Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника)

В книге рассказывается о животном и растительном мире, путешествиях, о работе ученых в далеких экспедициях. В очерках описываются животные дальневосточной тайги, Охотского моря, пустынь и гор Средней Азии. Авторы профессиональные зоологи, что позволяет им достоверно, биологически точно описывать поведение, внешний облик и экологические особенности животных. В экспедициях, в повседневной работе зоологи сталкиваются не только с животными, но и с разными людьми, зачастую очень интересными собеседниками — лесниками, егерями, охотоведами.
Для широкого круга читателей — любителей природы.
М. И. Молюков, В. Г. Бабенко

Издательство Московского университета 1991 ББК.28.6  М 76
Рецензенты:
доктор биологических наук, профессор А. С. Северцов,
доктор биологических наук О. Л. Россолимо,
кандидат биологических наук Д. Л. Иванов

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета

Чудный зверь — росомаха. Никак ее не поймешь, что за характер. Не маленькая зверушка, но еще и не такая большая. Вроде не сильно смелая, а порой нагло ходит по лыжне, прямо по следу, подходит к избушкам, залезает под крышу — шарит...

У нас в европейской тайге росомаха вообще редкость, мало кто из охотников ее знает даже в тех районах, где зверь достаточно обычен. Южнее реки Сухоны, что протекает в Вологодской области, росомаха, видимо, не заходит. Обитает дальше к северо-востоку: по Архангельской области, по бассейнам Вычегды, Мезени, по средней и верхней Печоре, то есть через Коми АССР и за Урал. В Сибири росомахе никто не удивляется.

Северо-восток европейской части России по своему животному населению больше сходен как раз с Западной Сибирью, по крайней мере если не сходен, то скажем так: в средней тайге Русского Севера, особенно ближе к Приполярному Уралу, заметны сибирские элементы — это бурундук, кукша, росомаха. Сюда же добавляются птицы и звери северной тайги, фактически уже не тайги, а лесотундры: трехпалый дятел, бородатая неясыть, белая куропатка, северный олень. Эти районы очень интересны, интересны именно отличиями от южной тайги.

Впрочем, не надо быть каким-то особенным специалистом-биологом, чтобы увидеть, поработав в лесу неделю-две, что это совсем другой лес, чем, скажем, в Тверской губернии под Осташковом. Там ведь тоже тайга, но южная. Вроде и сосняки, и ельники, и клюквенные болота — все похоже, но не то.

И вот, в вологодской тайге, в теплой и дружной компании лесных хищников — бурого медведя, волка, рыси, лисицы — появляется росомаха. Не частый зверь, избегающий полей, сторонящийся деревенских околиц и лесовозных дорог. Многие хищники тайги жмутся к пойме, к реке, особенно зимой. Волки в глухие таежные массивы только по реке и заходят. Мелкие и средние куньи (выдра, хорьки, норки, горностаи и ласки) крутят по реке, по прибрежным завалам и зарослям. Пожалуй, только лесная куница явственно тяготеет к водоразделам, предпочитает зрелые ельники, чащу. Росомаха и тут отличается от всех — к реке совершенно равнодушна.

Когда рысь подходит к теплому следу, даже вчерашнему, она обычно не сразу решается через него переступить. Потопчется, пройдет вдоль, рядом с отпечатками метров пять — семь и только потом перепрыгнет через него, а то и совсем повернет назад. Когда же росомаха натыкается на лыжню, она, ни секунды не раздумывая, становится на нее и начинает отмеривать своей немного диагональной «трехчеткой» километр за километром. Если, конечно, направление движения ей подходит.

Вообще эти марш-броски, переходы росомахи — зачем они? Например, за однодневное тропление не получается вы́ходить суточный ход зверя, то есть от лежки до лежки. Она может отмахать и двадцать и тридцать километров, не отвлекаясь на посторонние глупости.

Следы хищников часто очень «любознательны». Здесь сунул нос под валежник, тут на парной следок зайца «подался», дальше — прошелся вдоль края просеки, и так весь день. Росомаха идет и идет, будто кто ее гонит, и, взяв направление, например на юго-запад, будет его держаться часами. И это без всяких видимых ориентиров — никаких направляющих линий в виде просек, дорог, русел рек. Точно по азимуту чуть-чуть гуляет след: вот завал помешал пройти — отклонение пять шагов, вот открытое место обошла лесом и снова на юго-запад.

Как правило, эти звери приходили в наш район, быстро пересекали его и становились для нас недосягаемыми, потому что отрываться от базовой избушки при зимних работах больше чем на два-три дня сложно. Доступная для троплений территория — это примерно круг радиусом 25 — 30 километров с центром-зимовьем. Хотя, конечно, не только расстояние, то есть удаленность, характеризует доступность угодий. Если след идет по реке, его легко тянуть. А попробуй-ка поломаться по брошенной лесосеке. Все завалено неубранными порубочными остатками, брошенными хлыстами в связках. Черт голову сломит!

На лыжах по вырубке, да еще по заросшей, не набегаешься. И лыжи сломать недолго. К середине — концу зимы на полях и полянах глубина снега достигает 80 — 120 сантиметров, в лесу меньше — под семьдесят. Без лыж можно пройти шагов двадцать — пятьдесят.

У росомахи для ее веса очень крупные и широкие лапы, особенно задние. След с пятью пальцами, длинными когтями, с широкой пяткой. Рисунок отпечатка очень напоминает следок маленького медведя. Правда, походка совершенно иная. Ее ни с чьей не спутать.

В общем, росомаха («росомага», как говорил егерь) — зверь для наблюдений неудобный, проходной. Идет и идет... Ну и что? Но разок нам выпало протропить подряд три дня, не теряя следа, очень славный кусок жизни росомахи, проследить семь — десять ее дней и около сорока километров дороги. Жизнь — дорога, это про росомаху.

Отрабатывали обычный контрольный учет, кольцевой ход по утоптанной лыжне, который мы повторяли раз в десять — пятнадцать дней. Кто пришел, кто ушел, какие новости в лесу. Лыжня шла по визиру — это такая узенькая полупросека. Кое-где из-под снега торчали веточки багульника, по кривым окраинным сосенкам шастали стайки синичек-гаичек, два-три королька. Их голоса тихонько звенели в холодном воздухе.

Вдруг из-за поворота появился уверенный, четкий след, вылез на лыжню и пошел по ней вперед. Росомаха. И хотя мы искали следы рыси, отказаться от совсем свежего следа росомахи было нельзя. Ее и встречали-то раза два в этом сезоне: то перед снегопадом, то «тянули» другой, более нужный след. Пошли в пяту, то есть против хода. Дело было на окраине нашего участка. Интересно узнать: откуда зверь пришел? Буквально через полчаса посреди болота вперед по движению поднялись два ворона с земли и мохноногий канюк-зимняк с ними. Этот хищник не улетает на зиму, а перебивается падалью и другой случайной добычей.

Подходим — так и есть! Остатки лося, а кругом все истоптано росомахой. Последний снег был пять дней тому назад. Неужели сама завалила? Если бы добирала за волками, то были бы и волчьи следы, а тут нет. Все ею одной истоптано. Растаскивала и прятала куски мяса на черный день. У росомахи привычка: какая добыча ни есть — лось или тетерева у ночевой лунки прикусила, а все одно — часть остатков спрячет под снег.

Норы росомаха делает не только лапами, не только роет в снегу, а проталкивает, уминает снег головой. Потом туда прячет добычу. Дальше положишь — ближе возьмешь. Кстати, ласка и горностай, когда под снегом двигаются, охотятся за грызунами, тоже «буровят» сугробы, а не копают. Одно семейство — куньи...

Поискали, много ли припасов наделала? Нашли три лосиные ноги. Одну ногу и голову так и не сыскали — надежно схоронила. Если лося о трех ногах еще можно себе представить, то уж без головы — вряд ли. Все-таки была, наверное. Может, росомаха сгрызла — челюсти у девушки железные.

Чужая, своя ли добыча, только гулевала наша красотка тут долго. Вокруг падали было пять-шесть лежек, глубоко протаявших, с остатками шерсти. Ну вот, поели — теперь можно и поспать! Ну вот, поспали — теперь можно и поесть... К туалету вела отдельная тропа, метров за семьдесят. Ночевки же были все рядом с едой — в десяти, двадцати метрах. Глаз да глаз нужен: пока добежишь, все вкусное съедят.

Тем не менее нашлись ребята не дурнее ее. Горностаюшка-шустрик напрямки, конечно, подойти заопасался, сожрет — и все дела. Так он метров за тридцать от туши нырнул в снег, подлез к лосю (под требуху, понятное дело, от целого лося в шкуре попробуй откуси, когда в тебе весу-то сто грамм) и потихоньку закусывал. И делал так неоднократно, если верить следам вокруг. В общем, объел горностайчик тетушку росомаху.

Известно, что росомахи довольно легко давят взрослых северных оленей. В нашем случае лось был небольшой — двух-трехлетка. Время стояло весеннее — начало марта, снега на болоте под метр. Днем подтопит снежок, ночью корочку ледяную прихватит, опять снег выпадет. Солнышко подтопит снежок, морозец прихватит, снег опять подсыпет. Не снег, а слоеный пирог с битым стеклом вместо крема. По такому насту росомаха на своих снегоступах при 20 килограммах веса ходит, как по паркету. Вполне могла и сама лося зарезать, зря мы на волков грешили. Без ассистентов обошлась.

Кстати, наши лыжи на сгибах после недели теплых дней погрызло настом, как рашпилем. Пришлось подшить носки жестью, прихватить по краям проволокой насквозь. Конец зимы, снег как крошево.

Когда все мясо было съедено, кости попрятаны, росомаха тронулась в путь. Тут мы ей и сели «на хвост». Направление она взяла к Чуресской чисти в сторону Лойги, что уже в Архангельской области. Через несколько метров наша лыжня сворачивала, росомаха потопала дальше целиной.

За ручьем Улашкой начинался ельник, темный, с сизыми стволами. Мало таких осталось в районе, лесозаготовители не спят, они выполняют и перевыполняют план... Над берегом был небольшой завал, один ствол лежал ровнехонько на земле, по нему тянулся валик снега. Росомаха любит бегать по упавшим стволам. Решила пройти и по этому. Бодро заскочила и пошла к комлю.

А у комля, под выворотнем дремал рысяк — крупный и похоже сытый кот. Тоже не подарок, пуда на полтора. В общем, бойцы равной весовой категории. И что-то ему не показалось, не понравилось, когда всякие росомахи ходят по его дереву, как будто так и надо. Что такое! Рысь обошла комель и прыгнула на ствол, прямо перед росомашьей мордой. На снегу четко отпечатались следы передних лап и мазок от чуть сорвавшихся задних.

Такой оборот удивил росомаху и совершенно не порадовал. Поэтому она, не долго думая, просто кубарем, как-то очень суматошно «скатилась» к ручью. Ну его, этого кота куцехвостого. Охота была — на сытый желудок скандалить... И как ни в чем не бывало размеренно продолжила свой путь в-прежнем направлении.

А кошачий хулиган удовлетворенно вернулся под выворотень досматривать сны про зайцев. Спал он до тех пор, пока не услышал нас. Этих уже так вот, с ходу, не напугаешь, и кот решил удалиться. Впрочем, без особой паники, сохраняя достоинство. Заслышал людей небось шагов за триста — пятьсот.

Темнело. В этом месте мы бросили след до утра и вернулись в избу. Следующий день был заполнен монотонной ходьбой к северо-западу и форсированием многочисленных преград — рек, завалов, вырубок, подъемов. Где-то под вечер отыскалась лежка по следу, здесь кончился вчерашний ход росомахи.

Опять возврат на ночевку. Утром снова на след. Хорошо с погодой повезло, нет снегопада. След тянулся уже по Чуресу. Вдруг направление хода резко меняется под прямым углом. Через триста шагов, нисколько не рыская и не путаясь, росомаха выкапывает из-под корней сосны остатки глухаря и завтракает (обедает?) крылышком двухнедельной свежести.

Ну, дает! Как минимум неделю она была у лося перед этим. Ориентиров никаких, для нас по крайней мере: ровное болото, кривые сосны. Да и ветра нет, тихо. Не чует же она за полверсты под снегом, в самом деле? Значит, это ее «захоронка», просто помнит точно место. После закуски лохмушка тронулась в путь.

Чуресская чисть тянется полосой километров пятнадцать к северу. Мы ее пересекли наискось и вошли в куртину — небольшой сосново-еловый «остров» посреди этого тундрового ландшафта. Тут нашей героине опять не повезло. На краю острова отдыхало три волка, лежки были рядом, одного примерно размера. Похоже, что это была знакомая нам стая, только куда-то старшой от них отлучился. А росомаха, как обычно, была углублена в свои мысли и прямо вышла на волков. Те кинулись ее ловить. То ли волки были молодые, то ли просто глупые, но так и не поймали за три часа. Все кругом истоптали, на дерево ее загоняли, под завал, шерсти полон рот надрали, а взять не смогли. Так и ушла росомаха. А переярки в другую сторону потащились, след в след, как настоящая стая. Пошли жаловаться маме.

Вот и третий росомаший день подошел к концу. Смеркается, да и снежок вроде начинает порошить. Сегодня уже не поспеть в избу, значит, надо готовить ночевку здесь. Самое время, сейчас четыре часа дня, через пару часов уже ни зги не видать, а стоянку хорошую по морозу в снегу сделать для двоих — клади три часа, даже четыре. Если с двуручной пилой, то все-таки три, а только с топором — больше.

Записки охотника-натуралиста
«Записки ружейного охотника» С. Т. Аксакова, вышедшие в 1852 году, положили начало русской научно-исследовательской (и одновременно художественно-краеведческой) охотничьей литературе. Аксаков, таким образом, явился основателем целой литературной школы.К числу наиболее выдающихся представителей этой школы относится А. А. Черкасов (1834—1895), автор замечательных «Записок охотника Восточной Сибири»; «Записки» впервые появились в 1867 году (и частично печатались до опубликования отдельным изданием в «Современнике» Некрасова). В 1884 году вышло второе, исправленное и дополненное, издание (издательство А. С. Суворина). Тогда же «Записки» были переведены на французский и немецкий языки.
В наше время в послевоенные годы книга Черкасова издавалась, в несколько сокращенном виде, дважды — в 1950 году (в Иркутске) и в 1958 году (в Чите).
В настоящем издании книга под новым названием — «Записки охотника-натуралиста» — выходит в полном виде, повторяя издание 1884 года. Это уже не любительское, а научное издание, снабженное необходимыми комментариями, исправляющими те или иные (в общем, незначительные) ошибки, которые объяснялись не столько неосведомленностью автора, сколько состоянием тогдашней биологической науки.
Книга Черкасова представляет несомненный вклад в зоологию — она подробно знакомит с фауной Сибири (главным образом зверями), остается и в настоящее время полезным руководством для охотников и натуралистов и имеет несомненную литературную ценность.
«Записки» написаны широко, свободно и смело, иногда беллетристически, с несомненной изобразительной силой. Писатель щедро использует «вводные рассказы», элементы легенды и фольклора, картины национального быта и пейзаж. Описания даурских степей, тайги, белковья, осеннего рева изюбрей — подлинно хрестоматийны.
Среди многих достоинств «Записок» необходимо отметить и то, что они горячо ратуют за охрану родной природы — леса и животных.
Автор предисловия к книге правильно отмечает, что Черкасов выступает в «Записках» не только как натуралист, но и как литератор-гуманист; люди, зарисованные им — следопыты, бродяги, золотоискатели — отличаются и душевным благородством, и глубокой человечностью, и острой изобретательностью.
Книга написана образным, самобытным и красивым языком — недаром «Записки» включены в число основных источников академического «Словаря современного русского литературного языка».
Черкасов был горным инженером, а не специалистом-биологом и, несмотря на это, создал книгу, вошедшую в золотой научный фонд, как создал такую же книгу и Аксаков. Отсюда следует, что охота, теснейше сближающая человека с природой, не только обостряет художественное зрение, как это было у Льва Толстого и Тургенева, Левитана и Степанова, но в известных случаях создает и ученого.
Теперь, в связи с академическим изданием, книга Черкасова увековечивается именем как труд ученого. Вместе с тем она значительно шире своих научных рамок и вполне может быть рекомендована для самого широкого читателя, интересующегося жизнью природы.
Предисловие к книге, довольно дельное и содержательное, имеет один недостаток — в нем вовсе не упомянуто о беллетристических произведениях Черкасова, что заметно обедняет его литературный портрет.
В течение восьмидесятых годов в «толстом» журнале «Природа и охота», редактируемом проф. Л. Сабанеевым, систематически печатались охотничьи рассказы из воспоминаний Черкасова; среди них особенно интересны «Бальджа» и «Сломанная сошка», в основу которых положена работа золотоискательских партий. Интересен и рассказ Черкасова о его совместной охоте с А. Брэмом в районе Барнаула в 1876 году (во время путешествия знаменитого немецкого натуралиста по Сибири).
Издана книга превосходно: хорошая бумага, красивая обложка, четкий шрифт, прелестные рисунки известных современных художников-анималистов А. Н. Комарова и В. Ф. Федотова. В иллюстрировании книги принял участие и наш советский Сэтон-Томпсон — ученый, писатель и художник А. Н. Формозов: его перу принадлежат рисунки, изображающие звериные следы.

В предыдущей статье я говорил о незначительном числе охотников, которые знакомы с рысью; что же я должен сказать о росомахе, когда и мне, искрестившему почти всю южную половину Забайкалья вдоль и поперек, ни разу даже не доводилось и стрелять по росомахе, при всем моем желании попасть в то небольшое число охотников, которые могут похвастаться тем, что бивали росомах. Причина этого не в том, что зверь этот слишком осторожен, хитер, свиреп и прочее, нет, а в том только, что он довольно редок даже и у нас в Забайкалье, в том богатом зверинце, с которым немногие части света могут посоперничать в этом отношении.

Я, как наблюдатель и как охотник, почти совершенно незнаком с этим редким зверем; мне только дважды случилось видеть росомах в густом лесу и оба раза в такие горячие минуты охоты, что я на них не обратил почти никакого внимания; следовательно, этого слишком мало для того, чтобы передать другому что-нибудь любопытное и интересное об этом звере. Хотя и здешние промышленники, неоднократно добывавшие росомах, знакомы с ними менее, нежели с другими зверями, но все же они знают их ближе, чем я; потому передам читателю о росомахе все, что мне удалось слышать самому от тех лиц, которые состарились в лесу на зверином промысле и добывали росомах.

Росомаха

При первом взгляде на росомаху невольно находишь в ней сходство с барсуком по наружному виду, но, всмотревшись пристальнее, тотчас усмотришь разницу, как во всем ее складе, так и в отдельных частях тела. Шерсть на ней длинная, темного цвета, сходная с медвежьей, пушистая и довольно мягкая, крепкая в носке; рыло у росомахи довольно острое, тоже в роде медвежьего; уши короткие, закругленные, стоячие; глаза небольшие, черные, выразительные и блестящие. Задние ноги немного длиннее передних; на пятипалых ногах огромные загнутые книзу когти. Туловище короткое и тяжелое, шея тоже короткая и толстая, спина выгнутая, голова большая. Над глазами у нее торчат жесткие щетины, усы большие. На морде шерсть короткая и тонкая, на боках же длиннее, чем на туловище. Подбрюшье и ноги черного цвета. Подшерсток бурый и пушистый. Хвост средней величины, довольно мохнатый, ровный, с черной кистью на конце. Самая рослая росомаха достигает величины обыкновенной дворовой собаки, но несколько ниже ее. Росомаха одарена чрезвычайно крепким телосложением, и шкура ее до того крепка, что собаки ее прокусить не в состоянии 19; зато чутье и слух — довольно слабы в сравнении с другими зверями; но зрение весьма острое. Росомаха проста, доверчива и боязлива при встрече с сильным врагом. Голос росомахи похож на лисье лаянье, но грубее, реже и отрывистее. Кроме того, она имеет особенное свойство, чрезвычайно оригинальное, хотя и не совсем чистоплотное, а именно: она, будучи окружена собаками и не видя спасения, испускает такое зловоние, что собаки тотчас отскакивают от нее. Здешние промышленники говорят, что «она, проклятая, туманит взор, так что собаки после того худо видят и теряют ее из глаз»; а некоторые даже утверждают, что если собака попадется под самую струю зловония, то впоследствии теряет остроту чутья; вот почему здешние промышленники хороших собак не травят на росомах. Зверовщики даже говорят, что зловоние ее так сильно, «что от него индо снег лощится и желтеет». Вот какова росомаха! Росомаха — зверь вполне лесной: глухая тайга, высокие хребты гор, поросшие густым лесом, с утесами и каменистыми россыпями — постоянные места жительства ее. Луговых мест она не любит, а около степей, даже и в густых лесах, никогда не увидишь росомахи. Она в норах не живет * даже и во время выкармливания детей, а поселяется обыкновенно в пустотах между камнями и плитами вековых утесов и россыпей или в расселинах гор, где и приносит своих детей; она живет на одном месте до тех пор, пока ее не отпугают зверовщики или собаки, что ясно доказывают их сплошные следы в известных местностях тайги.

Течка росомах бывает в одно время с волками, следовательно зимою; как она происходит и как совершается самый процесс совокупления — не знаю, да и зверовщики этого не подметили. Некоторые из них хотя и говорят, что зимою видят их парочками» именно во время гоньбы, но из этого еще нельзя заключить, что самка совокупляется только с одним самцом, а не с многими; тем более потому, что находимые свежие следы в это же время года показывают совсем другое, именно: на снегу бывают видны следы нескольких росомах, ходивших вместе, кроме того видны утолоки, ясно показывающие любознательному охотнику места их драки между собою, потому что на них валяется росомашья шерсть и видна даже кровь. Не ясно ли указывает это обстоятельство на то, что за самкой ходило несколько самцов, которые и дрались между собою за любовь самки? — а такие сцены по этому поводу, как известно, бывают у многих хищных и травоядных зверей, даже у домашних животных. По моему, последнее предположение относительно росомах вернее первого.

Ранней весной росомаха приносит уже детей, обыкновенно-двух и редко трех, поэтому надо полагать, что срок ее беременности продолжается не более четырех месяцев. Молодые родятся, слепыми, но чрез сколько дней проглядывают — неизвестно. Молодые дети росомахи весьма некрасивы, неуклюжи и своими вовсе не грациозными движениями невольно возбуждают смех и вызывают на юмор веселого человека. Это то же, что молодые галчата в сравнении с другими птенцами. Росомаха гнездо свое делает обыкновенно в утесах и россыпях, под большими каменьями, плитами и скалами; перед разрешением от бремени натаскивает в него мху, травы, листьев. В первое время возраста молодых она кормит их молоком, а потом, когда они подрастут, приносит им различную мясную пищу. Росомаха детей своих долго содержит в гнезде и водить с собой начинает уже тогда, когда они порядочно подрастут и обматереют, вероятно потому, что она инстинктивно знает простоту и нерасторопность своего рода и, боясь врагов, не хочет подвергать детей опасности. Росомахи, несмотря на свою редкость в настоящее время, вошли в народные пословицы и поговорки в здешнем крае. Часто случается, что, шутя над человеком нерасторопным, косолапым и неуклюжим, весельчаки приписывают ему свойства росомахи. Например, говорят: «видишь ты плетешься, словно росомаха», и совершенно справедливо, сравнение удачно, потому что росомаха ходит очень тихо, переплетает ногами и косолапит. Собаки ее легко догоняют; даже легкий на ногу человек по ровному месту в состоянии догнать росомаху. Если она пройдет по глубокому снегу, то неопытный охотник сочтет .ее след за след небольшого медведя; действительно, сходство большое, но росомаха шаги делает гораздо чаще (короче) и косолапит еще больше, чем медведь. В следах видны отпечатки ее когтей. По приезде своем в Забайкалье и охотясь однажды за козами, я нечаянно увидел на снегу след, похожий на медвежий, не зная, кто его оставил, подозвал товарища, показал ему, но и тот пришел в недоумение; между нами поднялся спор: я относил след к молодому медведю, а он с этим не соглашался; приехал к нам третий наш товарищ, старый тунгус, закоренелый промышленник, и, узнав причину спора, самодовольно посмеялся над нами, иронически повел губами, вздернул носом, помолчал немного и вероятно в это время подумал: «Эх, вы, дурачье, а еще промышленники; уж этого-то не знаете»; а потом с презрением объяснил нам, что это след росомахи... Не дешево обошлась нам наука! Здешние инородцы чрезвычайно не любят и обижаются, если их в шутку или в сердцах назовут росомахой. «Сам ты росомаха — говорят они — а мой не росомаха; это кудой, шибко кудой, сама последний зверь»... Росомаха неразборчива и ест все с равной жадностью: она употребляет в пищу всевозможное мясо, свежее и падаль, рыбу, лягушек, ягоды, мед, говорят, ест даже змей!.. Она чрезвычайно обжорлива и наедается до того, что не в состоянии свободно двигаться. Некоторые охотники даже утверждают, что будто бы она, наевшись таким образом, кое-как залезает на низкие деревья и давит свой живот между сучьями, для облегчения! Росомаха частенько караулит свою добычу, притаившись где-нибудь у троны или на перелазах, даже залегает для этого на небольшие мохнатые деревья, и вдруг бросается на приблизившихся зверей, конечно таких, которых она не боится и с которыми в состоянии сама справиться. Рябчиков и глухарей она ловит на полу спящих, или на гнездах, как лисица и волк, тихонько к ним подкравшись. Рыбу опа находит зимою в горных речках и озерах ту, которая остается под ледяными отдувами около берегов или выбрасывается силою воды в полыньях или ключах на поверхность льда. Молодых уток и лягушек она ловит около речек и озер, отыскивая их чутьем. Должно быть хороша и красива выходит она из болота, вымокшая и вымаранная в болотной грязи и шмаре! Росомаха чрезвычайно пакостлива и любит попользоваться чужим добром, как-то: посещает пасти, ямы и другие ловушки зверопромышленников, крадет попавшуюся добычу и уносит; если же она ей не под силу, как здесь говорят, то пожирает тут же на месте. Бегает часто рысьим следом, надеясь, что рысь скорее ее кого-нибудь поймает, а она по праву сильного отнимет, что действительно так и бывает, конечно не без потери нескольких клочков шерсти и капель крови. Но что значат для росомахи побои, когда палкой ей не сделаешь ни одной синевицы на теле; и если кому-либо случится ее бить, то нужно бить по голове и то по переносице, иначе толку будет мало. Росомаха, завладев крупной добычей, обыкновенно тащит ее в запятки, не имея силы унести в зубах, как например козулю, при чем останавливается и закусывает, вероятно боясь того, чтобы кто-нибудь посильнее не выследил ее с ношей, если она не утащит далеко, и не отнял бы лакомый кусочек.

Хотя росомаха — животное ночное, но в удаленных местах она бродит и днем. Движения росомахи неуклюжи, своеобразны, так что походка ее состоит из небольших прыжков с перевалкой туловища как-то наискось, с задней ноги на переднюю другого бока. Терпение и настойчивость замечательны: если животное голодно и ему не удается поймать кого-либо прыжком с небольшой высоты какого-нибудь сука, то росомаха, найдя свежий след какого-нибудь зверя, бегает им до тех пор, пока последний выбьется из сил и ляжет или просто упадет в изнеможении, а росомаха тут как тут, она, тотчас бросается своей жертве на спину и перегрызает затылок. Таким способом она добывает себе на обеды не только небольших животных, как, например, козуль или кабарожек, но больших оленей, изюбров и даже сохатых. Мелких хищных зверей она легко загрызает, а крупные ее редко трогают, от них росомаха отделывается своим убийственным зловонием.

Если места не зверистые, то росомаха мало живет на одном месте, тут она постоянно рыщет и настойчиво преследует. Тогда дома у нее нет — где она позавтракала, там ее и квартира; насытившись, она отходит от своей жертвы и спит, забравшись в какую-нибудь лесную трущобу или зарывшись в снег. В этом случае сон ее долог и крепок, она покоится до тех пор, пока новый аппетит не заставит ее снова рыскать по тайге или возвратиться к остаткам своей жертвы, которую, она, если не может утащить, тщательно прячет. Крупную добычу росомаха поедает обыкновенно с шеи и лопаток, в этом не отличается от рыси, так что манера такого насыщения служит хорошим признаком промышленнику для открытия виновника задавленной жертвы, а следы на снегу доведут его до удалившегося хищника. По речке Черной, впадающей в Шилку, мне однажды зимою довелось иайти только что задавленную двумя росомахами козулю, которые, заслыша колокольчики и скрип саней, убежали в глубину тайги. Труп козули был еще тепел, но шея и плечи были уже поедены с одной стороны. Я, спрятавшись, долго караулил виновниц, но дождаться их не мог, вероятно потому, что был самый полдень и закусившие росомахи боялись показаться, а быть может и чувствовали засаду.

Никто так не любит росомашьих мехов, как камчадалы. Их суеверие говорит даже о том, что их главный бог одет в платье из росомашьих шкур. Камчадальские щеголихи обыкновенно носят над ушами или в ушах вместо серег куски из такого меха, величиной в ладонь. Это их главное прищеголье; за пару таких серег дают пару соболей, а некоторые уверяют, что расплачиваются даже и бобровой шкурой. Бедные франтихи, не имеющие таких сокровищ, носят поддельные из подкрашенных лоскутков пуха морской утки.

Росомаха не опасна, на человека она не бросается, напротив, заслышав его присутствие, тотчас старается уйти куда-либо подальше или запрячется в утес или россыпь, с собакой же она смелее и ее не боится. Одной хорошей собаке росомахи не задавить: она, нагнанная собакой, тотчас ложится на спину и жестоко защищается своими страшными когтями и зубами и, будьте уверены, в обиду не дастся; худая же, малосильная и не приемистая собака даже сама пострадает от нее и вперед никогда уже не сунется одна на росомаху. Кусается она злобно и жестоко, а когтями наносит порядочные раны. Если собака догонит росомаху на крутой горе, то последняя, не надеясь на быстроту своего бега, тотчас свертывается в клубок, пряча голову между передними ногами, и, как мячик, бросается под гору или под утес, иногда на острые оголенные камни, а достигнув ровного места, с прежней скоростью бежит дальше, пока меткая пуля ловкого промышленника не положит ее на месте. Трудно поверить, что росомаха, не быстрая на бегу, так быстро делает этот оригинальный маневр: гнавшей собаке иногда остается только схватить неуклюжую росомаху или вступить с ней в бой, как, глядишь, последняя уже свернулась в клубок и покатилась под гору, как большой меховой мячик, а собака осталась далеко от нее...

Росомах добывают различными способами, причем с успехом пользуются их простотою, обжорливостью и нерасторопностью. Конечно, добывают их только зимой и поздней осенью, потому что в другое время года росомаха никуда не годна; в пищу ее не употребляют даже и здешние инородцы. При случае их бьют из винтовок, а иногда нарочно следят и скрадывают в меру выстрела. Росомаху скрасть не хитро, она лежит крепко и шороху не боится, особенно когда сама ходит, только надо стараться подходить к ней из-под ветра, чтобы она не могла услышать запах от охотника, которого она чрезвычайно боится и, заслыша его, не видя человека, тотчас спасается бегством, а, испугав ее однажды, в другой раз к ней подойти трудно: она делается осторожнее и тогда не доверяет даже и малейшему шороху. Росомаху можно поймать без особых предосторожностей в самые грубые и незатейливые ловушки: в капкан, в пасть, или убить луком (самострелом), который нужно настораживать на тропах росомахи или около трупа какого-нибудь животного, в тех местах, где водятся росомахи. Кроме того, они иногда попутно попадают и в козьи пасти или убиваются на козьих и волчьих луках. Если же приготовлять пасть собственно для росомахи, то нужно ее делать потяжелее и настораживать так, чтобы росомаха не иначе могла добраться до наживы, как легши на спину, и чтобы пасть придавила ее именно в этом положении; в противном случае росомаха, придавленная пастью по спине, обладая чрезвычайной крепостью своего корпуса и силою в ногах, иногда вылезает из-под пасти и уходит невредима. Вот почему насторожку и необходимо делать так, чтобы росомаха, добираясь до лакомого кусочка, непременно легла на спину и тронула приманку в этом положении, для чего ее подвешивают кверху под самые опадные плахи пасти, а насторожку помещают под приманкою. Насторожку делают крепкую, не чуткую, чтобы росомаха, забравшись под пасть и не имея способности поднять высоко рыло, чтобы достать приманку, не могла уронить пасти от легкого прикосновения к насторожке, а, легши на спину, сдернула бы ее лапами или перегрызла зубами. Чем крепче насторожена пасть, тем скорее и доверчивее росомаха ложится на спину и достает приманку. Здешние промышленники для этой цели сторожевой кляпушек нарочно продевают сквозь кольцо, свитое из таловых прутиков для того, чтобы росомаха как-нибудь не уронила пасти в стоячем положении, а, лежа на спине и доставая крепко привязанную приманку, перегрызла бы это кольцо зубами или оборвала лапами. Для того чтобы узнать, крепко ли насторожена пасть, промышленник становится на нее сверху, и если она удержит его — хорошо, не удержит — не годится. Для приманки обыкновенно употребляют зайцев, рябчиков и других птиц.

Зимою росомах тоже отыскивают по следу и давят хорошо направленными приемными собаками, выследить же их нетрудно, потому что сытые они ленивы и бродят мало.

Росомаха так крепка на спину, что с огромных утесов, свернувшись в клубок, как еж, бросается вниз на стоящих диких коз, а в особенности кабарожек, и нередко своей тяжестью или убивает этих животных, или сталкивает с утесов, так что они, летя иногда со страшной крутизны, убиваются об острые камни. Не беда, если росомаха ошибется в расчете и упадет мимо своей добычи на голые камни — она не ушибется и разве только подосадует на потерю лакомого кусочка. Если же росомаха успеет схватить кабаргу в лапы, то падает с нею на спину, не выпуская добычи из своих огромных когтей, а, очутившись на полу, тотчас взбрасывает кабарожку на спину, как волк овцу, и бежит с ней в укромное местечко, чтобы там потуже набить свое ненасытное брюхо. Голову пойманной добычи росомаха не ест, а обыкновенно уносит ее, как трофей, к своему гнезду.

Прежде росомашьи шкурки ценились здесь довольно дорого, потому что им был большой сбыт в Китай, но нынче, не знаю почему, китайцы их не берут, а потому и цена на них упала, так что в настоящее время из первых рук хорошую росомашью шкуру можно купить за два и за три рубля серебром.

Шкурка с росомахи снимается тоже чулком, как с лисицы.

Вот все, более или менее интересное, что я нашел нужным сказать о росомахе.

Черкасов А. Записки охотника Восточной Сибири. (1856-1863). С рисунками в тексте. Спб., 1867. Первое издание. В современном цельнокожаном переплете с золотым, конгревным и блинтовым тиснением на корешке и крышках. Отличная сохранность. Редкость.

Писатель: Черкасов Александр Александрович
Жанр: Природа и животные
Страниц: 159
Год печати: 1990
Издательство: Физкультура и спорт
Город печати: Москва

Таким образом, настоящее издание книги А. А. Черкасова «Записки охотника Восточной Сибири» является первым и пока единственным в советское время полным воспроизведением текста и всех иллюстраций из издания 1884 года.
Редакция сохранила стиль речи писателя и особенности его словоупотребления, приведя в соответствие с современными требованиями лишь грамматику (прежде всего — пунктуацию). В тексте исправлены явные опечатки, причем добавленные от редакции немногие слова (явные пропуски при наборе) заключены в угловые (< >) скобки.

Александр Александрович Черкасов родился 26 декабря 1834 г. в городе Старая Русса Новгородской губернии, в семье горного инженера, управляющего содовым заводом, страстного охотника. Любовь к природе он привил и всем трем сыновьям.

Для Александра эта любовь едва не кончилась трагически. Еще мальчишкой, в одном из первых походов, он провалился под лед и полтора года не вставал с постели, а потом еще долго ходил на костылях, но, к счастью, со временем выздоровел.

В 11 лет он был определен в институт Корпуса горных инженеров, по окончании которого (1855) был направлен, по собственному желанию, в Нерчинский горный округ.

Край отдаленный, снегами повитый,
Скорбью людскою, слезами облитый,
Правом гражданским, народом забытый,
Славою каторги в мире покрытый.

Так писал о нем сам А. А. Черкасов. Он провел в этом крае 16 лет – лучшие молодые годы. Служил в основном в золотоискательных партиях и на золотых промыслах, то есть в самых отдаленных, глухих уголках и без того глухого Забайкалья. Единственным утешением, отдыхом, развлечением была охота, любовь к которой он унаследовал от отца.

«Все мое имение, – вспоминает А. А. Черкасов, – состояло из двух чемоданов с бельем и платьем, двух ружей с необходимыми принадлежностями и здоровенного лягаша Каштана… За плечами… никакой удручающей заботы, кроме неизбежной тоски по родине после прощания с обожаемыми мною родителями. Полнейшее одиночество, незнакомый суровый край, лязг кандалов, клейменые лица – все это давало себя знать на каждом шагу, и только силой воли я подавил тоску наболевшего сердца по родине и свыкся со всем окружающим, а богатая охота в крае мало-помалу помирила меня с окружающей обстановкой».

Скитаясь с ружьем по тайге, молодой, любознательный, к тому же простой и общительный горный инженер жадно слушал рассказы товарищей по охоте о повадках зверей и птиц, разные бывальщины; ночуя в крестьянских избах и дымных чумах «инородцев», наблюдал их быт, обычаи. Эти люди, вся жизнь которых была связана с тайгой и характер закален в борьбе с природой, искусные охотники и следопыты, восхищали А. А. Черкасова своим мужеством, душевной щедростью, всегдашней готовностью помочь товарищу в беде. Пришло время, и А. А. Черкасов всей душой полюбил этот край, его людей, его природу. А полюбив, захотел рассказать о нем другим.

Так, может быть, упрощенно представляются мне причины, побудившие скромного смотрителя золотого промысла сесть за книгу. Он назвал ее «Записки охотника Восточной Сибири», возможно, по аналогии со знаменитыми «Записками ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова, которые появились несколькими годами раньше и, надо полагать, не прошли мимо его внимания.

Фрагмент «Записок» был опубликован (правда, без подписи) в 1866 г. в майском номере некрасовского «Современника». Подписи не было по той простой причине, что «коронослужащему» на такую публикацию полагалось испрашивать позволение начальства, а оно вряд ли бы позволило: журнал-то был крамольным!

Но и анонимный отрывок, по существу, не увидел света. В апреле 1866 г. по «Высочайшему повелению» издание «Современника» было прекращено и готовый уже майский номер конфискован. По свидетельству краеведа Е. Д. Петряева, единственный его экземпляр теперь имеется в библиотеке Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге.

В 1867 г. «Записки охотника Восточной Сибири» вышли отдельной книгой в Санкт-Петербурге в издательстве С. В. Звонарева. Об этом издателе известно, что он без совета и рекомендации Н. А. Некрасова ничего не предпринимал. Таким образом, можно считать, что литературный дебют забайкальского горного инженера состоялся под покровительством Н. А. Некрасова.

«Записки охотника Восточной Сибири» и современники писателя, и позднейшие исследователи его творчества ставят в один ряд с «Записками» С. Т. Аксакова. Его называют «Сибирским Аксаковым» (Е. Д. Петряев). А виднейший русский охотовед Д. К. Соловьев даже отдает А. А. Черкасову предпочтение на том основании что у Аксакова рассказывается лишь о птицах, а у А. А. Черкасова – практически обо всех обитателях тайги, имеющих промысловое значение. «Книга представляет несомненный интерес для многих и сегодня, особенно описание жизни зверей и охоты на них», – отмечает народный писатель Казахстана, наш земляк М. Д. Зверев.

Но эта книга не только о зверях, птицах и способах промысловой охоты на них. Она содержит богатые сведения о прошлом Забайкалья, культуре, быте, обычаях населения.

Известно, что каждая книга – отражение личности автора. Вот как отзывается о А. А. Черкасове один из его товарищей: «Его доброта, отзывчивость ко всему честному, хорошему, ширина воззрений, добродушный и в то же время мягкий юмор делали то, что все, кто бы ни приходил с ним в соприкосновение, становились его друзьями».

Он же приводит такой факт, что каторжники, даже пожилые, работавшие на промыслах под началом А. А. Черкасова, называли его отцом. Доброта, трогательная готовность помочь ближнему были в нем с детства. Недаром в институте товарищи дали ему прозвище Мамка. А еще они называли его Самсоном – из уважения к богатырскому росту и недюжинной силе. Духом доброты, сострадания к униженным и оскорбленным веет со страниц этой необычной книги. Она написана в лучших демократических традициях русской литературы.

Одним из главнейших ее достоинств является великолепный русский язык. «В лице Черкасова, – отмечает известный писатель Марк Сергеев, – счастливо сочетались качества тонкого наблюдателя с подлинным литературным талантом. В результате, не будучи профессиональным писателем, он создал превосходное произведение, стоящее в одном ряду с «Записками» С. Т. Аксакова».

Книга еще в XIX веке вышла на немецком (1886) и дважды на французском (1896, 1899) языках. В нашей стране она издавалась несколько раз, причем четырежды – в советский период.

А. А. Черкасов служил в Забайкалье до 1871 г., служил успешно: был награжден тремя орденами, вырос от прапорщика до майора (надворного советника), а за открытие Урюмских золотых россыпей «Всемилостивейше пожалован» пожизненной пенсией в размере 1200 руб. в год (сумма эта превышала его годовое жалованье). Женился на дочери забайкальского казака, стал отцом трех детей (потом, на Алтае, родились еще четверо).

В конце 1871 г. Александр Алдександрович был переведен в Алтайский горный округ на должность управляющего Салаирскими рудниками и Бачатской каменноугольной копью, но уже через год назначен управляющим Сузунским медеплавильным заводом, где и прослужил почти 11 лет.

После отмены крепостного права горнозаводское производство Алтая быстро покатилось к упадку. Не избежал этой участи и Сузунский завод. 4 ноября 1882 г., незадолго перед увольнением, А. А. Черкасов докладывал начальнику округа, что встречает крайнее затруднение в рабочей силе, что нет никакой возможности пустить завод на полный ход. «Работные люди, несмотря на осеннее время, не только не прибывают, но и убывают с каждым днем, чему причина – хорошие заработки на крестьянских страдах. Завод имеет 40 основных рабочих вместо 55 и вспомогательных 33 вместо 42».

В 1883 г. А. А. Черкасов вышел в отставку и переселился в Барнаул, где прожил семь лет, из них пять был городским головой. В эти годы и даже несколько ранее начался второй период его творческой деятельности, даже более активный, чем забайкальский. Начиная с 1883 г. в московском журнале «Природа и охота» один за другим появляются его рассказы и очерки о годах нелегкой службы в Забайкалье, встречах с интересными людьми и, конечно, об охоте: «Сломанная сошка», «Култума», «Урюм», «Подъездная охота в Сибири», «Бальджа», «Зерентуй», «Шахтама», «Кара» (первые три написаны на Сузунском заводе, остальные – в Барнауле). В 1886 г. в журнале «Русский вестник» публикуются очерки «В Кадаче» и «Разбойник».

В Барнауле А. А. Черкасов начинает писать и мемуарные записки. Воспоминания его о некоторых эпизодах кадетской жизни в институте были опубликованы в 1887–1888 гг. в малоизвестном и недолговечном журнале «Охотник».

Не обошел он вниманием и алтайскую тему. В журнале «Природа и охота» увидели свет его очерки «Федот» (1886) и «А. Брем» (1887) – о посещении Барнаула знаменитым немецким натуралистом. В то же время он дорабатывает «Записки охотника Восточной Сибири». В 1884 г. они выходят в Санкт-Петербурге у А. С. Суворина, известного журналиста и издателя.

В 1890 г. из-за необходимости учить детей А. А. Черкасов переезжает в Екатеринбург и здесь приступает к работе о виденном и пережитом на Алтае за 19 лет службы.

В марте 1893 г. он предложил эти «Записки», скромно назвав их статьей, А. С. Суворину для журнала «Исторический вестник». Суворин поставил об этом в известность редактора «Исторического вестника» С. Н. Шубенского: «Черкасов – очень талантливый человек. Я издал целую книгу его. Думаю, что он и теперь написал интересно. Напишите ему в Екатеринбург».

Но статья не подошла для журнала ни по размерам, ни по профилю. Тогда А. А. Черкасов отдал ее в журнал «Природа и охота», где она с подзаголовком «Из записок сибирского охотника» и была опубликована в том же 1893 г. в июльском – октябрьском номерах.

Но быстро – еще не значит хорошо. «Глубоко сожалею, – писал А. А. Черкасов А. С. Суворину, – что в статье «На Алтае» редакция и цензура сделали много выпусков, весьма интересных, и в общем изгадили весь труд, потерявший связь в рассказе».

Но и в таком виде записки «На Алтае» и другие работы А. А. Черкасова пользовались большим спросом у читателей.

«Почти все мои рассказы, – писал он А. С. Суворину, – идут о Сибири и знакомят читателя с этой страной во многих отношениях, а охота часто служит лишь канвою… Мои статьи охотно читаются… даже прекрасным полом, а в Екатеринбурге «поиском ищут» этих рассказов. Многие знакомые и не знакомые прожужжали мне уши: почему я не издам все, помещенное в журналах, особой книгой… А хорошего издателя найти не могу. Не поможете ли мне в этом?..»

Не совсем ясно почему с такой просьбой он обращался к А. С. Суворину? Ведь тот сам был издателем!..

К сожалению, довести начатое дело до конца А. А. Черкасов не успел. Роковую роль в этом сыграло, видимо, то, что в октябре 1894 г. он и в Екатеринбурге был избран городским головой. Но не пришелся ко двору местным толстосумам. Начались интриги, сплетни, травля. Через два месяца легко ранимый А. А. Черкасов заявил об уходе в отставку, но тут ему был нанесен последний удар: 24 января 1895 г. он получил по почте грязный анонимный пасквиль, оскорбляющий честь его и семьи. И сердце не выдержало. Александр Александрович Черкасов скончался тут же, в кабинете, за рабочим столом, зажав в руке анонимку…

Его хоронил весь город.

Последовавшие бурные годы оказались не лучшими для сохранения памяти о людях, подобных А. А. Черкасову. Могила его затеряна. Архив исчез. Исчезла и рукопись записок «На Алтае». Остался лишь опубликованный журнальный вариант, тот самый, что, по словам А. А. Черкасова, «изгадили» редакция и цензура. Но даже в таком виде он представляет большую художественную и познавательную ценность и по своим литературным достоинствам ни в чем не уступает «Запискам охотника Восточной Сибири».

Н. А. Некрасов
 
"Записки охотника Восточной Сибири" А. Черкасова

   Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
   Критика. Публицистика. Письма. Тома 11--15
   Том одиннадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (1847--1869)
   Л., "Наука", 1990
 
Записки охотника Восточной Сибири А. Черкасова.

С рисунками в тексте. СПб., 1867. Издание книгопродавца С. В. Звонарева.

   Книга г. Черкасова должна представлять весьма значительный интерес для лиц, имеющих страсть к охоте и досуг для занятия ею, так как она заключает в себе весьма подробное описание всех технических особенностей охоты в Восточной Сибири, заметки о зверях, населяющих огромные леса и степи этой местности, особенные способы их лова и т. д. Но кроме охотников она может заинтересовать собою и обыкновенного читателя, так как в ней встречаются не лишенные занимательности этнографические описания быта сибиряков, заметки об особенностях сибирской природы и множество подробностей о быте зверей, водящихся в этом отдаленном крае. Последние заметки будут, кроме того, небесполезны и для естествоиспытателей, так как наблюдения эти приводятся автором не голословно, а с фактов, которые он или наблюдал лично, или слышал от лиц, заслуживавших полного доверия. Искренности же г. Черкасова не доверять нет основания: его простые, безыскусственные описания дышат всею откровенною простотою правды. "Чего не видел, чего не испытал сам,-- говорит он в предисловии,-- того и не утверждаю. <...> Я решился написать, что дал мне мой охотничий опыт". В этом же предисловии он, между прочим, извиняется в слабых сторонах своего труда в литературном отношении и в неловкости своего обращения с пером. Такое извинение, по нашему мнению, совершенно напрасно. Книга написана просто, правдиво, живым языком, и, следовательно, извиняться автору не в чем. Публике уже давно набили оскомину различные литературные исхищрения и претензии в ущерб простоте и правде. Простой, своеобразный и несколько грубоватый, как сама жизнь "звериных промышленников" (так в Восточной Сибири называют охотников), язык автора производит на читателя, напротив, весьма приятное впечатление какой-то необычной свежести, напоминающей и степное раздолье, и влажную прохладу чистого зеленого бора...
КОММЕНТАРИИ

 
   Печатается по тексту первой публикации.
   Впервые опубликовано: ОЗ, 1868, No 1 (выход в свет -- 23 янв. 1868 г.), отд. III, с. 81, без подписи.
   В собрание сочинений включается впервые.
   Автограф не найден.
 
   Авторство Некрасова предположительно установлено В. Б. Смирновым (см.: Смирнов В. В. Литературно-эвристическая гипотеза о Некрасове-рецензенте. -- Некр. и его вр., вып. 4, с. 151--159, где и опубликована комментируемая рецензия) на следующих основаниях: Некрасов был материально заинтересован в популяризации изданий С. В. Звонарева, о чем свидетельствует договор Некрасова с ним (см.: ПСС, т. XII, с. 86--87); Некрасов -- страстный охотник, автор рецензии на "Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах" С. Т. Аксакова (см.: наст. кн., с. 118--125), всегда испытывал интерес к литературе такого рода. Предположение об авторстве Некрасова подтверждается как литературной историей книги А. А. Черкасова (см.: Мельгунов Б. В. Некрасов-журналист (малоизученные аспекты проблемы). Л., 1989, с. 164--165), так и тем! обстоятельством, что она имелась в личной библиотеке Некрасова" (ЛН, т. 53-54, с. 424).
   А. А. Черкасов (1834--1895) -- горный инженер, охотовед, краевед, этнограф, служивший по окончании Петербургского Горного кадетского корпуса на золотых приисках в Забайкалье и на Алтае, затем в Екатеринбурге (ныне Свердловск). Рукопись рецензируемой книги создавалась, судя по данным в заглавии издания Звонарева крайним датам, в 1856--1863 гг. и уже в 1864 г. ходил по рукам в Нерчинском Заводе (см.: Петряев Евг. А. А. Черкасов и его "Записки". -- В кн.: Черкасов А. А. Записки охотника Восточной Сибири (1856--1863). Чита, 1958, с. 3--12).
   Некрасов приобрел эту рукопись, очевидно, в конце 1865 или начале 1866 г. В майской книжке "Современника" 1866 г., отпечатанной, но не увидевшей свет (см. экземпляр, хранящийся в библиотеке ИРЛИ) в связи с закрытием журнала по "высочайшему повелению", были помещены анонимно главы второго раздела "Записок охотника Восточной Сибири", озаглавленного "Хищные звери": "Медведь"; "Добывание медведей"; "Волк"; "Лисица". Публикация сопровождалась следующим редакционным примечанием г "Редакция "Современника" имеет в своем распоряжении довольно" значительный запас весьма любопытных рассказов охотника Восточной Сибири. Отлагая полное издание этих рассказов для отдельной книги, мы нашли, что читатель наш, вероятно, не без интереса прочтет несколько отрывков из этих "Записок"; они обличают в авторе близкое знакомство с делом и представляют оживленные картины из сибирских промыслов и очерки из жизни животных, достойные внимания натуралистов. Ред<акция>" (С, 1866, No 5, отд. I, с. 117). Эти главы "Записок охотника Восточной Сибири" были опубликованы в апрельской книжке журнала "Дело" за 1867 г. с подписью "Черкасов" (в оглавлении: "А. Черкасов") о примечанием редакции: "Помещаемые здесь отрывки составляют небольшую часть очень любопытного сочинения "Записки охотника Восточной Сибири", которые скоро явятся в отдельном полном издании С. В. Звонарева" (Дело, 1867, No 4, с. 45).
   Звонарев (возможно, совместно с Некрасовым) следующим образом анонсировал выход книги Черкасова: "Сочинение это -- плод многолетних наблюдений автора -- обнимает все роды звериных промыслов Восточной Сибири в связи с природою страны в нравами зверопромышленников. По закрытии журнала "Современник", в котором предполагалось печатание больших извлечений из этого сочинения, издатель получил рукопись от Н. А. Некрасова, по указанию и при содействии которого и напечатано настоящее издание" (Хмырев М. Графиня Екатерина Ивановна Головкина и ее время. СПб., 1867, внутренняя сторона задней обложки).
   Одобрительные рецензии на "Записки охотника Восточной Сибири" появились в ряде изданий: "Русский инвалид" (1867, 1 апр., No 90), "С.-Петербургские ведомости" (1867, 12 (24) авг., No 221), "Женский вестник" (1867, No 7, с. 46--47), "Всемирный труд" (1867, No 9, с. 345--354), "Сын отечества" (1867, 20 ноябр., No 47, с. 651 -- 653). Рецензия Некрасова должна была, очевидно, способствовать скорейшей распродаже книги.

В чем ценность литературных строк Александра Черкасова и чего он добился в должности градоначальника Барнаула

В серии «Литературное наследие Алтая» вышла книга, посвященная писателю, инженеру и охотнику Александру Черкасову, который, выйдя на пенсию в 1883 году, поселился в Барнауле и в течение пяти лет занимал должность городского головы.

Между наукой и литературой

Об Александре Черкасове как литераторе на Алтае знают благодаря краеведу Василию Гришаеву, по инициативе которого фрагменты произведений писателя печатались в журналах «Алтай», «Бийский вестник». А в 2004 году с подачи все того же Василия Фёдоровича вышла в свет книга Александра Черкасова «На Алтае», которая и легла в основу нового издания.

- Это вторая книга, изданная в серии «Литературное наследие Алтая» (первая была посвящена ученому и литератору Дмитрию Кобякову), – пояснил редактор-составитель книги Сергей Мансков. – В нее вошли воспоминания Александра Черкасова о жизни на Алтае. Однако буквально сразу после выхода в свет это издание стало библиографической редкостью, а потому возникла необходимость в выпуске еще одной книги этого автора.

Об Алтае, в том числе о Барнауле, Александр Черкасов писал вдохновенно и невероятно образно. К примеру, сравнивая прежнее место жительства с новым – то есть Сибирь Восточную (а прибыл Александр Александрович к нам из Забайкалья) с Западной, он хотя и говорит о родственном сходстве этих территорий, но все же отмечает их большую разницу: «Одна – как красивая брюнетка, а другая – как миловидная блондинка. В одной – огонь, энергия, капризы и страсти Востока, в другой – мягкость, ровность, пухлость и вечное малокровие».

Из-за того, что книга была издана примерно в прежнем объеме, можно сказать, что около 90% редакторской работы осуществил ее предыдущий (и, увы, давно ушедший из жизни) составитель Василий Гришаев. Нынешняя команда редакторов наполнила ее, скорее, приложениями – пояснениями к первоначальному тексту, написанному на дореформенном языке (с «ерами», «ерями» и «ятями»), а также вставками из журналов конца XIX века, чтобы создать более цельное представление о том времени.

- Листая страницы пятитомной антологии «Образ Алтая в русской литературе XIX-XX веков», сталкиваешься с тем, что чтение первых книг этой серии требует немалых усилий, – считает Сергей Мансков. – Потому что там приводятся дневниковые записи и путевые очерки наших исследователей, которые хотя и имеют фактологическую ценность, но все же не являются литературой. Черкасов же стал мостиком, соединившим научные труды путешественников с настоящей литературой. Согласитесь, сегодня книги Николая Ядринцева, Григория Потанина мы воспринимаем, скорее, как познавательный материал. Лишь спустя два десятилетия на Алтае вышли в свет книги Григория Гребенщикова, Вячеслава Шишкова – те самые литературные тексты, которые появились после довольно длительной паузы. Поэтому литературоведы долгое время ломали голову – чем заполнить эту образовавшуюся лакуну. Оказалось – Черкасовым.
Сверяясь с летописью

Между тем, как отмечает редактор издания, эта книга для читателей самого разного литературного вкуса – и для тех, кто любит иметь дело с фактами, и для тех, кому важна художественная составляющая текста. К примеру, в издании между сюжетными линиями можно ненароком встретить описание того, как барнаульцы, оказавшиеся зимой в степи, выживали во время бурана (речь идет о способе странном, но действенном, спасшим немало жизней). Встречается в книге и описание случая, как один мужик выловил в Оби 25-килограммового осетра. Правда это или вымысел – неизвестно. Но если учесть, что в текстах Черкасова есть немало других документально подтвержденных событий, невольно начинаешь верить в достоверность изложенных фактов. Так, в книге подробно описывается, как однажды барнаульцы наблюдали над городом настоящее северное сияние, а далеко в горах Алтая люди повстречали тигра (действительно, существуют свидетельства крестьян о том, что последнего тигра в Горном Алтае видели в начале XIX века).

- Когда мы занимались изданием трудов Шишкова, то имели дело с бесконечными диалогами, а исследуя наследие Гребенщикова, сталкивались с обширными описаниями, повествованиями о чем-либо, – рассуждает Сергей Анатольевич. – У Черкасова же и одно, и другое, и третье используется в золотой пропорции. И все это работает на замысел, на образность, на объем.

Удивительно и то, что в 1883 году отставной статский советник (а это чин, равный генеральскому) Александр Черкасов прибыл в Барнаул, чтобы отдыхать, писать книги. А вместо этого его избирают городским головой – то есть на должность хлопотную и весьма неспокойную. Однако, как утверждает Сергей Мансков, если сверять время пребывания Александра Александровича на этом посту с «Летописью Барнаула», созданной алтайским писателем и краеведом Александром Родионовым, то можно заметить интересные совпадения: в тот пятилетний период, когда Черкасов занимал должность городского головы, свою деятельность активно вел Василий Штильке – известный просветитель, основатель народного образования в Барнауле. Именно в этот период были открыты первая в городе публичная библиотека, Нагорная и Зайчанская школы, а также было реализовано немало просветительских проектов.

- Убежден, что вся эта деятельность на благо города напрямую была связана с именем Черкасова, – считает редактор издания.

Александр Черкасов родился в 1834 году в городе Старая Русса Новгородской губернии в семье горного инженера. В 11 лет он был определен в институт Корпуса горных инженеров, который окончил в 1855 году. После он по собственному желанию отправился на службу в Нерчинский горный округ. 16 лет жизни он посвятил службе в самых дальних уголках Забайкалья, где в те годы добывалось золото. В 1883 году Александр Черкасов вышел в отставку и переселился в Барнаул.

Одним из топ-лотов лондонских торгов Christie’s «Редкие книги и рукописи» 20 ноября станет автограф стихотворения Фёдора Ивановича Тютчева «Дым» с оценкой 60–90 тысяч фунтов

Здесь некогда, могучий и прекрасный,
Шумел и зеленел волшебный лес, —
Не лес, а целый мир разнообразный,
Исполненный видений и чудес…

Ф. И. Тютчев. Дым

Фаворитом аукциона Christie’s «Редкие книги и рукописи», который пройдет в Лондоне 20 ноября, станет датированный 25 апреля 1867 года автограф стихотворения Фёдора Ивановича Тютчева (1803–1873) «Дым». Автограф был в коллекции Петра Григорьевича Богатырёва (1893–1970), а затем переходил по праву наследования, пока в 1979 году не был приобретен Геннадием Барабтарло. Лот, представленный в виде 32 стихотворных строчек на сложенном вдвое листе бумаги, оценен экспертами в сумму 60–90 тысяч фунтов.

Стихотворение «Дым» Тютчев написал в ответ на одноименный роман Тургенева.

По мнению одного из предыдущих владельцев автографа, литературоведа Г. А. Барабтарло, этот документ позволяет восстановить изначальную пунктуацию стихотворения и установить точную дату его написания. Между этим текстом и опубликованным в 1868 году вариантом существует несколько существенных различий. В частности, строки «И вот опять наш лес зазеленеет, / Все тот же лес, волшебный и родной» звучат в рукописи следующим образом: «И вот опять стоит и зеленеет / Наш прежний лес, волшебный и родной». Кроме того, текст содержит целый ряд пунктуационных отличий. Дело в том, что редакторы сборников тютчевских стихов зачастую «модернизировали» пунктуацию автора, тем самым нарушая изначальный ритмический рисунок произведений.

Автографы стихов Тютчева крайне редки, так как сам поэт крайне небрежно относился к рукописям, не стремясь сохранять или упорядочивать их. Что касается ранних черновиков и рукописей, то они были сожжены самим поэтом. Таким образом, данный автограф является редчайшим документом.

Из других лотов с русским провенансом аукционный дом обращает внимание публики на автограф статьи «Мнение мое» Александра Семёновича Шишкова (1754–1841), посвященной необходимости основания «общества под названием соревнователей просвещения и благотворения» от 13 сентября 1817 года (на 4 страницах). Русскую литературную жизнь начала XIX в первую очередь характеризовали споры по поводу языка. Александр Семёнович Шишков, настойчиво отрицавший концепцию исторической эволюции языка, являлся автором целого ряда трудов, посвященных данной проблематике, а также был основателем общества «Беседа любителей русского слова». Главными идейными противниками Шишкова явились члены литературного кружка «Арзамас» Жуковский, Батюшков, Пушкин, Вяземский и другие. Данную статью Шишков написал в 1817 году, после распада «Беседы…». В ней он описывает механизмы, при помощи которых новое общество будет противостоять модернизации русского языка.