлся над нашей территорией, командование ПВО страны основательнее подготовилось к его возможному появлению. Шестерых лётчиков - в их числе был и я, командир звена капитан Пентюков, - срочно переучили и посадили на новейшие сверхзвуковые высотные истребители-перехватчики СУ-9, прозванные "сушками".
         30 апреля я и Евгений Шейко перегоняли из Красноярска в Барановичи две новые "сушки". На ночлег приземлились на промежуточном аэродроме под Свердловском.
         Утром передают приказ: "Готовность No 1". Я - в кабину "сушки". В 8 часов 55 минут по московскому времени на связь вышел генерал Вовк из Уральского военного округа и продиктовал приказ командующего ПВО страны маршала авиации Савицкого: Высотную цель уничтожить любой ценой!
         Я отвечаю: Так ведь мой самолёт без боекомплекта (без ракет), как же уничтожать?
         В ответ молчание, затем слышу: Ну что, капитан, обсудим приказ?!
         Другими словами, мне предлагают идти на таран. Шансов выжить - ноль! Понимаю, что имею право отказаться, - не война ведь, в конце концов, когда с вилами на танки бросались... Но, с другой стороны, а вдруг этот американец с атомной бомбой на борту? Одна жизнь или сотни тысяч - чувствуешь разницу?!
         Мысль придала сил и решительности. Говорю: "Наводите на цель, мать вашу! О жене позаботьтесь - на сносях она!"
         На 20 км поднялся играючи. Как смог? А просто! Во-первых, у СУ-9 скорость по тем временам была невиданная, отсюда и динамический потолок мог иногда доходить до 22 км. Во-вторых, налегке шла машина - без ракет. В-третьих, температура воздуха была подходящей... В общем, стал сближаться с американцем... Чтобы протаранить. Смотрю, а это и не самолёт вовсе - планер-тихоход... А скорость у меня ни много ни мало - 550 метров в секунду, что раза в три-четыре больше, чем у него! Ну, я и проскочил над ним. Резко снижаюсь, а попросту, падаю с 20 до 18 км, чтоб атаковать планер снизу... Смотрю, а он стал заваливаться на правый борт и давай бочку крутить, да всё норовит носом клюнуть - сорваться в пике. Вдруг вижу, батюшки-святы, - ракета на меня летит! Наша! Тут вспомнил, что код "свой-чужой" мне утром не сменили... Локаторы меня и приняли за "чужого". Технике, ей-то что? Она - безглазая... Но увернулся, слава тебе, Господи! Потом, уже на земле, узнал, что по мне и по двум МиГам, которых подняли так же, как меня, палили целых два ракетных дивизиона! В тех МиГах, кстати, сидели мои однокашники Серёжа Софронов и Самвел Айвазян... Им, как и мне, в суматохе забыли сменить коды... Немудрено, что Серёгу сбили... Да-да, ракетой... И ведь сбили не американский "U-2", а наш русский МиГ-15...

Сейчас мы подошли к главному вопросу: кем или чем был сбит "U-2"? Я - нет, не сбивал! Нечем было - меня пустым выпустили на цель. МиГи не могли достать Пауэрса ракетами - они эффективны лишь на высоте до 18 км... Впрочем, как и ракеты наземного базирования... Те самые, от одной из которых мне удалось увернуться... Так кто же сбил? А никто! Планер после того, как я над ним промчался, угодил в поток выхлопных газов из моего сопла, попал в так называемую реактивную струю. На планере, каким и был американец, из неё не выбраться - движок слабый. А в струе воздушные вихри мчатся со скоростью 180 м/сек. плюс крутящий момент! Это - когда твой самолёт начинает безостановочно крутить бочку, переходя в пике, а ты сделать ничего не можешь, как ни стараешься... Именно это и произошло с американцем... Я тому свидетель - всё происходило на моих глазах... Только вот мои свидетельские показания... почему-то никому не были нужны! Наверно, так решили наверху: "Американский самолёт-шпион сбит ракетным дивизионом под командованием капитана Воронова, за что честь ему и звезду Героя на грудь! Всё - тема закрыта, к ней не возвращаться!"
         Только вот, товарищи дорогие, есть одна нестыковочка... Если "U-2" поразила ракета, то почему он целёхонький упал на землю?! Почему остался жив пилот?! Ведь в Серёжу Софронова угодила такая же ракета, но где он?! Где его труп?! Нет их... Потому что и от Серёги, и от его МиГа только дым по ветру рассеялся..."
         "...Дело Пауэрса, - отметил в послесловии Майкл Р. Бешлос, - как это обычно случается с делами такого рода, претерпело четыре стадии: шумиху, неразбериху, наказание невиновных и награждение непричастных..."

Как шили шапки-невидимки для нелегалов

         Кандидатов в нелегалы подбирали не только на первых курсах учебных заведений, но и на другом поле: среди уже работающих в органах госбезопасности оперативников.
         В этом случае основная трудность состояла в том, как объяснить окружению - домочадцам, дальним родственникам, друзьям, а зачастую и соседям исчезновение условного Иванываныча, то есть его отъезд в длительную заграничную командировку после окончания курсов разведчиков-нелегалов?
         Упоминание о загранкомандировке было категорически запрещено и отметалось напрочь. Это ж - заведомая расшифровка! Поэтому для разведчиков-нелегалов существовали отработанные варианты, зашифровывавшие переход того или иного имярек с прежнего места работы в нелегальную разведку.
         Например, для офицеров Советской Армии, успешно окончивших курсы и ставших полноценными разведчиками-нелегалами, вполне приемлемым считался вариант под кодовым названием ПЕРЕВОД ПО СЛУЖБЕ, то есть притворное направление имярек в какой-нибудь медвежий угол - отдалённый гарнизон Забайкальского или Туркестанского ВО.
         Через некоторое время в семью такого нелегала начинали приходить письма со штемпелями соответствующих военных округов.
         Так могло продолжаться с год-полтора, в течение которого этот офицер находился, конечно же, не в Туркестанском или Забайкальском ВО, а где-нибудь в Париже или в капиталистической части Азии...
         Когда же руководство управления "С" такого Иванываныча, ставшего разведчиком-нелегалом, наконец разрешало ему встретиться со своей суженой, то не он приезжал на прежнее место жительства (там ведь оставались друзья, знакомые, которые обязательно будут задавать очень неудобные вопросы!), а его жена следовала по указанному ей маршруту, и, как правило, достигнув пункта назначения, оставалась там на определённый Центром срок - от недели до месяца.
         Для свидания обычно подбирались курортные места европейских социалистических стран: Карловы Вары, фешенебельные гостиницы на болгарском побережье Чёрного моря и т. п.
         Для гласных сотрудников КГБ, перешедших в нелегальную разведку, практиковались в основном два варианта.
         Один из них проходил под кодовым названием ДТП С ТРАГИЧЕСКИМ ИСХОДОМ, другой назывался ПСИХУШКА.

В апреле 1974 года старший оперуполномоченный управления КГБ СССР по Краснодарскому краю капитан Александр К-нко был вызван в Москву.
         Генерал Н. из отдела кадров управления "С" (подготовка и работа с разведчиками-нелегалами) ему без обиняков объявил:
         - Александр Сергеевич, мы знаем вас не только как опытного оперативного сотрудника, но и как человека, выучившего испанский язык, чтобы читать Сервантеса в оригинале... Но дело, в общем-то, не в этом. У нас есть одна идея, которая на первый взгляд может показаться вам странной... Мы предлагаем вам перейти на нелегальную работу в Португалии под "крышей" коммерсанта одной из латиноамериканских стран... Вы же знаете, что сейчас происходит в Португалии - апрельская, "гвоздичная", революция. Фашистский режим Салазара приказал долго жить, к власти пришли социалисты, которым мы обязаны оказать помощь... Если мы этого не сделаем, за нас это сделают западные державы, наши классовые противники, а вот этого мы как коммунисты допустить не имеем права!
         Не дав испытуемому прийти в себя, кадровик подытожил:
         - В общем так, Александр Сергеевич... Принятие решения, разумеется, остаётся за вами, - генерал выжидательно посмотрел в зрачки ошалевшему от предложения оперу из провинции. - Однако, товарищ капитан, прошу иметь в виду, что полученное вами предложение на "бис" не исполняется, поэтому прежде чем дать ответ, хорошенько взвесьте все "за" и "против"... Идите, думайте, а завтра доложите ваше окончательное решение. Да, вот ещё! Я категорически запрещаю советоваться с кем-либо по поводу предложения!
         - Простите, товарищ генерал-майор, можно вопрос? - К-нко вытер платком взмокший лоб.
         - Хоть десять...
         - А как будет выглядеть мой переход в нелегальную разведку? Ведь все - родственники, друзья, соседи - знают, что я - кадровый офицер из гласного состава КГБ, и вдруг мне придётся исчезнуть. Как я конкретно объясню им своё новое назначение?!
         - Очень просто! И объяснять ничего и никому вам не придётся! Мы подберём похожий на вас труп, изуродованный до неузнаваемости в автомобильной катастрофе, чтобы ваша жена, родители и друзья не сомневались в вашей смерти... Ну и... Похороним с почестями! Вслед за этим вам с годик придётся провести на конспиративной квартире, там вы будете осваивать специфические дисциплины и методы нелегальной разведки, шлифовать с преподавателями свои знания испанского языка. А затем, с Богом в душе и с Марксом-Лениным в голове - в путь-дорогу! Вот так-то, дорогой Александр Сергеевич!
         Выслушав генерала, К-нко как-то сразу сник и вспомнил о своей матери с больным сердцем. Она, конечно, не переживёт смерти своего единственного сына...
         - Вас что-то смущает в предложенном варианте, товарищ капитан?
         - Скажите, товарищ генерал-майор, а вот мой мнимый труп, похороны с почестями, это что, единственный вариант, чтобы зашифровать перед окружением моё исчезновение?
         - Вы о руководстве управления "С" не слишком высокого мнения, капитан! - кадровик раскатисто рассмеялся. - Если вам не по душе ДТП С ТРАГИЧЕСКИМ ИСХОДОМ, могу предложить вариант под кодовым названием ПСИХУШКА, хотя хрен редьки не слаще...

Вариант "психушка"

         Есть в Москве на пересечении улиц Фестивальной и Смольной комплекс добротных зданий из жёлтого огнеупорного кирпича, крыши которых едва видны из-за четырёхметровой ограды с колючей проволокой наверху. Верхняя часть зданий состоит из двух этажей, по основные помещения - пять этажей - скрыты под землёй.
         Если вы ознакомитесь с современной картой столицы, изготовленной минуя цензорские инстанции, то обнаружите, что это место обозначено как сквер, ибо на указанном месте - зелёное пятно размером 2-3 гектара.
         Не обольщайтесь, на самом деле это - не зелёное, а до некоторых пор - белое пятно в географии и истории Москвы, потому что там в конце пятидесятых годов была сооружена и оборудована особо засекреченная база по подготовке советских разведчиков-нелегалов.
         В то время там не было ни улицы Фестивальной, ни Смольной, там существовала глухая московская окраина Химки-Ховрино, куда можно было добраться только на спецтранспорте Министерства здравоохранения РСФСР, потому что над дверью проходной висела обшарпанная, как и положено для заведений такого профиля, вывеска:
         Специализированная психиатрическая больница No 47
         Напротив комплекса нелегалов, метрах в двухстах, сиротливо возвышалась заброшенная церквушка, служившая складом какой-то продукции неустановленного назначения, так что въезжавшие в церквушку-склад грузовики не могли привлечь внимания редких прохожих. Церквушка служила потайным входом-выходом из учебного центра, готовившего разведчиков-нелегалов.
         Заброшенный Божий храм со школой нелегалов был соединён подземным ходом, построенным и оборудованным рабочими московского метрополитена.
         Машины, въезжая на территорию школы через подземный ход, доставляли всё необходимое для её жизнедеятельности, а также руководителей школы, преподавателей и новобранцев.
         После того как Московская Патриархия сумела отстоять своё право на возвращение себе той самой церквушки, Комитет госбезопасности продолжал пользоваться подземным ходом - слушатели школы попадали через него на волю или возвращались в родные пенаты под видом прихожан.
         Для доставки объёмных грузов был прорыт другой подземный ход, от учебного центра до магазина на улице Онежской. Далековато, правда, но чего не сделаешь ради конспирации...
         Свидания пациентов всесоюзной психушки No 47 с близкими родственниками происходили следующим образом: посетителей, то есть жену и иже с ней, вводили в отдельную комнату, где стояли только кресла и телевизор.
И вот тут начинался настоящий спектакль! Заранее заснятого на киноплёнку курсанта показывали родственникам по телевизору в окружении плюшевых игрушек, которыми он забавлялся, корча всевозможные, но отнюдь не свойственные нормальному человеку рожи...
         Через 5-7 минут такого садомазохистского сеанса присутствовавшим становилось ясно, что их родственник свихнулся окончательно, а на его поправку потребуются месяцы, а то и годы...
         Удручённые судьбой бедолаги, но вместе с тем уверенные, что он находится в надёжных руках медиков экстра-класса, близкие кандидата в нелегалы с камнем на сердце покидали псевдоклинику... А впоследствии рассказывали своим друзьям и знакомым о постигшем их несчастье. То есть делали то, что должны были сделать по замыслу режиссёров-сценаристов из Комитета госбезопасности, - распространяли нужную легенду...

Вместо эпилога

         Самой большой опасностью, подстерегавшей разведчика-нелегала по возвращении в родные пенаты из мира "истинных ценностей", было... разочарование!
         Дома или на ведомственной даче, разбирая ворох пожелтевших газет и журналов, экс-разведчик проклинал руководство Страны Советов, которое не понимало западных политиков и их подходы к разрешению мировых проблем. Возмущался и громогласно выкрикивал одни и те же вопросы:
         "Насколько эти генсеки и их помощники, министры иностранных дел и иже с ними отвечают требованиям безопасности Советского Союза?! Всё, что они делают, - это предательство интересов великой державы! Я хочу найти ответ, ради чего я подвергал себя смертельному риску, ради чего я на много лет отказался от нормальной жизни, потерял семью, угробил здоровье и время, которых не вернёшь, чтобы столкнуться с осмысленным разрушением моей страны, великой державы?!"
         И тогда понятно становится, почему разведчики-нелегалы погибают не от удара кинжалом и хоронят их не на орудийных лафетах, укутав в пресловутый плащ.
         Как правило, ветераны нелегальной разведки (чаще это касается тех, кто потерпел провал и разоблачение, но затем волей судеб сумел вернуться в Союз) умирают, не дожив и до 60-ти, тихо и анонимно от инфаркта или кровоизлияния в мозг в районных больницах по месту жительства. Да и хоронят их зачастую под чужими именами...
         В этой связи невозможно не привести слова, сказанные всё тем же Кононом Молодым по возвращении на Родину:
         "Для нашего начальства самый лучший разведчик - это мёртвый разведчик. Меньше хлопот по его проверке, которая после возвращения из заграничной командировки будет продолжаться пока он не сыграет в ящик. Поэтому, чем быстрее это произойдёт, тем спокойнее себя чувствует его начальство..."

Сидоров» из «группы Цирке».

Ильинский — Сидоров — Лазарев
В июле 1942 года при эвакуации из осажденного Севастополя пропал начальник информотделения при командовании Черноморским флотом капитан-лейтенант Борис Ильинский. Он полностью владел всей поступавшей в штаб разведывательной информацией и составлял для командующего Черноморским флотом контр-адмирала Октябрьского ежедневные сводки.
Офицер Ильинский, уже исходя из должности в штабе флота, являлся ценной находкой для германских спецслужб.Через некоторое время стало понятно, что Ильинский был захвачен в плен.
В Симферопольской тюрьме, куда он был помещён после пленения немцами, Ильинского почти сразу опознали попавшие в немецкий плен краснофлотцы-шифровальщики, знавшие его по службе в Разведотделе флота. Начались мучительные допросы, в ходе которых немцы узнали о «прозрачности» румынских шифров. Допрашивал пленного советского капитан-лейтенанта сотрудник Нахрихтенбеобахтер зондерфюрер Николай Келлерман.
Он-то и предложил Ильинскому сотрудничество с германским разведорганом — «помогать» в допросах советских военнопленных. Ильинский согласился. Так он попал в «Маринэ абверайнзатцкоманду» обер-лейтенанта Вольфа Цирке под псевдонимом «Сидоров».
Итогом допросов пленного офицера стала практически мгновенная смена техники шифрования у румын, сокращение радиообмена и, как следствие, утрата возможности получения ценных разведданных в самый разгар Сталинградской битвы и сражения за Кавказ. В донесении начальника Разведуправления Главного морского штаба ВМФ СССР капитана 1-го ранга Воронцова резюмировалось:
«Это лишило наши разведорганы одного из основных источников добычи ценных сведений о группировке и намерениях немецко-румынских войск в Крыму и на Юге».
Через две недели «Сидоров» был доставлен в Берлин, где его допрашивали совсем другие люди — «в штабе германского военно-морского флота какие-то офицеры в больших званиях и чинах».
Информация Ильинского, которая помогла немцам в дешифровке, была дополнительно оценена новыми хозяевами в виде прибавки 300 рейхсмарок к ежемесячному жалованию предателя.
По возвращении из Берлина Ильинский опять отличился в Ростове-на-Дону: при его активном участии была разработана инструкция по допросу советских военнопленных, которая получила одобрение у немецкого командования и в дальнейшем использовалась другими немецкими разведорганами.
В начале 1943 года разведкоманда вместе с немецкими войсками начала отступление, фронт двинулся к границам СССР. В Мариуполе «группа Цирке» задержалась до лета 1943 года. Позже она была передислоцирована сначала Мелитополь, затем были Херсон, Николаев и Одесса. К тому времени функции «Сидорова» уже не ограничивались допросами военнопленных.
Управление контрразведки НК ВМФ Смерш точно установило участие Ильинского в заброске немецкой агентуры в тыл Красной армии.
В Николаеве из разведкоманды через линию фронта бежали личный шофёр Цирке — Ткаченко и сотрудник Филиппов, которые подробно рассказали советским военным контрразведчикам всё, что знали о «группе Цирке» и её личном составе. О начальнике разведкоманды было известно, что он уроженец Прибалтики, бывший офицер царской армии и армии генерала Н. Юденича.
В декабре 1943 года на основании материалов Управления контрразведки НК ВМФ Смерш Ильинскому Военным трибуналом был вынесен заочный смертный приговор.
Во второй половине июля 1944 года через Днестр были переброшены четыре немецких агента, которые уже 29 июля давали показания офицерам Смерша, в которых подробно описали «Сидорова».
Отступление вермахта уводило группу Цирке всё дальше на Запад.
С сентября до декабря 1944 года сотрудники Нахрихтенбеобахтер дислоцировались в Вене, где, однако, никакой работы не вели. Вскоре команду расформировали; часть сотрудников влилась в Русскую освободительную армию генерала А. Власова. Сам Ильинский был переведён в разведгруппу капитана Рикгофа «Маринеауфклерунгс команде» № 169 («МАК-169»), которая дислоцировалась на Балтике.
В феврале 1945 года по рекомендации одного из немецких штабов остатки группы направились обратно в Вену, но там уже шли бои со стремительно наступавшими частями Красной армии.
Ильинский решил затеряться среди беженцев и военнопленных. Окончание войны он встретил недалеко от Зальцбурга, на ферме. Американцы направили Ильинского в лагерь для советских граждан, откуда он был передан советскому командованию.
В условиях большого количества перемещённых войной лиц Ильинскому, а точнее теперь уже «Лазареву», удалось представиться бывшим военнопленным и удачно пройти фильтрацию. В 1945 году «Лазарев» — боец караульной роты одной из частей 5-й Воздушной армии.
В подразделении он на хорошем счету: участвует в спортивных соревнованиях по футболу и волейболу. Из рядов Советской армии «Лазарев» был демобилизован в ноябре 1945 года.
Навыки разведчика помогли ему изменить в документах свои биографические данные.
В военном билете, который «Лазарев» получил в Горьковской области, указано, что весь период Великой Отечественной войны он прослужил в полевой авиаремонтной мастерской.
Ильинский — Сидоров — Лазарев скрывался от органов госбезопасности до октября 1952 года, постоянно меняя места жительства и работы.
Однако ошибка стоила ему свободы. Он нарушил правило, которое сам не раз объяснял агентам перед отправкой за линию фронта, — сторониться родных и знакомых. Он решился посетить Тулу, где проживали его сестра и мать. Там и был арестован сотрудниками МГБ.
Приговором Военного трибунала Московского военного округа капитан-лейтенант Ильинский был приговорён к расстрелу. Приговор, конечно, был ним обжалован:
«Второй раз я стою перед расстрелом, может быть, поэтому я из серьёзного человека сделался наивным и не в состоянии правильно мыслить.
«Наивность» предателя оценили Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 5 июня 1953 года. Ходатайство о помиловании было удовлетворено, расстрел заменили на 25 лет лагерей....Дальнейшая судьба неизвестна.
По материалам:Иванников И. Тайная война немецких спецслужб на море, Сафронов «Второй раз я стою перед расстрелом…»

Дело разведчика-оборотня
Недавно тульские чекисты рассекретили материалы уникального уголовного дела, которое хранилось под грифом "Секретно" более 50 лет

Недавно тульские чекисты рассекретили материалы уникального уголовного дела, которое хранилось под грифом "Секретно" более 50 лет и попало в учебники по контрразведке. Мы решили рассказать о подробностях этого дела читателям "Слободы".
Будущий предатель Борис Ильинский попал в немецкий плен в сентябре 1942 года сразу после захвата 35-й батареи под Херсонесом.

В РАЗВЕДКУ ОТ ТУЛЬСКОГО КОМСОМОЛА
В октябре 1952 г. в распоряжение сотрудников тульского управления министерства госбезопасности поступила информация особой важности. Чекисты узнали, что в Тулу из Горького приехал некто Борис Ильинский - опасный преступник, которого органы госбезопасности разыскивают по всей стране еще со времен Великой Отечественной войны. Операция по его задержанию прошла 14 октября. Чекисты схватили Ильинского на ул. Коммунаров (ныне - пр. Ленина), когда он направлялся в парк культуры и отдыха, где у него была назначена встреча. Задержанный предъявил документы на имя Бориса Лазарева. Но ошибки быть не могло, чекисты знали: в годы войны этот человек попал в плен и был завербован на работу в немецкую разведку, а в 1945-м ухитрился пройти фильтрацию, вернуться в СССР под вымышленной фамилией и в течение 7 лет жить обычной жизнью простого человека.
Сотрудника немецкой морской разведки Ильинского смогли вычислить и задержать только тульские чекисты. Но с Тулой его связывало еще и то, что здесь началась его военная карьера.
Дело на немецкого агента Бориса ИЛЬИНСКОГО завели в 1943 г. и заочно приговорили его к высшей мере наказания - расстрелу.

В 1927 г. 16-летний Боря Ильинский вместе с родителями переехал в Тулу к брату Александру, который работал начальником местной оружейно-технической школы. Закончив фабрично-заводскую школу при Тульском оружейном заводе, Борис Ильинский с 1929 г. остался работать на предприятии слесарем, а в 1932 г. по распределению тульского комсомола отправился поступать в Ленинградское военно-морское училище связи.
После училища лейтенант Борис Ильинский получил направление на службу в штаб военного Черноморского флота в Севастополь. Через два года связисту Ильинскому предложили стать разведчиком. В 1938 г. командование отправило делавшего успешную карьеру лейтенанта на разведывательные курсы наркомата обороны в Москву. Изучив тонкости агентурной и радиоразведки, Борис Ильинский стал помощником начальника информационного отделения разведотдела Черноморского флота.
Интересно, что будущий предатель, а пока начинающий советский разведчик Борис Ильинский, мог навсегда расстаться с разведкой, едва начав в ней работать. В 1938 г. в Туле работники НКВД арестовали старшего брата Бориса Ильинского Александра. По негласным правилам того времени, с такими родственными связями работать в разведке Ильинский не мог. Сразу после задержания брата Бориса перевели на менее значимую должность командира роты связи в Одессу. Однако вскоре все обвинения с Александра Ильинского были сняты, его освободили, а для Бориса вновь открылись двери советской военной разведки.
Борис Ильинский вернулся в разведотдел Черноморского военно-морского флота, а сразу после начала Великой Отечественной войны был назначен на должность помощника оперативного дежурного штаба по разведке.

СПАСТИ РЯДОВЫХ, ЧТОБЫ ПОПАСТЬ В ПЛЕН
Летом 1942 г. немецкие войска вплотную подошли к героически оборонявшемуся Севастополю. Окончательно город был занят немцами в начале сентября. В эти дни среди прочих в плен к фашистам попал и Борис Ильинский. Причем как кадровый офицер и сотрудник разведотдела штаба Черноморского флота Ильинский должен был быть эвакуирован, но по злому року этого не произошло.
Когда немцы заняли северную сторону Севастополя, команду штаба Черноморского флота, в числе которой был и Борис Ильинский, перебросили в район Херсонесского маяка на батарею №35. Через несколько дней штаб погрузили на машины и доставили на аэродром для эвакуации. Основную часть командования штаба погрузили на самолеты и отправили из Севастополя. А самолет, предназначенный для эвакуации остатков штаба, на котором должен был лететь Ильинский, заняли раненные матросы. Спасая жизни рядовых бойцов, Борис Ильинский остался в осажденном Севастополе - остался, чтобы спустя два дня оказаться во вражеском плену.
С аэродрома Ильинский в числе оставшейся группы командного состава и рядовых вернулся в район 35-й батареи. С винтовкой в руках Борис Ильинский оборонял ее от наступавших немцев, а потом вместе с остальными офицерами и солдатами перешел на берег и сдался.
Борис попал в лагерь советских военнопленных. На первом же допросе раненный при обороне батареи Ильинский признался немецкому офицеру, что служил помощником оперативного дежурного штаба Черноморского флота по разведке. Как спустя много лет признает сам Борис Ильинский, обмануть немца было невозможно: "При допросе присутствовали матросы-радисты штаба флота, которые знали меня в лицо, по фамилии и должности".
Немцы сразу поняли, что в их руках оказался человек, который мог обладать бесценной оперативной информацией о штабе Черноморского флота и его деятельности, а также количестве кораблей и состоянии флота.

ИЛЬИНСКИЙ. ОН ЖЕ "СИДОРОВ"
Перед нескончаемыми допросами и вербовкой немцы решили обработать Ильинского, что называется, по полной, и, прежде всего, задавить его психологически. На руку им сыграло то, что Ильинский помог бежать из лагеря военнопленных офицеров сотруднику особого отдела НКВД, отдав ему свой паек хлеба. Борис Ильинский попал в число подозреваемых в организации побега "особиста" и попал в симферопольскую тюрьму, где больше месяца провел в одиночной камере.
После пытки одиночкой Ильинского доставили в симферопольский штаб немецкой морской разведки "Нахрихтенбеобахтер" ("НБО"), поселили в отдельную комнату, накормили, одели, начали оказывать медицинскую помощь.
Поправившегося Ильинского начали допрашивать. Немецкие переводчики выведывали у него информацию об организации разведотдела, функциях различных подразделений. Ильинский рассказал все, что знал. А, кроме того, назвал немцам имя начальника радиостанции разведывательного отдела штаба, который попал в плен вместе с ним. Хитроумные немецкие разведчики предупредили: "Лучше говори правду, мы уже допрашивали сотрудников разведотдела штаба и нам все известно! Соврешь - пеняй на себя".
Спустя неделю после первого допроса в штабе "НБО" Ильинского пригласили к зондерфюреру немецкой разведывательной команды Келлерману. Немецкий разведчик предложил пленному офицеру работать в его команде в качестве специалиста по допросам советских военнопленных в лагерях. Ильинский согласился и, таким образом, поступил на службу в немецкие разведорганы.
На свое первое задание в качестве агента немецкой разведки Борис Ильинский отправился в Ростов-на-Дону в составе группы обер-лейтенанта Цирке. Ильинскому присвоили агентурный псевдоним "Сидоров".

О подробностях службы советского офицера в немецкой разведке, об удивительном возвращении предателя на Родину читайте в следующем номере "Слободы".
Андрей ВАРЕНКОВ,
фото из архива ФСБ.

Дело разведчика-оборотня
Недавно тульские чекисты рассекретили материалы уникального уголовного дела, которое хранилось под грифом "Секретно" более 50 лет и попало в учебники по контрразведке

Продолжение. Начало в номере 5 декабря 2007 г.

Напомним, в октябре 1952 г. тульские гэбэшники повязали особо опасного преступника Бориса Ильинского. В 1942 г. будучи помощником оперативного дежурного штаба Черноморского флота по разведке Борис Ильинский попал в немецкий плен, был завербован и стал работать на военно-морскую разведку абвера. Немецкого агента Сидорова (такую кличку получил советский офицер Ильинский) удалось задержать только спустя 7 лет после окончания войны.
В конце 1944 г. после ликвидации разведгруппы Цирке немецкий агент Борис Ильинский осел в деревушке
в 30-ти км от австрийского Зальцбурга.

ФАШИСТСКАЯ КАРЬЕРА
Осенью 1942 г. после вербовки в симферопольском штабе морской разведки "Нахрихтенбеобахтер" ("НБО") новоявленный немецкий агент Борис Ильинский был отправлен в группу старшего лейтенанта Вольфа Цирке. Айнзатцкоманда Цирке специализировалась на допросах военнопленных в лагерях. Ильинский получил должность так называемого "опрашивающего". Еще в штабе "НБО" ему была поставлена основная задача: "выявлять из числа военнопленных тех, кто работал на военных заводах Советского Союза, опрашивать их по вопросам, интересующим немецкую разведку, и записывать показания". Немцев интересовало все, что касалось области вооружения Красной Армии, и, прежде всего, состояние военной промышленности СССР на Урале и Дальнем Востоке. Эти бесценные сведения утекали во вражескую разведку через Бориса Ильинского.
Детальный инструктаж по поводу предстоящей работы предатель прошел в Ростове-на-Дону, куда в составе группы Цирке попал на свое первое задание. О тонкостях ведения допросов Сидорову рассказали жители Болгарии Александр Браунер и Иван Стоянов, которые также работали в команде Цирке. Именно через болгар собранная рядовыми "опрашивающими" информация попадала в верха немецкой разведки.
В войне отчетливо наметился перелом. Синхронно с наступлением Красной Армии разведывательная группа Цирке перемещалась в западном направлении. После Ростова-на-Дону Борис Ильинский "работал" в лагерях для военнопленных в Мариуполе, Херсоне, Одессе, Галаце (Румыния), Рени (Молдавия) и Вене (Австрия).
Еще совсем недавно делавший успешную карьеру по службе в Красной Армии, Ильинский добился определенных успехов и в работе на немецкую разведку. В конце 1942 г. его лично вызывали в Бухарест и Берлин. Высокопоставленные чины фашистской Германии еще и еще допрашивали Ильинского о состоянии Черноморского флота и тонкостях советской радиоразведки. А весной 1944 г. в Рени начинавший с должности обычного "опрашивающего" агент Сидоров, вместе с Вольфом Цирке занимался подготовкой и переброской в тыл Красной Армии двух немецких диверсантов.
Кстати, во время работы в разведгруппе Цирке Ильинский носил военную немецкую форму без знаков отличия. Официальной зарплаты у предателя не было. Но немцы регулярно - два раза в месяц - платили своему агенту по 500 советских рублей или по 200 марок.
Эта справка о работе в должности кочегара стала одним из первых документов, закрепивших новую фамилию предателя после возвращения в город Горький.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОБОРОТНЯ
Осенью 1944 г. по прибытии в Вену группа Цирке была расформирована: ее сотрудникам предложили пойти на службу в аналогичные разведгруппы. Но какое-то внутреннее чутье подсказало Ильинскому, что фашистской Германии приходит конец. Поэтому, несмотря на сытую жизнь в немецкой разведке, он с разрешения Вольфа Цирке устроился на работу к австрийскому крестьянину, хутор которого располагался в 30 км от Зальцбурга. Агент Сидоров затаился: в тихой австрийской глубинке он терпеливо ждал, когда кончится война.
Правда, перед тем, как осесть у крестьянина, Борис Ильинский с разрешения своих немецких начальников ездил в Италию, где близ Милана в немецкой части служила его любовница - Валентина Лазарева. С ней Борис познакомился в группе Цирке.
В мае 1945 г. после капитуляции Германии Ильинский пешком отправился в Зальцбург. Американцы создали здесь два лагеря: один для советских военнопленных, подлежащих отправке на Родину, а второй - для тех, кто служил во власовской армии или работал в немецкой разведке, и не желал возвращаться в Советский Союз. Что руководило Ильинским в тот момент, неизвестно: быть может, после стольких лет разлуки он хотел увидеть близких родственников. Но он пошел на риск и явился в лагерь для пленных, подлежащих отправке в СССР.
Через две недели Ильинского в числе прочих военнопленных передали Советскому командованию. По логике вещей вместо возвращения на Родину предатель должен был отправиться под трибунал. Дело в том, что факт работы Бориса Ильинского на немецкую разведку был достоверно установлен еще в 1943 г., после захвата штабных документов немцев в Сталинграде. К окончанию войны органы контрразведки СМЕРШ имели на Ильинского целое дело: информация о его службе в НБО постепенно накапливалась из показаний заброшенных в советский тыл и арестованных немецких агентов, от бежавших из плена военнослужащих Красной Армии, от жителей городов, где работал предатель. Вычислить бывшего немецкого разведчика Сидорова во время фильтрации, казалось, было делом техники.
Однако в суете тех послевоенных дней Ильинский умудрился вернуться. В советском лагере для репатриируемых он представился Борисом Лазаревым (по фамилии своей любовницы Валентины Лазаревой). Обман сработал - в августе 1945 г. Борис Лазарев прибыл в венгерский Секишвар для прохождения службы в 356-м батальоне аэродромного обслуживания, а в октябре демобилизовался и вернулся в Советский Союз. Именно в Секишваре человек по фамилии Лазарев стал существовать не только на словах самого Ильинского, но и в официальных документах. Ильинскому выдали красноармейскую книжку на имя Лазарева, которую он впоследствии поменяет на гражданский паспорт.
Сестра Бориса Ильинского Валентина сыграла ключевую роль в его задержании, но именно она оставалась единственной ниточкой, связывавшей бывшего немецкого агента с волей.

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ
По возвращении на Родину экс-разведчик абвера направился не к родственникам в Тулу, а в Горький, где он родился и вырос, но где не осталось близких людей. Догадываясь, что его, скорее всего, разыскивают, Борис Лазарев решил стать перекати-поле: в течение 7 лет он как перчатки менял места работы, разъезжал по всей стране. Лазарев предпочитал не задерживаться в одном месте больше чем на год. Помогла ему и любовь женщин. Кроме заводских общежитий временным пристанищем бывшего немецкого агента чаще всего становились жилища его любовниц. В частности, достоверно установлено, что последние полгода жизни на свободе Лазарев жил в частном доме некоей Анны Трошиной.
Несмотря на все эти меры предосторожности, Бориса Ильинского все же тянуло к родственникам. Сам он признался на допросах, что "очень сильно хотел увидеть мать и выяснить судьбу других близких".
Впервые после войны Ильинский приехал в Тулу в 1945 г. Следующий визит он совершил через 4 года. Но ни в первый, ни во второй раз Борис не смог найти родню.
В третий раз Ильинский приехал в Тулу 12 октября 1952 г. По справке адресного бюро Борис разыскал свою сестру Валентину. Он рассчитывал узнать у нее адрес своей жены, которая жила в Ленинграде. Но Валентина Ильинская, знавшая о работе брата в немецкой разведке, не стала ему помогать и предложила сдаться чекистам. Ни о чем не договорившись, Борис и Валентина решили встретиться еще раз. После этого свидания Валентина Ильинская сама обратилась в Управление госбезопасности и сообщила, что ее брат находится в городе. После этого Борис Ильинский, он же Сидоров, он же Лазарев был задержан.
3 марта 1953 г. Военный трибунал Московского военного округа приговорил Ильинского к высшей мере наказания - расстрелу. Однако по амнистии летом того же года это наказание заменили на 25 лет лишения свободы. Отбывать срок Ильинского отправили в особый лагерь МВД СССР.
К сожалению, нам не удалось выяснить дальнейшую судьбу разведчика-оборотня. Возможно, он умер своей смертью в лагере, а может, освободился из зоны и теперь доживает свой век обычной тихой жизнью.

Благодарим за помощь в подготовке материала пресс-службу УФСБ по Тульской области.
Андрей ВАРЕНКОВ,
фото из архива ФСБ.

В октябре 1953 года контр-адмирал Леонид Бекренев стал начальником 1-го управления Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил. За двадцать лет службы в разведке флота Леонид Бекренев всякое повидал, едва ли его можно было чем - то удивить. На его памяти был Герой-катерник Алексей Добрянский официально «погибший»(?) в бою в у острова Соммерс и неожиданно «всплывший» на ответственных должностях в школе абвера на мызе Кейла-Йоа, были полярные исследователи, давшие свое имя дюжине заливов и островов в северных морях, «вдруг»(?) оказавшиеся шифровальщиками в штабе адмирала Редера , были командиры миноносцев - любители прокатиться с «ветерком» по Таллиннскому рейду, «вдруг»(?) оказавшиеся с любовницами в Швеции…. Но, чтобы офицер, которого он сам «ввел» в разведку и которому доверял как себе, вдруг оказался матерым врагом, заслужившим на этом поприще четыре германских ордена…. Дело в том, что «Ориентировка» по Борису Ильинскому была разослана в «заинтересованные» инстанции еще в марте 1943 года. Кстати, в послужных списках адмирала Бекренева, оформлявшихся при его жизни, был «заморбличен» период его службы в разведывательном отделе Черноморского флота. Вместо отметок о службе в должностях помощника и заведующего 2-м отделением, появилось безликое - «…заместитель начальника, начальник отделения»….. Какого отделения, когда? Оно и понятно,- кому было приятно тиражировать информацию о том, что в свое время он дважды содействовал в назначении на ответственные должности в разведке изменника Родины, матерого врага, поставившего на «уши» радиоразведку Южного фронта и Черноморского флота, и прочее и проч… Процесс визирования документов военных трибуналов носил исключительно служебно-административный характер. В марте 1953 года Бекреневу предстояло «завизировать» обвинительное заключение в уголовном деле на человека, которого он знал, и которому когда-то в полной мере доверял…
...
В плену оказались старшины-шифровальщики, радиотелеграфисты, операторы, обслуживавшие стационарную и подвижную радиостанции разведывательного отдела, во главе со своим начальником – лейтенантом Демидовым. В плену оказался старший секретчик разведывательного отдела - мичман Иван Шаров. Еще 26 июля он был направлен в Камышевую бухту для передачи на борт лидера «Ташкент» секретной документации с перспективой эвакуации тем же рейсом. Перегружая на борт корабля мешки с секретными документами, он вручил специалисту СПС сопроводительный документ, в котором предназначалось к эвакуации «четыре мешка с документами плюс- доставивший их мичман Шаров». Принимающий обратил внимание, на то, что мешков оказалось пять, - естественно - преимущество при эвакуации принадлежало мешку с совершенно секретными документами, а не мичману. В результате, - Шарову пришлось ожидать очередной «оказии» и он оказался в многотысячной массе, страстно желавшей любыми средствами вырваться с огненного капкана. Шаров был по стандартным меркам взрослым и практичным человеком. Хорошо представляя себе возможный ход событий, он переоделся в солдатскую форму и воспользовался солдатской «книжкой» убитого красноармейца. Нужно ли мне напоминать о том, что в солдатской книжке той поры не предусматривалась фотография владельца? «Затеряться» в громадной массе военнопленных Шарову сразу не удалось – в первую же ночь в концентрационном лагере, он был опознан одним из матросов, знавших его по службе в разведывательном отделе флота. Пришлось воспользоваться помощью патриотически настроенных моряков, с готовностью расправившихся с потенциальным доносчиком. По воспоминаниям Шарова сцена эта напоминала аналогичный эпизод, описанный автором сценария фильма «Судьба человека». В дальнейшем, пройдя все испытания, Шаров вернулся на Родину и смог убедительно подтвердить достойное поведение в плену и доказать органам «Смерш» свою благонадежность. Поскольку Шаров попал в плен в солдатской форме, его миновал жесткий режим штрафных концлагерей, в которых преимущественно содержали моряков, попавших в плен в последние дни борьбы за Севастополь.
...
Мы уже вели речь о том, что Борис Ильинский попал в плен 3 июля, - значит, уже с 5-го июля он находился в лагере Толе под Бахчисараем. На первом допросе Борис Николаевич дал о себе ложную информацию в надежде «затеряться» среди десятков тысяч военнопленных. Так, он указал, что служил командиром роты в батальоне связи флота, что отца его зовут Николай Павлович, что девичья фамилия матери – Чубурашкина, что проживают они по адресу: г. Тула, ул. Коммунаров дом 39 кв. 5. Следует отметить, что легенду прикрытия он продумал грамотно. Адрес родителей в Туле пришлось назвать,- так как проверить его было несложно… Изменив отчество отца с Дмитриевича на Павловича, Борис Николаевич пытался сохранить в тайне свое истинное происхождение… Указав, что девичья фамилия матери -Чубурашкина, он тоже немногим рисковал,- указывая название деревни в Ковернинском уезде, откуда мать его была родом… Должность командира роты связи указывалась в его служебном удостоверении после кратковременной службы в Одесской военно-морской базе… Каждый офицер разведки имел служебное удостоверение, по которому он мог «прописаться» по месту жительства семьи, зарегистрироваться в гостинице во время служебной командировки и проч.
Был ли шанс у Ильинского затеряться в толпе военнопленных? Как выясняется - был... Оказавшийся в плену комиссар 9-й морской стрелковой бригады, которого многие моряки и пехотинцы знали в лицо, умудрился бежать из эшелона, идущего в Донецк, и в феврале 1943 года перейти линию фронта в районе Мариуполя…
...
Судя по фотографиям разных лет, - Ильинский резко менял свой облик.
На фотографии 1939 года - морской офицер - интеллектуал, с аккуратной прической, с ироничным прищуром глаз. На фотографии 1944 года - при всех прежних признаках - самодовольный взгляд властителя людских судеб, облаченного в форму офицера вермахта.
На фотографии, сделанной в Альпах в апреле 1945 года - залихватский, бесшабашный взгляд, «простоватого»(?) , парня с заводской окраины… Это нисколько не противоречило легенде, - действуя по плану «грядущей» натурализации, «Борис Лазарев» изображал подневольного работника, батрачившего на хозяина –«мироеда», и с «нетерпением» ожидавшего возвращения домой… Появление последней фотографии - нетипичный случай для опытного разведчика, привычно избегавшего лишний раз «светиться», но вполне естественное явление для простоватого младшего сержанта, прошедшего плен, «томящегося» в ожидании грядущего возвращения на Родину, в российскую глубинку, и пожелавшего «запечатлеть» себя на фоне заснеженных горных вершин… Вот удивятся земляки-горьковчане… Действуя по такому проекту «натурализации», разведчику не нужно было фальсифицировать лагерную документацию, запасаться свидетелями своего патриотического поведения в плену… Сохранялась возможность при необходимости изменять свое местонахождение, что и предпринял Ильинский, покинув хутор и направившись в сторону итальянской границы…
На фотографии, сделанной после ареста в 1952 году, - стриженая «под машинку» голова, сытая, самодовольная физиономия, сосредоточенный, спокойный, уверенный взгляд, свойственный профессиональным спортсменам и матерым бандитам…
На фотографии, сделанной в шестидесятых годах, интеллигентное лицо, проницательный, спокойный, чуть иронический взгляд… Судя по одежде, в которой он был во время последнего фотографирования,- Борис Николаевич к тому времени был расконвоирован, либо жил на «поселении»…. Кстати, в следственном «деле» отмечено, что длительное время Ильинский «…работал бухгалтером»(?). Не станем до поры уточнять специальность, знания и навыки по которой были остро востребованы в «специальных» тюрьмах МГБ СССР той поры …
...
Естественным было бы задать вопрос,- на чем основывается мое утверждение о том, что основной целью возвращения Бориса Ильинского в Россию, - состояло в добывании разведывательной информации по объектам советской атомной промышленности.
До сих пор в городах Российской федерации действует обязательная прописка по месту жительства и требование временной прописки во всех случаях вынужденного длительного пребывания в тех же городах… Более того, по сей день у мужчин призывного возраста требуются документы, подтверждающие их отношение к воинской службе – то есть - обязательная регистрация в военкомате. На территории СССР существовали города и целые области с особым режимом, пребывание в которых требовало наличия специальных пропусков или командировочных предписаний. Если бы не это требование,- нам никогда было бы не узнать – в каких городах побывал Борис Ильинский с 1946 по 1952 год. По отметкам в паспорте он регистрировал факт длительного пребывания в следующих городах:
- год в Горьком,
-6 месяцев в Муроме,
-год в Херсоне,
-4 месяца в Арцизе,
- 6 месяцев в Ярославле,
- 2 месяца в Перми,
- восемь месяцев в Уфе,
- 6 месяцев в Оренбурге,
-6 месяцев в Куйбышеве,
-6 месяцев в Черепанове Новосибирской области,
- один год в Кемерово,
-6 месяцев в Братске,
-1 год в Новосибирске.
Самый поверхностный взгляд на перечень городов, в которых основательно «отметился» Борис Ильинский, позволяет предположить целевую направленность, - определенную систему в этом «турне» продолжительностью в семь лет… Теперь нам предстоит ответить на вопрос,- что связывает между собой эти города?
Во всех этих городах, без исключения, создавались объекты, на которых закладывались основы «атомного» проекта СССР.
В регионах, представлявших повышенный интерес, Ильинский находился не менее полугода… В городах, помеченных мной,- Борис Николаевич «отметился» более основательно, живя с женщинами, которые успели родить от него детей…

Отступление германской армии напрямую влияло и на передвижение группы Цирке. Она уходила всё дальше на Запад. Например, с сентября по декабрь 1944 года группа располагалась в Вене, но уже никакой работы не вела. В итоге её расформировали. Часть сотрудников ушла в части РОЛ Власова, а сам Сидоров как ценный специалист был переведён в разведгруппу капитана Рикгофа (МАК-169), дислоцировавшуюся на Балтике. Там он находился до февраля 45-го, пока но указанию одного из немецких штабов остатки группы не направились обратно в Австрию. Но там уже шли бои, и Ильинский принимает pemeirac затеряться среди беженцев и военнопленных. До победы он преспокойно работал у австрийского крестьянина на хуторе, расположенном в 30 километрах от Зальцбурга.
Однако перед тем как осесть, Борис Ильинский с разрешения своего начальника выезжал в Италию, где близ Милана в немецкой части служила его любовница — Валентина Лазарева. Став опытным разведчиком, Сидоров готовится к приходу Красной армии. И, надо сказать, готовится основательно. Только этим можно объяснил» его появление в лагере для военнопленных в Зальцбурге, подлежащих отправке на Родину. Уж для кого, но для него это был неоправданный риск. И тем не менее…
Он шел на явный риск. Шел уверенно, с каким-то внутренним чутьём на успех. И, надо сказать, оно не подвело его.
Через две недели Ильинского в числе прочих военнопленных передали советскому командованию. В лагере для репатриируемых он назвал себя Лазаревым. Под этой фамилией и проходил фильтрацию.
Сама по себе эта процедура, если её так можно назвать, была достаточно жесткой. Она включала в себя обычные допросы, иногда даже с пристрастием. Очные ставки с присутствием свидетелей. А самое главное — проверку данных бывшего военнопленного. Каким образом Ильинскому, Сидорову и Лазареву удалось все пройти, остаётся великой загадкой, так как вычислить его было делом обыкновенной техники. И всё-таки ему удалось то, что даже не удавалось обыкновенным военнопленным, на которых могли что-то нехорошее показать товарищи. На него показать было абсолютно нечего. Другая фамилия, чужая биография. Одним словом, профессионально подготовленная легенда, в которую поверили!
А ведь он должен был рассказать об обстоятельствах пленения, о том, какие документы и вооружение имел при себе. Подробно рассказать о пребывании в плену, где подвергался регистрации, где подвергался аресту и допросам. В фильтрационном деле перечислялись люди, с которыми военнопленный был в неволе. Также пребывание в плену должны были подтвердить как минимум два человека, показания которых подшивались в фильтрационное дело.
В результате в нём появлялся следующий документ:
«Утверждаю
Нач. отдела контрразведки
СМЕРШ …
Заключение
…я, старший оперуполномоченный… рассмотрев материал на бывшего военнопленного Лазарева Бориса Николаевича НАШЁЛ:
Что по состоянию на… 1945 года компрометирующих данных на проверяемого не добыто
По учёту розыска агентуры противника не проходит.
ПОСТАНОВИЛ:
Лазарева Б.Н. отнести к… категории и передать командованию… по нарядам… с последующей разработкой но месту работы.
Оперуполномоченный (личная подпись)».
Легенда сработала!
В августе 1945 года Борис Лазарев прибыл в венгерский город Секишвар для прохождения службы на должность бойца караульной роты в 356-й батальон аэродромного обслуживания 5-й Воздушной армии. В новом подразделении он абсолютно на хорошем счету, где не просто отлично служит, а еще и участвует в спортивных соревнованиях по футболу и волейболу. Нареканий никаких. На то он и разведчик!
В ноябре 1945 года Лазарев демобилизуется из армии. В военкомате Горьковской области, куда он вернулся из Венгрии, ему выдадут военный билет, в котором будет записало, что весь период Великой Отечественной войны он прослужил в полевой авиаремонтной мастерской.
Одним из первых документов, который еще раз закрепил новую фамилию Ильинского после возвращения в Горький, стало удостоверение, выданное ему как Лазареву Б.Н. 5 февраля 1946 года, «в том, что он действительно работает в жилищной части КЭЧ гарнизона г. Горького в должности ст. кочегара. Удостоверение действительно по 15 апреля 1946 г.
Начальник жил. части Горьковского гарнизона Иванов».

Агент «морского» Абвера
«… Необходимо провести тщательную фильтрацию всех военнопленных, гражданских и перемещенных лиц в стационарных лагерях и временных пунктах принудительного содержания на территории ответственности Генерального комиссара округа Николаев. Проверке подвергаются лица, прибывшие после 29 декабря 1941 года...

Список уполномоченных по каждому объекту прилагается.

1. Николаев. «Шталаг – 364». Капитан-лейтенант Видель, переводчик Сидоров.

2. Гебит Кировоград. Аджамское. Гаупт-фельдфебель Венке, переводчик Высоцкий.

3. Гебит Кировоград. Великовисковский. Лейтенант Шлауф, переводчик Сухой.

4. Уезд Очаков. Каменка. Обер-лейтенант Думер, переводчик Шихт.

5. Гебит Новая Одесса. Троицкое. Унтер-офицер Ленерек, переводчик Зяблицкий.

… Всем службам обеспечить содействие оперативного выполнения приказа № м 324/11 от 26.10.1942. Куратор НБО корветтен-капитан Рикгоф».

(Иванников И. Тайная война немецких спецслужб на море//В мире спецслужб. 2005. № 6. 13 июля).
Во время немецкой оккупации наш город превратился в «столицу» многочисленных спецслужб третьего рейха и его союзников. Здесь действовали тайная полевая полиция, опергруппа СД, руководимая Санднером, две айнзацкоманды и румынская жандармерия. Кроме того, генеральный округ Николаев находился под надзором шефа полиции безопасности Шпана и сотрудников Абвера.

Недавно Тульское отделение ФСБ рассекретило несколько фондов областного архива КГБ. Новые документы свидетельствуют о том, что наш город с августа 1941-го по март 1944 года стал для немцев своеобразным «Лэнгли». Спустя полгода после начала оккупации в Николаеве, плюс ко всем спецслужбам, добавилась контора такой экзотической организации, как морская контрразведка Абвера – «Нахрихтенбеобахтер» (НБО).
Это подразделение было организовано в январе 1942 года как служба контрразведки штаба главнокомандующего морскими силами на Черном море. Организация имела разветвленную структуру: управление (до 90 сотрудников), две разведывательные команды, диверсионный отряд, группу по вербовке захваченных моряков, свой лагерь военнопленных и школу подготовки агентуры. В ее состав входили специалисты по радиоразведке и изучению документов затонувших судов, опросу пленных и контрразведывательной защите. На «балансе» находилось также карательное подразделение - легион «Черное море» (500 отборных диверсантов, принимавших активное участие в антипартизанских операциях). «Морской» Абвер тесно взаимодействовал с разведывательными отделами комендатур во всех приморских городах Украины.
НБО поначалу базировалась в Симферополе, затем в Одессе, а потом на несколько месяцев перебралась в Николаев.
В конце января 1942 года два штатных сотрудника НБО капитан-лейтенант Видель и переводчик Сидоров прибыли в город для вербовки советских военнопленных в свою разведшколу. За две недели им предстояло просмотреть несколько тысяч дел и лично допросить три сотни красноармейцев в николаевском «Шталаге-364».
Со своей задачей абверовцы справились блестяще. Переводчик Сидоров разработал «свой метод» фильтрации русских солдат и офицеров. Новый способ первичного отбора военнопленных, вскоре будет взят на вооружение всеми спецслужбами фашистской Германии.
Рассекреченные документы Тульского КГБ (НКВД) позволили узнать истинную фамилию переводчика. Это Борис Николаевич Ильинский – капитан-лейтенант Черноморского флота, незаметный, маленький человек, который принес много вреда своему народу и оставил недобрую память о себе в Николаеве.

Пролетарская биография: не участвовал… не состоял… не привлекался…
О биографии Бориса Ильинского мы узнаем из личного дела, составленного дознавателями «СМЕРШа». И. Иванников, почти целиком приводит его в своей статье «Тайная война немецких спецслужб на море».
Будущий офицер Черноморского флота родился в 1911 году в Нижнем Новгороде. Отец: рабочий литейно-механического завода; мать: надомная швея. В 1927-м Боря Ильинский вместе с родителями переехал в Тулу к брату Александру, который работал начальником местной оружейно-технической школы. После окончания фабрично-заводского училища при Тульском оружейном заводе он остался работать на предприятии слесарем, а уже в 1932-м Ильинскому крупно повезло: по распределению Тульского горкома комсомола молодой человек отправился поступать в Ленинградское военно-морское училище связи.
Комсомольская путевка + безупречная биография позволили ему спокойно окончить заведение и получить направление в Штаб Черноморского флота. Способный лейтенант становится членом партии, получает квартиру и женится. Вскоре в семье появляется дочь.
Жизнь улыбается, а карьера набирает обороты. Начальство замечает перспективного офицера, и в 1938-м Ильинского направляют на специальные курсы наркомата обороны в Москву. Изучив специфику радиоразведки, молодой связист сразу становится помощником начальника информационного отделения разведуправления Черноморского флота.
Очень большая должность и… ответственная. Через руки лейтенанта проходит вся оперативная информация о перемещении румынских, венгерских и турецких кораблей. Подчиненные ему аналитики обрабатывают доклады пограничников о контрабанде оружия, задержании подозрительных лиц и маркировке транзитных грузов. Сведения от разных служб формируются каждое утро в отдельный рапорт и предоставляются командующему флотом.
Борис Ильинский справляется с работой. В марте 1941 года ему присваивают звание капитан-лейтенанта и назначают главным оперативным помощником начальника разведуправления. Его должность – «глаза и уши» Черноморского флота. В этом качестве молодой офицер встречает войну.

Без «глаз» и «ушей»
Летом 1942-го немецкие войска вплотную подошли к Севастополю. Началась всеобщая эвакуация. Раненые матросы и пехотинцы, гражданское население и боеспособные воинские части покидали осажденный город. Сотрудники штаба жгли архивы и служебные документы.
Все кадровые офицеры штаба Черноморского флота, и в первую очередь сотрудники разведотдела, должны были эвакуироваться из осажденного города. Когда немцы заняли северную часть Севастополя, последних штабистов перебросили в район Херсонесского маяка на знаменитую батарею № 35.
С запасного аэродрома первый самолет взлетел благополучно, второй - попал под внезапный налет вражеской авиации. Все попрятались в укрытие и переждали опасность. Затем стали грузить документы, но… подъехала машина с ранеными матросами и для нескольких офицеров места не хватило. Среди «невезучих» оказался капитан-лейтенант Ильинский.
Пришлось взять винтовку и вернуться в район 35-й батареи. Через два дня он вместе с оставшимися бойцами сдался врагу.
Борис попал в лагерь советских военнопленных. На первом же допросе он признался немецкому офицеру, что служил помощником оперативного дежурного штаба Черноморского флота по разведке. Немцы не сразу поверили, что в их руках оказался человек, который обладает бесценной информацией о штабе Черноморского флота и его деятельности. Его долго изнуряли допросами. Однако, когда пленные краснофлотцы-шифровальщики подтвердили статус офицера, отношение к нему изменилось. Стали лучше кормить и выдали чистую одежду.
Архив уголовного дела Тульского НКВД фиксирует последовательность событий. Сначала Ильинский отказался раскрывать военную информацию. Его посадили в одиночную камеру без света, несколько дней не кормили и не давали воды. Затем вызвали на допрос к специалисту. Им оказался зондерфюрер немецкой разведывательной команды Николай Келлерман.
Метод «специалиста» оказался простым. Советского офицера и нескольких краснофлотцев вывели во внутренний двор тюрьмы. Келлерман начал беседу с вопроса:
- Кто отвечал в штабе флота за внутреннюю безопасность информационного обеспечения?
Ильинский:
- Мне это не известно.
Охранники ставят одного из матросов к стене, и Келлерман убивает его выстрелом в затылок.
Келлерман:
- Из каких оперативных источников стало известно о прибытии румынского транспортного конвоя в Лисью бухту 11 апреля?
Ильинский:
- Я не знаю… действительно, не знаю…
Еще один выстрел в затылок краснофлотца.
Ильинский сломался. Он рассказал немцам все. Рассказал о структуре организации разведотдела штаба Черноморского флота и функциях различных его подразделений. Назвал имя начальника секретной радиостанции штаба, который попал в плен вместе с ним (лейтенант Демидов отказался сотрудничать с немцами и был расстрелян).
Однако самый главный подарок противнику капитан-лейтенант Борис Ильинский сделал 4 октября 1942 года. Он рассказал о том, что советскому командованию накануне войны стали известны шифровальные коды румынской армии.
Радиоперехваты секретных переговоров румын с немецкими союзниками стали прозрачными для советского командования еще в начале 1941 года. Германские штабы пользовались для шифровки своих оперативных сообщений знаменитыми кодами «Энигма». (Позже англичанам случайно удалось добыть дешифровальную машину, но никому из союзников они не раскрыли эту информацию).
Однако на практике, общаясь с румынским оперативным командованием, немцы часто переходили на румынский (промежуточный) шифр. Это помогало советской разведке «малой кровью» добывать секретные сведения о тактических планах вермахта на южном направлении.
После признания Ильинского немцы тут же заставили румын перейти на другой шифр, родственный по кодировке с «Энигмой». С конца 1942 года, во время тяжелых боев под Сталинградом, советский генштаб остался «без глаз и ушей» на южном направлении боевых действий, откуда генерал-фельдмаршал Манштейн пытался деблокировать окруженную армию Паулюса.
Зондерфюрер Николай Келлерман предложил пленному капитан-лейтенанту работать переводчиком в его команде, для допросов «перспективных» советских военнопленных в лагерях. Ильинский согласился и… прошел «испытание кровью». Архивное дело «СМЕРШа» содержит фотографию, где бывший морской офицер участвует в расстреле пленного красноармейца - гарантия для немецких спецслужб от повторного предательства нового агента.
На свое первое задание в качестве сотрудника немецкой разведки Борис Ильинский отправился в Николаев в составе оперативной группы «Нахрихтенбеобахтер» под командованием обер-лейтенанта Цирке. Ильинскому присвоили агентурный псевдоним «Сидоров».

«Шталаг - 364»
Айнзатцкоманда Цирке специализировалась на допросах военнопленных в пересыльных шталагах и офлагах. Ильинский получил должность «опрашивающего». Ему была поставлена конкретная задача: выявлять тех, кто до призыва работал на военных заводах. Немцев интересовало все, что касалось области вооружения Красной Армии, и прежде всего - состояние военной промышленности СССР на Урале и Дальнем Востоке. Важные сведения утекали в аналитические отделы вражеской разведки из протоколов допросов переводчика Сидорова.
«Шталаг-364» был организован на Темводе, за Ингульским мостом. Это один из крупнейших нацистских лагерей на оккупированной территории СССР. Здесь в 26 двухэтажных бараках постоянно содержалось 26-30 тысяч советских военнопленных. Вся территория была разбита на отдельные участки. Каждый корпус, где находилось более 200 узников, был огражден колючей проволокой.
Условия содержания заключенных были стандартны для всех подобных шталагов: все, кто был не в состоянии работать, уничтожались. Если в каком-то бараке появлялись тифозные больные, немцы сразу начинали бороться с эпидемией: охрана заколачивала все окна и двери и… через неделю трупы увозили за пределы лагеря. Два раза в месяц администрация устраивала «медицинскую профилактику» - всех больных и ослабевших расстреливали напротив лагерной стены.
У немецких контрразведчиков на допрос одного человека в среднем уходило от 30 минут до полутора часов. Борис Ильинский понимал, что «переварить» такую массу пленных за отпущенный срок невозможно. Он предложил своему начальству «готовить» лагеря к приезду контрразведчиков. «Готовить» - это значит заранее расселить в каждый лагерный барак по нескольку тайных осведомителей, которые могли выявить нужных людей.
Это сработало. За пять дней в «Шталаге – 364» были выявлены и тщательно допрошены 82 человека. Бывшие инженеры, технологи и простые рабочие оборонных заводов, которые отказались от брони и ушли добровольцами на фронт, дали информацию о своих предприятиях. 27 из них согласились сотрудничать с немецкой разведкой.
Способ фильтрации Ильинского был оптимальным. Контрразведчикам не нужно было беседовать с бывшими крестьянами, ветеринарами, учителями и со всеми, кто не представлял для них интереса. Они приезжали в лагерь, чтобы за два-три дня допросить «нужных» людей и быстро уехать в следующий «подготовленный» шталаг.
На оккупированной территории, от Белого до Черного моря, немцы организовали 248 шталагов – концентрационных лагерей вермахта для интернированных военнопленных из рядового состава. Сотрудникам «Нахрихтенбеобахтер» было где развернуться. Борис Ильинский «путешествовал» много. География его перемещений за два месяца впечатляет. Из Николаева он поехал в Херсон, оттуда в Ростов-на-Дону, затем в Софию, потом в Одессу, еще раз в Николаев, опять в Ростов-на-Дону и вновь в Николаев.
Вена, Зальцбург, Мюнхен, Станислав, Киев, Харьков, Гродно, Минск… - переводчик Сидоров за два года посетил 87 лагерей. Он стал знаменит, о нем узнала советская контрразведка. В 1944 году трибунал заочно приговорил бывшего капитан-лейтенанта Бориса Николаевича Ильинского к смертной казни.
В оккупированном Николаеве Сидоров был целых три раза. Последняя командировка в город датируется его показаниями в следственном деле с 02.11.43 по 14.11.43 гг. Резиденция «Нахрихтенбеобахтер» спешно перебиралась отсюда в Софию. Переводчику было поручено уничтожить все следы пребывания секретной службы. Сидоров прибыл в «Шталаг-364», отобрал дела военнопленных, с которыми беседовали контрразведчики НБО, и приказал всех расстрелять.

Под новым псевдонимом
Осенью 1944 года южное управление «морского» Абвера было расформировано. С наступлением советских войск количество военнопленных стремительно сокращалось, мелкие шталаги закрывались, заключенные переводились в стационарные концлагеря на территории рейха. Сотрудники НБО оказались не у дел, им было предложено перейти в другие подразделения войсковой разведки.
В январе 1945-го переводчик Сидоров в районе Зальцбурга грамотно исчез из поля зрения немецких контрразведчиков. В показаниях тульским чекистам Ильинский расскажет о том, что устроился работать на хутор к местному крестьянину. Здесь, в австрийской глубинке, он дождался окончания войны и двинулся пешком в Италию. По дороге его задержал американский патруль, который вернул задержанного обратно в Зальцбург.
Союзники организовали на окраине города лагерь для советских военнопленных, подлежащих отправке на Родину. Через две недели Ильинского и большую группу военнослужащих передали советскому командованию.
Опытный контрразведчик с блеском прошел жесткую фильтрацию особого отдела. Он взял себе новое имя – Борис Лазарев, младший сержант понтонного батальона, который почти в полном составе погиб в Харьковском котле 1942 года. Реальный младший сержант Лазарев был расстрелян по приказу Ильинского в Херсонском «Шталаге-370». Новый «Борис Лазарев» хорошо знал фамилии всех погибших командиров части, имена многих рядовых бойцов.
В августе 1945 года Борис Лазарев благополучно «отфильтровался» и прибыл в венгерский городок Секишвар для прохождения службы в 356-м батальоне аэродромного обслуживания. В октябре этого же года демобилизовался и приехал на жительство в город Горький. Здесь он обменял красноармейскую книжку на гражданский паспорт и устроился кочегаром в воинскую часть.

В течение семи лет Ильинский-Сидоров-Лазарев менял города, работы и семьи. Он нигде подолгу не задерживался: 2 месяца в Перми, полгода в Ярославле, 4 месяца в Арцизе, год (!) в Херсоне, восемь месяцев в Уфе, один год в Кемерово, пять месяцев в Муроме. Жил со многими женщинами и успел оставить после себя четырех детей: в Оренбурге, Черепанове (Новосибирская обл.), Братске и Куйбышеве.
Опытный конспиратор мог бы никогда не попасться, но… 12 октября 1952 года Борис Ильинский совершил непростительную для контрразведчика ошибку: приехал в Тулу к сестре, чтобы узнать адрес жены и дочери. Здесь предателя сразу задержали.
3 марта 1953 года трибунал Московского военного округа приговорил Ильинского к высшей мере наказания - расстрелу. Однако по амнистии летом того же года приговор заменили на 25 лет лишения свободы. Отбывать срок отправили в особый лагерь МВД СССР. Здесь он устроился работать счетоводом и по окончании срока вышел на свободу. Дальнейшая судьба этого человека неизвестна.

Отбывать срок Ильинского отправили в особый лагерь МВД СССР.

ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Организовать в системе ГУЛАГа МВД СССР следующие особые лагери МВД:
а) в районе Инты — особый лагерь МВД № 1 в помещениях Интинлага МВД, общей численностью на 25 000 заключенных;
б) в районе Норильска — особый лагерь МВД № 2 на базе лагерных помещений Норильлага МВД, общей численностью на 15 000 заключенных;
в) в районе гор. Темников, Мордовской АССР — особый лагерь МВД № 3 в помещениях Темниковского лагеря МВД и Темниковской детской колонии, общей численностью на 20 000 заключенных;
г) в районе Караганды, Казахской ССР — особый лагерь МВД № 4 в помещениях Спасозаводского лагеря МВД для военнопленных, общей численностью на 10 000 заключенных;
д) в районе Колымы — особые лагери МВД на базе помещений Дальстроя МВД, общей численностью на 30 000 заключенных.

Одновременно статус «особых» был дан и ряду тюрем: Владимирскому (г. Владимир) и Александровскому централам (Иркутская область) и Верхнеуральской тюрьме (Челябинская обл.).
...
28 февраля 1948 г. были учреждены пять Особых лагерей (№ 1-5, позднее названных Минеральный, Горный, Дубравный, Степной и Береговой), в августе — шестой особлаг, Речной, а в конце декабря 1948 г. — седьмой, Озерный.
...
с 1949 по 1952, было создано еще 5 особлагов. В 1949 г. это № 8 Песчаный лагерь в г. Караганде, Балхаше, Темиртау, № 9 — Луговой лагерь в с. Долинское, п. Спасск и № 10 Камышовый лагерь в Горной Шории. В 1952 — № 11, Дальний лагерь с центром в Экибастузе (не путать с Дальлагом (Дальневосточным ИТЛ) с центром в Хабаровске, существовавшем в 1929—1939 гг.). В том же 1952 г. был организован № 12 Особлаг, Водораздельный, c центром на ст. Микунь Коми АССР. Этот последний из особлагов был закрыт в апреле 1953 г, так и не преступив к запланированной работе, на 1 марта 1953 г. в нем содержалось только 1142 заключенных «общего контингента». Одновременно 12 особлагов никогда не функционировало, так как Луглаг был закрыт в сентябре 1951 года до организации Дальлага и Водораздельного лагеря.
...
8 марта 1953 года ГУЛАГ был передан в ведение Министерства Юстиции СССР. Однако Особлаги оставались в ведении МВД.
Следует указать, что в особлагах прекратились притеснения политических заключенных уголовниками, характерные для 30-х и начала 40-х годов[4]. Создание системы Особых лагерей привело к консолидации политических заключенных. После смерти Сталина именно в особлагах произошли три крупнейших восстания в истории ГУЛАГа (в 1953 г. Норильское в Горлаге, Воркутинское в Речлаге и в 1954 г. Кенгирское в Степлаге).

Михаил Зефиров, Дмитрий Дёгтев, Николай Баженов
Самолеты-призраки Третьего Рейха. Секретные операции Люфтваффе
...
Среди операций по заброске шпионов в русский тыл были и абсолютно авантюрные.
Так, в сентябре в лесном районе между Туапсе и Майкопом был высажен на парашюте австриец по фамилии Плонер. Его задание было следующим: прикинуться перебежчикомантифашистом, проникнуть в штаб Черноморского флота, войти в доверие к офицерам и устроиться на какую-нибудь должность. После этого ему следовало дождаться какоголибо «важного совещания» и взорвать его! Кроме того, Плонеру нужно было вести разведку и передавать полученные сведения по рации, используя в качестве шифра страницы из книги по истории ВКП(б). Но самое интересное, что этот идиотский план в стиле «Бондианы» сработал!
Плонера, рассказавшего байку о том, что он выпрыгнул с парашютом из подбитого немецкого самолета, что страшно ненавидит фашизм и горит желанием активно с ним бороться, приняли на должность чертежника (!) в один из отделов штаба флота. Однако впоследствии «суперагента» подвела самоуверенность, и его все же разоблачили. При обыске у Плонера изъяли большое количество взрывчатки, расфасованной в пакетиках с этикетками «Суп-пюре гороховый» и «Каша пшенная».

Десант под Воркутой
В конце 1942 г. под эгидой РСХА был подготовлен, пожалуй, самый амбициозный проект по заброске диверсантов за всю Вторую мировую войну. Его появление было связано с именем Ивана Григорьевича Бессонова, красного командира, перешедшего на сторону немцев.
Этот человек родился 24 августа 1904 г. в г. Пермь и с 1920 г. служил в Красной Армии. Быстро поднявшись по службе, Бессонов в 1930 г. перешел на работу в ОГПУ, а затем и в НКВД. Молодой командир был в органах на хорошем счету, получил орден Красного Знамени и в 1938 г. возглавил 3-й отдел Управления погранвойск НКВД. Через год карьера Ивана Бессонова достигла пика — его назначили начальником отдела боевой подготовки Главного управления погранвойск. Однако во время финской кампании 1939–1940 гг. он чем-то прогневал всесильного наркома внутренних дел Лаврентия Берию. Но впавшего в немилость Бессонова не расстреляли, что было бы не слишком сложно, а просто сплавили обратно в армию.
В начале войны, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии, Бессонов под Гомелем попал в плен к немцам. Это стало поворотным моментом в жизни бывшего преуспевающего энкавэдэшника. На первом же допросе он предложил свои услуги противнику. Сменив несколько лагерей, он в ноябре того же года оказался в лагере для пленных офицеров Oflag XIIID, который находился около немецкого городка Хаммельбург, в 34 км севернее Вюрцбурга.
Здесь он решил создать собственную организацию — «Политический центр по борьбе с большевизмом» (ПЦБ). Бессонов предполагал в будущем заключить с немцами договор, согласно которому Германия признала бы Россию в границах 1939 г. Конечно, это было не более чем политическое прожектерство, но бессоновскими идеями вскоре заинтересовались в РСХА. Там полагали, что их можно использовать в собственных целях.
Служба СД взяла Бессонова под свое крыло. Он был переведен из Oflag XIIID, подведомственного Вермахту, в зондерлагерь «Бухенвальд», бывший в полном распоряжении СС. Там в июле 1942 г. и началось «функционирование» ПЦБ. Вскоре была сформирована его организационная структура, состоявшая из начштаба, замполита, контрразведки и нескольких отделов. Во главе «Центра» стоял «генеральный руководитель», естественно,сам Бессонов. Вскоре он предложил масштабный проект по захвату Урала. Благодаря своей прежней службе в НКВД Бессонов знал места расположения лагерей ГУЛАГа и систему их охраны.
Поэтому он смог разработать детальный план высадки воздушного десанта численностью 6000 человек из числа бывших советских военнопленных. Выброску предполагалось произвести в теплое время года на обширных пространствах от устьев рек Северная Двина и Обь вплоть до Перми и Ижевска, чтобы перерезать Сибирскую железную дорогу. После высадки штурмовых отрядов нужно было захватить концлагеря, вооружить заключенных и организовать массовое восстание против Советской власти. Особая надежда возлагалась на политзаключенных, которые непременно должны были согласиться воевать с оружием в руках против Сталина и его режима. Конечной целью операции был захват Урала и разрыв железнодорожного сообщения между Европейской частью СССР и Сибирью и Дальним Востоком.
Надо сказать, что при всей своей на первый взгляд фантастичности предложенный Бессоновым план был вполне выполним. Только на территории одной Коми АССР в лагерях сидели не менее 250 тысяч человек. Вооружив хотя бы половину из них, можно было сформировать «народную» армию из 10–15 дивизий. Обстановка в ГУЛАГе была весьма напряженной, нередко там происходили бунты. Так, на лагпункте Лесорейд в январе 1942 г. произошло готовившееся еще с осени предыдущего года восстание заключенных.
Поначалу оно имело успех и повстанцам даже удалось захватить местный районный центр — поселок Усть-Уса, расположенный в 100 км севернее г. Печора. Заключенные надеялись поднять массовое восстание против НКВД и в соседних лагерях. Но шансов на удачный исход у них не было. В район Лесорейда были стянуты войска НКВД, уничтожившие несколько десятков восставших.
С технической точки зрения высадка десанта и его снабжение оружием, продовольствием и боеприпасами были вполне осуществимы. В распоряжении Люфтваффе, а конкретно 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L., которая занималась секретными операциями по заброске агентов и диверсантов в глубокий тыл противника, имелись четырехмоторные самолеты с достаточной дальностью полета, к тому же заброску можно было осуществлять и при помощи двухмоторных Не-111. Расстояние от аэродромов в Финляндии и на севере Норвегии до района Воркута — Салехард составляло всего 1200–1600 км, к тому же можно было использовать для дозаправки уже имевшиеся секретные базы в Архангельской области. А в случае захвата Салехарда можно было снабжать повстанцев и по морю. Тем более что поход тяжелого крейсера «Адмирал Шеер» в Карское море в августе 1942 г. и обстрел им военно-морской базы Диксон в устье Енисея показали, что советскому Северному флоту в общем-то нечего было противопоставить немцам.
В октябре 1942 г. зловещий план вступил в практическую фазу. В «Политическом центре по борьбе с большевизмом» развернулась подготовка сразу шестидесяти радистов, начался выпуск антисоветских газет и листовок, разрабатывалась программа действий после захвата Урала. В засекреченных разведцентрах в районе Бреслау началось формирование бригады из трех усиленных батальонов. Добровольцев из числа военнопленных набирал частично сам Бессонов, при этом ему помогали офицеры разгромленного в Прибалтике советского 3-го механизированного корпуса. Было также подготовлено воззвание к заключенным воркутинских лагерей. Весной 1943 г. Бессонов уже был готов начать развертывание парашютно-десантного полка и затем летом приступить к заброске диверсантов. Однако в разгар подготовки он по доносу одного из «власовцев» был арестован и вновь помещен в лагерь.
И все же, несмотря на отказ от плана Бессонова, в РСХА решили произвести пробные заброски в Республику Коми. Для скрытой высадки местность там была идеальной: леса и болота, населенных же пунктов единицы и никакого наблюдения за воздухом. В то же время здесь имелось много уязвимых объектов, в первую очередь десятки мостовых переходов на железной дороге Воркута — Печора — Котлас — Вологда. Эта магистраль имела важное стратегическое значение, по ней каждый день шли составы с углем, добытым заключенными советских концлагерей.
Для высадки был выбран район поселка Кожва. В такую глушь немецкие диверсанты
еще не забирались. Поселок расположен в двадцати километрах от городка Печора, но в 750 км восточнее Архангельска и «всего лишь» в 420 км юго-западнее Воркуты! Была сформирована группа из двенадцати человек во главе с проверенным агентом Николаевым. Предварительную подготовку она прошла в одной из школ Абвера близ Риги. Все будущие «освободители ГУЛАГа», в свое время попавшие в плен при разных обстоятельствах, до войны проживали в разных городах СССР. Так, заместитель командира группы М. Годов был уроженцем Свердловской области. До призыва в армию он за растрату гос-
средств отбывал пятилетний срок в одном из лагерей Печорлага. Радист А. Одинцов до войны жил в Ивановской области и работал ткачом на фабрике, А. Г. Доронин был учителем в школе в городе Ухта.
В конце мая на двух четырехмоторных самолетах из группы Гартенфельда десантники были переброшены на север Норвегии, в Нарвик. Там группа получила ряд конкретных заданий, которые ей предстояло выполнить в России, в том числе подготовить в пустынном районе площадку для приема самолетов с новыми группами диверсантов и взорвать мосты на Печорской железной дороге.
Выброска была произведена 6 июня 1943 г. около 02.00 по берлинскому времени. Надо сказать, что в это время года в этих местах стоит полярный день, поэтому самолетам не удалось подойти к точке сброса незамеченными. В тот же день в УНКВД Коми АССР поступила срочная телеграмма из поселка Канин: «Сегодня в 3 часа ночи недалеко от Кожвы на высоте 150–200 метров с юга на север пролетели без опознавательных знаков два самолета типа „Дуглас“. По другим же данным, самолеты пролетели с северо-востока, со стороны Карского моря.
Выброска прошла с размахом. Помимо десантников, на парашютах было сброшено 22 грузовых контейнера. В последних находился целый арсенал: 12 пистолетов-автоматов, столько же «парабеллумов», 48 наганов, пять пистолетов, ручной пулемет, ротный миномет, 10 тыс. патронов, около 300 кг взрывчатки в шашках, подрывные батареи, бикфордов шнур, запалы, капсюли, гранаты разных систем, мины противопехотные и магнитные. Кроме того, там были: радиостанция с динамо-машиной, ракетницы, бинокли, саперные лопатки, фонари, топоры, пилы, валенки, унты, полушубки, плащ-палатки, аптечка с хи-
рургическими инструментами и даже накомарники. Запас продовольствия был рассчитан на месяц. Диверсантов снабдили картами с подробными данными о железнодорожных мостах и лагерных пунктах, чистыми бланками различных удостоверений, гербовыми печатями органов НКВД и армейских частей, различными безупречно изготовленными документами на вымышленные фамилии, а также деньгами и продуктовыми карточками.
Все двенадцать парашютистов благополучно приземлились, однако при этом разделились на две группы, оказавшиеся на большом расстоянии друг от друга. Соединиться в условленном месте удалось лишь на следующий день — 7 июня. Затем были собраны контейнеры с грузами. Правда, отыскать контейнер с динамо-машиной для рации диверсанты так не смогли. Посему в условленный срок группа на связь с командованием не вышла. А затем случилось и вовсе непредвиденное. Один из шпионов по заранее оговоренному условному сигналу застрелил командира группы Николаева. После этого Доронин и радист группы Одинцов, которые, как и все остальные диверсанты, были одеты в форму войск НКВД, отправились на поиски представителей власти, которым они хотели сдаться. На таежной ферме НКВД «Развилка» они убедились, что о высадившемся десанте никто из охранников лагеря даже не подозревал.
Вот что потом рассказала следователям медсестра М. Андриенко, находившаяся в тот день на ферме: «Дежурный по лагерю стрелок Сухинин спал, винтовка стояла рядом, дверь дежурки была открыта. Десантники разбудили дежурного. Сухинин принял их за начальство и стал оправдываться. Позвонить по телефону о прибывших начальнику лагеря он тоже не решился. Они позвонили Лазареву сами. Лазарев, конечно, тоже спал…»
Вскоре спешно собранное из стрелков ВОХРа подразделение во главе с политруком В.П. Лазаревым двинулось в тайгу. При подходе к условленному месту командир направил одного бойца в разведку. Его и заметил дозорный десантников, выстрелив из автомата в воздух. Это был условный сигнал для остальных — выходить из леса без оружия. Доронин еще на ферме предупредил об этом охранников. Но то ли не разобравшись, то ли со страху, один из вохровцев стал стрелять на поражение и уложил двух человек.
После этого сотрудники НКВД приступили к дележу добычи. Они мигом растащили личные вещи, вооружение и снаряжение диверсантов, в том числе сало, шоколад, спирт и ром. После этого оперативники отправились обратно на ферму и стали отмечать «победу» над диверсантами, устроив многодневную пьянку. Вскоре к застолью присоединились прибывшие из Сыктывкара высокие чины республиканского УНКГБ. На скорую руку были составлены рапорты об «операции по ликвидации десанта», о перестрелке и героическом преследовании диверсантов по тайге.
Вскоре, как обычно, было решено начать радиоигру с немецкой разведкой с использованием радиста группы Одинцова. Он передал по рации сообщение, что высадка якобы произошла успешно, группа готова к выполнению задания и ждет прибытия нового десанта. Немцы ответили на радиограмму, попросив при этом уточнить координаты места высадки по карте, выданной командиру группы. Вероятно, это была самая элементарная проверка, не работает ли радист под контролем. И тут неожиданно выяснилось, что пресловутую карту… потеряли в ходе «банкета» и ее нет! Отвечать было нечего, и посему радиоигра закончилась, не успев даже начаться.
Поскольку высадка десанта в такой глуши была сенсацией, вскоре прибыла комиссия, которой было поручено исследовать все обстоятельства его «ликвидации». Из всего обширного имущества группы комиссия сумела найти лишь пару-тройку банок из-под лимонной кислоты и два носовых платка. Тогда же стало известно и о многодневной пьянке. Десант привел в замешательство местное начальство. Кожвинский район Республики Коми был объявлен на положении повышенной боевой готовности, а охрана всех местных лагерей ГУЛАГа переведена на военное положение.
Участники диверсионной группы были направлены в фильтрационные лагеря, и дальнейшая их судьба сложилась по-разному. Так, Доронин, дабы вымолить прощение, заявил, что всегда ненавидел «фашистских гадов» и с самого начала планировал сдаться НКВД. Якобы он в течение всей подготовки операции только тем и занимался, что уговаривал членов группы сдаться.[139]
Сам же автор грандиозного проекта Иван Бессонов до 1945 г. продолжал, сидя в лагере, писать меморандумы и различные планы для нацистского руководства. При этом он оставался человеком весьма наивным. Именно инфантильностью объяснялось его дальнейшее поведение. 15 мая 1945 г., находясь в американском лагере для перемещенных лиц, Бессонов добровольно написал прошение о возвращении в СССР! Следствие по его делу длилось четыре года и 18 апреля 1950 г. «генерального руководителя» ПЦБ приговорили к расстрелу.
Малоизвестным является другой факт. Десантом группы Николаева немцы не ограничились. В конце 1943 г. в районе Сыктывкара был выброшен второй десант числом уже 40 человек, которые также все имели экипировку войск НКВД. Его судьба осталась неизвестной. По имеющимся на сей день данным, эта группа на радиосвязь с немцами так и не вышла, но в то же время нет никаких данных и о том, что ее высадка была обнаружена советской стороной и что кого-то из диверсантов задержали. Так что северная глушь до сих пор хранит тайны войны…

ФРАНЦИЯ ИНТЕРЕСОВАЛАСЬ УРАЛЬСКОЙ ПЛАТИНОЙ

Еще одна история касается периода НЭПа – то есть 1920-х. В тот момент французская «Платинопромышленная компания» предложила советскому руководству передать им под разработку платиновые прииски в Свердловской области в районе Нижнего Тагила и в нескольких других местах. Иностранные промышленники даже представили доклад в котором подробно рассказали о текущем положении дел на приисках, чтобы объяснить, дескать, французы смогут повысить их эффективность. Но советские спецслужбы тогда резонно задались вопросом, а откуда у Франции столь точные данные о советской платиновой промышленности на Урале?

Полковник французской разведки Жильбер Сютель-Дюлонг, как оказалось, работал в благотворительной организации на Урале

В ходе расследования выяснилось, что директор местного отделения международной благотворительной организации, работавшей в тот момент на Урале, был полковником французской разведки Жильбером Сютель-Дюлонгом. Через него во Францию и передавалась информация. А готовил ее якобы советский ученый-геолог Модест Онисимович Клер. Его в итоге по обвинению в шпионаже приговорили к десяти годам лишения свободы. Но спустя год освободили.

Раскрывали чекисты и экономические преступления. Крупное дело было связано с нашими залежами платины. Этот металл добывали на Невьянских, Билимбаевских и Верх-Исетских приисках. Было месторождение и в Нижне-Тагильском горном округе.

В период НЭПа, в самом начале 20-х годов французская «Платинопромышленная компания» предложила советскому правительству передать эти прииски им. Ведь часть из них до революции уже принадлежала французам. Не безвозмездно, а с пользой для советской казны. Иностранные магнаты даже представили руководству СССР доклад, в котором сравнивались производственные мощности французских добывающих предприятий и советских. Сравнение, понятно, было не в нашу пользу. Тогда-то советские спецслужбы и задались вопросом, откуда у французов такие точные данные о нашей промышленности. И чекисты выяснили откуда. Оказалось, на них работал один из руководителей треста «Уралплатина» уралец Модест Клер. А связь с французами у него была через директора Красного Креста, который на самом деле был полковником французской разведки Жильбером Сютель-Дюлонгом.

- Под прикрытием оказания благотворительной помощи иностранные компании занимались сбором сведений о промышленных предприятиях Урала, политических настроениях населения, чтобы использовать это в своих целях. А вернуть былое преимущество они пытались путем концессий (передачи права на эксплуатацию природных ресурсов. - Ред.). Шпионаж был доказан, и французской компании было отказано в концессии.

Модеста Клера, шпионившего в пользу французов, арестовали. Шли 20-е годы, Модеста посадили на 10 лет.

ЕЩЕ БЫЛИ СЛУЧАИ:

1) В 1932 году во время операции по розыску драгоценностей царской семьи свердловские чекисты нашли в Тобольске тайник с ювелирными изделиями. Их стоимость равнялась стоимости 2,5 т золота.

2) В октябре 1943 года разоблачили агента фашистской разведки. Его поймали в поезде во время проверки документов, когда он ехал в Свердловск. Он передал нашим спецслужбам свою рацию, оружие и деньги. После его перевербовали, и он уже посылал на родину дезинформацию о работе наших оборонных предприятий.

Модест Онисимович Клер (25 декабря 1879 — 10 сентября 1966) — российский и советский учёный-геолог, палеонтолог, гидрогеолог, инженерный геолог и краевед[1]. Профессор, автор научных работ по геологии и краеведению Урала.
Родился 13 (25) декабря 1879 года в городе Екатеринбург. Сын учителя французского языка, краеведа и основателя Уральского общества любителей естествознания (УОЛЕ) Онисима Егоровича Клера. Мать — Наталия Николаевна[2].
..
В январе 1924 был обвинен в шпионаже[3] в пользу Франции. Модесту Клеру поставили в вину, то что он, используя свои знания, опыт и данные из открытых источников, подготовил доклад о состоянии платиновой промышленности Урала. Эта информация была необходима французскому правительству для переговоров с властями СССР, на которых решался вопрос аренды советских платиновых месторождений. За передачу данных о состоянии платиновой промышленности иностранцам Модеста Клера объявили «продажной шкурой буржазии». 14 февраля 1924 года Екатеринбургский губсуд осудил его по статье 66 УК, по замене расстрела присудил к 10-летней строгой изоляции. По постановлению ВЦИКа 8 августа 1925 года был освобождён.

В 1930 году был арестован по Делу Рамзина (Дело Промпартии, 58-я статья) и перевезён в Ленинград. 28 октября 1931 года постановлением Коллегии ОГПУ был выслан на 5 лет на Урал. С тех пор продолжал жить в Свердловске.

Посмертно реабилитирован: «в соответствии со ст. З Закона РСФСР „О реабилитации жертв политических репрессий“ от 18 октября 1991 г. Клер Модест Онисимович считается реабилитированным»[4].

В 1920-е годы органы ЧК – ОГПУ Среднего Урала большое внимание уделяли вопросам противодействия противоправной деятельности иностранных компаний, которые стремились вернуть свои позиции во владении золотоплатиновыми богатствами края. Среди них были французская «Анонимная платинопромышленная компания», «Американская администрация помощи голодающим «АРА», английское акционерное общество «Лена-Голдфилдс лимитед».
Под прикрытием легальной деятельности они занимались шпионажем - сбором сведений о промышленных предприятиях Урала, политических настроениях населения, чтобы использовать это в своих целях. А вернуть былое экономическое преимущество они пытались путем получения в концессию самых доходных уральских предприятий. Так в 1923 году был доказан факт шпионажа французской платинопромышленной компании, агент которой работал под прикрытием «Красного Креста», в результате чего Франция не получила платиновую концессию. Полномочным представителем ОГПУ по Уралу в то время был Григорий Семенович Мороз.

В то же время были русские эмигранты, которые из-за мотивов финансовой или политической природы, с симпатией относились к Англии и ее союзникам. Например, с французской разведывательной службой сотрудничали до 1940 г. Л. Неманов[203]и М. Лунин[204], с американской — А. фон Эден[205]. Особенно активна была подрывная (иногда и в буквальном смысле этого слова) деятельность британской разведки, которая также прибегала к помощи русских эмигрантов. С англичанами сотрудничали А. Альбов, генерал Романовский и т. д.[206]. Походила на шпионский боевик добровольная исповедь в гестапо Бориса Ходолея, также работавшего на англичан. Ходолей устроился работать водителем в английское посольство еще в далеком 1925 г., а потом сотрудничал в отделе посольства по пропаганде. На беседе в гестапо 16 июня 1941 г. он рассказал о том, что английское посольство с конца тридцатых годов превратилось в центр иллегальной пропаганды и подрывной деятельности с широкой зоной влияния, охватывавшей не только Югославию, но и Румынию, Грецию, Болгарию и даже некоторые районы Европейской Турции. Вскоре к получаемым дипломатической почтой стопкам пропагандистских материалов, перевозкой которых занимался Ходолей, присоединились и 50 — 80-килограммовые герметически запаянные банки. За это его зарплату подняли до 2500 динаров. Английские шефы Ходолея утверждали, что это обычные консервы на случай стихийных бедствий, но в то же время рекомендовали придерживаться особой осторожности при их переноске. В ходе эвакуации посольства после нападения Германии на Югославию Ходолей, согласно его заявлению, попытался удрать из посольства, но под дулом револьвера был вынужден подчиниться и сел за руль. Ему пришлось вести машину до города Ужице (сербский город на границе с Черногорией и Боснией), где англичане выкинули его из машины без денег и документов. В ходе этого поспешного бегства один из автомобилей английского посольства, нагруженный таинственными «консервами», попал в аварию, которая вызвала страшный взрыв, намного превосходящий обычный взрыв бензина[207].

Приемно-распределительный лагерь в мест. Зандберг
Ходолей - обершарфюрер СС, комендант филиала в мест. Тейхвальде, преподавал подрывное дело.

«Резидент к месту назначения не прибыл…»
Опубликовано: 13 ноября 2017

Профессиональные разведчики-нелегалы не должны встречаться с противником в открытом бою. Их удел – кропотливая и незаметная работа, оказывающая непосредственное влияние на выработку стратегических решений, никак не связанная со стрельбой. Случай, произошедший 7 ноября 1942 года в Баренцевом море, стал исключением из этого правила – один из лучших советских разведчиков погиб во время боя танкера «Донбасс» с немецким эсминцем Z 27.
Фанатик светлого будущего

Арнольд Генрихович Дейч (Стефан Ланг) родился 21 мая 1904 года в Вене в семье евреев, выходцев из Словакии. Его отец, бывший сельский учитель, в поисках лучшей жизни перебрался из провинции в столицу Австрийской империи, чтобы заняться коммерцией. В 1915 году Арнольд закончил начальную школу и поступил в одну из венских гимназий, где вскоре был полностью освобождён от платы за обучение в связи с блестящими результатами. В 1920 году юный Дейч вступил в Свободный союз социалистических студентов, и с этого момента вся его жизнь была подчинена только одному – борьбе за торжество коммунизма и социализма.

Спустя два года Дейч вступил в австрийский комсомол, где сразу стал руководителем агитационной пропаганды. Продолжение образования и становление молодого коммуниста шли параллельно. В 1923 году Арнольд поступил в университет Вены, где изучал философию, физику и химию, а в 1924 году вступил в коммунистическую партию Австрии и стал членом центрального комитета австрийской секции Международной организации помощи революционерам (МОПР).

Арнольд Дейч, 21 мая 1904–7 ноября 1942 гг.

В 1928 году Арнольд успешно закончил обучение, получив диплом доктора философских наук – несмотря на то, что в 1927 году его на полгода исключали из университета за слишком активную политическую деятельность. В процессе получения образования Арнольд проявил блестящие способности к изучению иностранных языков, что, несомненно, повлияло на становление его как разведчика. Впоследствии в анкете он указывал, что свободно владеет немецким, английским и французским языками, а также может общаться на итальянском, испанском и голландском.

После окончания университета произошёл окончательный разрыв молодого коммуниста с собственной семьёй. В своей автобиографии для НКВД СССР Арнольд Дейч писал:

    «Отец был фанатичным евреем и пытался всякими принуждениями, и прежде всего, битьём сделать из меня себе подобного. Решающие конфликты с отцом возникли из-за моей политической деятельности, которая у него вызывала гнев и ненависть. Мать, наоборот, защищала меня и относилась к моим взглядам сочувственно. В начале 1929 года я ушел из дома и с тех пор поддерживал связь с семьёй только из-за матери».

К этому времени Арнольд уже побывал в Москве, куда был командирован австрийскими коммунистами в составе рабочей делегации. Благодаря рекомендации от генерального секретаря австрийской компартии Йоганна Копленига (Johann Koplenig), молодого перспективного австрийца заметило руководство Коминтерна и привлекло к подпольной работе в Вене. Под руководством опытных конспираторов Арнольд выполнял функции связного и курьера, занимался техническими вопросами. Именно в этот период на способного австрийца и обратил внимание Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ, когда Дейч помог достать паспорта для советской резидентуры в Вене и свёл разведчиков с несколькими ценными агентами.

Когда в результате предательства произошёл масштабный провал подпольной организации Коминтерна в Вене, Арнольд Дейч не был брошен на произвол судьбы, а в январе 1932 года был вызван в Москву, где ему предложили работу в ИНО ОГПУ. Арнольд немедленно согласился, и в том же году комиссия ЦК ВКП(б) перевела его из австрийской компартии в коммунистическую партию Советского Союза. Так был сделан первый шаг к обретению разведчиком новой родины.

Первыми заданиями для Дейча были командировки с различными поручениями в Грецию, Палестину и Сирию. В начале января 1933 года он уже под оперативным псевдонимом «Отто» стал настоящим кадровым разведчиком-нелегалом резидентуры ИНО ОГПУ в Париже. Свою работу в Париже он описывал скупо, но даже в этих нескольких строчках видно, как серьёзно готовились советские органы госбезопасности к возможному конфликту в Европе:

    «…Я был направлен нашим отделом в Париж для работы у Карина. У него я выполнял техническую работу, фотографию, и создал нелегальные пункты перехода границы из Франции в Бельгию, Голландию и Германию. Кроме того, я устанавливал связь с рыбаками во Франции, Голландии и Бельгии для того, чтобы в случае войны использовать рыбацкие лодки для установки на них радиоаппаратуры».

Надолго во Франции 29-летний разведчик не задержался. Впереди было назначение, которое принесло ему немеркнущую славу.
Исключительный разведчик

В октябре 1933 года Дейча отправили на оперативную работу в Лондон, где по-настоящему раскрылся его огромный талант вербовщика. Спустя много лет Зоя Зарубина, дочь советского разведчика, у которого летом 1938 года семья Дейч проживала на даче, вспоминала, что Арнольд был необыкновенно интересным человеком в общении, обладающим притягательной силой и вызывающим на откровенность. Благодаря этим качествам и выдающемуся профессиональному чутью, Дейч за четыре года работы в Лондоне сумел лично завербовать 17 ценнейших агентов, пятеро из которых стали настоящей легендой в мире разведки.

Знаменитая «кембриджская пятёрка», – Ким Филби, Энтони Блант, Гай Берджесс, Джордж Кернкросс и Дональд Маклин, – студенты Кембриджского университета, завербованные Дейчем и занявшие высокие посты в государственных и разведывательных структурах Великобритании, стали настоящим сокровищем советской внешней разведки и предоставили СССР огромный массив ценнейшей информации, включая данные по американской атомной программе. Работая в Лондоне, Арнольд успел закончить университетский курс психологии и был вынужден покинуть английскую столицу в сентябре 1937 года, когда английская контрразведка начала проявлять к нему слишком большое внимание. После работы в Лондоне в аттестациях и справках НКВД на Дейча появляется эпитет «исключительный», который лучше всего характеризует его морально-деловые качества – «исключительно серьёзный и преданный», «исключительно боевой», «исключительные заслуги», «исключительная инициативность».

Знаменитый Ким Филби при вербовке получил псевдоним «Сынок».

Прибыв в Москву осенью 1937 года, Дейч попал в самый эпицентр репрессий, которым подверглась советская разведка. Все попытки руководства ИНО направить его нелегальным резидентом в США не увенчались успехом — высшие инстанции неизменно отказывали. Единственной наградой для Дейча стало получение им и его супругой в начале 1938 года советского гражданства. Стефан (это был его псевдоним во время работы в Лондоне) Георгиевич Ланг – таким стало имя нового гражданина Советского Союза. Учитывая короткую жизнь Арнольда Дейча в новом качестве, мы продолжаем называть его именем, данным при рождении.

Почти два года Дейч сидел без дела, и непонятно, как он уцелел в ходе страшной чистки, после которой советская разведка, по сути, впала в кому. Через неделю после начала Второй мировой войны, 9 сентября 1939 года, Арнольд Дейч написал рапорт новому начальнику разведки майору государственной безопасности Павлу Фитину, в котором сообщал, что уже 21 месяц сидит без работы и просит о личной встрече.

Фитин, активно восстанавливающий резидентуры за рубежом, в итоге сумел добиться решения о направлении Дейча резидентом в США. Однако по неизвестным причинам переброска Дейча под прикрытием массового переселения евреев из Прибалтики в Америку не состоялась.

В ноябре 1941 года Дейч с группой помощников был задействован для организации резидентуры в Аргентине, которая открыто симпатизировала Германии и куда в 1934 году эмигрировали младшие братья разведчика. Но неудачи продолжали преследовать группу Арнольда. В феврале 1942 года разведчики добрались до иранского порта Шатт-эль-Араб, где сели на пароход «Каяк» и прибыли на нём в Бомбей, однако быстро выяснилось, что боевые действия в Юго-Восточной Азии после нападения Японии на США делают невозможным переход через Тихий океан. Вернувшись в Москву в июне 1942 года, Дейч в отчаянии писал Фитину:

    «Вот уже 8 месяцев я со своими товарищами нахожусь в пути, но от цели мы так же далеки, как и в самом начале. Нам не везёт. Однако прошло уже восемь ценных месяцев, в течение которых каждый советский гражданин отдал все свои силы на боевом или трудовом фронте».

В конце письма Арнольд просил отправить его на фронт – на любую должность. Фитин предложил северный маршрут – выйти на борту грузового судна из Мурманска в Исландию, затем в Канаду, откуда группа уже самостоятельно должна была добраться до места назначения. Маршрут был очень опасный, но Арнольд Дейч не зря говорил своим агентам про советских разведчиков: «Мы ничего не боимся». Когда 4 ноября 1942 года танкер «Донбасс» с Дейчем на борту вышел с Новой Земли в Рейкьявик, разведчик, наверное, был счастлив и полон надежд, что период невезения закончился. Он не знал, что в это же время немецкое военно-морское командование в Северной Норвегии начинает операцию против судоходства в Баренцевом море под кодовым наименованием «Хоффнунг» (Hoffnung – нем. «надежда»).
Безнадёжный бой

После разгрома летом 1942 года арктического конвоя PQ-17 и тяжёлых потерь следующего PQ-18 союзники решили приостановить конвойное сообщение по арктическому маршруту и попробовать так называемую «капельную» систему: одиночные суда, прижимаясь как можно ближе к северу, к границе паковых льдов, пытались поодиночке достичь Мурманска и Архангельска. Такую же схему был вынужден использовать и советский флот.

Советский танкер «Донбасс».

29 октября 1942 года 13 судов союзников вышли в порты СССР из Рейкьявика, а пять советских судов, в том числе и танкер «Донбасс», вышли с Новой Земли, направляясь на запад. Немецкая разведка быстро вскрыла операцию, и на беззащитные суда обрушились торпедоносцы и подводные лодки. За четверо суток, со 2 по 6 ноября, были потоплены четыре британских и одно советское судно. Для полного уничтожения судов немецкое командование решило применить свои надводные силы. По плану операции «Хоффнунг» тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер» (Admiral Hipper) под флагом вице-адмирала Оскара Кумметца (Oskar Kummetz) вместе с эсминцами Z 27, Z 30, Z 4 «Рихард Байтцен» (Richard Beitzen) и Z 16 «Фридрих Экольдт» (Friedrich Eckoldt) вышли 5 ноября из Альте-фьорда, чтобы развернуться на пути подходящих с востока и запада судов.

Вечером 6 ноября боевая группа немцев достигла квадрата 6528АС и после подтверждения от командования приступила к операции. Для поиска судов крейсер и эсминцы сформировали линию с интервалами в 15 миль – на таком расстоянии действовали их поисковые радиолокаторы. В течение всей ночи шёл снег, видимость практически отсутствовала, и охотники полагались только на радары. К утру 7 ноября погодные условия значительно улучшились, и в 04:55 вахтенные эсминца Z 27, которым командовал корветтен-капитан Гюнтер Шульц (Günter Schulz), засекли дым. Одновременно акустики доложили о шуме винтов по пеленгу 352°.

Крейсер «Адмирал Хиппер» в Норвегии, 1942 год.

Хотя транспорты и шли поодиночке, на их пути советское командование развернуло сторожевые корабли, которые могли оказать помощь судам, и Z 27 встретился с одним из них. Это был сторожевик СКР-78 – бывший рыболовецкий траулер «Смена» водоизмещением 1200 тонн, с вооружением из двух 76-мм орудий и двух 20-мм зенитных автоматов. Шансов у советских моряков не было – эсминец менее чем за полчаса уничтожил сторожевик, выпустив 46 150-мм снарядов и две торпеды. Подняв из воды пленных, Кумметц приказал кораблям дозора собраться возле флагмана. В 08:30 дозорная линия была сформирована вновь, и уже вошедшие во вкус немцы продолжили прочёсывание моря.

В 13:28 прямо по курсу всё того же Z 27, которому продолжала сопутствовать удача, возник танкер «Донбасс». Экипаж танкера, который ранее сумел выжить в аду конвоя PQ-17, отлично понимал, что его ждёт, но сдаваться советские моряки были не намерены. В 13:58 Гюнтер Шульц приказал выпустить по танкеру две торпеды, одновременно открыв огонь из четырёх 150-мм орудий – началась, как записал Шульц в вахтенном журнале, «отличная тренировка для артиллерийских расчётов». Уже вторым залпом танкер был накрыт и загорелся, в 14:00 обе торпеды попали в цель, но два 76-мм орудия «Донбасса» продолжали вести огонь по Z 27, пока огонь эсминца не подавил их.

Немецкий эсминец Z 27.

В течение получаса эсминец продолжал обстреливать «Донбасс» и выпустил ещё одну торпеду, которая прошла мимо, но танкер, шедший в балласте, упрямо отказывался тонуть. За это время «Донбасс» успел дать две радиограммы о нападении немцев, которые в итоге спасли остальные суда «капельной» операции. В 14:25 Шульц приказал дать ещё один двухторпедный залп с дистанции 1000 метров. Обе торпеды попали в цель и оторвали носовую часть танкера до самого мостика, кормовая часть осталась на плаву, продолжая гореть. Только после этого командир эсминца, которого уже вызвал на связь обеспокоенный флагман, приступил к спасению команды танкера. Из 62 человек, бывших на борту «Донбасса», выжило только 15, включая капитана Виталия Эмильевича Цильке.

От моряков, прошедших немецкие лагеря, советская разведка после войны узнала, как погиб её резидент, направлявшийся в Аргентину. Когда Z 27 возник на горизонте, Арнольд Дейч направился к носовому 76-мм орудию танкера и сражался как рядовой номер артиллерийского расчёта, пока его ноги не были перебиты осколками снаряда. Он так и оставался лежать возле орудия, когда взрыв торпеды оторвал нос танкера, и гениальный разведчик навсегда ушёл в пучину Баренцева моря. Первый и последний открытый бой за свою новую родину и свои идеалы он провёл так же, как жил и работал – без тени сомнения, честно и самоотверженно, полностью отдав себя делу.

Советский танкер выходит в море…

Дейчу было всего 38 лет, и остаётся только догадываться, сколько ещё мог бы сделать этот человек, если бы его путь не прервался в районе острова Надежды. После потопления «Донбасса» боевая группа Кумметца не смогла потопить ни одного судна, и операция «Хоффнунг» закончилась. Главный счастливчик этого рейда Гюнтер Шульц не знал, что помимо уничтожения сторожевого корабля и танкера общим водоизмещением почти 10 000 тонн, он нанёс сильнейший удар по советской внешней разведке, потерявшей одного из своих лучших резидентов-нелегалов. Расплата наступит спустя год, когда 28 декабря 1943 года Z 27 погибнет вместе с командиром в бою с английскими лёгкими крейсерами «Глазго» (HMS Glasgow) и «Энтерпрайз» (HMS Enterprise) в Бискайском заливе.

Официальных свидетельств награждения Арнольда Дейча за огромные заслуги перед Советским Союзом не существует, хотя все историки советской разведки однозначно причисляют его к поколению «великих нелегалов», заложивших основы легенды о вездесущем и всемогущем КГБ. Лишь скромная мемориальная табличка на доме в Вене, в котором вырос Арнольд Дейч, напоминает об этом человеке. На ней выбита надпись: «Да будет понята людьми принесённая им жертва!»

автор: Максим Дианов