Анатолий Емельяшин
Лыжный поход на гору Отортен, Сев.Урал.Март 1970г.
Заряд пурги настиг нас на седловине хребта. Всё потонуло во мраке: окружающие горы, увалы открывшегося впереди Предуралья и таёжные дали Зауралья за спиной. Мир исчез, а вместе с ним исчезло и ощущение безопасности.
Повернув спиной к жёстким, секущим струям, группа покатила вниз к лесу, под защиту низкорослых зарослей ивняка и берёзки, а ниже и более рослого пихтовника.
Пурга сбросила нас с Главного Уральского хребта, сорвав наши планы. Сопровождаемые снежными зарядами катим вниз по своей лыжне, катим назад в тайгу.
А вот и стоянка, покинутая нами утром. Площадка с примятым лапником, костровая яма, вытоптанные тропки – все следы ночного бивака уже присыпаны снегом; будто и не сегодня на рассвете мы уходили отсюда вверх на хребет.
На вдавленных в снег брёвнах заготовка для костра: составленные шалашиком, поленья с берестой и мелкой щепой внутри. Убрать пару поленьев и сунуть внутрь зажженную спичку – дело мгновений, и вот уже над пламенем болтаются набитые снегом котелки.
Такие костровые заготовки мы делаем на каждой покидаемой стоянке, как говорится, на аварийный случай. Эта «никчемная», по выражению Валеры, затея считается моим изобретением. Она оправдалась и сейчас, и ещё не однажды выручала в дальнейшем, особенно при радиальных выходах.
Ожидая внеплановый горячий обед вместо дневного «перекуса» на лыжне, обсуждаем ситуацию и дальнейшие действия.
Начало похода складывается неудачно. Сказывается недостаточность информации. Автобус ходил только до посёлка Вижай, и в Усть-Ушму добрались с отставанием от графика. Ехали на нанятом грузовичке вместе с жёнами зеков, выхлопотавшими свидания с мужьями. На полпути грузовик сломался и мы тащили чемоданы женщин на нартах всю ночь до колонии.
Потеряли ещё день в Усть-Ушме, ремонтируя сломанные ночью нарты и выполняя формальности по регистрации выхода на маршрут. Здесь я впервые столкнулся с лагерной системой. Любые вопросы решались только по согласованию с начальником лагеря майором МВД.
Ещё день потеряли на троплении лыжни вдоль реки Ушмы, по колдобинам уже не действующей лесовозки.
По плану отсюда и должен был начинаться наш пятнадцатидневный маршрут, начинаться с восхождение на гору Гумп-Колай. Сюда рассчитывали добираться транспортом.
Восхождение мы провели. Провели неудачно. На предвершинном гребне попали при ясном небе в ветровой «флаг». Видимость упала практически «до нуля» и на очередном повороте я не увидел сзади не только группу, но и наступавшую мне до этого на запятники Татьяну. Группа рассыпалась по склону: потеряв в белесой мгле идущего впереди, каждый шёл «как учили», по прямой.
Пока я, кляня себя за эту элементарную ошибку, собрал рассыпавшуюся веером группу, пока вывел её на наветренную сторону, дневного времени оставалось только на возвращение к биваку. На вершине не побывали. Так и пропал день, а сегодня ещё полдня.
Двигаемся на север по руслу реки Пурмы, тропим лыжню двумя парами, предоставив двоим тащить нарты по готовой лыжне.
Вот уж не повезло с погодой! Катили бы сейчас по хребту, развивая по насту приличную скорость. На 30 – 35 километров можно было уйти на север за этот день, обогнуть истоки рек Пурмы и Ауспии. И уже через день штурмовать гору Отортен по северо-западному склону. А сейчас бьём лыжню в полуметровых сугробах, засыпавших эту извилистую речушку.
Долина Пурмы сужается, местами превращаясь в ущелье. Слева подходят отроги Главного хребта, справа – крутой пойменный берег, за которым лежит безбрежная равнина Зауралья, заросшая елово-пихтовой тайгой. Над ней возвышается горушка Хой-Эква, неизвестно зачем выросшая на этой равнинной местности.
Всё это мы просматриваем, пытаясь уйти из тайги хотя бы не на хребет, а на его склон с ветровым настом.
Подножье хребта, да и всё правобережье реки – сплошные кедровые боры. С удивлением замечаем на кедрах перезимовавшие шишки. По нашим понятиям такого не должно быть. Если уж сюда осенью не добрались «шишкари», то кедровки и ветра должны были сбить шишку на землю, под снег.
Возникает спор между нашими «северянами». И Витя и Альберт провели детство и юность в северных городах области, бывали в кедровниках. Один утверждает, что шишка висит, потому что лёгкая, вылущенная кедровкой, другой считает, что она полная – кедровка шишку сбивает.
Слава отстреливает из ружья ветку с шишками и разрешает их спор – шишки с орехами. Витя лезет на склонившийся кедр и наламывает столько, что всем хватает плеваться не один день.
Самое тяжёлое в лыжном походе – это тропление лыжни. И оно нас измотало. Невзирая на заряды пурги, лезем вверх на пологий отрог, разделяющий истоки Пурмы, и идём к гребню основного водораздельного хребта. Впрочем, гребень – это слишком: вершины всех хребтов столообразные, с выступающими кое-где скалами-останцами.
Возле такого останца мы и укрываемся от очередного снежного заряда. Скалы чем-то напоминают «Семь братьев» на Таватуе, но те среди леса, а здесь голый кряж и лес темнеет далеко внизу.
Мы в облаке, это уже не снег, а смесь ледяной пыли и влаги. И при температуре около минус десять эта смесь кристаллов и воды оседает на штормовках ледяным панцирем.
Останец – плохое укрытие. Продрогшие, бросаемся вперёд, ориентируясь только чутьём. Лишь бы не нарваться на какой-нибудь обрыв.
Но облако скатывается вниз по склону, и мы резво катим на север, надеясь обойти поверху цирк истока Ауспии, который мы с тревогой уже разглядываем. Надежда проскочить по хребту к подножью горы Отортен всё ещё не покидает группу.
Хребёт укрыт ветровым настом с застругами в понижениях, и выветренными до земли проплешинами на взгорках. Мы почти бежим, стараясь выиграть время и расстояние у непогоды. Уже совсем рядом цирк с громадным снежным козырьком. Ещё полчаса и мы над ним проскочим!
Нет, не успеть: с запада наползает вверх по склону, закрывая бледно-синее небо над головой, очередная туча. Она грозит накрыть нас прямо над цирком, на козырьке.
Двигаться в облаке вблизи этого наддува – безумие. Свалишься как в пропасть. А если ещё и подрежешь этот козырёк, то будешь валиться вниз с многотонной снежной массой. Кто поручится за прочность нависшей над пропастью снежной массы??
Справа просматривается долина реки, и в полутора или двух километрах от цирка начало тайги. Решаем сваливаться в долину перед цирком, по его правому южному склону.
Крутизна в начале склона кажется приемлемой, но ниже, за перегибом не просматривается. А туча уже оседлала вершину и жёсткий ветер из-под неё вынуждает повернуться к нему спиной и выполнять принятое решение.
До перегиба спускаемся «туристским слаломом», закладывая в полуплуге крутые дуги. Крутизна склона увеличивается, внизу видно корыто Ауспии, занесённое, судя по всему, многометровым сугробом. Тормозим, чтобы передохнуть и оглядеться.
Ещё раз смотрим уже снизу и сбоку на обрыв, где мы сейчас должны были находиться. Наддув с отрицательным наклоном толщиной в десятки метров, навис над впадиной, протянувшись метров на четыреста; крутизна склона под ним не менее пятидесяти градусов. Сколько же здесь тысяч кубометров спрессованного снега?
Страшно даже подумать, что мы сейчас в облачности могли быть над ним. В круговерти снежной пыли, когда снег в воздухе сливается со снегом на земле, заметить обрыв невозможно. Свалиться с обрыва – такое в туризме бывало уже не раз. В Хибинах, на Полярном Урале и в других местах падали с обрывов целыми группами.
Подрезать лыжами или обрушить весом группы такую громадину, двигаясь поверху, конечно же, нереально. Обрушить можно козырёк двух-трёх метровой толщины, а не этот монстр. Он сам упадёт в мае или июне, когда вода потечёт по грунту под его массой.
Дальнейший спуск каждый проводит по-своему: кто-то пытается слаломить, большинство же «садятся на палки». Валера пристроил рюкзак на нарты и взгромоздился верхом, но «бобслей» не удаётся: Валера попеременно едет то на нартах сверху, то скользит на собственной спине под ними.
Рыхлый снег на дне ложбины останавливает всех; собираемся вместе, проверяем сохранность снаряжения и, по более плотному снегу борта корыта, этого, пока ещё ручья, катим к зарослям леса. Метрах в ста над ручьём, в пихтовом лесочке ставим бивак.
Одиннадцать лет назад через этот лесок, на безлесье хребта, прошла группа УПИ, руководимая Игорем Дятловым. Им бы остановиться здесь в лесу, разбить бивак под защитой леса, с хорошим костром. Но они готовились к более сложным маршрутам в тундре и горном безлесье, поэтому поднялись выше, разбив бивак на седловине в хребтике, разделяющим долины рек Ауспии и Лозьвы. Поставили палатку, сложили ветрозащитную стенку из снежных кирпичей. Это была их первая в этом походе ночёвка выше границы леса, тренировочная, как я понимаю. И последняя.
С тех пор понижение в отроге Главного хребта, где была найдена их палатка, туристы называют «перевалом имени группы Дятлова». На официальные карты это название вряд ли нанесут, но на всех туристских схемах оно есть.
Световой день на исходе, пора готовить ночлег. Это наша четвёртая ночёвка после выхода из Усть-Ушмы.
Вытаптываем лыжами на относительно ровном пятачке квадрат для шатра, трамбуя в рыхлый снег всякий мусор: ветки, валежник, мелкий сухостой. На это квадратное углубление стелим лапник – теперь по площадке можно ходить без лыж.
Когда-то в первых лыжных походах я пробовал разгребать снег до земли и даже прогревать затем землю костром. Так рекомендовалось в туристской литературе. Понял тогда же, что это глупо – под снегом могла оказаться валежина, кочка или вообще промоина.
Так же глупо копать и яму для костра – сам провалится. Идея разводить костёр на втоптанных в снег брёвнах придёт ещё позднее, в зимних походах со школьниками.
Шатёр ставим с центральным колом, подвесить его карабином на натянутом репшнуре нет возможности – слишком хилые вокруг деревья. Растяжки крепим к забитым в снег лыжным палкам. Среди сухар находим ель, – её пилим на чурки для печки, пихта идёт на костёр. Если подходить объективно, то этот поход у нас – первый, по-настоящему, чисто полевой – без использования охотничьих избушек и балков. Поэтому с первой же ночёвки к разбивке бивака, кострищу, дровам для печки и вообще к обустройству ночлега требования повышенные, надо предусмотреть все неожиданности.
Ещё до полной темноты забираемся в шатёр, разжигаем печь, делимся впечатлениями прошедшего дня, намечаем планы на следующий. Ждём назавтра хорошей погоды – ветер к ночи стих и небо очистилось. Планы всё такие же грандиозные: с перевала подняться на хребёт и за день уйти под Отортен.
Все забрались в парные спальные мешки и вяло высказывают свои предложения. Но усталость берёт своё: говор замолкает, кто-то уже и посапывает.
При свете свечи я вношу пометки в картосхему, вернее, исправляю чьё-то неудачное копирование топографической километровки. Дневником займусь в своё дежурство в середине ночи.
Утром метёт. И не то чтобы снег падал сверху – небо безоблачно, просто сильный ветер гонит сухой снег над землёй, поднимая его выше человеческого роста.
На вершинах хребта уже не просто «флаги»: вообще не видно ни хребта, ни ближайших его склонов. Пологий подъём к перевалу просматривается метров на триста, и то по торчащим кое-где кустикам полярной берёзки.
Долина Ауспии, её цирк, откуда мы вчера пришли, завешены снежной мглой. Ветер юго-западный, значит в снежном тумане и путь к Отортену, намеченный нами накануне.
За завтраком обсуждаем неудачи и новые планы: я уже опасаюсь принимать решения единолично – природа срывает все мои инициативы.
Решаем подняться на перевал, разыскать обелиск и пройти, если удастся, над долиной Лозьвы по северному склону отрога.
Плутать даже при плохой видимости не боюсь: судя по картосхеме подъём от Ауспии и спуск в Лозьву некрутые, слева склон горы с отметкой высоты 1079 метров, справа, поперёк отрога – гряда скал-останцев. Где-то в этом квадратике и должен быть расположен обелиск.
Выходим из лесочка, давшего нам ночной приют, пересекаем зону карликовой берёзки. Подъём не крут.
Когда впереди из-под снега уже ни чего не торчит чтобы выдерживать направление без компаса, а оглянувшись, уже не вижу замыкающих, останавливаюсь.
Плотной группой поднимаемся на перевальное плато, строго на север, по компасу. Склон выполаживается.
Пытаюсь сквозь белый туман позёмки разглядеть впереди обелиск: мы представляем его в виде пирамиды из камней, возможно, скрепленных цементом, с табличкой – знаем, что её укрепляли на перевале. Описания обелиска я не нашёл ни в одном источнике.
Заметив впереди что-то чернеющее, бросаюсь вперёд, но каждый раз это оказывается выступающий из-под снега камушек, казавшийся с двух–трёх метрового расстояния большой пирамидой.
Начинается пологий спуск, перевал пройден; внизу не просматривается, а просто чувствуется тёмная лесная долина – пойма Лозьвы.
Проходим на запад по пологому подножью горы. Здесь светлее, но видимость – не более полукилометра и встречный ветер.
Слева уходит в темноту склон горы с торчащими камнями и тёмными плешинами – похоже, снег на этом склоне не задерживается – сдувается ветрами до земли.
Справа перегиб и более крутой спуск к руслу одного из притоков. Там начинается лес. Возвращаемся назад на седловину перевала, – надо же разыскать обелиск. И снова попадаем в темноту.
Интересное природное явление: ветра на седловине нет – от него нас загораживает массив горы, и позёмки, как на подходе и за перевалом, тоже нет. Но в воздухе висит туман из мельчайших пылинок снега, оседающего на капюшонах и плечах наших штормовок, видимость полностью отсутствует.
Видимо, ветер наверху срывает с горы снег, и он повисает здесь в безветрии в виде «флага», прикрывшего всё перевальное плато.
Поворачиваю на запад и, убедившись по крутизне склона, что подошли к горе, иду на юг до начала понижения в долину Ауспии. Затем – на восток, до выступающей гряды скал, затем снова на север.
Строю «коробочку», каждый раз уменьшая её размер, ориентируясь по времени; только так мы можем прочесать перевал и отыскать обелиск, если он существует. Предполагаю, что он должен находиться в центре седловины.
Наталкиваемся на него внезапно: на нас надвигается громадная тёмная скала, кажущаяся с многоэтажный дом. Упёршись в неё, понимаем, что она не так уж и велика – останец метров пять или четыре, со сварной или клёпаной пирамидкой наверху. На северной стороне укреплена доска с надписью: «В память ушедшим и не вернувшимся…» и список всех погибших.
Как погибли ребята, мы знаем только по слухам, возможно и недостоверным. А проще – ничего не знаем. Домыслов множество, а те, кто мог бы что-то прояснить, хранят молчание, будто на эту тему наложено «табу». Некоторые из слухов я и хотел проверить, планируя этот маршрут.
Делаем несколько снимков, Валера забирается наверх и оставляет под треногой бюстик В.И.Ленина с запиской внутри. Бюстики у нас полые, специально изготовленные на Керамическом заводе.
Не знаю, как долго бюст пролежит наверху, и перешлют ли записку в турклуб. Пока что мало здесь бывают туристы, видимо, побаиваются. Во всяком случае, о походе сюда в городском турклубе есть всего один отчёт.
Непонятно: место, казалось бы и жуткое, жуткое неизвестностью причин гибели туристов, место, хранящее какую-то страшную тайну. И всё-таки оно вселяет какой-то оптимизм и веру в своё бессмертие. Мне, по крайней мере.
Мне кажется, не существует сил, которых нельзя преодолеть или хотя бы понять их действие. Надо лишь постоянно держать вопросы безопасности «во главе угла».
Принимаю решение прекратить попытки пробиваться на север. По хребту не даёт идти погода, на путь тайгой по долине Лозьвы потребуется минимум два дня, да ещё день на подъём на хребёт, переход на западный склон и восхождение.
С востока, по описаниям, на гору не подняться – там крутые скалы вокруг высокогорного озера, да возможен ещё и «флаг» при западном ветре. И если возвращаться придётся так же по тайге, а не гольцами, то вернуться к контрольному сроку не успеем. А у нас ещё южная часть маршрута по хребту Чистоп.
Да и позволит ли погода совершить восхождение? Что-то часто она меняется, срывает планы. Вот и сегодня: с утра было чистое небо, мороз и ветер с позёмкой, а к вечеру потеплело, небо заволокло плотной облачностью, предвещающей мокрый снег, а значит и подлип.
С Ауспии уходим через так называемый «безлесый перевал» в отроге, разделяющем долины рек Ауспии и Пурмы. Резко потеплело, повалил мокрый снег.
Через сутки разгулялась настоящая весна с тёплым дождём и оседанием снега, по льду к полудню уже катится вода. Идти по реке мешает вода, в тайге лыжи проваливаются в насыщенный водой снег чуть ли не до земли.
За день одолеваем считанные километры и ещё засветло встаём в кедровом бору. Под каждым кедром тёмным ковром лежит вытаявшая шишка, сбитая зимними ветрами. Проваливаясь «по-развилку», набиваем снятые бахилы этим, действительно подножным, даром тайги. А утром, уже на лыжах, пока выдерживает схваченная ночным морозом ледяная корка, натаскиваем ещё множество. Куда всё это девать?
Срочно шьём из тента большой мешок, наполняем шишкой и приторачиваем к нартам. Их пока ещё не бросили – Толя и Валера тащат на них свои рюкзаки; теперь добавился мешок.
Первые утренние часы они успешно волочат нарты по появившейся за ночь ледяной корке, но к обеду она стала проваливаться, а затем вода совсем её разрушила и хлынула по основному льду сплошным потоком. Уходим в прибрежную тайгу на просеку и до вечера месим мокрый фирн, пробивая лыжню для нарт.
Через день мы вновь близ горы Гумп-Колай. Утром экспромтом решаем покорить эту вершину, и делаем это успешно, учтя предыдущие ошибки и благодаря вновь разгулявшейся погоде.
А по ночному морозцу форсируем Ушму и начинаем траверс западного склона хребта Чистоп. Когда снег к полудню раскисает, делаем восхождение на его главную вершину. С часу ночи снова в пути. И вот мы уже на зимнике у реки Тошёмка.
Весна пришла по-настоящему, «поплыли» лесовозные дороги и мы с трудом уезжаем в Вижай на двух последних лесовозах.
Ещё на полуднёвке под перевалом Дятлова возникло живейшее обсуждение трагического происшествия одиннадцатилетней давности. Скупые сведения, собранные перед походом, были недостаточны: версии причин гибели – туманны, противоречивы, а порой и надуманны. Подробностей ни кто не знал, а если и знал, то помалкивал.
Мы смогли лишь узнать, что привезли погибших из Ивделя в заколоченных гробах. Кто-то «по-секрету» утверждал, что в цинковых, или даже свинцовых – дескать, радиация.
Якобы с родственников и поисковиков взяты подписки о неразглашении. Что искали их воинские подразделения, а не туристская спасслужба – тоже подозрительно!
Что запрет ЦМКК на поход в этот район пришёл из Москвы сразу после выхода группы и тогда же были начаты поиски. Возникает вопрос: «наверху» знали, что в районе будет что-то проводиться?
Шустрые «знатоки» и те кто «всегда в курсе» намекали на атомный взрыв, упавшую ракету, какие-то неведомые испытания неведомого оружия, светящиеся объекты в небе, и прочих «шуточках» военного ведомства. И о медведях-шатунах и даже зверстве местных охотников-манси, оберегающих тайны «Золотой бабы».
Говорили, что вначале нашли палатку с разрезанными, как и полагается при аварийном покидании, бортами. Что погибших находили в разных местах по склону и в лесу, некоторых уже весной, после таянья снега. Что все были полураздеты и без обуви. Но чёткой картины не вырисовывалось.
Мы проверили, что могли: опросили старожилов в Вижае и даже нашли такого в Усть-Ушме, осмотрели и даже «проутюжили» место происшествия, обсудили все «секретные» слухи и предположения. И вот наши выводы:
– Медведей-шатунов мы отвергли ещё до похода – не тот сезон и очень наивно.
– Кровожадные хранители «Золотой бабы» могли возникнуть только в воспалённом мозгу. Как и где можно было собрать банду религиозных фанатиков, способных причинить что-то группе, не верующей ни в бога, ни в чёрта? Чем могли манси испугать ребят, заставить их полуодетыми бежать к лесу? Тоже бред.
– Всякие воздушные испытания, светящиеся объекты в небесах, пролетающие ракеты – ни в коем образе не могли вызвать панического бегства. А падать здесь ничего не падало.
– Взрыва, ни ядерного, ни какого другого, как и всяких испытаний, результат которых надо проверять на земле, – не было, и быть не могло. Как себе представляют местность после ядерного, да и любого другого взрыва, сторонники этих версий? Думаю, что никак.
Кроме того, любые испытания требуют присутствия специалистов, способных их оценить. Присутствие их в этом районе не могло бы пройти незамеченным и не отражённым в появившихся после слухах.
– Не существует и непонятных природных явлений, способных вызвать паническое бегство из палатки. Природные явления могут объяснять только дальнейшее поведение ребят.
Достоверно только одно: палатка покидалась в панике, более того – в ужасе.
Какова же причина такой умопомрачительной паники? Что заставило ребят аварийно покидать палатку в одежде, предназначенной для отдыха? Почему, выскочив, они не разобрались в обстановке и не вернулись, а бросились вниз по склону?
Точных ответов на эти вопросы у нас нет, как не было ни у поисковиков, ни у желающих по горячим следам что-то выяснить.
Предполагаю, что причины гибели ни кто кроме следователей и не искал. В те времена заниматься частным расследованием было немыслимо.
Думаю, точные ответы, вряд ли когда-нибудь и появятся. Есть только версии. Есть они и у нас.
Мы уверены, что причина паники и последующей гибели была в наслоении нескольких явлений технического и природного характера.
Покинуть палатку мог заставить только надвигающийся с горы по склону горящий объект, яркий свет которого мог проникнуть через брезент. Это мог быть и самолёт, и крылатая ракета, и неуправляемая ступень баллистической ракеты, и всё что угодно, но с обязательным условием: объёкт двигался на небольшой высоте, огибая рельеф, и имел световой луч, направленный вперёд и вниз по движению.
То есть, вначале сквозь брезент ворвался ослепительный свет, и пришло понимание, что этот огонь надвигается по склону на палатку. Возможен и звук в любых диапазонах. Ребята взрезали противоположный борт, пытаясь выскочить и бежать от непонятного, ужасного и сверхъестественного. Бежать от надвигающегося огненного шквала, от неминуемой гибели. Через разрезы быстро выскочить могли один – два человека, остальные, конечно, выскакивали через выход.
Почему не вернулись в палатку? Ведь объект, очевидно, пронёсся над километровым склоном горы, над палаткой и дальше на северо-восток, в считанные секунды. Его воздействие прекратилось раньше, чем ребята могли отбежать на сколько-нибудь значительное расстояние.
Что заставило разрозненную группу бежать вниз по склону в одном направлении до начала лесной зоны? Покинув в панике палатку и отбежав на явно небольшое расстояние, кто-то же должен был опомниться и вернуться хотя бы за обувью и тёплыми вещами? Но этого не произошло, видимо вмешались другие, уже погодные факторы.
Даже при умеренном западном ветре позёмка образует над седловиной снежное пылевое облако – «флаг», как принято называть это явление, нередкое в горах на подветренных склонах. Мы сами попали на перевале в такое облако и в его темноте увидали останец с расстояния не более 10-ти метров. И это днём.
Допускаю, что в ту роковую ночь, убежав от надвигающейся по склону огненной угрозы, ребята могли и не найти палатки, если пытались к ней вернутся. Она могла быть так запорошена снежной пылью, так сливаться с окружающей местностью, что разглядеть её было невозможно и с расстояния трёх – пяти метров.
Но скорее всего погодные условия были значительно сложнее: ураганный юго-западный ветер при сильном морозе гнал их вниз по склону, не позволяя повернуть назад.
Вероятно, у всех возникло единственное желание: быстрее вниз, под защиту леса!
Чахлый лес не защитил, не было возможности развести хороший костёр, а глубокий снег в лесной зоне отнял остатки сил у кого они ещё оставались, кто ползал по снегу в поисках топлива. Холод довершил трагедию обессиленных беглецов.
Что же валилось с горы на палатку? Что вызвало ужас и паническое бегство? Ступень ракеты с догорающим топливом отпадает: заметили бы только после её прохождения над головой, как и любую другую ракету – пламя у ракет сзади, а не направлено вперёд по движению. Самолёт-снаряд?
Крылатая ракета, в то время именовавшаяся самолётом-снарядом, действительно предназначалась для полёта на малых высотах с огибанием складок рельефа. Это был способ защиты от раннего радиолокационного обнаружения. Выдерживание высоты полёта осуществлялось автоматикой по показаниям радиовысотомеров.
Но зачем самолёту-снаряду световой луч впереди? Чтобы за профилем полёта следили наблюдатели с земли? Но их на земле не было. Во всяком случае, в слухах, дошедших с тех времён, не было и намёков на какие-либо посты в тайге или ближайших посёлках. Можно допустить прожектор в системе управления высотой по световому лучу. Это маловероятно: не нужна беспилотникам уникальная система, пригодная только в ночное время.
Остаётся одно: это был обычный военный самолёт, Ил-12 или даже Ли-2, летающая испытательная лаборатория. Испытывали радио или локационные системы управления «бреющим полётом», предназначенные, может быть, и для тех же крылатых ракет.
А для страховки, для наблюдения рельефа по курсу лётчиками, для возможности вмешаться в автоматику, перейти на ручное управление и нужен был прожектор, типа посадочного, но помощнее.
Летел самолёт над всхолмленной тайгой Предуралья, подойдя к хребту, полез над его склоном вверх, а преодолев, ринулся вниз в Зауралье, выхватив лучом прожектора палатку. 15 – 20 секунд (в зависимости от высоты и скорости полёта) мог давить луч на место расположения бивака. И в условиях снежнопылевой или морозной мглы мог выглядеть огненным шаром, катящимся вниз по склону.
Было время и на испуг и на покидание палатки и на рывок вниз по склону. Ни палатки, ни выскакивающих из неё людей лётчик видеть не мог. И по причине возможного пылевого облака на седловине, и потому, что на малых высотах, так называемом «бреющем полёте», пилот определяет высоту, скользя по земле взглядом, определяет по общему фону проносящейся «под брюхом» земли, а не по каким-то её элементам.
Во времена той давней трагедии я был военным лётчиком, летал на истребителях. В учебных полётах и на тактических учениях в те времена отрабатывали «бреющий полёт», как способ борьбы с локационным обнаружением.
Выход к цели на малых высотах становился актуальным у бомбардировочной и штурмовой авиации; вертолёты вообще ползали у самой земли, чуть ли не по оврагам, прячась между холмов и рощиц.
А мы, истребители, отрабатывали способы их перехвата у земли при невозможности дальнего локационного обнаружения.
Испытания систем автоматизации полётов авиации и боевых ракет на малых высотах велись как в США, так и у нас, параллельно; одновременно разрабатывалось и противоядие: средств перехвата низколетящих целей, на тот момент на вооружении ещё не было. ПЗРК появились чуть позже.
Апрель – декабрь 1970г
К туристскому очерку 70-го года хочу добавить ещё несколько абзацев не меняя ни буквы в написанном ранее.
Спустя четверть века тема «дятловцев» ожила: появилось множество попыток раскрыть тайну давней трагедии. Рассекретили материалы следствия, появились показания очевидцев. Нет, не очевидцев гибели, а очевидцев поисков, очевидцев воздушной обстановки того времени на Северном Урале.
Всплыли свидетели выхода группы на маршрут и поиска, начавшегося после истечения всех сроков возвращения группы из похода. Вот так-то вот! А нас когда-то убеждали, что поиски начали сразу после выхода группы на маршрут и мы в это поверили!
Посыпались новые версии, порой абсурдные. Тут и НЛО и «параллельные миры» и зачистки КГБ, избавляющегося от свидетелей какой-то гостайны, – ну просто кровавые фрагменты из фильмов-ужастиков.
Лейтмотив почти всех версий – военные с их ядерным, ракетным и ещё неведомо каким оружием. Взрывы, подрывы ракет с ядерными боеголовками, выжигание кислорода ракетным топливом и пр. и пр.
Проскочила и информация, возможно, и достоверная. Так кто-то припомнил военных, обмолвившихся в разговоре: «Это мы натворили…». Но почему это должны быть ядерщики и ракетчики? А не мог ли экипаж, выполнявший испытания приборов, узнав о гибели туристов и сопоставив время и место, вспомнить тот полёт?
А недавно за эту тему ухватилось и телевидение. Отсняли фильм, и не один. А что нового нашли? Что прояснилось через 50 лет? НИ-ЧЕ-ГО.
Всё можно объяснить и растолковать, подгоняя под разные версии, но достоверных фактов как не было, так и нет.
Новостью для меня явились сведения из рассекреченного дела. О них я узнал из очерка А.Гущина в «Уральском рабочем». Правда и этот журналист не избежал соблазна повторить версии, рождённые хлынувшим в последнее десятилетие в СМИ криминалом. Не смутило его, что «кровавые» версии рождают люди, бывшие младенцами во времена трагедии. Или те, кто даже не представляет уровень военно-технического оснащения армии тех лет.
Но в очерке оказались и ценные сведения из материалов следствия. Оказывается часть туристов, по заключению медиков, погибла не от холода, а от травм, несовместимых с жизнью.
Это исключает многие версии, возможно и нашу. Если только травмы не были получены на грядах камней от шквального ветра, при добыче дров на границе леса или падениях со снежных козырьков на камни ручья? Кто проверял, какие наддувы сооружает за зиму позёмка по берегам каньона этого притока Лозьвы?
Травмы могли произойти и в давке, возникшей среди покидавших в ужасе палатку. Обезумевший человек не может соразмерять ни своих поступков, ни прикладываемых сил. Но это не его вина – такова природа человеческой психики.
2010г.
