Источник: В.Ф. Суслов, В.К. Ноздрюхин, А.И.Королев, В.И. Рачкулик. Заоблачная дрейфующая. Рассказы о природе. Документальная повесть. Гос.изд. географической литературы, Москва, 1961 г. 

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Международный геофизический год. Памирские ворота. В поисках новых путей. Первые решения. Необычный заказ

В наши дни геофизика, иначе сказать — физика Земли, объединяет все науки, изучающие физические явления окружающей природы, особенно те из них, которые присущи нашей планете. Так, например, в круг геофизики входят такие науки, как метеорология, изучающая погоду, океанология — океаны и моря, гляциология — ледники, сейсмология — внутреннее строение Земли и землетрясения, геомагнетизм — Магнитное поле Земли и т. д. Таким образом, геофизика имеет своей задачей изучение в масштабе всей Земли всех природных процессов, происходящих в атмосфере, в океанической толще и в ее недрах. Поэтому геофизика теснейшим образом связана с практической деятельностью человека,  прогрессом человеческого общества в познании, использовании, преобразовании и управлении природными явлениями и процессами.

Совершенно ясно, что такое изучение земного шара требует проведения наблюдений на всем его пространстве. Также понятно, что для того, чтобы правильно понять и изучить геофизические явления, которые беспрерывно изменяются и во времени и в пространстве, необходимо вести наблюдения одновременно на всей Земле.

Наконец, совершенно очевидно, что такие исследования не могут быть выполнены учеными одной или даже нескольких стран. Для подобных целей необходимо объединение ученых всего мира — настоящее грандиозное международное сотрудничество, — только при этом мы сможем действительно значительно продвинуться в изучении природных явлений, свойственных нашей планете. I и II Международные полярные годы, о которых мы уже говорили, и были первыми работами такого рода. Они дали очень много для геофизики, однако были ограничены изучением в основном полярных областей Земли и, кроме того, не охватывали всего комплекса геофизических явлений.

Развитие науки и бурный технический прогресс, свойственный нашему времени, с полной очевидностью выявили, что разработка основных проблем современной геофизики, а также решение многочисленных задач в самых различных областях практической деятельности людей требует проведения согласованных международных геофизических наблюдений подобно тому, как это делалось во время I и II Международных полярных годов. Однако современные вопросы науки и практики не позволяли уже ограничиваться наблюдениями только в полярных районах, а требовали их проведения на всем пространстве Земли и по очень широкому комплексу природных явлений — несравненно более обширному, чем это делалось в прошлом. После II МПГ было принято решение повторить МПГ через 50 лет, т. е. в 1982 г., однако необходимость в геофизических исследованиях стала столь неотложной и явной, что было решено это мероприятие провести незамедлительно.

Вот в силу всех этих обстоятельств и было принято Решение Международным советом научных союзов провести по широкой программе единовременные геофизические исследования, которые охватили бы весь земной шар и исследовали бы полные природные циклы ряда явлений (последнее обстоятельство и определило необходимый срок наблюдений — 18 месяцев). Такое грандиозное международное научное мероприятие получило название Международный геофизический год. Для его проведения выбрали период 1957—1958 гг. Это время не было определено случайно — именно на период 1957—1958 гг. падал очередной максимум солнечной активности, имеющий значительное влияние на ряд природных процессов, происходящих на Земле (например, на полярные сияния, магнитные явления и т. п.).

По широте замыслов и числу активных участников МГГ не имел себе равных. Шестьдесят пять стран, представляющих 90% населения Земли, приняли участие в этом грандиозном наступлении на неизведанные тайны природы. Свыше 1800 новых научных станций было открыто на Земле во время МГГ.

На огромной территории нашей страны по программе МГГ работало более 500 наблюдательных станций, расположенных в 300 пунктах.

Что же волновало ученых и на какие вопросы искали они ответа?

Направление и характер научных исследований в период МГГ были весьма разнообразны.

Широкая научная программа исследований охватывала все многообразие геофизических процессов. Проблема Солнца, геомагнетизм, полярные сияния, ионосфера, космические лучи, океанография, широты и долготы, сейсмология, гляциология стали элементами одной грандиозной проблемы — широчайшего изучения законов жизни Земли как планеты.

Наиболее дерзновенной частью работ МГГ был проект запуска искусственных спутников и космических ракет в межпланетное пространство. Советский Союз, как известно, первый успешно и плодотворно осуществил этот проект.

В сентябре 1955 г. 3-й конференцией специального комитета по проведению МГГ в Брюсселе была окончательно согласована программа научных исследований между странами-участницами МГГ и началась усиленная подготовка к работам.

В период МГГ значительное место заняли гляциологические исследования, охватившие не только области полярных широт, но и районы современного горного оледенения всех поясов Земли от умеренных широт до тропических зон и экватора включительно.

Известно, что около 16 млн. кв. км, т. е. 1/10 часть всей земной поверхности, покрыты льдом и вечным снегом. В том числе на долю горных ледников приходится более 700 тыс. кв. км. Между тем многое в жизни ледников оставалось неясным.

Результаты ряда исследований, проведенных в последние десятилетия, показали, что на рубеже XIX— XX вв. климат Земли начал испытывать некоторое потепление. Площадь ледников сокращается, и это может иметь чрезвычайно важное значение для человечества.

Подсчитано, что все ледниковые образования на Земле заключают в себе около 30 млн. куб. км воды. Если эта огромная масса воды освободится от ледового плена, то уровень Мирового океана поднимется более чем на 70 м. В этом случае океанические воды покроют многие низменные прибрежные районы, произойдет перераспределение засушливых и обильно орошаемых площадей, существенно изменится климат нашей планеты.

Кроме того, ледники, зародившиеся в определенных климатических условиях, сами затем начинают оказывать влияние на климат примыкающих к ним областей. Огромные массы вечных льдов, находящиеся в полярных областях Земли, оказывают влияние уже не только на климат близлежащих областей, но и на циркуляцию атмосферы и океанических вод Земли в целом и на практическую деятельность человека в ледниковых районах. Ведь, например, в умеренных широтах, а особенно в засушливых областях, горные ледники являются основными источниками питания рек водой, их талые воды могут использоваться для целей гидроэнергетики и т. п. В полярных же областях, где огромные пространства в миллионы квадратных километров покрыты сплошным панцирем льда, мощностью в несколько тысяч метров, — лед основа, от которой зависит решительно вся деятельность людей.                                     

Вот почему наряду с другими видами геофизических исследований потребовалось широкое изучение ледников всего мира, оценка их современного состояния и получение опорных данных для сравнения состояния оледенения и происходящих в нем изменений.

Естественно, что в сферу научных интересов МГГ вошли и наиболее крупные центры горного оледенения...

***

О том, как происходило изучение одного из крупнейших горно-долинных ледников средних широт Земли — ледника Федченко, и поведем свой рассказ.

Еще в конце 1956 г. мы не подозревали, что события вскоре увлекут нас в самое сердце далекого Памира и надолго оторвут от привычных занятий.

Весть о том, что советский Междуведомственный комитет МГГ предложил Академии наук Узбекской ССР принять на себя научно-исследовательские работы по изучению ледника Федченко, мгновенно облетела географов Ташкента.

— Это же замечательно! — взволнованно восклицали мы, забывая, что от мечты до ее осуществления еще очень далеко. Оказалось, что, кроме горячего стремления работать, у нас не было ровным счетом ничего: ни достаточного количества подготовленных специалистов, ни снаряжения, ни транспорта. Ясно было лишь одно — надо действовать и действовать немедленно, так как времени до начала работ экспедиции оставалось совсем мало. 1 июля 1957 г. все научные станции Земли должны были одновременно начать свои наблюдения по единой программе.

Сумеем ли вовремя встать в этот строй? Ответить на такой вопрос можно было, лишь побывав в районе предстоящих работ. И вот, несмотря на позднее время года, мы решили проникнуть на Памир до наступления высокогорной зимы и разведать обстановку в районе ледника Федченко.

Надо сказать, что никто из участников предстоящего похода (а их было семеро: гидрометеорологи — М. Мажухин, М. Пипко, Э. Мухин, альпинисты — Э. Нагел, Г. Овчаров, М. Коломейцев, руководитель группы В. Суслов) не бывал ранее на леднике Федченко.

Конечно, наша экспедиция началась задолго до посадки в самолет. Сразу же возникли сотни вопросов и недоразумений, которые требовали немедленного разрешения.

До глубокой ночи просиживали мы над картами Памира, выискивая кратчайшие пути вглубь горного массива. Их оказалось два. Первый намечался с севера на юг от поселка Дарут-Курган в Алайской долине и шел по ущельям рек Алтындара, Муксу, Сельдары, совпадая с маршрутами первооткрывателей ледника Федченко В. Ф., Ошанина и Н. И. Косиненко. Другой пролегал с востока на запад от высокогорного озера Каракуль по долинам рек Кокуйбель, Шуралысу, Кокджар и Танымас. Оба пути для нас были одинаково неизвестны и таили много непредвиденных препятствий. Решение пришло неожиданно. Перед самым выездом экспедиции с Памира возвратилась группа альпинистов, возглавляемая мастером спорта В. Ноздрюхиным. Из его рассказа стало известно, что в районе озера Каракуль нам не удастся сейчас найти ни яков, ни лошадей, необходимых для перевозки снаряжения. Оставалось одно — двигаться по ущелью Алтындара, где мы рассчитывали присоединиться к каравану известного в этих краях проводника Султана Кара-ходжаева, который вот уже двадцать лет ежегодно ходит на ледник, доставляя отважным зимовщикам обсерватории необходимое питание, снаряжение, почту.

Закончив все «земные» дела и выслушав последние наставления наших консультантов — старейшего исследователя Средней Азии проф. Н. Л. Корженевского и В. А. Бугаева, 22 сентября мы вылетели из Ташкента в Ош — город путешественников, откуда начинали свой путь к Памиру десятки различных экспедиций. Много веков тому назад у подножия горы Тахт-и-Сулейман на берегах прозрачной и быстрой Акбуры возникли первые поселения этого города, не случайно расположившиеся на скрещении древних караванных путей, связывавших Ферганскую долину с Китаем, Индией и Афганистаном. На протяжении всей своей более чем трехтысячелетней истории Ош играл важную роль в экономическом и культурном развитии Средней Азии.

В настоящее время Ош — крупный административный центр юга Киргизии. В городе широко развита промышленность и ремесла.

За последние годы Ош заметно вырос. Построено много красивых жилых и производственных зданий, проложена водопроводная сеть, заасфальтировано и благоустроено много улиц.

Отсюда, из «Ворот Памира», как часто называют Ош, начинается знаменитый Памирский тракт, который надежно соединяет еще недавно недоступные высокогорные районы Центрального и Южного Памира с плодородными долинами Киргизии и Узбекистана. Теперь путь от Оша до Хорога протяженностью в 728 км можно легко преодолеть на машине за одни-двое суток вместо двух недель утомительного и опасного путешествия по караванным тропам, как это было во времена первых экспедиций.

К сожалению, мы не располагали временем для знакомства с древним городом и уже 25 сентября выехали в Дараут-Курган. Через несколько часов пути живописные ущелья и перевалы Алайского хребта сменились спокойными видами широкой Алайской долины.

У селения Сары-Таш дорога круто сворачивает направо и идет вдоль берега Кызылсу до самого Дараут-Кургана, расположенного в западной части долины у слияния рек Кызылсу и Алтындара. Дальнейшее движение на автомашине становится невозможным, и мы пересаживаемся на лошадей.

Перед нами встает величественная громада Заалайского хребта, в глубь которого уходит долина «Золотой реки» — Алтындара. Узкая тропа то и дело петляет среди хаотических нагромождений древних морен, уводя нас все выше по безжизненному днищу долины. Сильный встречный ветер с мелким колючим снегом заставляет потуже затянуть штормовые костюмы... Да, теперь уже трудно ожидать лучшей погоды. Высокогорная зима вступила в свои права.

Только к вечеру, пройдя более 40 км, мы достигли перевала Терсагар на высоте около 3600 м. Здесь-то и произошло событие, едва не стоившее жизни нашему метеорологу Мише Мажухину. Оно заставило каждого из нас быть осмотрительней.

Благополучно преодолев перевал — эту первую серьезную преграду, все заметно повеселели в предвкушении близкого отдыха, как вдруг позади раздался отчаянный крик караванщика, и, оглянувшись, мы замерли от неожиданности. Прямо на нас, не разбирая дороги, скакала лошадь Миши, увлекая за собой неопытного седока. В следующую же секунду он оказался на земле, но одна нога была еще в стремени. Совсем обезумев от необычайной ноши, лошадь летела к краю пропасти. Беспомощно волочился по земле Миша, обхватив руками голову, стараясь избежать ударов о камни. В это мгновение один из караванщиков бросился наперерез лошади и перед самой пропастью сумел задержать ее. Оказалось, что при переправе через небольшой поток реки Терсагар животное оступилось, а Миша, впервые сидевший верхом, не удержался и вылетел из седла. Виноваты были наши альпинистские ботинки, они цеплялись острыми шипами за стремена. Бледный и смущенный своей неловкостью, Миша преувеличенно бодрым голосом убеждал нас, что ничего особенного не произошло. По счастью, он действительно отделался лишь легкими ушибами.

Возбужденные происшествием, мы и не заметили, как оказались на крутом спуске в долину реки Муксу. Где-то в самом низу под 800-метровым склоном мерцает одинокий огонек метеостанции Алтынмазар. Это последний населенный пункт на нашем пути к леднику Федченко.

В полной темноте спускаемся к лужайке и, разбив палатки, с наслаждением принимаем горизонтальное положение.

Наутро выясняется, что большинство лошадей на первом же переходе расковались и не могут двигаться дальше. Досадная, но неизбежная задержка. Весь следующий день заполнен приготовлениями к решающему этапу пути. Завтра, если переправа окажется возможной, мы должны увидеть ледник.

29 сентября наш караван, состоящий из 20 лошадей, вышел из Алтынмазара вверх по долине Муксу. Широкое плоское днище ее сплошь засыпано крупной галькой и валунами, но Султан уверенно ведет караван какими-то замысловатыми зигзагами, хотя никаких следов тропы не видно.

Через несколько километров начинаются броды — сначала быстрый и мутный Сауксай, затем Каинды и, наконец, многочисленные протоки Сельдары.

Понуждаемые окриками, лошади неохотно погружаются в бурлящий ледяной поток, осторожно ступая среди несущихся по дну валунов. В глазах начинает рябить и вдруг все плывет навстречу стремительному потоку — сильное головокружение. Минуты кажутся часами. Но вот и последний рукав. Впереди, заполняя всю долину, чернеет огромный «язык» ледника Федченко. Только сейчас, подойдя почти вплотную, мы его замечаем — этот громадный каменистый вал меньше всего напоминает ледник. Чистого льда нигде не видно. Хаотическое нагромождение морены крутым уступом спускается к ровному днищу долины. Между тем еще сравнительно недавно, при посещении ледника Н. Л. Корженевским в 1914 г., конечная часть глетчера выглядела совсем иначе. Прозрачно-голубоватые глыбы льда высотой 30—40 м круто нависали над долиной. Ледник сильно отступил за эти годы и открыл устья рек Баляндкиика и Малого Танымаса, воды которых еще недавно пропиливали гроты и тоннели в ледяной преграде.

Здесь у конца ледника, так сказать, у «подножия», где некоторые процессы его деятельности выражены наиболее ярко, необходимо было поставить систематические наблюдения над климатом района, стоком талых ледниковых вод, динамикой конечной части глетчера и многими другими природными явлениями. Успех работы во многом зависел от удачного выбора места для будущей станции, а это оказалось нелегким делом. Замысловатая сеть водотоков у конца ледника часто меняет свои очертания. Река неожиданно оставляет старое русло и вырабатывает новое ложе в ровной галечниковой пойме долины. Останцы конечной морены ледника также мало пригодны как место для станции, ибо нередко под слоем камня прячется лед, постепенное таяние которого неизбежно вызовет деформацию площадки.

Вскоре мы заметили участок долины, поросший редким колючим кустарником. Приглядевшись к растениям и сделав надпилы, обнаружили, что некоторым из них не менее 20—25 лет. Это неожиданное открытие заставило нас на время позабыть о целях похода и заняться исследованиями.

Как могла сохраниться растительность в непосредственной близости от конца ледника, который, по сведениям исследователей, еще совсем недавно выступал значительно севернее этого места? Если это так, то сколько же времени пробыла подо льдом эта «рощица»? Как могла она снова ожить? А может быть, сведения о наступании ледника не точны и тогда...

Взволнованные предположениями и расчетами, мы не заметили, как к островку подъехал наш караван-баши Султан и, показывая в сторону ледника, произнес: «Пора, начальник. Солнце низко. Ехать надо».

Так и не проверив первых наблюдений, мы вынуждены были двинуться дальше. Место для установки научной станции было найдено. Небольшой островок, прижавшийся к широкому руслу Сельдары, хорошо защищенный высоким валом морены от сильных южных ветров, имел довольно сносную площадку для размещения домика станции. Таким образом, первую часть своего задания мы выполнили, оставалась вторая — насколько возможно обследовать сам ледник и попытаться найти место для второй станции в верховьях ледника.

Подъем на ледник по морене для вьючных животных оказался исключительно тяжелым. Глубокие воронки, заполненные водой или грязью, приходилось обходить по нагромождениям камней, где лошади до крови сбивали ноги. Только через несколько километров появились участки чистого льда, однако и здесь не стало легче — то и дело путь преграждали глубокие трещины. В тех случаях, когда обойти их не удавалось, все принимались за сооружение каменных мостов, засыпали трещины валунами и осторожно проводили по ним лошадей. К исходу дня караван достиг ледника Бивачного.

Несмотря на сильную усталость, спать не хотелось. Сознание того, что мы все ближе подходим к цели, вселяет бодрость и надежды. Один дневной переход отделяет теперь нас от обсерватории Киргизского управления гидрометслужбы. Там люди, которые, пожалуй, меньше всего ожидают сейчас гостей.

Держась левого берега долины, мы продолжаем путь по леднику. Поверхность его становится более ровной, но и сейчас от каждого требуется максимум осторожности. Не так уж трудно угодить в ледяной колодец или трещину, замаскированные тонким слоем снега.

Из-за поворота вот-вот покажется скалистый выступ, на котором, по нашим расчетам, должна стоять высокогорная обсерватория. Утомленные лошади все чаще скользят и падают. Последние километры даются с большим трудом. Высота около 4200 м. Вот уже показались мачты и крыша дома, а затем стали видны и черные фигурки зимовщиков, как видно, давно заметивших караван.

Волнующая трогательная встреча с нашими новыми друзьями. После короткой фотодуэли начальник обсерватории Александр Александрович Косилов — участник многих высокогорных зимовок на Тянь-Шане и Памире — знакомит нас с коллективом станции, рассказывает последние новости с Большой Земли, услышанные по радио. Никто не может сдержать радостного возбуждения, и потому говорят все сразу, не слушая друг друга.

Несмотря на сложные условия, среди зимовщиков нет и тени уныния или апатии — признаков частой на этих высотах горной болезни. Просторное помещение обсерватории снабжено всем необходимым для долгой зимовки и заполнено первоклассным научным оборудованием. Новейшие автоматические приборы, электрический свет от ветродвигателя, библиотека и даже отдельные кабины для каждого зимовщика располагают к творческой работе, наблюдения ведутся круглосуточно при любой погоде через каждые три часа. Строгий распорядок жизни в сочетании с напряженным трудом и здоровым отдыхом не оставляют места скуке.

К исходу дня 30 сентября внезапно налетел сильный юго-западный ветер. Небо затянуло тучами. Посыпался мелкий колючий снег. Караванщики забеспокоились и спешно стали собираться, намереваясь засветло вернуться к скудным пастбищам у конца ледника.

На следующее утро пурга разыгралась с новой силой. Склоны окружающих гор исчезли из виду. Могучие порывы ветра сотрясали прочное здание обсерватории. О выходе в верховья ледника нечего было и думать. Температура падала вместе с линией барографа. Только к полудню снегопад стал тише, и мы, воспользовавшись этим, предприняли небольшую вылазку на ледник, обойдя обсерваторский ригель со стороны перевала Кашал-Аяк, и поднялись на северный склон пика Шпора. Картина, открывшаяся нам отсюда, была необычайно красива. Громадная ледяная река, повторяя крупные извилины долины, полого уходила на север к величественным пикам Музджилги и Сандала; с запада к леднику подступал могучий снежный гребень хребта Академии Наук, а с востока — скалистый хребет Кызкурган.

С обоих склонов в долину ледника Федченко сползают многочисленные ледники-притоки, усиливая сходство его с какой-то сказочной речной системой. Казалось, что воды ее по волшебству вдруг остановились и застыли в последнем движении. Темнеющие залы морен обрамляли ледник четкими продольными полосами. Сквозь просветы в облаках на востоке вырисовывался огромный ледопад, который нам предстояло преодолеть на пути к верховьям. Громадный ледник невозможно охватить одним взглядом. Начинаясь у подножия дымящихся облаками снеговых вершин Язгулемского хребта на высоте 5300 м, ледник Федченко простирается почти меридионально с юга на север более чем на 70 км и заканчивается на высоте 2900 м над уровнем моря. Ширина его колеблется от 2 до 3 км, а предполагаемая мощность или толщина льда достигает 1000 м. Вся эта масса льда, объем которой без притоков составляет около 100 млрд. куб. м, движется на север со скоростью до одного метра в сутки. И если нижняя часть ледника еще в какой-то мере известна исследователям, то верховья глетчера и его многочисленные притоки по-прежнему остаются почти необследованными.

Только там, за снеговой границей, где происходит процесс накопления атмосферных осадков, можно оценить их запасы и рассчитать вещественный баланс ледника (Вещественный баланс ледника — разность между количеством накапливающегося на всей поверхности снега и льда (вещества) и всем количеством стаявшего, испарившегося или снесенного ветром (а у кончающихся в море ледников отделившегося в виде айсбергов) снега и льда). Для этого надо проникнуть как можно дальше в фирновую зону и организовать там стационарные круглогодичные наблюдения.

Разведка показала, что ледолом (крутой участок ледника, сильно расчлененный многочисленными трещинами) у подножия ригеля легче всего преодолеть с северо-запада. Однако непрекращавшаяся метель начала нас серьезно беспокоить. Многочисленные трещины и колодцы (Колодцами называются обычно обработанные (промытые) талыми водами в теле ледника глубокие, почти вертикальные шахты), на глазах исчезали с поверхности ледника, прикрываемые непрерывно падающим пушистым снегом.

Ночь прошла беспокойно. Ветер усилился до 18-20 м/сек, температура упала до минус 9° С.

Еще один день вынужденного бездействия. Пытаясь поднять общее настроение, зимовщики не упускают случай сообщить нам, что подобная погода вряд ли продержится более месяца и лучше всего переждать ее именно здесь, на высокогорном курорте. Но нам не до шуток. То и дело глядим на барограф, отмечая малейшие его движения. Пока ничего утешительного. Набираемся терпения еще на один день.

Наконец, 2 октября давление как будто начало медленно подниматься. На следующее утро погода действительно несколько улучшилась — появились просветы в облаках, хотя снег по-прежнему сыпал не переставая. Посовещавшись, мы пришли к выводу, что никто из нас и не представляет лучшей погоды для путешествия, и немедленно начали собираться. При этом мы старались не смотреть друг другу в глаза.

Для облегчения дальнейшего пути отряд разделили на две группы. Одна, во главе с альпинистом М. Коломейцовым, должна вернуться в Алтынмазар, а другая, куда пошли Э. Нагел, Г. Овчаров и В. Суслов, пойдет дальше и попытается пробиться к верховьям ледника. По традиции, оставляем в вахтенном журнале памятную запись о своем пребывании на обсерватории и, распростившись с товарищами, выходим на лед.

С нами все необходимое для длительного пути — палатка, спальные мешки, 10-дневный запас продуктов, бензин для примуса и масса других предметов, которые распирают рюкзаки до устрашающих размеров. Стараясь держаться как можно бодрее, мы все же сгибаемся под тяжестью ноши и с трудом передвигаем ноги. С первых же шагов по леднику приходится связаться веревкой, ибо всюду видны зияющие пропасти трещин. Несмотря на предосторожности, каждому из нас каким-то образом удается побывать в них. Намокшие ботинки и одежду немедленно схватывает мороз. Единственное спасение от холода — это движение. И мы идем, не останавливаясь, почти наугад, так как метель скрывает все ориентиры.

Судя по времени, мы должны были выйти в район ледопада, пересекающего ледник целой сетью громадных трещин. Но за пургой по-прежнему ничего не видно. Мы уже, было, начали сомневаться в правильности маршрута, как вдруг направляющий нашей связки, нелепо взмахнув руками, исчез в глубокой трещине. Капроновая веревка мгновенно натянулась и до боли врезалась в грудь. Это было начало ледолома.

Вытянув пострадавшего по всем правилам альпинистского искусства, группа опять зашагала вперед, лавируя между трещинами, вглубь которых почему-то не хотелось заглядывать. Спустя два часа мы миновали это дикое место и вышли на высокий каменистый вал морены.

Приближался вечер. Метель усиливалась, и надо было подумать о ночлеге. Палатку установили прямо на льду, использовав вместо стоек попарно связанные ледорубы. Ночь предстояла не из легких, если учесть, что каждый из нас сильно промок. Только тут мы оценили все преимущества замечательного походного примуса. Не прошло и 20 минут,  как  закипел чай,  а  с ним вернулись тепло и силы. Гораздо сложнее было высушить окаменевшие от мороза ботинки, при сушке над примусом от них клубами шел пар. Сон был беспокойный. Ледяное ложе напоминало о себе даже через пуховые спальные мешки. При каждом неосторожном движении с полога палатки осыпался иней, превращая наши постели в сплошную лужу.

Время от времени сонное забытье нарушали глухие взрывы лопающегося льда.

Утром мы не узнали ледника. Ослепительно сверкало солнце, ветер стих, и только свежие сугробы напоминали о вчерашней непогоде. Уложив в рюкзаки свое нехитрое снаряжение, мы снова двинулись в путь, надеясь сегодня наверстать упущенное. За весь вчерашний день было пройдено лишь 8 километров.

Несмотря на малый уклон и сравнительно ровную поверхность ледника, высота дает себя знать. Через каждые 50 шагов мы останавливаемся, чтобы перевести дыхание. Только к концу дня удается подойти к скалистому выступу на правом борту долины, где 30 лет тому назад Беляев установил астрономический пункт и провел определение его высоты (4665 м). Последние метры подъема по ледяному склону — и мы у цели. На небольшой площадке возвышается полуразрушенный каменный тур. На плитообразном камне тура — запись В. А. Бугаева, сделанная в 1946 г. Среди камней в небольшом стеклянном пузырьке записка, из которой мы узнали, что в 1952 г. сюда проникла группа альпинистов ВЦСПС во главе с Кароль. С тех пор здесь, видимо, никто не бывал.

Небольшие размеры и значительный уклон площадки, на которой мы остановились, не подходили для устройства станции. Пришлось подняться еще метров на пятьдесят, где склон образовывал вторую, более широкую и пологую ступень ледниковой террасы. Отсюда, с высоты 4700 м, открывался поразительный вид на всю верхнюю зону ледника Федченко. Белоснежные склоны хребта Академии Наук круто поднимались над ровной поверхностью ледника и уходили своими вершинами в серебристую высь облаков. Направо от нас долина ледника поворачивала на запад, где усеченной пирамидой подымалась высочайшая вершина нашей страны — пик Сталина. Прямо под нами лежал ледник Танымасская лапа — одна из многих загадок ледника Федченко.

Еще раз осмотрев поверхность площадки, мы решили остановить на ней свой выбор. Правда, поблизости не было воды, но ведь и выше ее пришлось бы добывать только из снега. Где-то здесь, южнее ригеля, проходила условная граница между двумя морфологическими зонами ледника — зоной питания и зоной таяния. (Зоной питания, или аккумуляции, называется обычно верхняя часть ледников, в которой в течение года накапливается снега и льда больше, чем стаивает, испаряется или сносится ветром; зоной таяния, или абляции, называется обычно нижняя часть ледника — так называемый его «язык», где стаивает и испаряется снега и льда больше, чем поступает и накапливается. Линия, отделяющая эти зоны, называется линией нулевого баланса, на многих ледниках она совпадает с так называемой фирновой, или снеговой, линией, выше которой к концу периода таяния лежит снег или фирн, а ниже уже чистый лед, не прикрытый снегом).

Теперь, когда главная задача похода выполнена, мы могли начать спуск к обсерватории и по знакомому маршруту возвратиться в Ош.

Места для будущих научных станций-зимовок найдены, но было ясно и другое — подходы к Астрономическому пункту Беляева с севера по телу ледника слишком трудны для каравана. Глубокий снег, многодневная бескормица и громадные трещины в районе ледопада станут неодолимым препятствием для вьючных животных, а на ледник, по самым скромным подсчетам, предстояло завезти около 100 тонн необходимых грузов. Оставалось последнее — изменить первоначальный план и провести дополнительную разведку восточных подступов к леднику по долине Танымаса, у начала которой мы стояли.

Приняв это решение, мы вновь обратились к карте и промерили расстояние до ближайшего населенного пункта. Результат оказался неутешительным — при всех вариантах получалось не менее 170 км неизведанного пути по безлюдным ущельям и перевалам, где мы могли рассчитывать лишь на свои силы.

Сумерки застали нас на берегу безымянного ледникового озера, которое по единодушному решению участников похода было названо озером Надежды. За ним нас ждало решение вопроса: сможет ли караван пройти этой долиной к верховьям ледника.

Ночь оказалась особенно холодной и не принесла желанного отдыха. Ранним утром 5 октября мы еще раз проверили скудный запас наших продуктов, но решили не сокращать дневного рациона, так как физическая нагрузка слишком велика. Надо было во что бы то ни стало ускорить движение до 15—20 км в день, иначе мы рисковали остаться без продуктов и бензина задолго до окончания пути.

Однако и в этот день с величайшим напряжением сил мы сделали лишь 8 км. Виной всему был ледник 3-й Танымас, нацело перегородивший своим языком основную долину. Двигаться пришлось краевой трещиной, сплошь забитой крупными обломками льда и камней. Местами лед вплотную смыкался с отвесными склонами, и тогда мы, чертыхаясь, выбирались на еще более пересеченную поверхность ледника или скал, а затем снова спускались в трещину. Только преодолев эту четырехкилометровую полосу препятствий, мы поняли свою ошибку. Идти надо было прямо через ледник, а потом вдоль правого борта долины, где виднелась четкая полоса береговой морены, самой природой созданная для караванной тропы. Но возвращаться обратно для детального осмотра нового прохода не было ни времени, ни сил.

На следующий день, пройдя около 15 км, миновав ли последний крупный ледник танымасской группы — Грумм-Гржимайло. Чем далее продвигались мы на восток, тем оживленнее становилась долина. Появились небольшие пятна растительности, а рядом свежие следы горных козлов и барсов. Впервые за пять дней пути встретили стайку небольших серых птиц, по виду очень напоминавших обычных воробьев. Все эти признаки жизни воспринимались здесь как-то особенно остро. Вскоре на горизонте показалось глубокое ущелье — Кокджар.

Внимание привлекает чудесная роща, густая зелень которой уже давно манила нас. Не удержавшись от соблазна, до темноты разбиваем лагерь в тени настоящих берез и впервые за много дней сушим на щедром огне костра свою одежду и обувь.

Обычные утренние сборы — и дорога снова уводит нас на восток по левому склону ущелья Кокджар. Идем быстро. Рюкзаки заметно похудели и не так врезаются в плечи. Среди дня нас нагнал небольшой таджикский караван, направлявшийся из Кудары в урочище Кокуйбель. Неожиданная счастливая встреча. Отзывчивые путники любезно переложили наши рюкзаки на своих лошадей. Налегке следуя за караваном, уже через несколько часов мы подошли к перевалу Кызылбелес, но небо вдруг потемнело и снова закружила жестокая метель. Добравшись до небольшой скалистой площади на самой вершине почти пятитысячного перевала, мы вынуждены остановиться. О спуске ночью нечего было и думать.

Удрученные безрадостным пейзажем перевала, где нам предстоит провести еще одну бессонную ночь, мы с трудом устанавливаем палатку и тут же забираемся в нее, совершенно обессиленные и окоченевшие от пронизывающего мороза. Бывалые караванщики устраиваются прямо на снегу за выступом скалы и, как нам кажется, не испытывают от этого особых неудобств.

Основательно промерзнув за ночь, с первыми лучами солнца начинаем спуск в широкую долину реки Кара-чиль, то и дело увязая по пояс в рыхлом снегу. Идем не отдыхая до самого плато, ровная поверхность которого кажется нам асфальтом после головокружительных подъемов и спусков. Впереди открывается долина реки Кокуйбель, откуда до Памирского тракта еще не менее двух дней пути. Как была бы кстати сейчас автомашина. И словно в ответ на эту мысль из-за поворота, весело подпрыгивая на камнях, показался «газик». Не веря своим глазам, мы замерли — до того неправдоподобной была эта картина!

Как выяснилось, машина направлялась в Хорог, но по нашей просьбе шофер согласился сделать крюк и доставить нас в поселок Каракуль. С этой минуты мы считали себя уже дома, и весь пройденный путь не казался теперь таким длинным и сложным.

Если не считать головоломного участка вдоль ледника 3-й Танымас, в остальной своей части долина вполне доступна для каравана в это время года. Правда, летом здесь будет большая вода и появятся новые препятствия, но ведь сюда придут советские исследователи, замечательная профессия которых включает в себя умение преодолевать трудности.

Заседание Узбекского филиала Всесоюзного географического общества СССР, где обсуждались результаты рекогносцировочной экспедиции на Памир, проходило бурно. Поговорить и поспорить с нами пришли ветераны высокогорных зимовок, исследователи ледников и альпинисты, чьи советы в данном случае были для нас чрезвычайно полезными. Вспомнил о своем давнем походе по Танымасу и Николай Леопольдович Корженевский. Это было в 1925 г., когда он во главе небольшого отряда прошел от озера Каракуль по долине Танымаса почти до ледника Грумм-Гржимайло и составил схему оледенения всего хребта Академии Наук. Тяжелая болезнь не позволила Николаю Леопольдовичу подняться выше и подойти к неизвестной в то время верхней части ледника Федченко.

Много интересного рассказал и Сергей Петрович Чертанов, прозимовавший на леднике Федченко более 5 лет. Он также бывал в долине Танымас и хорошо помнил ее в условиях летнего паводка.

Теперь мы располагали достаточно полными сведениями об этой части Памира, чтобы приступить наконец к составлению общего плана работ экспедиции.

Наиболее сложным делом оказался подбор личного состава. От каждого участника работ требовалось счастливое сочетание трудно совместимых качеств. Те, кому придется подняться на Памир, должны быть готовы к самой неблагодарной работе и бесчисленным разочарованиям; они должны обладать незаурядным здоровьем и необходимым опытом хождения в горах; желательно, чтобы участники экспедиции знали друг друга по прежним работам, и уж совсем необходимо, чтобы каждый из кандидатов действительно хотел отдать себя целиком делу экспедиции, ибо моральные и физические силы его будут подвергнуты длительному и тяжелому испытанию, поэтому от поведения одного может зависеть успех всего коллектива.

Особенно ответственным был подбор группы зимовщиков, которым заведомо предстояло пойти на опасный эксперимент — впервые испытать длительное воздействие пятикилометровой высоты без каких бы то ни было надежд на преждевременный спуск в случае неудачи.

В адрес экспедиции, которой пока еще не существовало, начали поступать многочисленные письма от людей самых различных профессий и возраста с единственной просьбой — «зачислить в состав участников работ на Памире». Многие из авторов этих писем, по-видимому, не имели никакого представления об условиях, которые ожидали их в горах, и, увлеченные лишь экзотической стороной дела, не задумываясь, шли на все.

Были и другие предложения, за которыми угадывались опытные, знающие люди. Однако от заочного подбора сразу же пришлось отказаться, так как с первых дней потребовалось непосредственное участие каждого из претендентов в подготовке экспедиции.

Как-то сама собой возникла инициативная группа во главе с директором Института математики и механики Академии наук УзССР В. А. Бугаевым, который, однажды побывав на леднике Федченко, стал самым горячим сторонником предстоящих работ. Вскоре определился и примерный состав участников экспедиции. В основном это были выпускники — географы, гидрологи и климатологи Среднеазиатского государственного университета им. Ленина и студенты старших курсов других вузов и техникумов Ташкента, в большинстве своем уже имевшие опыт и навыки работы в горах. Среди первых энтузиастов экспедиции оказались опытные альпинисты — мастера этого вида спорта В. К. Ноздрюхин и А. И. Королев, перворазрядники — И. У. Назаров и В. Н. Смеянов, совершившие десятки сложнейших восхождений на вершины Тянь-Шаня и Памира. Всего же в работах экспедиции предполагалось участие около 70 научных и технических сотрудников.

Начался самый горячий и суматошный период подготовки, когда из ничего надо было создать сложный механизм экспедиции, каждая часть которого, начиная от каравана и кончая радиосвязью и медицинским обслуживанием, должна работать безотказно.

Во все концы страны полетели письма с заявками на приборы и снаряжение. Специальная группа во главе с А. И. Королевым разрабатывала нормы питания для участников зимовок с явным пристрастием к гороховому концентрату.

В другой группе шло проектирование необычных домов-зимовок. Условия транспортировки предельно ограничивали вес и габариты домиков, а высота, на которой предполагалось их установить, заставляла серьезно подумать об утеплении помещения и максимальных удобствах его будущих обитателей. Как построить такой дом, каждая деталь которого была бы под силу одной вьючной лошади? Какой вид отопления окажется наиболее подходящим в условиях зимы на высоте 5 тысяч метров? Какую форму, наконец, следует придать жилищу, которое расположится в зоне ураганных ветров?

И вот после длительных споров и исканий дом решено было строить по типу корпуса самолета — из дюралюминия с утеплителями из пенопласта и стекловаты. Действительно, домик из дюралюминия будет очень легок, его можно легко разбирать на части и при хорошей изоляции он должен сохранять тепло при очень низких температурах наружного воздуха.

Аналогия с самолетом оказалась чрезвычайно удачна и в другом отношении. Вместо окон с бьющимися стеклами в домиках можно было установить двойные плексигласовые стекла от обычного самолета.         

Общая площадь дома составляла 32 кв. м, из которых 10 кв. м занимала спальня, 16 кв. м — рабочая комната, 4 кв. м — кухня и 2 кв. м — тамбур. Помимо дверного выхода, в потолке кухни предусматривался аварийный люк на случай сильных снежных заносов. С этой же целью 11 из 15 окон располагались прямо в потолочном перекрытии.

Соорудить такой дом своими силами было, конечно, немыслимо, и мы стали искать подрядчика. Вскоре наш заказ был принят одним из ташкентских заводов, и работа закипела в две смены. Не проходило дня, чтобы кто-либо из будущих зимовщиков не заглянул на строительую площадку, где всеми монтажными работами руководил техник С. С. Чуманов, так же, как и все мы, заболевший общим делом. Кое-что в проекте приходилось корректировать уже в процессе сборки. Да, конечно, дверь должна открываться внутрь помещения, а не наружу. Казалось бы — мелочь, но в зимних условиях и дверь может доставить массу неприятностей. Окна также следует немного приподнять. Надо изготовить дополнительно и разборные лестницы для выхода через потолочный люк.

Немало пришлось повозиться с отоплением, конструирование которого добровольно принял на себя наш гидролог-зимовщик Марс Насыров. Остановились на самой примитивной системе дровяного обогрева, так как все другие варианты, в том числе и паровое отопление, оказались очень громоздкими и малонадежными в условиях высокогорья. В печах же «системы Насырова» было предусмотрено все, начиная от духовки, где можно выпекать хлеб (а при необходимости и сушить обувь), и кончая приспособлением для ускоренного таяния снега.

Так ежедневно каждому из нас приходилось сталкиваться с десятками дел, о которых мы ранее не имели ни малейшего представления.

Вскоре в адрес экспедиции начали поступать ящики с приборами и снаряжением, которые уже не умещались в небольшом подвале Института математики и складывались прямо во дворе. Кавалерийские седла, ледовые буры, лыжи и пропеллеры от ветродвигателей живописной горой поднимались на фоне буйной зелени институтского двора.

В конце апреля 1957 г. по представлению Академии наук Узбекистана вопрос об организации работ гляциологической экспедиции на Памире был рассмотрен и одобрен Советом Министров республики. С этого момента подготовка к исследованиям пошла ускоренными темпами.

Однажды утром во Двор института, блестя свежей краской, въехали три новенькие автомашины, на кабинах которых красовались эмблемы Международного геофизического года, а через день на Памир отправилась первая группа участников экспедиции для аренды каравана и помещения перевалочной базы.

ЧЕРЕЗ ВСЕ ПРЕГРАДЫ

Начало пути. Приятная неожиданность. Разведка. Дела караванные

Бесконечные хозяйственные хлопоты, связанные с выездом в горы, подходили к концу. В обширном дворе Ошского лесхоза — основной базы экспедиции — было тесно от множества автомашин, тюков сена, мешков с овсом, бесчисленных ящиков с научным оборудованием, снаряжением и продовольствием. В стороне, в тени деревьев, белели палатки, в которых разместились участники экспедиции.

Шумно. Идет разгрузка контейнеров, упаковка ящиков. У склада толпится народ. Получают обмундирование, снаряжение и здесь же его примеряют и подгоняют. Работают все. Особенно тяжело приходится начальнику экспедиции В. А. Бугаеву. К нему постоянно обращаются за советами и бесконечным потоком несут на подпись банковские поручения, счета, накладные, требования, отношения. Люди совершенно сбились с ног, и все же в этой суматохе чувствуется свой порядок. Каждый занимается определенным делом, за которое отвечает и болеет душой. В центре двора стоит ЗИЛ. На него грузят сено, овес и многочисленные ящики с надписью «Кызылбелес». Завтра утром с этой машиной отправятся в первый рейс начальник будущей зимовки В. Ноздрюхин, научный сотрудник М. Хесс и техник И. Арифханов. Грузы нужно доставить к перевалу Кызыл-белес, где намечается организовать перевалочную базу верхней зимовки.

Медленно движется караван. Очень много времени уходит на подтягивание вьюков, завязанных неумелыми руками научных работников. Уже темнеет, когда мы подходим к поросшему ковылем и хвощом песчаному мысу — конусу выноса небольшой реки. Пройдено всего 15 км. Здесь останавливаемся на бивак.

Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что дежуривший с вечера Рачкулик вдруг на своей одежде обнаружил скорпиона. Он сбросил его, прежде чем тот успел его укусить; и то ли от испуга, то ли от радости Виктор огласил окрестности воинственным криком. Проснувшимся товарищам он торжественно показал консервную банку, на дне которой метался скорпион. Эмоции Рачкулика были вполне объяснимы: неизвестно чем мог бы кончиться укус скорпиона на высоте 3400 м.

Мы предположили, что скорпион завезен сюда караваном из Оша. Однако впоследствии участники экспедиции не раз обнаруживали под камнями этих членистоногих, которые, надо полагать, обитают по всей долине Танымаса вплоть до ледника Щербакова (3-й Танымас). ...Караван второй день продвигается вверх по долине, легко форсируя небольшие притоки и отдельные рукава Танымаса. Иногда Танымас собирает воедино все свои многочисленные протоки и устремляется к левому берегу, где пройти очень трудно. К счастью, в таких местах сохранились тропы, проложенные экспедицией Академии наук СССР в 1928 г. После небольшого ремонта тропы стали пригодны для передвижения каравана.

Впереди белеет язык ледника Грумм-Гржимайло. Кажется, что ледник совсем близко, хотя до него не менее 10—12 км.

В 1908 г. к леднику Грумм-Гржимайло пробился отряд Косиненко. Отважный исследователь не смог пройти дальше. «Путь преграждают камни и лед...»,— записал он в своем дневнике. Из заметок исследователя можно понять, что ледник в то время запруживал всю долину и упирался в левый ее склон. В 1928 г. Таджикско-Памирская экспедиция прошла здесь свободно. Очевидно, в период с 1908 по 1928 г. произошло интенсивное отступание ледника, в результате которого его язык сократился не менее чем на километр. Однако в течение последующих пяти лет ледник вновь продвинулся вперед на 375 м.

Путь нам преграждает бурный грязный поток, вытекающий из-под ледника,— Северный Танымас. Он настолько многоводен, что люди, идущие с караваном, с трудом переходят его. Виталий идет впереди, выбирая наиболее удобный путь среди громадных валунов, отложенных здесь потоком. На песке множество следов горных козлов — тэке. Иногда на отпечаток копытца накладывается волчий след или большая лапа снежного барса.

Караван подходит к леднику Молчанова (2-й Танымас). Тропа круто поднимается вверх в обход глубокого каньона, и лошади с трудом преодолевают этот участок. После тяжелого подъема караван быстро спускается к зеленой поляне. Лошади на ходу щиплют сочную траву. Завидя караван, стремительно, со свистом, исчезают в норах сурки.

— Как называется эта трава? — обращается Смеянов к Ноздрюхину, указывая на сплошной зеленый ковер под ногами.

Ноздрюхин — географ, и это дает Смеянову полное право засыпать Виталия всевозможными вопросами из области естественных наук. Ноздрюхин, надо отдать ему должное, всегда добросовестно удовлетворяет любознательность Смеянова.

— Лошадиная радость, — совершенно серьезно отвечает Ноздрюхин.

— Ну, да? — недоверчиво тянет Володя.

— Да, да, — подтверждает рядом идущий Икрам. — Посмотри, с какой радостью они ее уничтожают, — добавляет он, еле сдерживая смех.

Володя, конечно, не верит Ноздрюхину. Но такова уж подчас судьба географических названий. Название Лошадиная радость прочно утвердилось за зеленой поляной.  И  часто  после  этого  в  рассказах участников экспедиции слышалось: «Не доходя Лошадиной радости»... «после Лошадиной радости»... и т. п. Вновь прибывшим объясняли, что Лошадиная радость — это зеленая поляна, расположенная на пологом склоне долины, и т. д.

— Эдельвейс, — Виталий указывает на маленький пучок пушистых цветов.

Все останавливаются. Так вот он каков этот знаменитый цветок! Он неказист на первый взгляд и почти незаметен среди серых камней. Может быть, особенная его красота понятна только тем, кто прошел бесконечно много, напрягая всю свою волю и наконец достиг цели, тем, кто способен без колебания пожертвовать всем ради товарища? Виктор Рачкулик бережно кладет цветок между листов записной книжки.

Солнце пряталось за вершины, когда караван подошел к языку ледника Щербакова. Тропа здесь обрывалась. Ее надо было пробивать дальше. Строить тропу остались ленинградские студенты во главе с профессором О. А. Дроздовым.

Строительство тропы отняло две недели. За это время большая часть грузов была перевезена к леднику Щербакова. Почти все научные работники временно превратились в караванщиков.

Голодные и усталые, покрытые толстым слоем танымасской пыли, возвращаются они поздно вечером из очередного рейса. Хочется только поскорее поесть и лечь спать. Кажется, ничего не существует, кроме этих двух желаний. Но вот памирскую ночь прорезают звуки мандолины, и над древними моренами впервые, как-то по-особенному, звучит известный полонез Огинского «Прощание с Родиной».

Чудесная мелодия заставляет забыть об усталости и голоде. Все, кто свободен, набиваются в палатку к Виктору. Пожалуй, никогда музыка не производила на нас такого сильного впечатления.

Рачкулик из караванщика вдруг превращается в настоящего чародея. И только смолкает одна мелодия, как кто-нибудь просит:

— Виктор, вальс Хачатуряна!

После ужина обычно все собираются в общей палатке. Каждый, не слушая других, делится впечатлениями дня. А потом кто-то первый затягивает: «Я смотрю на костер догорающий...» — и все подхватывают песню. После Володя Смеянов читает: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...»

— Вступление к поэме «Песня табунщика», — торжественно объявляет Ноздрюхин.— Посвящается «главному караванщику» Виктору Рачкулику!

Сделав небольшую паузу, он продолжает:

— Ты смело водил караваны

По горным просторам Памира

Тебе не страшны ураганы

Суровых высот Крыши мира.

— А поэму я сочиню  зимой,— заканчивает он под общий хохот.

Едва  утихает  смех,  раздается  трагический  голос Альфреда Королева:

— Любимая, ты пока спи,

А я загрустил всерьез,

Волга впадает в Каспий,

Лошадь жует овес.

Палатка вторично вздрагивает от дружного хохота.

Пока караван курсировал между Кокджаром и ледником Щербакова, сосредоточивая грузы у языка последнего, студенты М. Хесс, В. Буфал, П. Арапов во главе с профессором О. А. Дроздовым начали строить тропу в обход языка ледника.

Выползающий из бокового ущелья глетчер своим телом запрудил на протяжении трех километров долину Танымаса, преграждая путь к леднику Федченко.

Тропу решили проложить по правому склону долины, вдоль отложенной ледником береговой морены. Древняя морена, хорошо сцементированная временем, трудно поддавалась обработке. От лопат сразу же пришлось отказаться — они быстро тупились и гнулись. Половина ледорубов к концу первого дня работы тоже вышла из строя. Единственным орудием остались кирки. Они не гнулись, не ломались, но за день киркой так намахаешься, что к вечеру не можешь пошевельнуть рукой.

Морена расположена на крутом склоне метров на 150 выше ледника; прежде всего надо было поднять тропу из долины на вал этой древней морены. Каждый работал, забыв про отдых. Через несколько часов напряженной работы на склоне обозначился контур будущей дороги. В определенные часы кто-нибудь из работающих отбрасывал в сторону кирку, доставал из рюкзака приборы и начинал проводить метеорологические наблюдения.

О. А. Дроздов трудится наравне со всеми, но он явно начинает сдавать. Движения  его стали замедленными, дыхание прерывистым, часто слышится покрякивание. Если раньше профессор только отмахивался от предложений оставить кирку, то сейчас, видимо, начинает подумывать об этом. Высота, да и возраст дают себя знать! Буфал еще раз пробует уговорить профессора переключиться на другую работу:

— Олег Алексеевич, — осторожно начинает он, — у нас много времени уходит на выбор трассы тропы; может быть, вы займетесь разметкой дороги? Вы альпинист, много путешествовали и знаете  лучше нас, где и как пройти.

Дроздов крякнул в знак неодобрения, но предложение студентов принял. Так профессор перешел от грубого физического труда к более квалифицированному. И надо отметить, что выбранная Дроздовым трасса тропы оказалась весьма удачной.

Через несколько дней 3,5-километровая тропа была готова. Она шла вдоль правого края глетчера к месту его сужения, где караваны будут пересекать ледник.

Путь на ледник Федченко открыт, но теперь пропал куда-то караван. Вот уже несколько дней как его нет. Лишь 23 августа у обрыва над грохочущим Танымасом показались люди. Через полчаса первая группа каравана во главе с Ноздрюхиным вошла в лагерь. Заглушая шум реки, разнесся громкий бас профессора:

—Куда вы пропали? Тропа готова, а каравана нет и нет. Мы уже собирались завтра выходить навстречу, не случилось ли что?

— Все в порядке, Олег Алексеевич, — ответил Виталий. Нам пришлось подвезти сено к леднику Грумм-Гржимайло, чтобы не ходить за ним каждый раз в Кок-джар. Груза здесь сосредоточено много, и теперь караван будет курсировать между ледниками Федченко и Грумм-Гржимайло без перебоев.

Сзади послышался крик. Все обернулись. Над обрывом в неестественной позе стоял Арифханов, стараясь удержать двух вьючных лошадей. Одна лошадь с буровыми штангами, видимо оступившись, упала и сейчас медленно сползала вниз по склону, увлекая за собой другую, груженную деталями домика. Ильхам изо всех сил упираясь ногами в камни, старался замедлить падение лошадей. Еще миг — и лошадь с деталями домика скроется в бурлящем Танымасе. Эта потеря равносильна срыву зимовки. Медлить нельзя. Ильхам, выхватив нож, бросается вперед. Связывающая лошадей веревка лопается, как туго натянутая тетива. Передняя лошадь, почувствовав облегчение, двумя прыжками выбралась на тропу, вторая — безнадежно заскользила вниз, увлекая за собой Ильхама.

Вылетавшие из-под ног камешки, прыгая, скрывались за перегибом склона. Пропасть быстро приближалась. В самый последний момент Ильхам разжал руки и выпустил конец веревки. Лошадь, перевернувшись несколько раз, стремительно полетела вниз. Всплеск — и грязные воды Танымаса сомкнулись над ее головой.

Все бросились к месту происшествия. Но каково же было изумление, когда на крохотном островке метрах в ста вниз по течению мы увидели пострадавшую лошадь. Она стояла, дрожа всем телом. Седло лежало рядом, но штанги утонули. Трудно было поверить в то, что лошадь, пролетев около тридцати метров с тяжелым грузом буровых штанг, осталась жива и почти невредима.

На следующий день караван вышел к леднику Федченко, но прежде чем вступить на гигантский глетчер, предстояло преодолеть ряд препятствий, в том числе и ледник Щербакова — самое трудное из них. Выползая из бокового ущелья в долину Танымаса, этот ледник преграждал собой путь в верховья долины.

По новой тропе караван движется чрезвычайно осторожно, подобно первому поезду на вновь построенной дороге. Людей с караваном идет необычно много — почти все участники летних отрядов и зимовщики. В целях предосторожности каждый ведет по одной лошади. Вновь построенная тропа еще не «обхожена». Лошади оступаются, иногда падают, срывая вьюки. Тропа все время идет вдоль правого края ледника по морене. У того места, где скалы вплотную подступают к леднику, морена обрывается. Обрывается и тропа. Здесь глетчер, только-только вышедший из ущелья, имеет наименьшую ширину. Она не превышает 700 м.

Караван по крутому склону спускается на лед и сразу попадает в сеть многочисленных трещин и сераков (Сераки — ледяные холмы на поверхности ледника.) К счастью, на этом участке сераки и трещины проходимы, и караван, петляя среди ледовых нагромождений, медленно продвигается вперед по этому лабиринту. Лошади, попавшие на ледник впервые, ведут себя беспокойно: упираются, испуганно косят глазами на чернеющие во льду пропасти. Неожиданно одна из них падает в неширокую трещину, удачно зацепившись вьюками за ее края. Общими усилиями животное быстро вытаскивают на поверхность.

Первый переход через ледник занял полтора часа. В дальнейшем на это затрачивалось всего 30—40 минут.

Основным препятствием при первом переходе каравана через ледник оказались не сераки и трещины, а кинооператор Рафаэль Полтиэлов. Он останавливал караван, заставлял кружить среди сераков, подниматься по крутым склонам, перепрыгивать через трещины, а когда лошади просаливались и их вытаскивали, слезно просил повторить всю эту процедуру сначала. Многие ворчали на Рафаэля, но не всегда могли удержаться от соблазна попасть в кинокадр.

Высота 4365 м. На зеленой поляне против ледника Астрономического организовали лагерь. Еще недавно глухая долина к вечеру выглядела обжитой. Многочисленные палатки, разбросанные вдоль берега реки, живописно белели на фоне яркой зелени. На склонах паслись лошади. Дым от костра стлался по долине, примешивая свой горький запах к терпкому аромату полыни.

Сурки, спрятавшиеся, было, в свои норы, при появлении каравана вновь вылезли наружу. Эти пугливые, но страшно любопытные зверьки «не могли долго оставаться под землей. Любопытство пересиливало страх, и они возвышались у своих нор, наподобие столбиков, рассматривая никогда не виданных ими людей.

Утром часть каравана в сопровождении Ю. Агашкина и двух рабочих ушла к языку ледника Щербакова за буровым оборудованием. Тихий безоблачный день. В ожидании завтрака все обитатели лагеря собрались на зеленой  лужайке.  Приятно  вот  так,  лежа  на  мягком зеленом ковре, полюбоваться горным пейзажем, тем более что это последний клочок зелени на пути исследователей. Впереди только дикие скалы да льды.

Тишину гор нарушают лишь лошади, пощипывающие траву, журчание ручья и стрекот кинокамеры. Беспокойная душа кинооператора, проснувшегося чуть свет, не может оставаться равнодушной к хорошей погоде. Едва солнце озаряет вершины гор, на весь лагерь разносится голос Полтиэлова:

— Дильшот, тащи кассеты!  Смотри,  какой восход! Через минуту:

— Ты что там возишься?  Скорее,  скорее,  краски уходят!

Взлохмаченный Дильшот, на ходу протирая глаза, спешит к своему шефу, держа в одной руке кассетницу, в другой зарядный мешок. Высокая фигура Рафаэля мелькает всюду: на берегу горного потока, среди наледей, на скале над лагерем, среди пасущихся лошадей.

Вот он с камерой в руках замер в весьма неестественной позе над семейством эдельвейсов, пытаясь снять их на фоне снежника. «Расстреляв» сотню метров пленки, Рафаэль угомонился и присел к беседующей на лужайке группе. Разговор шел о завтрашнем дне, обычном, трудовом дне, но знаменательном для всех участников экспедиции. Завтра, спустя двадцать пять лет после II Международного полярного года, исследователи вновь вступят в малоизученный район среднеазиатской «Арктики» — верховья ледника Федченко.

В первую очередь наметили забросить на ледник ленинградских метеорологов во главе с профессором Дроздовым. Группа оборудует временную научную станцию и начнет метеорологические и актинометрические наблюдения до прибытия зимовщиков. С ленинградцами на леднике остается ученый-секретарь экспедиции альпинистка Валентина Колесникова, которая займется изучением температуры, влажности и ветра в приледниковом слое воздуха.

Со следующим караваном прибудут научный сотрудник Ю. Агашкин с буровым мастером и киногруппа. Для установки электрических термометров сопротивления Агашкину предстоит пробурить во льду тридцатиметровую скважину и начать измерения температуры верхней части толщи льда.

После завтрака все занялись починкой седел и комплектованием вьюков. Ноздрюхин отправился к леднику Танымасская лапа на разведку пути. Пробираясь меж камней вдоль берега потока, Виталий поднимался вверх, временами останавливался, складывал из камней тур; обозначая путь, и шел дальше. «Ну и дорожка, — ворчал он. — Сплошные камни. Сам черт ногу сломит, не только лошадь. Здесь нужно непременно построить тропу».

За моренными холмами засверкало Перевальное озеро. В отличие от прошлого года оно было покрыто льдом. Лишь у южного склона, с которого стекали многочисленные ручьи, виднелась полоска чистой воды. Айсбергов не видно. Обогнув озеро по кромке льда языка 5-го Танымаса и по Танымасской лапе, Ноздрюхин поднялся на Астропункт Беляева. Осмотрелся.

Здесь надо бы поставить домик, а вот там, на льду, — оборудовать площадку. С ригеля Астропункта на многие километры хорошо просматривается ледник Федченко. Гигантский глетчер заполняет огромную межгорную долину. По поверхности льда бегут многочисленные ручьи.

Сливаясь, они образуют более мощные потоки и по промоинам во льду быстро несут свои воды вниз к языку ледника. Выше Астропункта ручейков на леднике становится все меньше и меньше. У фирновой границы они вообще исчезают. К сожалению, здесь, на Астропункте, еще область таяния. А перед коллективом верхней зимовки поставлена задача изучить фирновую зону: ее климат, тепловой баланс, интенсивность солнечной радиации, процессы накопления осадков, скорости движения льда и фирна. Как же все это исследовать, находясь ниже снеговой границы? Конечно, можно периодически совершать маршруты в верховья ледника, проводить там наблюдения и возвращаться назад на базу. Но походы отнимут много времени, наблюдения будут отрывочными и не дадут полного представления о процессах, происходящих в области аккумуляции. Ноздрюхин спустился на ледник и двинулся вверх. Через несколько километров на поверхности ледника стали появляться небольшие пятна грязного снега. Постепенно их количество и площадь увеличились, и вот впереди сплошной  снежный  покров — фирновая зона.

Начальник будущей зимовки прошел еще с километр, тщательно зондируя путь ледорубом. Встречающиеся трещины были узки и легко проходимы. Где же большие трещины, преграждающие путь в фирновую область, о которых так много приходилось читать в описаниях предыдущих исследователей? Может быть, трещины дальше? Или они где-нибудь в стороне, у краев ледника?

На склонах, ограничивающих ледник, не было видно подходящих для зимовки площадок. Склоны, насколько хватал глаз, были обрывисты и лавиноопасны.

— А что, если зимовку поставить за снеговой границей прямо на фирн? Тогда она будет дрейфующей!

Вернувшись в лагерь, Ноздрюхин поспешил поделиться своими мыслями с Володей Смеяновым. Тот сидел на сложенных седлах и чинил подпругу. Очки у него съехали на кончик носа. Своим видом он очень напоминал знаменитого Жака Паганеля. Он, улыбаясь, выслушал Виталия, и в его глазах блеснул озорной огонек. Видимо, предложение начальника пришлось ему по душе.

— Ну что же, на фирн так на фирн! Дрейфовать, так дрейфовать! — ответил он.

Спокойный, уравновешенный, не страшащийся никаких трудностей, Смеянов был готов на все. В любой обстановке он, быстро «акклиматизировавшись», чувствовал себя как дома.

Вечером провели небольшое совещание. Решение ставить станцию в фирновой области нашло всеобщую поддержку.

Утро 26 августа. В лагере шумно. Слышатся крики караванщиков, сгоняющих коней в табун. В первый рейс взяты 12 самых сильных лошадей.

В 8 часов отряд вышел в путь. До Лапы с ним пошел Рафаэль. Он намеривался снять несколько сюжетов из серии «Поход каравана». Ориентируясь по турам, сложенным вчера Ноздрюхиным, караван продвигался среди каменных нагромождений. Здесь произошла первая задержка. Хеос и Арапов, ведя на поводу двух лошадей, вздумали сократить путь и пошли напрямик через большие камни. Лошадь Хесса оступилась, упала на острый камень и сильно порезала бедро. Караван остановился. Лошадь разгрузили, сделали ей перевязку и оставили у тропы, привязав к камню. На обратном пути Рафаэль захватит ее в лагерь.

Хесс виновато молчал под укоризненными взглядами своих товарищей.

Подошли к языку 5-го Танымаса. С ледяного обрыва свисали гигантские сосульки, напоминавшие телеграфные столбы. Полтиэлов забежал вперед, чтобы снять отряд на не совсем обычном фоне. Пока он возился с кинокамерой, караван прошел мимо. Рафаэль умоляюще посмотрел на Ноздрюхина. Сейчас просить Виталия снова провести караван перед сосульками, когда уже произошла одна непредвиденная задержка и неизвестно, что предстоит впереди, почти бесполезно, и все же Рафаэль рискнул. Горячо жестикулируя, он принялся объяснять, что нельзя пропустить «потрясающий сюжет», что зрители будут вне себя от восторга и вообще этот кадр станет чуть ли не гвоздем задуманного фильма. Ноздрюхину часто приходилось иметь дело с кинорепортерами. Он знал, что, когда они чего-либо захотят, отделаться от них уже невозможно. Караван развернулся. Через минуту Ноздрюхин, сам большой любитель кино и фото, принялся с разных точек «обстреливать сюжет» своим «Зорким».

Рафаэль торжествовал, «кадр» получился на славу. Довольный работой, он возвращался в лагерь. На обратном пути по поручению товарищей Полтиэлов вместе со своим ассистентом начал строить тропу среди каменных нагромождений. Хороший товарищ, энергичный и трудолюбивый, он в совершенстве владел техникой киносъемок, но оказался не на высоте в вопросах «дорожного строительства». Впоследствии выяснилось, что построенная под его руководством и при его участии тропа проходила в самом неудобном месте. На ней лошади калечили себе ноги, ударялись боками о камни. В результате ее все старались избегать и обходить стороной. Это место вошло в историю экспедиции под шутливым названием «тропы Рафаэля».

В полдень, преодолев «Танымасскую лапу», караван вступил на ледник Федченко. Сгущающиеся тучи заставляют спешить. Позади Астропункт, снеговая граница. Связавшись веревкой, Ноздрюхин и Смеянов идут впереди, выбирая путь. Под снегом начинают появляться небольшие трещины. Группа замедляет движение. Лошади поначалу легко перепрыгивают через  трещины, края которых предварительно очищались от снега. Но трещины далее становились шире.

Через полкилометра их засекреченный, скрытый под снегом лабиринт незримо окружил отряд. Трещины были всюду: впереди, сзади, справа, слева; ширина некоторых из них доходила до двух метров. Перепрыгивая через одни, обходя другие, петляя, отряд невероятно медленно продвигался вперед. Снежная равнина таила большую опасность: один неверный шаг грозил гибелью человеку и животному.

Зондирование пути — занятие не из легких. Через каждые 30—40 см нужно нагибаться, вбивать в снег ледоруб. Несколько сот таких движений — и начинают ныть руки и спина. Виталий явно выдыхается. Пот струится по лицу. Вперед выходит Володя. Он заменяет ледоруб лыжной палкой без кольца, с ней удобнее, меньше нужно нагибаться. Вдруг сзади крики:

— Тпру!.. Стой! Тпру!

Володя оборачивается. Одна лошадь, отвязавшись, оставила тропу и идет прямо на него по целине. Навстречу не побежишь, можно угодить в трещину. Лошадь продолжает идти вперед, опустив голову, не обращая внимания на крики. Не дойдя до Смеянова несколько метров, она, как бы споткнувшись, проваливается куда-то вниз.                                     

Хорошо, что трещина оказалась неширокой, вьюки зацепились за края, предотвратив дальнейшее падение. С помощью других лошадей пострадавшую вытащили из трещины. Но, к сожалению, этот случай был не последним в этот день. Перепрыгивая через трещины, еще несколько животных подвергли себя такому же испытанию.

Отвоевывая у ледника метр за метром, отряд пробивался вверх, пока путь не преградила очень широкая трещина. Володя пошел вдоль нее в поисках удобного перехода. Сделал сотню метров, другую, но конца трещине не было видно. Смеянов в нерешительности остановился.

Начальник зимовки молчал. «Что же делать? — думал он. — Возвращаться назад или ставить станцию здесь? Такое расположение станции среди трещин может дорого обойтись зимовщикам. Малейшая неосторожность и... Рисковать нельзя. Вернуться на Астропункт? Значит, многое в малоисследованной фирновой области ледника Федченко по-прежнему останется загадкой. Надо пробиваться вперед до наступления темноты. Назад вернуться всегда успеем».

Пока Ноздрюхин со Смеяновым обдумывают план дальнейших действий, Дроздов идет вдоль края трещины в противоположную сторону, отыскивая обход.

— Ого-го-го-о! — слышится его громкий голос — Давайте сюда! Здесь можно пройти! И не предполагая, что совсем рядом с пройденной им трещиной может находиться другая, он делает несколько шагов и проваливается. Над поверхностью снега торчит только его голова и растопыренные локти.

Валентина Колесникова, оказавшаяся рядом, подползла к Дроздову поближе и протянула ему свой ледоруб. Упираясь ногами в стенки трещины, Олег Алексеевич с трудом вытащил свое богатырское тело на поверхность.

Прошло еще два томительных часа блужданий среди лабиринта трещин.

— Что за полоса? — сказал Буфал, указывая куда-то рукой.

Ноздрюхин присмотрелся. Метрах в шестистах впереди вдоль ледника тянулась снежная борозда.

— Это промоина в снегу! — радостно воскликнул Ноздрюхин. — След ручья! Если там прошла вода, значит, нет трещин! Володя, держи путь на борозду!

Его предположение оправдалось; трещин больше не встречалось. Стало смеркаться. Километра через два след ручья исчез. Открылось огромное, покрытое льдом пространство, напоминавшее замерзшее озеро. Среди него вырисовывались многочисленные фирновые островки. Лошади заскользили по гладкой поверхности льда. Местами лед не выдерживал их тяжести, и тогда лошади по колено проваливались в воду. Они с трудом выбирались на лед и снова проваливались, оставляя пятна крови. Наконец озеро кончилось. Стемнело. Тучи заволокли вершины окружающих гор. Пошел снег. Впереди слева горы как бы расступились, показалась долина ледника Витковского, одного из крупнейших притоков ледника Федченко. Отряд остановился. Выбрали место для станции. Разгрузили лошадей. Поставили палатки.

На следующее утро Ноздрюхин и Смеянов с караваном ушли вниз за новой партией груза. На леднике остались О. А. Дроздов, В. Колесникова, М. Хесс, В. Буфал и П. Арапов. Целый день оборудовали палаточный лагерь, устанавливали на временной площадке приборы. К вечеру «дрейфующий лагерь» на высоте 4900 м выглядел обжитым.

ЗАОБЛАЧНАЯ ДРЕЙФУЮЩАЯ

Устраиваемся на льду. Последний караван. Самолеты несут жизнь. В дом пришло тепло. Баня. Первый концерт. УМП-6 в эфире. Нас стало пятеро

28 августа приступили к наблюдениям за температурой и влажностью воздуха, направлением и скоростью ветра, температурой поверхности фирна, солнечной радиацией, занялись балансово-градиентными измерениями.

Очень много времени отнимают хозяйственные и разного рода непредвиденные работы. Жить в палатках на льду на высоте 4900 м с каждым днем становится труднее. Но, несмотря на это, каждые полтора часа дежурный заводит на двухметровой мачте психрометры (Прибор для определения температуры и влажности воздуха) и нацеливает актинометр (Прибор для определения солнечной радиации) на солнце.

Через три дня на ледник пришел второй караван. С ним прибыли Агашкин, Полтиэлов, Фатхулин. При возвращении каравана в долину Танымаса две лошади упали в глубочайшую трещину и погибли. Третья угодила в менее широкую и, пролетев два метра, застряла. Побежали в лагерь за помощью. Подвели под брюхо лошади веревки и с большим трудом вытянули ее наружу. Но при падении лошадь, видимо, отбила внутренности и вскоре издохла.

Недалеко от ледового лагеря Ю. Агашкин установил копер и приступил к бурению первой скважины для закладки в фирн термометров сопротивления. Ему охотно помогают Полтиэлов и Фатхулин. В руках у Полтиэлова часто вместо ледового бура неожиданно оказывается кинокамера. Обычно в таких случаях он произносит:

— Повторим,— и тогда Фатхулину приходится «начинать с начала». Ю. Агашкину такие моменты не очень по душе...

Углубившись в фирн только на 10 метров, решили передохнуть. Тем временем штанги «схватило». Попытки провернуть вмерзший бур успехом не увенчались. Чтобы спасти оборудование, начали раскапывать фирн. Разрыли верхний полутораметровый годовой слой, и стало ясно, почему вмерзли штанги. Под фирном находился слой льда. Вода, просачиваясь с поверхности, задерживалась льдом и образовывала прослойку. Попав в скважину, она проникла по ней в толщу фирна с отрицательными температурами, замерзла и «схватила» штанги.                                     

Вконец измученные буровики, тяжело дыша, опустились на снег. Рафаэль взял бинокль и машинально направил его вниз по леднику.

— Небывалый караван, — не отрывая глаз от бинокля, воскликнул Рафаэль. — Судя по вьюкам, везут домик, а мне — два ящика зеленых яблок. Часа через полтора будут здесь. Дильшот, неси муку!

Рафаэль хочет встретить караванщиков горячими блинами. Но не одну столь бескорыстную цель преследует он. Есть у него другая. Он хочет заснять этот момент — люди едят блины на фоне вечных снегов, на высоте 5000 м. Несомненно, получатся уникальные кадры. Ни одному кинооператору мира не удавалось заснять до сих пор ничего подобного.

Сверх ожидания Рафаэль оказался прав. Караван, помимо деталей домика, привез также мешок яблок — подарок Хайдара. Яблоки по дороге порядком попортились, но здесь, на леднике, казались вполне съедобными. Прибывших засыпают вопросами:

— Когда была машина?

— Есть ли письма?

— Много ли воды в Танымасе?

Те отвечают и мимоходом спешат развьючить лошадей и поскорее уйти вниз. Все свободные от дежурства помогают им. Грузы сложены в штабеля. Караван через несколько минут начнет спускаться. Сегодня нужно засветло добраться до ледника Астрономического.

Но как раз в этот момент Рафаэль ставит на ящик перед сидящими караванщиками тарелку румяных блинов. Пожалуй, только это способно задержать их на некоторое время.

— Ребятки, только одну минутку потерпите, я сейчас, — и, отдавая грозные приказания своему помощнику, он бежит к буровой установке, возле которой оставил киноаппарат.

Однако никакая сила не может удержать проголодавшихся здоровых людей. Блины исчезают с фантастической быстротой.

— Треногу! — командует Рафаэль.

Фатхулин обеими руками безуспешно старается вырвать из снега занесенную до половины треногу.

Рафаэль сокрушенно вздыхает и начинает снимать с руки.

Тарелка быстро пустеет. Последний блин берет Икрам.

— Подожди, я дам тебя крупным планом,— умоляет Рафаэль.

Рука Икрама помимо его воли отправляет в рот последний кусок — прежде чем Рафаэль успевает навести аппарат.

Караванщики улыбаются.

Рафаэль с ненавистью смотрит на жующие обросшие физиономии.

— Повторим, только крупным планом, — предлагает Виктор, первым освободивший свой рот.

— Ну и аппетит! — в сердцах  бросает  Рафаэль  и вместе со всеми заливается хохотом.

...На место будущей зимовки продолжают прибывать грузы.

11 сентября, закончив свою работу, метеорологический отряд и киногруппа начали спуск. На леднике остаются Ноздрюхин, Рачкулик и представитель завода— Сергей Чуманов. Три человека стоят среди занесенных снегом ящиков, мешков и блоков домика.

Сергей Чуманов находится на такой высоте впервые. Прерывисто дыша, он пробует объяснить Ноздрюхину, что трех человек для сборки домика маловато. Он говорит, что работа может затянуться надолго, а простоит ли еще хорошая погода — неизвестно. Нужно скрепить между собой десятки блоков и завинтить около 10 000 болтов. При ветре на морозе — это не так просто сделать.

Ноздрюхин соглашается с Сергеем, но лишних людей нет. Оставшиеся 6 человек должны водить караваны. От этого сейчас зависит все.

Сергей вынужден согласиться с доводами Ноздрюхина.

— 3начит, ты говоришь 10000 болтов? — обращается Ноздрюхин к Чуманову.

— Да, и столько же гаек,— весело отвечает Сергей.

— Нам с тобой по 3000, а Сергею, как специалисту, 4000, — мгновенно подсчитывает Виктор.

— Но, по-моему, надо начинать не с болтов, а с лопаты, — добавляет он.

Расчистить площадку под домик не так просто. Ветер, непрерывно дующий в одном направлении, быстро заносит снегом расчищенные участки. Приходится временно ставить со стороны ветра щиты от домика. На расчищенной площади строители укладывают каркас пола. Поперечные стены свинчиваются из отдельных щитов и затем прикрепляются к каркасу.

— Успеть бы покрыть до снега, — говорит Чуманов и с беспокойством поглядывает на небо. Из рассказов участников экспедиции он знает, что здесь даже летом можно ожидать чего угодно. А сейчас далеко не лето.

Непрерывные ветры наметают за палаткой и ящиками сугробы снега. Даже в полдень столбик ртути не поднимается выше минус 2—3 градусов. Ночью морозы нередко доходят до 20 градусов. Однако на этот раз опасения Сергея напрасны. На небе ни единого облачка.

Сергей руководит сборкой домика. Он почти не расстается с чертежами. Однако это не мешает ему завинчивать свои 4000 гаек.

— Сергей,  вот здесь ваш завод забыл просверлить дырку, — говорит кто-нибудь.

— Это ничего,— отвечает он и мигом извлекает из своего «волшебного» чемодана дрель. В этом чемодане можно найти все, начиная от иголки с ниткой и кончая набором сверл, метчиков и лерок.

Через каждые 6 часов Ноздрюхин или Рачкулик проводят метеорологические наблюдения. Стационарные психрометрические будки с термометрами находятся где-то в долине Танымаса. Для наблюдения используется пока походный психрометр.

Самая неприятная работа — приготовление пищи — выполняется по очереди.                 

Жить в палатках с каждым днем становится все неуютней. Однажды, после того как термометр показал в час ночи минус 22 градуса. Рачкулик мрачно заявил:

— Еще одна такая ночь, и я лишусь носа и ушей. Предлагаю ускорить высотное строительство.

Через десяток дней строители закончили сборку домика. Он еще не утеплен и в нем также холодно, как и на открытом воздухе, но ощущение крыши над головой действует на всех ободряюще. Чуманов доволен. Такие темпы его устраивают.                     

...Вечереет. В домике 15 градусов мороза. Стены и потолок искрятся инеем. Вокруг красного ящика сидят трое бородачей. Все в валенках, полушубках, ушанках. От неровного света свечи на стенах и потолке прыгают фантастические тени. Сергей ставит первую попавшуюся пластинку. «Веришь не веришь, только с последним звонком...» — поет бойкий голос. Но он почти не воспринимается. Каждый думает о чем-то своем...

...Днем темная обшивка домика накаляется на солнце, и температура «в помещении» поднимается до плюс 30 — 35 градусов.

— Маленький Ташкент, — шутит Ноздрюхин, снимая вслед за полушубком и свитер.

— Давайте поставим в домике палатку, — предлагает Виктор. — Ночью в ней будет не так холодно, а днем не так жарко, — поясняет он.

Предложение Виктора принято. Чтобы палатка не мешала работать, ее устанавливают в спальне.

С очередным караваном прибыло несколько мешков муки. Рачкулик, считавший себя специалистом по блинам, был очень доволен.

— Сегодня я накормлю вас блинами! — объявил он. Это сообщение  обрадовало  строителей.  Гороховый концентрат уже изрядно надоел. А после Рафаэля никто не отваживался дерзать и творить на ниве кулинарии. Блины получились на славу.

— Виталий, вставай! — командует Рачкулик. Ноздрюхин, сославшись на головную боль,  прилег незадолго до обеда в палатке. Однако Виталий отказывается от еды. Это волнует. Если альпинист теряет аппетит, значит, он серьезно болен.

— Не воспаление ли легких?!

Известно, что это заболевание на большой высоте часто кончается трагически. А больному к вечеру стало хуже. Температура поднялась до 39,2°.

На другой день Ноздрюхина пришлось спустить вниз с пришедшим караваном. Помогать строителям на зимовке остаются Королев и Михеев.

В начале октября монтаж домика, наконец, был закончен и участники летних отрядов покинули ледник.

***

Оправившись после болезни, Ноздрюхин вот уже несколько дней пристально всматривается в дорогу, обрывающуюся у Кокджара, перед началом спуска в Топтал, а машины все нет и нет. Только вечером 13 октября на краю обрыва показывается долгожданный ЗИЛ. От него отделяются четыре маленькие фигурки, быстро спускаются по тропе.

С машиной прибыли В. Суслов, кинооператоры Р. Полтиэлов и В. Ковзель. Они привезли весть о том, что на днях из Ташкента на помощь зимовщикам вылетают самолеты. Виталий не верит своим ушам. Скорее бы сообщить эту радостную весть товарищам.

Вот только куда-то пропал караван, ушедший на зимовку несколько дней назад. Причиной этому мог быть недавний снегопад, который, по всей вероятности, и задержал караван в пути. Но запасы корма для лошадей на промежуточной базе, у ледника Астрономический, настолько малы, что животные наверняка голодают.

Дальнейшее ожидание невыносимо, и утром 15 октября, оседлав единственную здоровую лошадь, Ноздрюхин выехал навстречу каравану. В середине дня Виталий увидел в долине одинокого всадника. Тревожная мысль о возможном несчастье пронеслась в мозгу. Стегнув лошадь, он поскакал навстречу. Всадником оказался молодой таджик-охотник. Увидев совершенно незнакомого человека, Виталий на какую-то долю секунды успокоился. Охотник рассказал, что никакого каравана он не видел. У ледника Грумм-Гржимайло обессиленная лошадь остановилась. Никакие увещевания больше не помогают. Пришлось продолжать путь пешком. На Лошадиной радости Ноздрюхин увидел лошадей. Трава была под снегом,  и животные,  чтобы  добыть  себе  корм, разгребали снег копытами. У палатки, разделывая тушу козла, возился Володя.

Как выяснилось, наверху выпало много снега, и караван не смог пробиться далее ледника Астрономического. Лошади выбились из сил.