АЛЕКСЕЙ ИВАНОВ

Алексей Иванов родился 23 ноября 1969 года в городе Горьком в семье судостроителей. Закончил школу в Перми. Иванов с детства хотел стать писателем.

Ему казалось, что ближайший путь к писательству –  журналистика, поэтому в 1987 году, сразу после школы, он уехал в Свердловск и поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета. Но проучился там всего год: этого времени хватило понять, что журналист не писатель.

В 1990 году Иванов поступил на факультет истории искусств того же университета, решив, что «для писателя широкая эрудиция важнее узкой специализации» и что диплом искусствоведа поможет ему овладеть необходимым для творчества языком детального описания различных фактур. На факультете Иванов специализировался по книжной графике и защитил диплом по творчеству художника-иллюстратора Геннадия Калиновского.

Во время учебы в университете Иванов много времени проводил в редакции журнала «Уральский следопыт» и фактически был бесплатным внештатным сотрудником отдела фантастики, которым  руководил Виталий Иванович Бугров. Иванов проверял викторины, разбирал «самотек», рецензировал рукописи. В те годы он и сам писал фантастику. В 1990 году Бугров опубликовал в «Уральском следопыте» первую фантастическую повесть начинающего автора «Охота на Большую Медведицу». Правда, от фантастики Иванов быстро ушёл в другие области литературы, и от первой публикации в журнале до первой книги пришлось ждать целых пятнадцать лет.

Все эти годы Иванов не оставлял надежды стать профессиональным писателем. Он работал учителем, сторожем, гидом-проводником и писал романы, которые никто не хотел публиковать. «Общага-на-Крови» (1993), «Географ глобус пропил» (1995) и «Сердце пармы» (2000) лежали в столе.

Первая книга Иванова (роман «Сердце пармы») выйдет только в 2003 году в издательстве «Пальмира». Пробиться к издателю Иванову поможет рекомендация писателя Леонида Юзефовича.

Роман «Сердце пармы» сразу стал событием в книжном мире, об Иванове заговорили ведущие критики, издатели, журналисты. В том же году в «Вагриусе» вышел роман «Географ глобус пропил», который пролежал в столе 8 лет. В 2004 «АСТ» опубликовало сборник ранних фантастических повестей  «Корабли и галактика».

Иванов начал получать литературные премии: имени Д.Мамина-Сибиряка (2003), имени П.Бажова (2004), «Книга года» (2004), «Ясная поляна» (2006), «Странник» (2006), «Большая книга» (2006).

Ведущие российские кинокомпании («Централ Партнершип», «Феникс-фильм», «Красная стрела») начали интересоваться правами на экранизации.

В 2005 году у Иванова появился первый литературный агент Александр Гаврилов и постоянное издательство «Азбука», с которым Иванов будет сотрудничать восемь лет. С этого момента он переходит в профессиональную лигу и зарабатывает только литературным трудом.

Первой книгой профессионального писателя Алексея Иванова стал роман «Золото бунта» (2005).

РОМАНЫ
Алексей Иванов - автор одиннадцати романов. Он работает в самых разных литературных жанрах. «Корабли и Галактика» - фантастика, «Общага-на-Крови», «Географ глобус пропил», «Блуда и МУДО», «Ненастье» - современная городская проза, «Золото бунта», «Сердце пармы», «Тобол», «Летоисчисление от Иоанна» - модернистские исторические романы, «Псоглавцы» и «Комьюнити» - интеллектуальные триллеры.

Тринадцать лет Иванова не издавали.  Первые романы вышли в 2003 году: «Сердце пармы» в издательстве «Пальмира», «Географ глобус пропил» в издательстве «Вагриус».

С 2005 по 2013 год Иванов сотрудничал с издательством «Азбука», которое выпускало все его книги. Роман-триллер «Псоглавцы» (2011)   вышел под псевдонимом Алексей Маврин. Иванов, работающий в разных жанрах и темах, устал от ярлыков «певец Урала», «мастер исторического романа», которые критики навешивали на него с выходом каждого нового текста. Иванов  хотел получить объективную оценку произведения, поэтому взял псевдоним.

Издательству этот ход был крайне не выгоден, так как требовал дополнительных расходов на рекламу неизвестного автора.  «Азбука» организовала съемки буктрейлера «Псоглавцы». Этот ролик считается первым буктрейлером отечественного книжного рынка.

В 2013 году Иванов закончил работу с «Азбукой» и теперь сотрудничает с «Редакцией Елены Шубиной» издательства «АСТ».

Произведения Иванова включены в программу по современной литературе для вузов. По егомпроизведениям написано более сотни научных работ и 5 диссертаций. Романы переведены на сербский, голландский, французский и китайский языки.

1.«Корабли и Галактика» (написан в 1991, опубликован в 2004) – «космическая опера» о судьбах Галактики и расе разумных кораблей.

2.«Общага-на-Крови» (написан в 1993, опубликован в 2006) - драма из жизни студенческого общежития.

3.«Географ глобус пропил» (написан в 1995, опубликован в 2003) - история «современного святого», работающего учителем географии в обычной школе.

4.«Сердце пармы» (написан в 2000, опубликован в 2003) - магический эпос о последнем древнерусском княжестве Пермь Великая.

5.«Золото бунта» (2006) - исторический экшн о сплаве железных караванов по реке Чусовой.

6.«Блуда и МУДО» (2007) - плутовской роман о новом формате семьи и пиксельном мышлении.

7.«Летоисчисление от Иоанна» (2009) - роман-мистерия об Иване Грозном, опричнине и Конце света.

8.«Псоглавцы» (2011) - мистический триллер о российской деревне, оборотнях и незримых границах культуры.

9.«Комьюнити» (2012) - мистический триллер об интернете в обществе потребления и чуме.

10.«Ненастье» (2015) - криминальный роман о сообществе афганцев в лихие девяностые и поисках доверия.

11.«Тобол» (2016) - эпопея о судьбах Сибири в петровскую эпоху.

... Князь верхом ехал за ними, покачивался в седле и всматривался, вслушивался в мир вокруг себя. Но мир был тих, и тишину его не заглушал даже шум идущего по реке войска. Молча высились насмерть промёрзшие скалы. По брови заросли снегом леса. У окоёма, как дым, беззвучно растворялись в искристом мерцании дальние лазоревые шиханы. Вокруг была только красота — пусть дикая, вечная, безразличная к человеку, но не таившая угрозы. И даже если валом накатывал буран или, как вспугнутая лебединая стая, сквозь войско проносилась вьюга, это всё равно не пугало, потому что рядом оставались люди, кони, олени…

Однако ночами — хоть ярко-лунными, когда под косматыми вогульскими созвездиями по берегу на версту пылали костры, хоть метельными, когда раздувало шатер и в опустившейся тьме по небу, по деревьям, по реке неслись снежные колёса, — эта беда вдруг мороком обволакивала князя, словно сзади кто-то стоял и ждал; давно стоял, оказывается, близко.
И во тьме князь ясно видел, что забрёл он не в зачарованные земли, а прямо в горло Пети-Ура, ледяного вогульского ада. И здесь, крутясь смерчем, шагал по лесам бог ветра Шуа, метлою смахивая всё со своего пути. И тряс небосвод, разгоняя волны северного сияния, великий бог Войпель.
А откуда-то из-за медвежьей лапы Манараги, над самоедскими мёртвыми кряжами, неслось из жерла огромной пещеры стылое дыхание Омоля, в потоке которого плясал и подвывал от радости демон Куль, вновь укравший солнце и спрятавший его в расселине Горы Мертвецов. На Нэпупыгуре, пермяцком Тэлпозизе, в своём гнезде ворочались, хлопали крыльями, разбрасывали белые перья ветры.
На волке Рохе по снежным еланям, окутанная тьмою, неслась злая ведьма Таньварпеква, а сестра её старуха Сопра, сидя на льду святого озера Турват, грызла черепа жертв, украденные из теснин древнего города покойников — Пуррамонитура, и треск костей разносился на сотни вёрст.
Вслед за войском князя под сугробами, подо льдами Вишеры упорно бежали подземные человечки сиртя — Чудь Белоглазая. От стужи в чамьях на курьих ножках гулко лопались деревянные куклы-иттармы, выпуская на волю заключённую в себе птицу-тень лилли хеллехолас, злую душу.
За дальними горами протяжно дули в многоствольные дудки-чипсаны великаны капаи, и бегал, звеня ледяными колокольцами, по бубну Койпу, что бросили окаменевшие от ужаса Маньпупынёры, крылатый пёс смерти Паскуч. На капищах, на гибидеях, скрипя суставами, танцевали почерневшие идолы. Деревянными зубами грызли лёд над своей головой людоеды менгквы с болот Янкалма, пытаясь выбраться на волю. Тяжело и печально вздыхал окованный зимою святой дед Ялпынг, и стонала под тяжестью земли, переполненной злом, держащая её бабушка Минисей.

Игра с языком характерна и для реалистических вещей Иванова: диалектизмы («баско», «баще», «эротично» в значении «красиво» и «необычно») в романе «Географ глобус пропил», дефекты речи Гапонова из «Общаги-на-Крови».
Но более всего произвел впечатление на читателей и критиков язык «Сердца Пармы» и «Золота бунта» - в сущности, русский литературный язык, расширенный за счет экзотических для современного человека топонимов, этнонимов, персонажей коми-пермяцкого и мансийского фольклора, устаревших и диалектных слов: «хумляльт», «Ялпынг», «Вагирьома», «Таньварпеква», «косослой», «потеси», «отур»... Концентрация незнакомых слов столь значительна, что многие предложения можно понять только из контекста: «Бурлаки бросились вытаскивать новые потеси, которые лежали на кочетках на кровле коня» («Золото бунта, или Вниз по реке теснин», 2005).

Не знаю, насколько выпускник искусствоведческого факультета Уральского госуниверситета Алексей Иванов знал законы словообразования, не ведаю, слышал ли он о глокой куздре академика Л.Щербы, но писатель Алексей Иванов не прогадал. Читатели все поняли. Такой язык их не оттолкнул, но в значительной степени обеспечил Иванову успех. Экзотический мир требовал экзотического языка. В сытное, но скучное время стабильности читатель тянется к таинственному и романтическому.
Из офиса с белыми стенами и стандартными жидкокристаллическими мониторами читатель Иванова попал в сказку, где бьются о скалы барки сплавщиков, шаман растворяет в «млении» екатерининских солдат, свистят вогульские стрелы, мчатся на лосях манси, рубятся на саблях пермяки и татары, а все пространство «полно богов»: «...откуда-то из-за медвежьей лапы Манараги, над самоедскими мертвыми кряжами, неслось из жерла огромной пещеры стылое дыхание Омоля, в потоке которого плясал и подвывал демон Куль, вновь укравший солнце и спрятавший его в расселине Горы Мертвецов. На Нэпупыгуре, пермяцком Тэлпозизе, в своем гнезде ворочались, хлопали крыльями, разбрасывали белые перья ветры. На волке Рохе по снежным еланям, окутанная тьмою, неслась злая ведьма Таньварпеква, а сестра ее старуха Сопра, сидя на льду святого озера Турват, грызла черепа жертв, украденные из теснин древнего города покойников – Пуррамонитура» («Сердце Пармы», 2003).

ГДЕ ЖИВЕТ ХУМЛЯЛЬТ?

Хумляльт – слово дикое, мною раньше не слыханное. Но запомнил я его навсегда. Как и много других, столь же чужих слов: пам, чамья, иттарма, хонтуи, тамга… Да и всякий их запомнит, прочитав (нет – проглотив и сейчас же нетерпеливо перечитав) великолепный роман Алексея Иванова «Чердынь – княгиня гор». Но для себя я называю книгу иначе. И, кажется, не только я. «Прочитал «Парму»?» – «Прочитал я «Парму». Прекрасно». Эти реплики я уже слышал.

У читателя нет другого выхода, как запомнить эти слова. Они в романе не объясняются – или не объясняются долго, только неравномерно заполняют текст. И есть предметы, которые так называются, но они долго не описываются. Или есть описание предмета, но нет имени его. Страниц через 150 незнакомое слово объясняется, но не ради читателя. Это акт постижения пришлым героем, чего-то не знающим. Оказывается, что и этот предмет (описание), и слово (свободное, естественное употребление его) уже давно существовали в тексте параллельно. Их надо еще сопоставить, отнести имя к предмету. Читатель бродит среди слов и вещей, связывая и воображая их, иногда ошибочно, почти фантастически.

То же – с мифологическими именами. Они упоминаются, герои отсылают друг друга к хорошо известным сюжетам. Редко они рассказываются – и тоже не читателю, а герою. Повествование ведется с точки зрения местного жителя, которому все хорошо известно: эти имена и вещи, их значение и использование.

Время действия – XV век, место – Пермские княжества (их два). А читатель сюда помещен и постепенно обвыкается, усваивает реалии (известен такой способ изучения чужого языка). Иногда охватывает страх неминуемого искажения: так ли произношу? Верно ли ставлю ударения? Наверняка – неверно. Читатель немного напуган. Но повторять (бормотать) эти имена все равно хочется. Книга интерактивна, как всякий эпос. Эпос – неопубликованный еще, как ему и положено. Есть особое наслаждение критика: писать «по рукописи». Я даже думаю, а не потеряю ли интерес к книге (тут что-то от ревности), когда она станет бестселлером? А в том, что она им станет, я почти уверен. Если же нет, то усомнюсь не в собственной способности суждения, а в читателях. За последние 20 лет я встречал, может, пару книг такого уровня. Да и в русской литературе подобных немного.

Под именем «Пармы» роман и войдет в литературу (уже вошел). Парма – дремучая, вековая, иногда мертвая, дышит, гудит, берет и возвращает жен, прячет демонов, в ней пляшут на снегу обнаженные колдуньи – это бескрайние леса… И насколько же слово «лес» хилое, неподходящее. Ну мало ли в русской литературе описывали лес? Могучая, страшная и прекрасная парма подавляет и растворяет героев, авторское название книги, читателя, самого автора: «Книга о Парме» или «Книга Пармы», подобие средневекового эпоса. Мне кажется, она была всегда. Как парма. Тут едва ли не драма автора. Не знаю, что и как будет теперь писать Алексей Иванов, чья обобщенная фамилия кстати. Будь она другой, надо было бы взять такой псевдоним.

Об Алексее Иванове я почти ничего не знаю. Живет в Перми, говорят – учитель истории. Лет около 30. (И опять же возможны искажения, может, все это и не так. Автор – миф.) Мастерство всегда чудо, необъяснимо. Это я знаю. И все равно каждый раз тупо спрашиваешь себя: откуда взялось? Как возможно такое? Давняя мечта пишущих интеллектуалов: победить поп-жанр. Производство детективов (возможно жанровые варианты) мыслится как «проект» и акт жизнетворчества. Если имеется в виду создание упоительного чтения, способного удовлетворить разные вкусы: от любителя приключений до взыскательного эстета – то Алексею Иванову это удалось. Редкий случай.

В его книге есть все: волшебство и разная нечисть, губительная любовная страсть и много сражений, очень разных и разнообразно описанных. Подвиги и предательства. Осады городов. Невероятные походы и экспедиции по неведомым (иногда для героев, всегда – для читателя) местам. Казни и жертвоприношения. Был построен храм (тема искусства и творчества). Невиданная буря. Злодейский поджог. Ушкуйники (разбойники) и скудельники (грабители захоронений). Монахи и военачальники (все разные характеры и судьбы). Осадные нарты и боевые лоси (а я даже не знаю, правда ли тогда были такие).

И есть своя философия, несложная, очень понятная, но необыкновенно последовательно, на клеточном уровне произведения воплощенная. И в этой простой и ясной философии есть поворот, не столь простой и совсем не тривиальный. Не знаю, для чего писал Алексей Иванов (для меня его имя как «Саша Соколов»), может, для воплощения любимой философии. Я знаю, для чего я читал. А иначе не возникло б разговора о произведении, какие бы интересные события не составляли его и будь философия его в 20 раз оригинальнее. Я читал ради описаний: вещей, лиц (портреты), действий коллективных и индивидуальных, всех этих бесконечных передвижений войск и шаек и ради описаний мест…

Немного произведений, где описания захватывали бы сами по себе. Не прощались бы как необходимость, не играли бы служебную роль, а сами бы ожидались с нетерпением, напряженностью затмевая действие. Деревья, камни и воды образуют особый мир, почти другую планету… Горы, озера, болота и реки. Реки пустынные и покрытые кораблями. Капища, городища, жилые и заброшенные, монастыри и церкви, крепости, селения и стойбища…

Таким и должен быть исторический роман: прошлое, представленное не с современной профанизирующей точки зрения «реального» (и всегда ошибочного, изменчивого) знания, а с точки зрения людей тех времен и тех мест. От этого происходит обязательное жанровое смешение: исторический роман естественно переходит в фэнтези (и обратно). Ведь фэнтези не абсолютное жанровое определение, а терминологическое выражение взгляда из другого мира.

В «Книге о Парме» «взглядов» по крайней мере три. Между ними переходы, смеси, колебания. Взгляд господствующий: местных «нерусских» жителей (язычников). Для них демоны реально населяют округу. А московский мужик Нифонт нырял за сокровищами в священное озеро и никаких демонов не видал. Это противоположный взгляд русского пришлого. А вот третий взгляд – русского местного: полувера. «Полу-» относится к могуществу демонов и подчинению им. О их существовании свидетельствует собственный опыт: я «и от Комполена убегал, который по веткам прыгает, и с Таньварпеквой дрался, – гляди, ножом ей персты отмахнул…» И тут же в доказательство предъявляется нитка с двумя высохшими черными человеческими пальцами; на каждом желтый загнутый птичий коготь. Для зырянина или вогула борьба с демоном была бы невозможна.

Это «взгляд» буквально – один видит, другой – нет. Как и всякому взгляду, ему предшествует знание. На князя Василия напал Комполен, безносый великан с печальными глазами, и принес его на стоянку. Напал или нет? Но рассказывает об этом князь Зырян. Но князь Василий, правда, поседел, состарился, и привезли его брату Михаилу «в коме». Взгляд распространяется, и присутствующий рядом с его носителем начинает видеть. Как поп Иона – нитку с пальцами.

Пьяный московский дьяк вываливается из саней в зимнем лесу. Ползет и видит на поляне костры, сказителя с дудкой (а сказитель-то прежде всего местный взгляд и воспроизводит), медведя на задних лапах и пляшущую перед ним на снегу нагую девушку-чертовку. Или пригрезилось? Вот между этими двумя решениями постоянно движется-колеблется читатель. Сплетения ветвей в лесу наверху – для одних, жилища демонов – для других. Лестницы спускаются с крон, чтобы демоны могли сходить. Сходят?

«Местный» странник и храмостроитель Калина не сомневается: видел. С такой же голой колдуньи в зимнем лесу он делает храм. Это надо представить: православный храм – портрет языческой колдуньи, с грудями-закомарами, с плечами-маковками… «Чертову бабу ты изваял, а не храм!» – кричит монах.

Роман Алексея Иванова хочется пересказывать. Буря, ветер, молнии. Одна сорвала крест с храма-бабы. Калина – к алтарю, с запасным крестом за спиной и топором на груди, лезет на маковку, оттуда бросается на купол (изнутри ходу нет), от крови потемнел скат, рядом крест качает лапами, ставит крест и привязывает себя к нему до конца бури. Все это описывается долго, подробно, за этим следишь.

Поп Иона велит выкопать ров и снести туда идолов. Деталь: язычники приносят только идолов «плохих», вредящих богов, а хороших припрятали. Поп идет вдоль рва и сечет идолов. А меж них – идол Христа. Поп с особым остервенением сечет Христа, отбивает ему нос, руку…

Осада Чердыни, столицы княжества. Вогулы предпочитают долгую осаду, слишком кровопролитен был первый приступ. А у защитников кончаются припасы. И опять деталь. Осажденные закалывают первого коня, вогулы видят с возвышения. Кони – главная ценность. Вогулы идут на приступ.

А рядом – монастырь, вогулам не нужный. Как вдруг отворяются ворота и в бок вогулам ударяют страшные люди в черных подоткнутых рясах, железных клобуках и с длинными мечами. Вогулы бегут. В книге столько сражений: осады крепостей – то с точки зрения нападающих, то обороняющихся; оборона успешная, оборона неудачная; сражение на воде, дальний поход, засада, набег… - точно автор взялся исчерпать все виды войны того времени и тех мест.

Я не знаю историю Пермских земель. Может, фэнтези в «Книге о Парме» больше, чем я могу угадать. И был ли князь Михаил, русский аналог Юлиана Отступника? В таких вопросах и ответах книга не нуждается. Этот мир уже существует – в ней. И будь историческая основа произведения фундаментальна, такого пермского княжества все равно не существовало никогда. Как толстовской России 12 года. О зачарованном Михаиле, о хумляльте (что-то вроде пермского Фауста) и о не вполне обычной философии судьбы я напишу, когда книга выйдет в свет.

Олег Дарк
Интернет-журнал «Круг чтения»

10. Dacewicz L. Этнонимы в русских и польских лексикографических работах // Studia
wschodniosłowiańskie. 2014. Т. 14. С. 165–177.
11. Dacewicz L. Etnonimy w słownikach ogólnych języka polskiego i rosyjskiego // Slavia orientalis. 2016.
V LXV. № 2. Рр. 363–375.

Etnonimy w słownikach ogólnych języka polskiego i rosyjskiego