ЗА КАДРОМ
В Полуночном состав нашей экспедиции чуть было не сократился вдвое. Об этом «чуть было» Женя до сих пор не может вспоминать без содрогания. В тот день он отправился фотографировать рудник. Вернулся лишь поздно вечером.

- Ну, как кадрики? — спросил его Саша.

Но Женя, ничего не отвечая, подошел к зеркалу и стал сосредоточенно изучать свое лицо.

- Ты что, в киноактеры собрался?

Женя только замычал в ответ. Минут через десять он отвернулся от зеркала и осторожно спросил:

— Слушай, старик, как тебе кажется мое лицо?

— Лицо как лицо. Наглядное доказательство несовершенства природы.

— Да я не о том. Как оно в смысле общего выражения? Не подозрительное? На шпиона я не похож?

— Настоящих я никогда не видел. А на тех, что в кино показывают, пожалуй, похож. Да ты объясни, в чем дело?

— Понимаешь, какая штука. Решил я пойти к шахтам прямиком, через лес. Оттуда с опушки как раз хорошая панорама. Ну, пробрался через валежник, выискиваю точки для съемки и все время у меня такое ощущение, будто кто сзади стоит. Оглядываюсь — никого! Но ощущение настойчивое. Я даже, поверишь ли, бегать стал. Пробегу немного, стану за дерево и смотрю. Ни души. «Ну, — думаю, — просто у меня галлюцинации начинаются». По причине передвижного климата. Даже чуть было в старый шурф не провалился. Доски прогнили, заросли плесенью. Нагнулся я к шурфу и вдруг отчетливо слышу: кто-то через кусты пробирается. Я навстречу. Никого! Только птицы с веток сорвались. Снова снимаю. Хороший кадр выбрал. Подъездные пути, на них вагонетки с марганцем и рядом сосны. Ставлю диафрагму, и вдруг в объективе мальчик вырос. Лет двенадцати, в отцовской пилотке, в сапогах с загнутыми, как у охотников, голенищами.

— Фотографируете?

— Фотографирую. А что?

— Да ничего. А какой у вас аппарат? Не наш вроде. Эта кнопка к чему здесь?

Спрашивает, а сам мимо меня смотрит.

— Давай-ка я тебя сниму, — говорю.

— Снимайте.

Встал он перед объективом, ноги расставил, а глаза так презрительно сощурил.

— Ну, а куда же тебе снимки прислать? Как тебя зовут?

Вытащил я блокнот и записываю так, чтобы ему видно было: «Степан Савчук, мальчик, который принял меня за шпиона». И тут, понимаешь, он губы надул:

— А вы откуда знаете?

Я улыбаюсь, протягиваю ему удостоверение. Он его изучил внимательно и совсем расстроился: - Надо же! Вы бы сразу сказали!

— Так ты же не спрашивал.

И тогда он кричит:

— Вылезайте!

Я оборачиваюсь. Из кустов вылезает целая ватага ребятишек, не меньше десятка! И у одного, самого большого, в руках здоровенная палка.

Оказывается, Степан заметил меня еще в городе: подозрительный тип, куртка какая-то странная, с большими карманами, брюки узкие, заправленные в горные ботинки, фотоаппарат тоже чудной. Тут же собрал ребят. Стали они следить, что я буду делать. А когда я рудник начал снимать, у них последние сомнения рассеялись — шпион! Надо задержать во что бы то ни стало! План операции был разработан до тонкости. Пока Степан заговаривает мне зубы, остальные подкрадываются сзади и ударяют меня палкой по голове. «Не насмерть, а для потери сознания», — как объяснил Степан. Ну, а затем отволокли бы «шпиона» в милицию.

С этого дня Женя приобрел привычку перед каждым кадром оглядываться назад — не стоит ли там парнишка с палкой...

Почему именно шестидесятый?

Впоследствии нам не раз задавали этот вопрос. Порой мы отвечали на него слишком сбивчиво и пространно. Порой сухо и кратко. Это объяснялось волнением. Мы очень привязались к шестидесятому меридиану и, конечно, стеснялись этой не всем понятной привязанности. Но мы хорошо знали, почему выбрали именно его. Может быть, он все-таки «самый интересный»? Нет, разумеется, нет. Он такой же интересный, как и все сто двадцать меридианов, пересекающих территорию нашей страны. Может быть, дело в том, что год был тоже отмечен цифрой 60? Нет, это совпадение было осознано много позднее. Просто шестидесятый меридиан наиболее соответствовал идее самого путешествия.