Кригер В.
ПРОЦЕСС НАД ЧЛЕНАМИ ПОСЛЕДНЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА АССР НЕМЦЕВ ПОВОЛЖЬЯ
Как известно, в августе 1941 года советское руководство осуществило депортацию граждан СССР немецкой национальности в восточные районы страны. Предлогом послужило огульное обвинение в предательстве социалистической родины. Из подробного доклада министра внутренних дел С. Н. Круглова для Л. П. Берии явствует, что в 1941-1942 годах из Европейской части Советского Союза в целом было выселено 801.133 советских граждан немецкой национальности, в том числе до 1 января 1942 года 794.059 человек [1]. Они были высланы в Казахстан и Сибирь, где к тому времени уже проживало примерно 220.000 немцев, потомков причерноморских и поволжских колонистов, переселившихся сюда в основном еще в дореволюционное время. Если к этому числу добавить около 15.000 немцев Ленинграда и области, оказавшихся в блокаде, около 30.000 – 35.000 военнослужащих, приблизительно 19.000 заключенных и почти 19.000 мобилизованных немцев из Украины, направленных в сентябре на принудительные работы в трудовые лагеря, а также немецких женщин, состоявших в смешанных браках и не затронутых депортацией, то в конце 1941 года на территории, контролировавшейся советскими органами власти, находилось около 1.100 тысяч немцев [2].
Во время войны почти все трудоспособные мужчины и значительная часть женщин были направлены в лагеря принудительного труда; общее их число оценивается приблизительно в 350.000 человек. Использование мобилизованной рабочей силы возлагалось на ГУЛАГ и выделенные из него самостоятельные отраслевые лагерно-производственные управления, такие как Главное Управление лагерей промышленного строительства – ГУЛПС. Женщины, малолетки и пожилые предоставлялись в распоряжение отраслевых министерств: угольной, нефтяной, целлюлозно-бумажной и пр. промышленности; все они находись под плотным надзором органов внутренних дел. В трудовых лагерях оказалась так же практически вся интеллектуальная и политическая элита российских немцев: партийные и советские работники, хозяйственные руководители, депутаты Верховного Совета СССР, РСФСР и АССР Немцев Поволжья, профессора и доценты, инженеры, офицеры, писатели, судебные работники, учителя и т.д.
Как ни абсурдны были выдвинутые Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. обвинения поволжских немцев в пособничестве врагу, наличии многочисленных шпионов, подготавливамых взрывах и т.п., перед карательными органами сразу же были поставлены задачи вскрытия и ликвидации «антисоветских проявлений», «диверсионных групп» и «повстанческих организаций» среди трудмобилизованного немецкого контингента. Особенно «удачным» для бдительных чекистов можно было признать то обстоятельство, что мобилизованные после выселения мужчины оказались сконцентрированы в лагерях НКВД. В течение последующих нескольких лет оперативно-чекистскими отделами (ОЧО) этих мест заточения были сфабрикованы тысячи обвинительных дел по трудмобилизованным немцам. До июля 1944 года за попытки к бегству и «шпионаж», мнимые акты саботажа, т.н. контрреволюционную и повстанческую деятельность, за членовредительство и умышленное самоистощение (!) было арестовано 8.543 мобилизованных, из которых 6.392 осудили к длительным срокам заключения, а 526 были расстреляны (остальные находились под следствием) [3]. В большинстве случаев приговор выносил внесудебный орган, т.н. Особое Совещание при Наркоме внутренних дел СССР (с марта 1946 г. Министре) в обход существующих юридических процедур. Излишне говорить, что все осужденные в ходе подобного рода дел были впоследствии реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.
Одной из важнейших задач органов государственной безопасности являлся сбор доказательств «предательства» партийно-хозяйственной и интеллектуальной верхушки немецкого населения страны - в первую очередь из АССР НП – с целью оправдания примененных к ним репрессивных мер. Это было не так уж трудно сделать хотя бы потому, что огульные обвинения в поддержке нацистской Германии и последующие депортации не пощадили даже самых правоверных сталинистов из среды российских немцев. Жестокое разочарование, массовое недовольство и резкая критика действий партийно-советских органов власти истолковывалось карательными органами как антигосударственная деятельность со всеми вытекающими отсюда по законам военного времени последствиями.
Особенную активность по выявлению «антисоветских, фашистских и шпионских элементов» проявили органы безопасности лагеря принудительного труда при строительстве Челябинского металлургического комбината (Челябметаллургстрой НКВД СССР; до августа 1942 г. он назывался Бакалстрой НКВД СССР). ОЧО строительства насчитывал более 40 сотрудников, среди которых числились такие оперативники с многолетним «чекстажем» как капитан Государственной Безопасности (ГБ) Константин Курпас, лейтенант ГБ Израиль Зеликов, лейтенант ГБ Федор Глазков и другие. По далеко не полным данным, только в 1942 г. здесь были арестованы не менее 1.400 немцев, большая часть из которых была осуждена Особым Совещанием при Наркоме внутренних дел. Десятки напечатанных крупным шрифтом приказов за подписью начальника Управления строительства Александра Комаровского с именами расстрелянных или осужденных лиц, вывешивались в зоне для устрашения трудмобилизованных [4].
Особо стоит выделить следствие по двум групповым делам, в которые был вовлечен ряд бывших партийных и советских работников низового и среднего звена из АССР Немцев Поволжья: секретари Красноярского канткома ВКП (б) (1938–41) Яков Мюллер, Теодор Траутвейн и Александр Роот, председатель исполнительного комитета этого же кантона Владимир Гартман и др. Одним из поводов для конструирования политического процесса послужило высказывание Якова Мюллера, который, прибыв на стройку, возмущенно говорил: «Я не понимаю, как Советская власть могла допустить такое варварское отношение к нам - немцам. Я - коммунист, а попал в заключение». Немецкие функционеры обвинялись в том, что «в ходе войны между Германией и СССР разработали планы приема и сохранения парашютных десантов немецких войск, которые должны были высадиться на территории Красноярского района, а также создавали продфуражные фонды для немецкой армии»; «в подготовке вооруженного восстания против советской власти» на Челябметаллургстрое и организации «перехода на сторону немецко-фашистских войск». По утверждению следствия, большинство обвиняемых, проживая в Немреспублике, входили в состав крупной контрреволюционно-повстанческой фашистской организации в Красноярском кантоне. Ее якобы возглавлял 1-й секретарь канткома партии Мюллер, который «на самом деле» являлся агентом немецкой разведки с 1934 года. Мюллера вынудили дать показания против Генриха Корбмахера, который на момент ликвидации АССР НП был самым высокопоставленным немцем – партийным функционером (третий секретарь Немобкома, т.е. областного комитета ВКП (б) автономной республики). Из 51 человека, проходивших по этим двум делам, по постановлениям Особого Совещания 23 обвиняемых были расстреляны, а остальные приговорены к отбыванию многолетних сроков в исправительно-трудовых лагерях. Проведенная в конце 1950-х проверка этих дел показала всю надуманность обвинений; в действительности имела место критика акта депортации и высказывания недовольства своим положением в трудовом лагере [5].
Собранные в результате этого и ряда других процессов компрометирующие материалы были использованы несколько позднее в ходе важнейшего политического процесса против российских немцев – дела о руководителях бывшей АССР Немцев Поволжья. Речь идет в общей сложности о семи лицах, по мобилизации находившихся в Богословлаге, на строительстве Богословского алюминиевого завода: [6]
· Гекман Александр Иоганнесович, с 1938 и вплоть до депортации в сентябре 1941 г. занимавший пост Председателя Совета Народных Комиссаров (СНК) АССР НП, депутат Верховных Советов СССР и РСФСР, заместитель Председателя Президиума ВС РСФСР, на момент ареста работавший старшим диспетчером БАЗстроя;
· Корбмахер Генрих Генрихович, с 1938 и вплоть до депортации в сентябре 1941 г. 3-й секретарь областного комитета ВКП (б) Республики Немцев Поволжья, депутат Верховного Совета (ВС) АССР НП, на момент ареста работавший счетоводом на строительстве;
· Фрицлер Фридрих Фридрихович, с 1938 и вплоть до депортации в сентябре 1941 г. Народный комиссар земледелия автономной республики, депутат ВС АССР НП, на момент ареста заведующий свинофермой сельхозучастка БАЗстроя;
· Майер Иоганнес Иоганнесович, с 1937 и вплоть до депортации в сентябре 1941 г. Народный комиссар по финансам АССР НП, на момент ареста начальник коммунально-бытового отделения БАЗстроя;
· Грош Роберт Карлович, в 1940-41 гг. председатель промышленного Совета Немреспублики; на момент ареста занимал должность секретаря партийной организации 11 отряда сельхозучастка строительства;
· Вейлерт Яков Иоганнович, в 1938-41 гг. второй заместитель Председателя СНК Немреспублики; на момент ареста работал политруком колонны 11 отряда сельхозучастка строительства;
· Гергерт Владимир Эммануилович, в 1940-1941 гг. управляющий делами Президиума Верховного Совета Республики Немцев Поволжья; на момент ареста работал начальником 13 колонны мобилизованных немцев.
По замыслу органов госбезопасности все эти лица, прежде всего Гекман, Корбмахер, Фрицлер и Майер составляли руководящее звено разветвленной и мощной контрреволюционной повстанческой организации, готовившей поднять вооруженное восстание в тылу Красной Армии. Ход следствия находился под пристальным контролем центрального руководства НКВД и НКГБ, которые, судя по отпечатанным копиям допросов, регулярно информировались свердловскими чекистами.
Первым был арестован 29 апреля 1944 г. Генрих Корбмахер. После трехнедельных допросов с применением мер физического воздействия и под угрозой расстрела он «признался», что входил в состав «руководящего центра антисоветской повстанческой организации», существовавшей на территории АССР НП и был в нее завербован Александром Гекманом. 22 мая в следственном изоляторе оказался Гекман; до середины июля арестам подверглись остальные обвиняемые. Гекман, видимо, в силу своего бывшего положения и статуса, был определен в руководители «повстанцев». После непрерывных допросов, под угрозой репрессий членов его семьи, он 6 июня 1944 г. подробно описал организационную структуру и схему взаимодействия членов мифического руководящего центра. Насколько можно судить по архивным документам, в состав «организационного центра» были включены, кроме вышеуказанных функционеров, следующие должностные лица из бывшей республики: Кондрат Гофман, Председатель Президиума ВС АССР НП; Екатерина Функ, Нарком просвещения; Герберт Франк, глава представительства Немреспублики при Президиуме Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) в Москве и др. Из имеющихся материалов следует, что Франк был арестован, но проходил по другому делу. Однако дальнейшая судьба, как его, так и Гофмана и Функ, нам неизвестна.
В августе 1944 г. дело вместе с обвинительным заключением было направлено в ОСО при Народном комиссаре внутренних дел. Находясь в свердловской тюрьме в ожидании приговора, все подсудимые по инициативе Вейлерта отказались от своих показаний, так как все обвинения строились только на вынужденных самооговорах и свидетельствах друг против друга. Дополнительно они писали жалобы и заявления областному прокурору, на имя Берии, Калинина и других руководителей государства. Прошлый статус арестованных и коллективный отказ от показаний привел к многомесячным перепроверкам и грозил срывом всего «мероприятия». Особисты из БАЗстроя оказались недостаточно подготовлены к проведению операции столь высокого уровня [7].
В июне 1945 г. подследственных перевели во внутреннюю тюрьму областного Управления госбезопасности (в апреле 1943 г. службы государственной безопасности были выделены из НКВД в отдельный наркомат – НКГБ). Они предстали перед группой следователей, возглавляемых начальником Свердловского УНКГБ Тимофеем Борщевым, который требовал подтверждения уже данных показаний и сообщения сведений о ранее скрытых от следствия «связях с германской разведкой». Данные об этом собирались так же в других лагерях, в том числе в Краслаге (Красноярский край), где находилась на принудительных работах часть бывших партийных и хозяйственных функционеров из Республики Немцев Поволжья и других районов страны. В 1943-45 гг. многие из них были под надуманными предлогами арестованы и осуждены. Некоторым из этих заключенных прямо навязывали версию о наличии «руководящего подрывного центра» во главе с Гекманом, Майером и др. и заставляли их это подтвердить.
Дополнительный обвинительный материал был получен в ходе процесса над группой мобилизованных немцев из Ивдельлага, Свердловской области. В нее входили, прежде всего, уроженцы Немреспублики, в том числе партийные и советские кадры кантонального уровня, а также журналисты, бухгалтера, врачи. Их руководителем был определен Адольф Адольфович Денинг, широко известный в АССР НП и за ее пределами стахановец, депутат ВС СССР и председатель Мариентальского кантонального исполкома в 1938-1941 гг. Этих трудмобилизованных представили как участников антисоветской повстанческой организации, подготавливавших «насильственное освобождение из лагеря», распространявших антисоветские листовки, проводивших «злобную профашистскую агитацию». По логике следствия, часть из обвиняемых еще до войны занималась контрреволюционной деятельностью «повстанческого характера» по заданию А. Гекмана, Ф. Фрицлера и др. руководителей республики [8].
В августе и сентябре 1945 обвиняемых из Богословлага подвергли интенсивным допросам с целью признания факта сговора в отказе от предыдущих показаний и подписания новых самооговоров в нужном для следствия направлении. Наиболее строптивые подследственные подвергались интенсивным мерам физического воздействия. После очередного допроса, проведенного лейтенантом Юрием Мавричевым, старшим следователем Следственного отдела УНКГБ, Яков Вейлерт был 11 сентября 1945 обследован тюремным врачем «ввиду выпадения прямой кишки и ректального кровотечения» и направлен в больницу, где через неполные две недели скончался. Избиение подследственных поощрял сам генерал-лейтенант Борщев, расстрелянный в 1956 году за свою преступную деятельность [9].
Не избежал допросов с пристрастием и бывший Председатель СНК, о чем он красноречиво поведал в собственноручных показаниях полгода спустя, находясь уже на Лубянке:
«... 1-го октября 1945 г. ночью меня били и потребовали от меня показаний. Присутствовали подполковник Грибанов, лейтенант Усманов и полковник один, мне было объявлено о том, что полковник является заместителем начальника УНКГБ по Свердловской области. Били меня плеткой в подошвы ног (пятки) в два приема. Бил меня лейтенант Усманов и подполковник Грибанов. Я не мог выдержать этой боли и дал вымышленные показания, чтобы избежать дальнейших побоев. Я тут же вкратце дал некоторые показания. Потом мне был предоставлен отдых и уже днем 2-го октября и 3-го октября 1945 г. мои показания были застенографированы».
Гекман наговорил около сорока страниц печатного текста, «творчески» озвучивая чекистский сценарий [10]. Картина в итоге получалась масштабная и эпическая. Прежде всего, он попросил позволить ему «рассказать следствию те обстоятельства и исторически сложившиеся условия, в результате которых я лично и почти весь руководящий состав бывшей Республики Немцев Поволжья оказались организаторами антисоветского подполья и встали на путь активной борьбы против Советского строя». Получив согласие, бывший председатель СНК широкими мазками нарисовал впечатляющую панораму вредительской деятельности прежнего руководства Республики, что обусловливалось их кулацким происхождением и членством в партии эсеров.
Однако имелись еще другие причины, сказавшиеся на «внедрении среди масс антисоветских идей и культивировании немецкого национализма»: исторические связи с Германией, развитое крупное кулацкое хозяйство среди поволжских немцев, подрывная деятельность бывших фабрикантов и капиталистов, вредное влияние эмигрантов, часть из которых «устроились» в государственных и партийных органах республики. Все это «бесспорно, благоприятствовало культивированию среди населения республики немецкой националистической идеологии, а после прихода к власти в Германии фашистов и нацистских идей».
К лету 1939 г. в состав организационного центра были якобы завербованы нарком земледелия Фрицлер, 3-й секретарь областного комитета ВКП (б) Корбмахер и Нарком финансов Майер. Работа штаба протекала в «направлении создания повстанческих звеньев» на кантональном (районном) уровне. Так, директор Гебельской МТС Беккер возглавлял потенциальных повстанцев Добринского кантона, депутат Верховного Совета СССР и председатель кантисполкома Денинг - Мариентальского, секретарь канткома ВКП (б) Идт был ответственным за Марксштадский кантон и т.д.
Разумеется, в таком деле не могло обойтись без агентов гестапо и германских разведывательных органов. Одним из них был определен антифашистский писатель Гуго Гупперт, несколько раз посещавший республику. По версии следователей он являлся «агентом гестапо и близко стоял к германскому правительству», свидетельством чему являлся следующий «факт»: во второй половине 1938 г. он привез от имени руководителей Германии письмо в адрес контрреволюционной организации и вручил его Гекману. Написано оно было специальными химическими чернилами на последнем листе журнала «Иностранная литература». По понятным причинам оригинал не сохранился, ибо был после прочтения сразу же уничтожен. Но текст письма Гекман хорошо запомнил и пересказал следствию. Оно, с его слов, содержало заверения германского правительства о полной поддержке в достижении целей антисоветской организации. Также имелись рекомендации по созданию первичных звеньев, давались указания по проведению подрывной работы и т.п. Затрагивался и «вопрос о формах управления и, каким образом должна выглядеть республика в своей государственной структуре после победы Германии». Оказывается, «население немцев Поволжья» предусматривалось включить в германское государство как специальный Поволжский район с центром в г. Саратове, где «будет восстановлено частнособственническое хозяйство, будут созданы мелкопоместные кулацкие хозяйства, которые будут наделены необходимой землей за счет других поволжских областей».
Значительное место было отведено описанию «подрывной» деятельности членов антисоветской организации в отраслях хозяйства Республики. Здесь было следующее разделение ролей: Фридрих Фрицлер, как Нарком земледелия, якобы полностью игнорировал проведение своевременных агротехнических мероприятий, таких как «зяблевая вспашка, снегозадержание, внесение удобрений в почву» и т.д., что мешало большинству колхозов выполнить государственный план хлебопоставок. В области финансов - поле деятельности Иоганнеса Майера - «подрывная контрреволюционная работа шла по линии срыва выполнения планов мобилизации средств с населения», неправильного обложения единоличных хозяйств и пр. Расстановкой «контрреволюционных» кадров, назначением членов антисоветской организации директорами заводов, председателями колхозов и выдвижением их на другие ответственные должности ведал, естественно, Генрих Корбмахер.
Уже в первой половине 1940 г., как следовало из протокола допроса, через агентов германских спецслужб была достигнута договоренность о получении оружия следующим способом: «Будут выброшены в разных районах на территорию РНП десантные части германской армии с соответствующим вооружением, и задача местного немецкого населения и организованных повстанческих групп заключается в том, чтобы поддержать эти десантные части и вместе с ними поднять вооруженное восстание и выступить с оружием в руках против Красной Армии».
Следствие требовало рассказать о подрывной деятельности после начала военных действий между Советским Союзом и Германией. Бывший глава правительства ограничился общими формулировками о срывах поставок конского поголовья и тракторов на оборонные объекты, планах использования организации народного ополчения для своих «повстанческих задач», о сопротивлении в размещении эвакуированных предприятий, получении «примерно в начале августа 1941 небольшого письма от германского руководства», в котором последнее информировало Гекмана и остальных руководителей о выходе вермахта к границам Немреспублики в сентябре месяце. И, наконец, заключительный аккорд:
«Вопрос: Рассказывайте дальше о практической подготовке к поднятию вооруженного восстания после вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз.
Ответ: Должен признать, что наш план подготовки вооруженного восстания и оказания помощи немецким войскам с тыла был сорван тем, что в конце августа месяца 1941 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о выселении граждан немецкой национальности из Поволжья в отдаленные районы Советского Союза и благодаря этому своевременному мероприятию советского правительства нам не удалось осуществить своих преступных намерений».
Казалось, пора праздновать викторию и рассчитывать на правительственные награды и продвижение по службе за раскрытие столь многочисленной повстанческой организации на территории АССР НП. Неопровержимо подтверждалась исключительная прозорливость сталинского руководства в деле ликвидации автономной республики и тотальной депортации немецкого населения. Однако, созданная под диктовку свердловских чекистов картина масштабной антисоветской деятельности в бывшей АССР НП и тесных шпионских связей с фашистской Германий вызвала определенные подозрения в Центральном аппарате госбезопасности. Здесь ожидали каких-либо документальных свидетельств и убедительных показаний, а не только голословных утверждений, от которых в любой момент можно было отказаться. Судя по всему, планировался открытый политический процесс, к которому следовало хорошо подготовиться [11].
4 ноября 1945 последовало распоряжение первого Заместителя наркома Госбезопасности Союза ССР Богдана Кобулова о направлении дела для дальнейшего расследования в Следственную часть по особо важным делам НКГБ СССР. Оказывается, «показания Гекмана, Корбмахера, Фрицлера и Майера были неубедительны, противоречивы и поэтому вызывали сомнения в их правдоподобности». В связи с этим дело на этих четырех наиболее важных с точки зрения следствия обвиняемых было выделено в отдельное производство, а их самих этапировали в столицу [12].
В Москве дело бывших руководящих работников Немреспублики находилось под пристальным контролем начальника Следственной части, генерал-лейтенанта Льва Влодзимирского. К следствию были привлечены наиболее опытные сотрудники: полковник Сериков, к примеру, допрашивал Гекмана и Корбмахера, подполковник Галкин - Фрицлера, подполковники Генкин и Рассыпнинский отвечали за свидетелей. В допросах обвиняемых принимали участие заместитель Влодзимирского, полковник Родос и прокурор отдела по спецделам Прокуратуры СССР, Дорон.
Оказавшись в Москве, обвиняемые вновь отказались от своих прежних показаний. Тщательная проверка прежних и новых показаний подследственных, передопросы десятков свидетелей и заключенных в лагерях Свердловской области и Красноярского края, куда в феврале-марте 1946 был специально откомандирован подполковник Генкин, показало всю нелепость сфабрикованного дела. В конце марта 1946 г. следователи получили санкцию своего непосредственного начальника Влодзимирского и первого заместителя НКГБ, генерал-лейтенанта С. И. Огольцова, на переквалификацию обвинения бывших номенклатурных работников. Вместо руководства повстанческой организацией, вредительской деятельности и шпионских связей с Третьим Рейхом им вменялись теперь «враждебные настроения и антисоветская пропаганда».
Определенную роль в таком повороте событий сыграло кратковременное ослабление карательной политики после победы над Германией и Японией. Об этом свидетельствовало, к примеру, появление 28 марта 1946 года директивы МГБ СССР № 30 «Об устранении недостатков в выявлении и разоблачении антисоветских элементов». Как бы то ни было, подготовленное 12 июня 1946 г. обвинительное заключение содержало признание тщетности усилий в поиске «антисоветской повстанческой организации» поволжских немцев. Чтобы избежать признания ошибкой более чем двухлетнее содержание невинных граждан в следственном изоляторе и тюремной камере, подсудимые были обвинены в антисоветской агитации и «клеветнических измышлениях о руководителях ВКП (б) и советского правительства». Постановлением ОСО при Министре внутренних дел СССР (в марте 1946 народные комиссариаты были переименованы в министерства) от 9 августа 1946 Гекман, Майер, Фрицлер и Корбмахер были осуждены на 4 года заключения в ИТЛ. Относительно предыдущих «расстрельных» статей (измена родине, подготовка антисоветского восстания) данный приговор можно рассматривать практически как оправдательный: с учетом нахождения под следствием отбывать срок в лагере им предстояло менее двух лет [13].
Роберта Гроша и Владимира Гергерта включили в «группу Денинга»; всего по данному делу проходило 20 человек. 15 декабря 1945 г. Грош и Гергерт были осуждены на 5 лет ИТЛ каждый. Яков Вейлерт, как указывалось выше, скончался от побоев в ходе предварительного следствия, а Адольф Адольфович был приговорен к 10 годам лишения свободы и умер 13 ноября 1946 г. в Севвостлаге [14].
Начавшийся после смерти Сталина процесс реабилитации затронул и российских немцев. По жалобе бывшего заключенного Ивана Беккера на имя Н. С. Хрущева в июне 1955 прокуратуре Свердловской области было поручено провести перепроверку дела по обвинению Денинга, Гроша, Гергерта, Беккера и др. в участии в повстанческой организации и проведении антисоветской агитации. Старший следователь областного КГБ, майор Морозов в результате тщательного изучения и проверки имеющегося материала, а также допросов оставшихся в живых осужденных, свидетелей и бывших следователей, подготовил «Заключение по архивно-следственному делу» с предложением отменить постановление ОСО при Наркоме внутренних дел от 15 декабря 1945 г. В ходе проверки было вскрыто систематическое применение незаконных методов следствия и нанесение побоев подсудимым с целью получения нужных показаний. Президиум Свердловского Областного суда (ПСОС) 20 июня 1956 года отменил постановление Особого Совещания в отношении всех 20 человек, осужденных по данному делу, и полностью их реабилитировал. В частном Определении суд призвал привлечь бывших следователей из НКВД-МВД и НКГБ-МГБ к партийной и административной ответственности [15].
По заявлению Фридриха Фрицлера в апреле 1958 г. на имя Генерального Прокурора СССР была начата тщательная проверка обоснованности осуждения бывших руководителей АССР НП. 12 марта 1959 ПСОС отменил постановление ОСО МВД в отношении Гекмана, Корбмахера, Майера, Фрицлера и прекратил дело «за отсутствием в их действиях состава преступления» [16].
Таким образом, проведенное центральным аппаратом НКГБ-МГБ расследование уже в 1946, по «свежим следам» не смогло найти каких-либо доказательств существования антисоветской, контрреволюционной, профашистской, повстанческой и т. п. организации среди населения немецкого Поволжья. В годы правления Хрущева в ходе тщательных перепроверок многочисленных политических дел, с так называемых шпионов и диверсантов, саботажников и вредителей были сняты судимости, в том числе и с осужденных руководителей Республики. Поэтому, уже к концу пятидесятых годов была ясна полнейшая надуманность предъявленных в начале войны обвинений, доказательством чему служит Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1964, по которому немецкое население страны было политически реабилитировано [17]. Но кремлевское руководство и в шестидесятые годы, и позже не было заинтересовано в полном восстановлении гражданских прав своих немецких граждан. Германофобия, пышно расцветшая во время войны, оставалась на протяжении десятилетий составной частью советской внешней и внутренней политики. «Происки реваншистов» и «западногерманских политиков», «прусский милитаризм» и «немецкий ‚Дранг нах Остен’», «немецкая пятая колонна в годы гитлеровской экспансии» и «реакционная роль немцев в истории России и ее народов» - эти и аналогичные сюжеты искусно использовались органами власти для стабилизации и консолидации послевоенного советского общества. Государственное образование российских немцев, естественно, затруднило бы беззастенчивое спекулирование на антинемецкой тематике.
Половинчатость реабилитации и, главное, отказ в восстановлении административно-территориальной автономии, ставили немецкое население в заведомо неравноправное положение по сравнению с другими народами: подавляющее число национальных институтов в федерации советского типа (обучение и делопроизводство на родном языке, учреждения культуры и искусства, научные институты гуманитарного профиля и пр.) были жестко «привязаны» к той или иной форме территориальной автономии. Советские народы обладали различными политическими статусами. Титульные нации союзных республик наделялись широкими правами в сфере применения родного языка, развития национальной культуры, в том числе ее профессиональных форм (литература, театр, живопись, кино, музыка и т.д.), обладали преимуществом в получении высшего образование и занятии престижных должностей в пределах своих территорий. Меньшими возможностями располагали народы автономных республик, еще меньше автономных областей и округов. На самой низкой ступени этой иерархической системы стояли «безтерриториальные» этносы, несмотря на то, что некоторые из них, такие как немцы или поляки, по численности превосходили большинство «коренных» национальностей автономий и даже союзных республик (эстонцев, латышей, до конца 1970-х годов и киргизов). С этой точки зрения, Советский Союз представлял собой особый тип этносословного общества. Для российских немцев фатальным стало даже не столько отсутствие, сколько факт отказа в восстановлении автономии. Последнее однозначно воспринималось партийно-советскими органами на местах и окружающим населением как свидетельство их «вины» со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями.
В рамках той административно-командной системы, которая утвердилась в советском обществе с конца 20-х и с небольшими модификациями сохранялась до конца 80-х годов, партийно-советское руководство союзных республик и автономных образований оказалось фактически единственным представителем и выразителем интересов титульных народов. Так как реальная политическая или хозяйственная самодеятельность в социалистическом обществе была практически невозможной, то роль региональных лидеров сводилась в значительной мере к лоббированию перед Москвой интересов населения своей территории, т.е. прежде всего титульного этноса. Это касалось как экономических (стремление «заполучить» тот или иной промышленный объект для размещения в «своей» республике), так и социальных (выбивание фондов для коммунального и жилищного строительства, объектов социально-бытовой инфраструктуры) или культурных (открытие и финансирование вузов, научно-исследовательских институтов, театров и т.д.) проблем развития национальных территорий.
Решающие импульсы в развитии культуры и языка, создании значительного слоя местной интеллигенции, в деле формирования национальных партийно-советских и хозяйственных кадров исходили от региональной номенклатурной элиты. Немецкие функционеры были объективно заинтересованы в сохранении национальной специфики АССР НП, которая в глазах Союзного руководства служила своеобразным гарантом их «нужности» и «полезности». Наличие национальной территории не уберегло немцев Поволжья от раскулачивания, преследования верующих и служителей церкви и других противоправных акций сталинского руководства в 1920-30-е годы. Пострадали и непосредственные проводники карательной политики на местах. Но в условиях пусть и формальной, но автономии, на смену репрессированным кадрам выдвигались новые, обеспечивалось воспроизводство национальной интеллигенции [18].
Взять, к примеру, Фридриха Фрицлера. Родился в 1903 году в селе Гримм, в 1927 г. был направлен в Совпартшколу города Энгельс. Член партии с 1928 года. Затем занимал пост директора МТС, некоторое время был секретарем Куккуского канткома ВКП (б), откуда в феврале 1938 г. выдвинут на должность Наркома земледелия Немреспублики вместо арестованного предшественника. Разумеется, он был человеком своего времени и как партийный товарищ жестко проводил в жизнь указания вышестоящих органов, как, впрочем, и все национальные руководящие кадры. Казалось, можно даже позлорадствовать: так им, коммунистам, и надо. Но стало ли «простым» немцам лучше от того, что наркома Фрицлера после депортации понизили до заведующего свинофермой (!), а после отбытия срока он в расцвете сил работал плотником и печником в средней школе села Каскелен, Алма-Атинской области? Генрих Корбмахер после войны сделал «карьеру» - на момент подачи заявления в органы прокуратуры в 1958 году относительно своей реабилитации, он возглавлял тракторную бригаду. Иоганнес Майер одно время работал председателем колхоза. Александр Гекман, в 29 лет ставший в СССР практически самым молодым главой республиканского правительства, депутатом высшего законодательного органа страны и заместителем Председателя Президиума ВС РСФСР, которому пророчили блестящую карьеру - в 1950-е - 1970-е годы работал простым инженером на спичечной фабрике в Бийске и в научно-исследовательском институте в Батуми и умер в безвестности в 1994 году. Это были высшие должности, которые немцам разрешалось занимать во время и долгое время после войны [19]. Их детям и внукам была уготовлена аналогичная судьба: запрет на изучение родной истории, препятствия в овладении и развитии национального языка и культуры, барьеры на пути получения высшего образования, ограничения на занятие любых руководящих должностей.
После распыления по необъятным сибирским, казахским и уральским просторам никто из местного или центрального руководства не был заинтересован в том, чтобы направлять немцев в местные учебные заведения, обеспечивать их квотами в лучшие вузы Москвы и Ленинграда, заботиться о выдвижении на руководящие должности, поддерживать создание престижных объектов науки и национальной культуры. Уделом «советских граждан немецкой национальности» стал, прежде всего, тяжелый физический труд. Культурная, социальная и интеллектуальная деградация целого народа была возведена практически в ранг государственной политики – стоит только сравнить уровень образования или представительство немцев в общественно-политической жизни страны в довоенный период и в 1980-е годы с соответствующими показателями любого другого народа Союза ССР [20]. Печальная судьба последних руководителей немецкой автономии лучшее тому подтверждение.
Примечания:
1. Депортации народов СССР (1930-е – 1950-е годы). Часть 2. Депортация немцев (сентябрь 1941 - февраль 1942 гг.). Москва 1995, с. 171-172. По расчетам саратовского историка Аркадия Германа из АССР Немцев Поволжья (АССР НП) было депортировано в действительности не 371.164 человек, как следует из отчетности органов НКВД, а 365.764. Принимая во внимание выселенных из соседних Саратовской и Сталинградской областей, число насильственно перемещенных поволжских немцев составило в общей сложности 438.715 человека, см.: Герман А.: Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. Часть II. Автономная республика. 1924-1941. Саратов 1994, с. 301-303.
2. Некоторые аспекты демографического развития немецкого населения в 1930-х - 1950-х годах // Кригер В.: Рейн-Волга-Иртыш: из истории немцев Центральной Азии. Алматы 2006, с. 154.
3. Viktor Krieger: Patrioten oder Verraeter? Politische Strafprozesse gegen Russlanddeutsche 1942-1946 // Verfuehrungen der Gewalt. Russen und Deutsche im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Hrsg. von Karl Eimermacher und Astrid Volpert (West-oestliche Spiegelungen - Neue Folge; Bd. 1). Muenchen 2005, S. 1138; Кригер В.: Патриоты или предатели? Политические и уголовные процессы против российских немцев в 1942-1946 годах // Родина, 10/2002, с. 95-97.
4. Krieger: Patrioten oder Verraeter (2005), S. 1129.
5. Krieger: Patrioten oder Verraeter (2005), S. 1130-1135, 1154-1159.
6. В дальнейшем изложение дается, прежде всего, на основе работ автора, использующих материалы архивно-следственных дел на осужденных партийно-государственных деятелей из автономной республики: Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО). Ф. 1. Оп. 2. Д. 28334. Тома (Тт.) 1, 1а, 2, 3, 4 (архивно-следственное дело в отношении А. Гекмана, Г. Корбмахера, Ф. Фрицлера и И. Майера); Д. 17207. Тт. 1 - 6 (архивно-следственное дело в отношении А. Денинга, Р. Гроша, Я. Вейлерта и др.)
7. Viktor Krieger: Secret Criminal Proceedings Against the Last Volga German Government During the Years 1944-46. Lincoln 2005, p. 7-9.
8. Ibid., p. 10.
9. Ibid., p. 13-14.
10. ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 28234. Т. 1. Л. 96-119, 138-148.
11. Krieger: Secret Criminal Proceedingsings (2005), p. 11-13; он же: Patrioten oder Verraeter (2005), S. 1144-1149.
12. ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 28234. Т. 1. Л. 244.
13. Krieger: Secret Criminal Proceedings (2005), p. 15-19.
14. Ibid., p. 14; Кригер: Патриоты или предатели (2002), с. 98.
15. Krieger: Patrioten oder Verraeter (2005), S. 1154-1157; ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17207. Т. 6. Л. 402-404.
16. Krieger: Secret Criminal Proceedings (2005), p. 23-24.
17. История российских немцев в документах. Москва 1993, с. 178-179.
18. См. подробнее об экономическом, политическом и культурно-языковом значении национально-территориальной автономии для конкретной национальной общности в федерации советского типа: Формирование национальных кадров в Казахстане и в Республике немцев Поволжья (1920-30-е гг.): общее и особенное // Кригер В.: Рейн-Волга-Иртыш (2006), с. 161-191.
19. Биографии осужденных руководителей Немреспублики приведены в: Krieger: Secret Criminal Proceedings (2005), p. 30-34.
20. Анализ образовательного уровня немецкого меньшинства в сравнении с другими народами СССР по материалам переписей населения 1926, 1939 и 1989 годов приведен в нашей статье: Интеллектуальная деградация российских немцев после 1941 года // Кригер: Рейн-Волга-Иртыш (2006), с. 257-262.
